CC BY
9
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
0}М 1 (¿)
КАЯ АН АДЕЛИ.'*', /
НАУК /
* ШЗМ ИПсЫ яямЭД?! ) л
м »зшнмм ют ' "V
СОЦИАЛЬНБ1ЕТТТТМЖНИТАРНЬ1Е
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
2
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 95.02.001-95.02.033
МОСКВА 1995
НАУКА И ОБЩЕСТВО
95.02.001. РОРЕР X. НАУКА — ЧАСТЬ НАШЕГО БУДУЩЕГО. ROHRER Н. Science — a part of our future // Interdisciplinary science rev.— L., 1994 Vol. 19, № 3 .— P. 193-199.
Автор — швейцарский физик, сотрудник исследовательского отдела цюрихской лаборатории фирмы IBM. За изобретение сканирующего туннельного микроскопа ему совместно с Г. Биннингом были присуждены Нобелевская премия по физике в 1986 г. и ряд других научных наград. Он — член и почетный член ряда академий и научных обществ.
В реферируемой статье, подготовленной на основе его выступления на встрече нобелевских лауреатов в Линдау 1 июля 1991 г., автор предельно резко ставит ряд проблем, касающихся взаимоотношений внутри научного сообщества, и взаимоотношений последнего с обществом. Все согласны с тем, пишет он, что цель науки — благо общества. Однако взгляды на то, что является этим благом и какими средствами его можно достичь, весьма сильно разнятся. Вопрос можно рассматривать с точки зрения трех главных общественных сил: населения в целом, промышленности и политики. Население более не склонно всецело приветствовать технический прогресс: он возбуждает экзистенциальные страхи, беспокойство по поводу окружающей среды, тревогу и враждебность. В то же время люди все более опираются на технический прогресс и порождаемое им процветание. Они ожидают, что ученые преодолеют весь вред, проистекающий от неумеренного потребительства и ошибок человечества. Для промышленности наука и техника выступают в роли жизненно важных и мощных активов, используемых в конкурентной борьбе. Доминирующей темой стал переход к более производительным и эффективным технологиям. Ученые испытывают постоянное давление, толкающее их на получение результатов, необходимых прежде всего для удовлетворения текущих проблем. Политики пытаются найти компромисс между ненасытными аппетитами технологического обновления и вызываемым им “несварением желудка” и стремятся контролировать науку и исследования, чтобы направить их по наиболее перспективным, с их точки зрения, направлениям. В то же время они ищут возможности приручить тот инструмент власти, которым становится наука.
Все это привело к широкому распространению убеждения, будто
наука, научные исследования и оценки могут заменить процесс принятия решений, что стыкуется и с общей новотехнократической тенденцией, в рамках которой процесс принятия решений сводится к простой оценке технических фактов. Но наука и техника могут помогать при принятии решений, нисколько не освобождая от своей задачи того, кто принимает решение. Передавая эту ответственность науке, общество лишит себя возможности формировать собственное будущее и в результате окажется политически, административно и экономически эксплуатируемым и социологически беспомощным.
В современном мире высоких технологий наука воспринимается преимущественно в связи с техническими достижениями. Ее, однако, необходимо воспринимать в намного более широком контексте, как часть человеческой культуры, как посредника культуры и источник новых путей мышления, как тропу к неведомым горизонтам. Наука — это не только источник технического прогресса и предтеча новых технологий, для которых она сама же нередко создает благоприятную окружающую среду. Научный прогресс значим и сам по себе: техника использует лишь некоторые из его достижений, делая их доступными для человечества.
Основой научного прогресса является исследование. Однако различение фундаментальных и прикладных исследований автор считает не очень удачным. То, что для одного ученого является приложением, для другого может быть базисом, и наоборот. Новое знание вообще не имеет смысла, если оно не может быть использовано, будь то для нового видения реальности или для новых приложений. Поэтому для классификации исследований лучше использовать мотивационный критерий. Если главный мотив — понять то, что еще не понято, испытать то, что еще не испытано, или выйти за пределы познанного, то это — научное исследование. Его дополняет целеориентированное исследование, направленное на то, что дает непосредственную пользу или коммерческий эффект.
