CC BY
39
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 2
ЭКОНОМИКА
3
издается с 1972 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 2
индекс серии 2.2
рефераты 98.03.001-98.03.090
МОСКВА 1998
ПРОБЛЕМЫ РЫНОЧНОЙ экономики
98.03.001-015. РЫНОЧНЫЕ РЕФОРМЫ И ЖИЗНЕННЫЙ УРОВЕНЬ НАСЕЛЕНИЯ В РОССИИ И В ДРУГИХ ПОСТСОВЕТСКИХ СТРАНАХ. (Сводный реферат).
1. БОЙКОВ В.Э. Взаимосвязь экономических и социальных процессов и их учет в государственной политике // Социология власти.-М„ 1997.-№2.- С. 71-85.
2. ГЛАЗЬЕВ С.Ю. Ожидаемые направления экономической политики и их социальные последствия // Социология власти. — М., 1997. - №
2. - С.25-35.
3. ГОНТМАХЕР Е. Правда дороже денег // Труд -7. - М., 1997. - 4 апр. — С. 5.
4. ДМИТРИЧЕВ И.Н. Некоторые аспекты анализа мониторинга социально-экономического потенциала семей // Уровень жизни населения регионов России. - М., 1997. - № 10. - С. 12-47.
5. КАЛАШНИКОВ С. Ложь вызывает ярость у россиян // Труд-7. -М., 1997.- 21 марта.-С.5.
6. КАТУЛЬСКИЙ У.Д. Состояние и проблемы социально-трудовых отношений в России на современном этапе // Социология власти. -М., 1997.-Nb2.-C.7-24.
7. КУЛИКОВ В.В. Противоречия социального реформирования российского общества и пути их разрешения // Социология власти. -М., 1997.-№2. - С. 57-70.
8. Мониторинг социально-экономического потенциала семей: Стат. бюл. (IV кварт. 1996 г.). - М., 1997. - 257 с.
9. МСТИСЛАВСКИЙ П.С. Состояние социально-экономической базы уровня жизни населения России // Уровень жизни населения регионов России. -М., 1997. - № 10. - С. 27-47.
10. Население и банки предпочитают валюту // Эксперт. - М., 1997. -№41. - С.106-107.
11. Об экономической безопасности России // БИКИ. - М., 1998. -№ 2. — С.З.
12. Россия у критической черты: возрождение или катастрофа? - М., 1997. - 303 с.
13. САВИН А. Средние русские - кто они? // Известия. - М., 1997. -17 янв. - С.4.
14. ФРОЛОВА Е. Масштабы бедности велики // Труд-7. - М., 1997. -4 апр. - С.5.
15. ШУРУБОВИЧ А. Рыночные реформы в "постсоветском пространстве": типология стран СНГ и Балтии // Вестн. науч. информ. / Ин-т междун. экон. и полит, исслед. РАН. — М., 1997. - № 10-С.26-41.
Российские исследователи анализируют итоги экономических реформ в России и государствах бывшего СССР и их воздействие на жизненный уровень населения.
А.Шурубович предпринимает попытку выявить общие закономерности и различия в проведении реформ в странах СНГ и Балтии (15). По его мнению, процесс системной трансформации командно-распределительной экономики в рыночную, осуществляемый этими странами, носит длительный характер и растянется еще на несколько лет. Накопленный опыт реформирования уже сейчас дает возможность подвести предварительные итоги и выяснить, каким из бывших советских республик удалось пройти первый, наиболее трудный отрезок пути с наименьшими потерями.
А.Шурубович считает, что "несмотря на однотипность, одинаковую стратегическую направленность рыночных реформ в государствах "постсоветского пространства", в методах и темпах их осуществления между странами имеются существенные различиях, обусловленные как специфическими экономическими, социальными (а в ряде случаев - и военно- политическими) условиями той или иной страны, так и политикой ее правящей элиты" (15,с.26). Если рассматривать реформы в точки зрения их "радикализма, быстроты и комплексности системных преобразований", то можно выделить два основных подхода.
