CC BY
10
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТА№ЫЕ НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 11
СОЦИОЛОГИЯ
4
издается с 1991 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2.11 рефераты 97.04.001-97.04.041
МОСКВА 1997
мобилизовать достаточную поддержку научно-техническому прогрессу. - , •
97.004.007. ГИСЕН Б. КУЛЬТУРНОЕ МНОГООБРАЗИЕ И ЕДИНСТВО МОДЕРНА,
GIESEN В. Kulturelle veilfalt und die Einheit der modeme // Leviathan. -Opladen, 1996. - Jg. 24, H. 1. - S. 94-107.
Предмет внимания автора статьи, Бернгарда Гисена - проблема соотношения территориально-политической сплоченности и многообразия культурных укладов в современных обществах. Формы представления этой проблемы и возможности ее решения он рассматривает в свете концепции “столкновения цивилизаций С.Хантингтона. Центр тяжести социального напряжения в современном мире смещается, считает Хантингтон, от классового, идеологического или национального к цивилизационному. По мнению Гисена, понятие цивилизации Хантингтон сближает с традиционно немецким понятием культуры, разрабатываемым, например, М.Вебером в его сравнительных исследованиях западного рационализма и восточного традиционализма. Так что конфронтация “цивилизаций” предполагает как бы ренессанс противостояния мировых религий. Сочинителя вышеуказанной концепции нетрудно обвинить в этноцентризме, но его суждения побуждают еще раз задуматься о естественной идентичности обществ, отличающейся от национальной принадлежности индивидов. То, что называют обществом, покоится, по сути, на представлении о процессе обобществления или социализации, всегда двойственном, соединяющим противоположное: единое и многое, глобальное и локальное, традиционное и современное. Соответственно и культурное многообразие неотделимо от определенного социального единства. Именно потому оно не совпадает с понятием чужой культуры, воспринимаемой внешним образом, за границей социального. Хантингтон, напротив, говорит о редемонизации чужеродных культур. Единство современного общества разбивается о границы культурных сообществ. Чтобы понять на чем основан подобный вывод, нужно посмотреть как “конституируются” идеи социального единства и множественности различными группами, осознающими перспективу модернизации. К ним в первую очередь
Л.В.Гирко
5-66
относятся политики, интеллектуалы и организаторы рыночных отношений.
Единство современных обществ держится на правовом порядке и государственной власти, ядро которой составляют безличные законы и нормы управления. Воля народа образует исходный пункт политического действия. И именно потому, что при современной системе господства правительства избираемы и сменяемы важна конструкция границ, разделяющая граждан и неграждан и образующая внутри себя сообщество равных. Коллективные ценности, издревле сложившиеся и поддерживаемые скрепляют эти сообщества, превращая их в территориально и государственно “помеченные” культурные идентичности. Причем не следует забывать, что культурное своеобразие национального государства не было альтернативной развитию демократии. Но сегодня нельзя “запереть” граждан в пределах культурно гомогенного государства: глобальная индивидуализация, всеобщий рынок и информационный обмен ломают все преграды.
Но наряду с национальными государствами существуют в современном мире и такие государственные формы как империя (Китай, Соединенные Штаты), которые сохраняют устойчивые границы не столько благодаря границам прочным, сколько вследствие одобрения власти центра. Граница в данном случае знак открытости, способности к расширению. Относительная терпимость к сложившемуся внутреннему культурному разнообразию идет не только от неизбежности включения чужих народов в господствующий союз, но и от политического переплетения слоев населения, например, в системе представительства, в элите и пр. Культурное многообразие развивается здесь в рамках политической гласности, оно составляет условие его выживания империи. Подобное восприятие и признание культурной дифференциации стало возможным благодаря сословному принципу культуры. Культурная автономия подчиненных групп держится на причастности их к господствующей культуре. Как только они бросают вызов, доминирующая культура начинает преследовать диссидентов. За мирное сосуществование разных культур расплачиваются ограничением демократии. Там же. где она в полной мере сохраняет силу, (США), всегда возможен мятеж периферийных культурных слоев.
Положение и отношение к мигрантским субкультурам в западных странах сегодня напоминает еще один тип многокультурного государственного уклада - старые европейские свободные города, в которых чужестранцы получали известные права и защиту государства, как и коренные граждане. Однако привилегии проживания касались, преимущественно экономической сферы и приватной жизни (в частности вероисповедания). “Врастание” в общество было возможно в отдельных случаях через культурную ассимиляцию. В целом же они оставались пхЛями, которых терпят только в “добрые времена”. Проблема согласования элементарных и универсально гарантированных прав с одной стороны и гражданских прав партиципации, культурно не обеспеченных, - с другой жива и по сей день (с. 102).
Совсем иное представление о единстве и многообразии дает модель языковой общности. Здесь возможность понимания чужой культуры намного выше, чем в модели политического союза власти. Эту возможность обеспечивает перевод и всеобщая способность суждения. Многообразие выражается в данном случае во множестве локальных языковых сообществ, которые под влиянием модернизации могли бы преодолеть барьеры общения, с помощью всеобщего стандартизированного языка. Соединение культуры с властью и организацией должно было бы этому способствовать.