В науке, впрочем, нет закона, который запрещал бы техническому вопросу стать источником или стимулом для научного исследовательского проекта. Не запрещается и серьезно рассматривать техническую, промышленную и иную применимость результатов исследования, коль скоро они достигли фундаментального уровня. Фактически это может быть даже обязанностью исследователя. Однако главным мотивом научного исследования всегда должен быть собственно научный вопрос. Научное исследование превращает неизвестное в знакомое, тогда как целеориентированное исследование превращает возможное в полезное.
Тот факт, что наука является жизненной частью нашего будущего, все еще воспринимается и оценивается неадекватно Ученые должны помнить, что иметь дело с будущим трудно, особенно в сегоднящ-
нее быстро меняющееся время, когда общество фокусируется на ближайшей перспективе. Временные параметры научно-технического прогресса — десятилетия, они очень далеко отстоят от параметров бизнеса и бирж — квартальных отчетов. Представляется, что оценка роли науки в будущем обратно пропорциональна цифрам на ее ценнике, которые постоянно растут. И если даже ученым и следует хоть что-то понимать в этом механизме, они не должны ему поддаваться. Для них полезнее всего придерживаться твердой позиции в отношении критериев оценки. Они должны без устали подчеркивать, что:
нет ни одной важной области в промышленности и технике, в медицине и здравоохранении, на транспорте и в связи, основы которой не были бы заложены наукой десятилетия или даже столетия назад;
фундаментальные законы электричества, магнетизма, термодинамики, оптики и т. д. были сформулированы учеными более ста лет назад, когда никто даже не мечтал о таких вещах, как электросвет и моторы, телефоны, видеодекодеры или кондиционеры;
квантовая механика, сформулированная в 20-е годы нашего века, спустя десятилетия заложила основы для транзисторов, микроэлектроники, лазеров, ядерного резонанса и т. п.;
научный прогресс опирается на непрерывный поток идей, каждая из которых непредвидима и непредсказуема с точки зрения ее содержания или времени зарождения, интересы ученых на основе саморегуляции определяют направление прогресса науки, а стремление исследовать неведомое ведет науку к новым рубежам, обеспечивая тем самым прогресс техники;
упорный труд и стойкость, иногда даже граничащая с упрямством, столь же необходимы для превращения неизвестного в известное, как и проницательность и воображение; прогресс не достигается ни ожиданием озарения, ни составлением планов, ни анализом рынков и финансовыми заключениями;
попытки диктовать ученым темы для исследований, исходя из потребностей сегодняшней экономики, противоречат самой природе науки;
наука будет открывать новые возможности и перспективы, но ответственность за их использование лежит на обществе в целом;
главная ответственность сегодняшних ученых состоит в том, чтобы заложить основы для завтрашних ученых, так же как это делали вчерашние ученые (с. 194).
То, что подобные слова больше не понимаются и даже вообще игнорируются, нельзя приписывать одному лишь упадку способности общества слушать и понимать. Они теряют убедительность, поскольку отражают лишь то, что ученым хотелось бы делать, а не то, что они реально делают. Самопонимание ученых почти так же ущербно, как и
понимание тех, кого мы постоянно обвиняем в непонимании. В конечном счете ключ к пониманию науки и ее прогресса лежит в том, как сами ученые понимают и работают в ней, в том, как они выбирают для себя цели и что они считают достойным для своих занятий.
Ученые не могут укрыться в железном замке, они вынуждены жить в современном обществе со всеми его пороками и добродетелями. Иногда даже кажется, что некоторые пороки пестуются и доводятся до совершенства. Это относится, например, к коммуникациям в науке, и не только к ним, где очень низкое отношение полезного сигнала к шуму. Поток научной литературы не является верным отражением качества и умения исследователей, он больше обслуживает тщеславие и укрепляет персональный имидж, чем способствует распространению знаний. Многие публикации повторяют предшествующие: вместо того чтобы сделать шаг вперед, мы шагаем в сторону, как бы танцуя ча-ча-ча или кружась в вальсе. Внушительные в количественном отношении списки публикаций стали ключевым элементом в оценке научных достижений, но если бы мы действительно читали все, что пишет каждый из нас, мы, конечно, писали бы намного меньше.