Первый из них предполагает форсированное, "шоковое" проведение реформ с целью как можно скорее создать основы рыночной экономики, не считаясь с экономической и социальной ценой этого Элементами такого подхода являются резкое сокращение сферы и масштабов государственного регулирования экономики, крупномасштабная либерализация хозяйственной деятельности, массовая приватизация госсобственности, жесткая денежно-кредитная и бюджетная политика по монетаристским схемам, направленная на сдерживание инфляции, а также на "отсечение" слабых, неконкурентоспособных отраслей и производств
Второй подход предполагает "мягкое", постепенное вхождение в рынок при сохранении прямого государственного регулирования значительной части экономики и системы социальных амортизаторов Масштабы либерализации хозяйственной деятельности и приватизации при этом подходе ограничены, в ряде случаев практикуются административные методы управления экономикой (например, госзаказ) Монетарная политика обычно ориентируется не только на обуздание инфляции, но и на недопущение "обвала" реального производства и социальной сферы
Поскольку не всегда указанные подходы реализуются в чистом виде, комплексно и последовательно, автор считает, что все страны бывшего СССР, в соответствии с избранной моделью системной трансформации, можно разделить на три группы
К первой группе, в целом характеризующейся "шоковой" моделью трансформации (с отдельными элементами "мягкого" подхода), относятся Эстония, Латвия, Литва и Россия, в которых эта модель была избрана фактически с самого начала реформ, а также Киргизия и Молдавия, где она реализуется с 1993-1994 гг Во всех этих странах заметно уменьшилась роль государства в экономике, проведена широкая либерализация цен и хозяйственной деятельности, в большинстве из них полным ходом идет приватизация В финансовой сфере в странах данной группы проводится жесткая рестриктивная политика, направленная на сдерживание инфляции путем резкого ограничения денежного предложения и стабилизации курсов национальных валют В целях ликвидации бюджетного дефицита проводится курс на ограничение и сокращение государственных расходов, в том числе на социальные нужды
Ко второй группе, для которой характерна модель плавной, постепенной трансформации при сохранении активной регулирующей роли государства и определенных социальных гарантий для населения, относятся Туркменистан, Таджикистан, Узбекистан, Казахстан, Азербайджан и Белоруссия.
Наконец, к третьей, промежуточной группе - Украина, Армения и Грузия, которые до 1994-1995 гг. тяготели к модели постепенных реформ, а в последние годы - во многом вследствие давления извне — все активнее используют многие элементы "шоковой модели". Во всех этих странах проводится жесткая денежно-кредитная и бюджетная политика, сопряженная с большими экономическими и социальными издержками, поддерживается стабильный валютный курс, осуществляется широкая либерализация цен и тарифов, активизируются процессы разгосударствления и приватизации собственности.
Промежуточные итоги рыночных реформ в странах СНГ и Балтии к началу 1997 г. показывают, что ни одной из них не удалось пока выйти из глубокого экономического кризиса, обусловленного как "трансформационным шоком", неизбежном при переходе к принципиально иной модели хозяйствования, так и нарушением взаимных экономических связей, складывавшихся десятилетиями и разорванными в результате распада СССР. Почти во всех странах значительно упал, по сравнению с дореформенным периодом, объем производства и жизненный уровень населения. Однако проведенное исследование убедительно свидетельствует, что страны, избравшие модель постепенной трансформации, где государство сохраняет за собой активную регулирующую роль в экономике, переходят к рынку, за некоторыми исключениями, с меньшими экономическими и социальными издержками, чем страны, тяготеющие к "шоковой" модели. "Страхуя", в определенных пределах, экономику от негативных последствий рыночной стихии, в том числе с помощью методов прямого воздействия, государство в таких странах обеспечивает сохранение экономического потенциала и социальной стабильности (15, с.34).
Так, в странах второй группы объем промышленного производства в 1996 г. составил 62% от уровня 1991 г., в то время как в странах первой группы (без Литвы и Эстонии) - 43%, а в странах третьей группы - 42% (15, с.32). -В государствах, относящихся ко
второй группе (кроме охваченного войной Таджикистана), в 1996 г. отмечался прирост промышленного производства. В странах же, относящихся к первой и третьей группе, картина значительно менее благоприятная. В одних в 1996 г. все еще продолжался спад (Россия, Молдавия, Украина), в других (страны Балтии, Киргизия, Армения, Грузия) наблюдалось улучшение экономических показателей. Во многом оно было обусловлено массированной внешней помощью и лишь в незначительной степени компенсировало спад, происходивший в предыдущие годы.