Но если политико-организационное обеспечение отсутствует, образуются внутренние языковые зоны, обладающие высокой степенью плотности и сложности. Возникает метадискурс, скованный “оседлостью” и “правом первого”. Символические толкования сами становятся предметом истолкования. Появляется зазор между локально естественным словоупотреблением и рефлексивным и аргументирующим словоупотреблением, обсуждением которого и занимаются интеллектуалы. Там, где интеллектуалы создают компенсаторный особый дискурс, формируются культуры, могущие выступать с претензиями на чистоту своих принципов и ведущей идеи. Позиция интеллектуалов определяется как раз тем, что локальное, особенное, практическое придает значение дистанции. Террор, под именем разума, морали, прогресса подчиняет диктату интеллектуалов и политические или экономические связи. Он стягивает культуру “мундиром” национального государства. Такого рода культурная модернизация настраивает на глобальный крестовый
5
поход против всех несогласных с планами интеллектуалов. Если же их универсалистские принципы проводятся в жизнь, то многообразию повседневных культур придается реликтовая окраска, их существование нуждается якобы в музейной заботе, (с. 103). За этим благоволением стоит, однако, преуменьшение значения локального. Без противопоставления единства модерна множественности традиций интеллектуалы не чувствуют миссионерской ответственности за воплощение просветительских идеалов.
Сегодня, в мире массовой миграции ностальгия по “коренной” культурной идентичности может быть лишь искусственной, умышленно сконструированной. Интеллектуалы постмодернизма и видят в этом свою задачу. Но выступая переводчиками или адвокатами этно-культурных меньшинств, они подспудно используют стратегию уничижения и подчинения чужих, как бессловесных жертв, нуждающихся в их посредничестве.
Возможен и третий способ представления единства современного общества - через перспективу расширения обмена товарами и услугами. В результате развития мирового рынка и денежных отношений культурное многообразие в экономическом пространстве обнаруживало себя только как различие товаров. Проявившийся в этом конформизм культур прослеживается в наши дни в рыночной экспансии в области искусства, музыки, дизайна, в устройстве национальных ресторанов и многонациональных уличных празднествах. Отношения купли-продажи низводят любой' тип культуры к функции развлечения или услуг, например, терапевтической помощи. Освобожденное от локальной зависимости культурное многообразие может беспрепятственно и безболезненно потребляться по вкусу. Для хантингтоновского конфликта культур здесь не остается места. Но если глобальный рынок побеждает культурную самобытность локальных рынков, тут же утраченное своеобразие стиля приобретает исключительную ценность. Специальные рынки регионального кустарного промысла становятся модой. Тот или иной местный стиль индустриально производится, но имеет локальный сбыт. (Туристы покупают во Флоренции пластмассового Давида, сделанного на Тайване).
Обесценивание и распыление культурного многообразия происходящего в процессе политической, интеллектуальной и рыночной модернизации имеет своим последствием возникновение
сугубо современной потребности в коллективной идентичности. Этничность, общие родовые истоки оказываются необходимым подспорьем в ее образовании. Религиозный фундамент придает убедительность такому сплочению, а ритуалы опосредуют опыт принадлежности к совокупной силе.
Вероятность угрожающего развития подобных настроений, давших, очевидно, повод Хантингтону к известному обобщению, едва ли следует дальше обосновывать, полагает автор. Радикальное ослабление локальных связей обнажает социальный запрос на обособление своего и чужого (с. 107). Именно снижение роли чужого в ходе ускоряющегося обновления мира демонизирует антимодернистские тенденции, оседающие в упрощенных представлениях об инородных культурах. Против них просветительская практика морального воспитания бессильна. Безуспешны также попытки смягчить агрессивность фундаменталистских движений финансовой и гуманитарной помощью, оправдывая их как сопротивление порокам модернизации. Непродуктивны, по-видимому, и опыты наложения этно-культурных идентичностей на рамки национального государства и наоборот, институциализировать демократическим путем эти образования. Средний путь между демонизацией и миссионерством могут проложить, скорее всего невмешательство и дистанция, способствующие постепенному формированию цивилизованных качеств.
. л JI.B. Ги^ко
97.04.008. ЙОАС Г. НОВИЗНА ВОЙНЫ. ТЕОРИЯ МОДЕРНИЗАЦИИ И ПРОБЛЕМА НАСИЛИЯ.
JOAS Н. Die Modemitat des Krieges // Leviathan. - Opladen, 1996. - Jg. 24, H. l.-S. 13-27.
Тема статьи Ганса Йоаса - разработка в теории модернизации проблемы войны и насилия, и ее пригодность для исследований современного общественного развития.
Разложение реальной системы социализма, экологический кризис сознания, многочисленные факты военных столкновений делают настоятельными подобные размышления. Как известно, теория модернизации выросла из парадигмы социального изменения, объясняющей возникновение капиталистического типа