Особенно наглядно разница в результатах реформированная обозначенных групп стран проявляется в производственных капиталовложениях, по-существу определяющих перспективы экономического роста. В странах первой группы (без Балтии), где жесткая антиинфляционная политика фактически блокировала инвестиционную активность "внутренних" хозяйственных субъектов, объем капиталовложений в 1996 г. составлял в среднем лишь 33% от уровня 1991 г. В четырех государствах второй группы (без Таджикистана и Туркменистана) - 49%, в третьей группе стран - 16-17% (15, с.32-33).
По уровню реальных доходов на душу населения в регионе СНГ__лидируют страны первой группы. В 1996 г. доходы здесь составляли в среднем 32% от уровня 1991 г. В России, богатой природными ресурсами, реальные доходы снизились меньше, чем в первой группе стран. В Киргизии же и Молдавии, где закономерности "шоковой" модели проявляются более отчетливо, реальные доходы в 1996 г. достигли лишь 15 и 20% соответственно от уровня 1996 г. В государствах второй группы реальные доходы населения в среднем в 1996 г. составляли лишь 26% от уровня 1991 г. (это объясняется, в первую очередь, катастрофическим показателями в Таджикистане, где в 1996 г. реальные доходы достигали лишь 1% от уровня 1991 г.) и в Туркменистане (9-11%). По третьей группе стран, из-за отсутствия данных, оценить динамику реальных доходов невозможно (15, с.33-34).
Важным социальным индикатором в период системной трансформации является уровень безработицы. По этому показателю сравнительно лучшие результаты наблюдаются в странах второй группы (модель постепенной трансформации). В 1996 г. уровень безработицы в странах этой группы в среднем составлял (без учета
Туркменистана) 2,4% экономически активного населения, в то время как в странах первой группы он достигал 5% (15, с.34).
Большое внимание исследователи уделяют вопросу о социальных "издержках" реформ в России. В результате реформ, отмечают С.Ю.Глазьев и В.В.Куликов, социальная сфера в России оказалась в глубоком кризисе (2,с.25; 7,с.59). Это признают и представители власти. Так, первый замминистра труда и социального развития РФ Е.Д.Катульский считает, что "за годы, прошедшие с начала рыночных преобразований, в России не удалось достичь в полной мере ожидаемых положительных социально-экономический успехов. Социальные издержки, ставшие следствием принятого сценария реформирования экономики, оказались неизмеримо большими, нежели можно было предполагать" (6, с.7).
Обвальный спад производства привел к урезанию ресурсов, направляемых не социальные нужды. Уровень жизни основной массы населения по сравнению с дореформенными годами резко снизился (7, с.58).
Официальные данные свидетельствуют, что реальные доходы населения России за годы реформ сократились в два раза (8, с.6). Однако, если учесть такие факторы, как опережающий рост цен по сравнению с ростом заработной платы, резкое увеличение стоимости транспортных и жилищно-коммунальных услуг, сокращение общественных фондов потребления в области образования, медицинского и санаторного обслуживания, жилья, отдыха, а также социальной помощи многим слоям населения, то окажется, что уровень жизни большинства граждан России за этот период в действительности снизился не менее чем в три раза (12, с.93).
На протяжении всех лет реформ покупательная способность населения держится на очень низком уровне. Денежные доходы среднего россиянина в целом по стране лишь в два раза превышают прожиточный минимум. При этом существует целый ряд регионов, где доходы столь низки, что не достигают даже и этого минимума (так, в республике Дагестан они составляют 90% от прожиточного (физиологического) минимума, в республике Тыва - 76%, а в республике Ингушетия - лишь 56% (8, с.34; 4, с.23,27).
Реформы в России, отмечает П.С.Мстиславский, сопровождаются сужением сферы потребления. Фонд конечного потребления (КПН), даже с учетом импорта товаров народного
потребления, снижается и в целом составляет меньшую, чем в промышленно развитых странах (ПРС) долю ВВП, что свидетельствует о низкой социальной эффективности российской экономики. По расчетам, произведенным ООН и ОЭСР (с участием России), в 1993 г. доля КПН в ВВП России была равна лишь 64%, тогда как в США, Германии и Италии — 73%, в Великобритании - 77, во Франции и Швеции - 72% (9, с.28).
В результате, если по общему экономическому потенциалу (ВВП на душу населения) в 1993 г. Россия отставала от США в 4,9 раза, то по фонду конечного потребления населения - в 5,7 раза. В 1996 г. этот разрыв увеличился: по ВВП до 6,1 раза, по КПН - более чем в 7 раз. Разрыв с другими развитыми странами меньше, но он также продолжает возрастать (9, с.29).
Экономическая реформа в России привела к ликвидации государственной регламентации в распределительных процессах и открытию широкого поля для самодеятельности коммерческих организаций и частных лиц во всех областях распределительных отношений. Предполагалось. что рыночная экономика и конкуренция приведут к созданию эффективной системы распределительных отношений. Однако, по мнению П.С.Мстиславского, реформаторы недооценили влияние такого фактора, как высокая монополизация российской экономики, воспрепятствовавшего развитию конкуренции (9, с.31). В результате вместо эффективной системы распределительных отношений была создана система, обладающая целым рядом негативных особенностей:
1. Низкая доля денежных доходов населения в ВВП. В ПРС доля созданной трудом годовой стоимости (чистого продукта) близка к денежной оценке ВВП и колеблется в пределах 94-104% (в Канаде она составляет 90% ВВП, в Италии - 109%). Такое соотношение денежных доходов и ВВП в странах с развитой рыночной экономикой означает, что их население в той или иной степени, т.е. в рамках законов, контролирует, пропуская через свои руки, использование всего или почти всего созданного за год чистого продукта. В России же, несмотря на то, что приватизация отняла у государства непосредственно принадлежавшие ему доходы и создала новые источники доходов, доля денежных доходов населения по-прежнему составляет лишь 3/5 ВВП. По мнению П.С.Мстиславского, это
2-5206
свидетельствует о том, что ситуация в ПРС намного демократичнее, чем в России (9, с.31).
2. В ПРС оплата труда является основным источником доходов населения. В США и Канаде на ее долю приходится почти 2/3 всех доходов населения, в других странах — более половины. В России в 1990 г. оплата труда составляла 74% всех доходов, в 1996 г. - лишь 41,3%. Еще более существенно то, что низкий удельный вес оплаты труда в доходах населения сочетается в России с низкой долей денежных доходов населения в ВВП. В результате в форме оплаты труда россияне получили в 1990 г. 44,5%, а в 1996 г. - лишь 1/4 созданной трудом годовой стоимости, тогда как в развитых странах в форме оплаты труда трудящимся поступает более половины ВВП: в США - 60,4%, в Великобритании и Канаде - 57%, в Германии и Франции - 54, в Италии - 45, в Швеции - 61,3% ВВП. "Если применить марксистскую терминологию, то следует сказать, что норма эксплуатации наемного труда в России за время реформ возросла в 1,8 раза и стала более чем вдвое выше, чем в развитых капиталистических государствах" (9, с.31-32). Это — средние данные по России, но в сельском и лесном хозяйстве, легкой промышленности, здравоохранении, образовании, культуре и науке уровень оплаты труда намного ниже среднего. Как подчеркивает П.С.Мстиславский, такая ситуация недопустима. Нынешняя система оплаты труда в России нуждается в серьезной перестройке (9, с.32).
3. Доля социальных трансфертов в денежных доходах населения России за годы реформ резко снизилась. В настоящее время на нее приходится в 2-3 раза меньшая часть ВВП, чем в ПРС. Если учесть, что уровень ВВП в России в несколько раз ниже, чем в развитых странах, то следует признать, что социальные трансферты перешагнули уже предельно допустимый низший уровень (9, с.32).
4. Доля предпринимательских, торговых, финансовых доходов в общей структуре денежных доходов населения столь велика, что уже превышает долю оплаты труда. По удельному весу доходов от предпринимательства, собственности и других видов доходов в общей структуре денежных доходов населения Россия опережает большинство развитых стран в два раза (Швецию даже в три раза). В России существенно выше и доля этих доходов в ВВП. По мнению П.С.Мстиславского, такое положение имело бы позитивное значение, если бы эти доходы направлялись на инвестиции в основной капитал,
что способствовало бы выходу страны из кризиса. Однако они используются сугубо в интересах личного обогащения богатой части населения (9, с.32).
К числу негативных сторон новой системы распределительных отношений в России, представляющих наибольшую опасность для социальной стабильности в обществе, исследователи относят чрезмерную социальную поляризацию (2, с.27; 4, с.15; 9, с.32; 13, с.4).
Разделение российского общества на бедных и богатых, отмечает А.Савин, существовало всегда, но с началом реформ различия в доходах стали стремительно увеличиваться. За пять лет (с 1992 по 1996 гг.) доля богатых в общем объеме денежных доходов выросла более чем в 1,5 раза. Если в 1991 г. 20% наиболее обеспеченных граждан получали 30% всех денежных доходов, то в 1997 г. — уже 43%. Концентрация доходов у наиболее обеспеченных слоев — это процесс, свойственный всем странам с рыночной экономикой. Например, в США 20% населения владеют 44% всех доходов и ожидается, что в ближайшие годы эта доля увеличится. Но, в отличие от западных стран, где этот процесс занял десятки лет, в России он произошел рывком и потому российские граждане пока еще с трудом осознают свое новое место в социальной структуре общества (13, с.4).
По оценкам специалистов Института социально-экономических проблем народонаселения (ИСЭПН РАН), экономическая стратификация российского общества выглядит следующим образом: 3-5% граждан - это богатые (средний месячный доход надушу населения в этой группе составляет свыше 2000 долл в); 15% граждан относятся к категории состоятельных (средний доход на душу - 1000-2000 долл.); 20% граждан составляют группу со средними доходами (средний доход на душу в этой группе - 100-1000 долл.); 20% граждан - это малообеспеченные (средний доход на душу - 500-100 долл.), и наконец, самую многочисленную группу - 40% всех граждан- составляют бедные (их средний доход - менее 50 долл.). В этой последней группе социологи выделяют так называемое "социальное дно", куда они относят 10-12% российского населения (цит. по: 13, с.4).
Оценки масштабов бедности в России экспертов ИСЭПН РАН, отличаются от официальных данных, регулярно публикуемых
Госкомстатом РФ. Согласно официальным данным, численность российских граждан, находящихся за чертой бедности, в конце 1997 г. составляла 30,9 млн. человек, т.е. 20,9% населения (11, с.З). Расхождения в оценках объясняются различиями в методологии расчетов.
Госкомстат РФ в качестве критерия определения уровня бедности использует так называемый прожиточный (физиологический) минимум. Согласно официальным данным, из общей численности бедняков в стране более половины, т.е. 17 млн. человек, составляют так называемые "новые бедные", т.е. работающие граждане, зарплата которых столь низка, что она не достигает даже прожиточного минимума (14, с.5).
Социологические исследования показывают, что в низшие слои общества опускаются отнюдь не только пенсионеры, у которых вероятность попасть на "социальное дно" превышает 70%, и не только многодетные семьи и безработные, среди которых отчаявшихся - каждый второй. Сегодня вероятность оказаться на низшей социальной ступени составляет одну треть даже у вполне работоспособных учителей, инженерно-технических работников и квалифицированных рабочих (2, с.27).
Многие эксперты критикуют применяемую Госкомстатом РФ методику измерения уровня бедности. По мнению Е.Гонтмахер и Е.Фроловой, порог бедности, рассчитываемыйй Госкомстатом, серьезно занижен и определяет, по-существу, не уровень бедности, а "уровень крайней нищеты"(3, с.5; 14, с.5). Разработчики методики, признавая эту критику справедливой, обращают внимание следующее: когда в 1992 г. они вводили новый показатель, то исходили из того, что поскольку "физиологический" минимум "рассчитан на борьбу человека за выживание в условиях жесточайшего кризиса", срок его действия будет ограничен одним, максимум полутора годами. "Никто тогда не мог и представить, что "физиологический" минимум будет использоваться для определения уровня бедности в течение многих лет", - подчеркивает Е.Гонтмахер. По его мнению, используемая Госкомстатом методика "давно перестала быть реальным измерителем порога бедности" и нуждается в пересмотре (3, с.5).
Некоторые исследователи считают, что следует вообще отказаться от методики исчисления порога бедности, исходя из
прожиточного минимума и разработать новую методику, основанную на минимальном потребительском бюджете (7, с.60; 9, с.36; 12, с.51). Расчеты показывают, что в этом случае численность лиц, денежные доходы которых не достигают порога бедности, составит 100-112 млн. человек (т.е. от 2/3 до 3/4 населения) (12, с.51).
Однако П.С.Мстиславский, например, считает, что подобные расчеты не дают реальной картины бедности, поскольку в них не учитываются натуральные доходы населения. Отчасти по этой причине в настоящее время в некоторых ПРС перестали рассчитывать уровень бедности по денежным доходам (9, с.37).
В России в 1993 г. натуральные доходы составляли 41% от общей суммы денежных доходов населения, или 37% конечного потребления населения, в 1996 г. — 26,8 и 27,6% соответственно. По сравнению с ПРС это очень высокий уровень. В США это соотношение составляет 7,3 и 10,4%, в Канаде - 11,2 и 17,0%, в Германии - 15,9 и 23,9%, в Великобритании - 11,5 и 15,7%, во Франции - 9,8 и 13,4%, в Италии - 9,8 и 12,7%, в Швеции - 19,9 и 26,2 % и в Японии - 5,6 и 9,4% (9, с.37).
Оценивая структуру доходов населения в разных странах, указывает П.С.Мстиславский, следует учитывать, что и по ВВП, и по объему денежных доходов, и по объему конечного потребления Россия в настоящее время в несколько раз уступает ПРС. Поэтому по абсолютному уровню натуральных доходов на душу населения Россия, даже при повышенной их доле, остается в числе существенно отстающих стран (9, с.38).
Проблема бедности усугубляется задержками выплат заработной платы и пенсий. Они затрагивают разные группы населения. По начисленной зарплате или пенсии тот или иной работник или пенсионер может относиться к числу обеспеченных прожиточным минимумом и таким образом не попадает в категорию бедных по официальной статистике. Но фактически он пополняет ряды бедных, причем, нередко такое положение сохраняется на протяжении многих месяцев. Так, в 1996 г. общий объем задолженности по выплате заработной платы составлял 7,9% годового фонда оплаты труда (9, с.38). Как подчеркивает П.С.Мстиславский, такая ситуация невозможна в ПРС, где действует элементарный закон рынка - за товар и тем более выполненную работу надо платить. С экономической точки зрения недоплаты зарплаты и пенсий против
начисленных являются заочным накоплением денег населения в принудительном порядке на счетах государства, предприятий и учреждений, допускающих эту задолженность. За задержки зарплаты и пенсий, считает П.С.Мстиславский, виновники должны не только нести административную и уголовную ответственность, их следует также обязать выплачивать населению проценты за просрочку в размере не менее процентной ставки по вкладам в банках (9, с.38).
Иную позицию по вопросу о неплатежах занимает В.В.Куликов. По его мнению, несправедливо "перекладывать всю вину за неплатежи на умышленных и злоумышленных неплательщиков, хотя их и немало. Корни неплатежей иные. Ведь само государство - неплательщик, прибегающий к неплатежам как средству подавления инфляции" (7, с.63). Нельзя не учитывать и тот факт, что большинство предприятий "лежит" и у них просто нет средств для выплаты зарплаты и других платежей. Если их заставить погасить неплатежи, то они лишатся остатков оборотных средств и остановятся окончательно. Отсюда, по мнению В.В.Куликова, следуют два вывода. Во-первых, государство раз и навсегда должно отказаться от задержек с оплатой своих долгов как средства борьбы с инфляцией. Во-вторых, проблема неплатежей в народном хозяйстве не будет решена до тех пор, пока политика подавления отечественного производства не сменится политикой его стимулирования.
В.В.Куликов видит путь решения проблемы бедности в повышении минимальной зарплаты и минимальной пенсии. Он отмечает, что эти основные источники доходов для значительной части российского населения, к сожалению, давно уже перестали выполнять функцию важнейшей социальной гарантии. Минимальная зарплата в настоящее время служит лишь расчетной величиной для определения размеров штрафов, поощрений, пособий и некоторых других выплат, непосредственно не связанных с трудом. Если накануне реформ минимальная зарплата в полтора раза превышала прожиточный минимум, то теперь она примерно в пять раз меньше его (7, с.59).
Официальные власти настроены на поэтапное преодоление этого разрыва. Однако механизм действий до сих пор не определен. Вопрос о минимальной зарплате постоянно находится в центре политической борьбы. Каждая из ветвей власти стремится не
Допустить, чтобы увеличение этой оплаты выглядело заслугой другой ветви, что ведет к постоянному перетягиванию каната. Поэтому, по мнению В.В.Куликова, целесообразно законодательно утверждать не абсолютную величину минимальной зарплаты, а график ее приближения к прожиточному минимуму. Необходимо также оторвать определение величины льгот и компенсаций от минимальной зарплаты, что развяжет руки и для повышения последней и для изменения тех или иных льгот. Жесткая привязка размеров социальных выплат к минимальной зарплате имеет смысл в нормально функционирующей экономике. В наших же условиях, когда производство сокращается, а бедность достигла угрожающих масштабов, такая привязка лишает систему гибкости, и от этих оков необходимо избавляться (7, с.59-60).
Анализируя причины нынешнего социально-экономического неблагополучия в стране, некоторые исследователи подчеркивают, что главная из них заключается "в полном невнимании правительства к социальным приоритетам" (2, с.33). Обращая внимание на тесную взаимосвязь экономических и социальных факторов, они подчеркивают, что надежды правительства на выход страны из кризиса и вступление ее в стадию экономического роста не могут оправдаться, если не будут исправлены серьезные ошибки, допущенные в ходе реформ. В первую очередь это касается социальной сферы (2,с.33-35; 6, с.12; 8, с.21).
Изъяны реформаторской деятельности в России, по мнению В.Э.Бойкова,в значительной мере "предопределены технократичностью проводимой политики и прежде всего небрежным отношением к человеческим ресурсам производства и другим социальным компонентам самой экономической сферы, а также к социальной среде функционирования экономических отношений" (1, с.75).
Социальные процессы зависят от состояния экономики, но в то же время они образуют достаточно жесткие рамки ее функционирования. При этом социальные процессы более инерционны, нежели экономические. Они обладают огромным кумулятивным эффектом, т.е. накапливают прямые и косвенные следствия социально-экономических изменений, которые бумерангом возвращаются в хозяйственную практику через сознание и поведение людей. В.Э.Бойков подчеркивает, что отрицательный
кумулятивный эффект, связанный с нынешней деградацией социальной сферы, вполне может оказывать дестабилизирующее влияние на общество и при изменении экономического положения в лучшую сторону (1, с.75).
В подтверждение этого тезиса В.Э.Бойков ссылается на данные социологических исследований, которые свидетельствуют, что хотя в 1995-1996 гг. положение в российской экономике в сравнении с первыми пореформенными годами, улучшилось (замедлился спад производства и снизился уровень инфляции), эти годы для российского населения стали "временем дальнейшего и все более болезненного усиления социального дискомфорта" (1, с.75-76).
Социологические опросы показывают, что более половины населения неизменно выражает активное недовольство все более существенным ухудшением условий жизни и потерей перспектив на будущее в сравнении с нелегкими предыдущими годами. В российском обществе нарастает социальное напряжение. Если в тяжелейшие 1992 и 1993 гг. лишь 1/5 опрошенных выражала готовность принять участие в акциях массового протеста, то в конце 1996 г. - уже 1/3 (1,с.76).
Социологические данные подтверждаются официальной статистикой: в 1991 г забастовками было охвачено лишь 1755 предприятий, в них приняли участие 237,7 тыс. человек; в 1995 г. — 8856 предприятий и 489,4 тыс. человек (1, с.77). Пик забастовочного движения пришелся на первые месяцы 1997 г., когда ежемесячно бастовало около 200-300 тыс. работников, а забастовками было охвачено 4,5- 5 тыс. предприятий (10, с. 106).
Усиление настроений протеста связано не только с хронической задержкой выплат зарплаты. Этот фактор, безусловно, является катализатором социального недовольства, но далеко не единственной причиной его обострения. Социальные возмущения стали результатом накопления совокупности назревших противоречий между экономической и социальной сферой. Эти противоречия приобретают застойный характер и оказывают отрицательное влияние на все большую часть населения, порождая у одних усталость, уныние, сумеречные социальные ожидания, у других - активный протест против властей (1, с.78).
Т.С. Кондратьева