Для своевременной публикации важных или неотложных результатов мы создали в научных журналах отделы писем или быстрой коммуникации. Со временем, однако, неотложность уступила место культивированию имиджа. Важность быстрой коммуникации сменило стремление превзойти конкурента, добиться признания своих результатов как “первых” и “новых”. И напротив, истинно новое трудно “продать” научному сообществу. В результате общим правилом становится обращение к ежедневной прессе. К счастью, некоторые неудачные шаги в этом направлении, например история с “холодным синтезом”, пока что не нанесли серьезного ущерба научному сообществу. В данном случае дело даже не в том, если ли зерно истины в идее “холодного синтеза” в электрохимической среде, — суть в том, что наука, видимо, создает свою желтую прессу, ориентированную на сенсационность.
Формы коммуникации научного сообщества, как письменные, так и устные, отражают его оценочные критерии. Вместо выдвижения притязаний или обещаний, вместо интеллектуальной акробатики должны акцентироваться новизна, творческое воображение, общая продуктивность и простота. Такие критерии оценки, однако, требуют отваги и благородства. Отвага нужна для того, чтобы не прятаться за спинами и мнениями своих коллег, а отстаивать свои идеи, воззрения и убеждения. Благородство же предполагает открытость по отношению к новым течениям и путям мышления, к новым методам, способность оказать доверие там, где оно необходимо, снова и снова критически анализировать собственную работу в свете новых результатов.
Говоря об этих критериях, часто ссылаются на условия, задаваемые теми, кто платит за науку. Но кто диктует, что ученые, особенно молодые, могут участвовать в конференции или семинаре, если они представили только рукопись? Кто стремится укрепить свою репутацию, создавая тома трудов, в которых пленарные дискуссии и обзоры лишь варьируют прежние публикации? Очевидно, не правительственные чиновники. Кто распределяет фонды? Сами же ученые. Мы создали для себя правила, которые, как мы считаем, должны облегчить процедуры распределения фондов, игнорируя при этом вопрос, будут ли они мотивировать наиболее качественную научную работу. Ведь наши критерии оценки не только средство для распределения ресурсов, признания достижений и продвижения научной карьеры. Они устанавливают стандарты, задают направление, выражают убеждения и передают поколению молодых ученых наше видение будущего.
Еще хуже обстоит дело с отношением с обществом. Здесь возможности превращаются в обещания, результаты становятся сенсациями, сомнения — спекуляциями, а все вместе оборачивается правами на приоритет. В научно несостоятельной манере мы допускаем упрощенные суждения по очень сложным вопросам, проводим диспуты на глазах у публики, не обращая внимания на шаткость аргументов.
Однако тот факт, что в научных вопросах общественность полагается на ученых, делает особенно важной осторожность, которая предупреждала бы неверные или неполные суждения. Возьмем для примера, пишет автор, вопрос о глобальном потеплении. Одни верят в этот сценарий, другие — нет. Это — возможность, пусть даже очень вероятная, но не определенность. Суть же в том, что даже возможность глобального потепления требует мер для его предотвращения. Но решения по поводу этих мер будут политическими, и политики должны понимать, что именно они, а не ученые, будут принимать решения. Важно, чтобы общественность была чувствительна к воздействиям науки и техники, а не поляризировалась из-за них.
Необходима также осторожность в обещаниях как перед обществом, так и перед теми, кто финансирует и оценивает нашу работу. Обещания и преувеличения порождают новые обещания и преувеличения, экспоненциально расширяя разрыв между реальностью и домыслами. А это в свою очередь подрывает авторитет науки в глазах общества, а также экономических и политических кругов. Между тем хороший имидж — это именно то, что науке сегодня нужно больше, чем когда бы то ни было прежде. Хотя все это и трюизм, все же удивительно, сколь многими путями, даже в научных вопросах, мы пытаемся уклониться от господства истины.
Спорным является и акцент на конкуренции в науке. Наука не является конкурентным состязанием. Конкуренция может принимать две
формы: либо просто быть лучше конкурента, либо пытаться вообще его уничтожить. Первое более или менее приемлемо, второе же отбирает слишком много сил, которые можно было бы применить в научной работе. Но и быть лучшим в науке имеет немного практического смысла. Даже если кто-то и наречен “самым лучшим”, это еще не значит, что он является хорошим, а всего лишь, что он не хуже других. В каких-то отношениях конкуренция — самый легкий выход. Она задает внешнюю точку отсчета вместо установления стандартов качества для себя и для других, что требует много большего, чем составление ранжированного списка.
К несчастью, мы воспринимаем как конкурентов не только ученых, но и аппарат научного исследования, методы, инструменты, области и даже целые научные дисциплины. Если в сообществе физиков твердого тела физика высоких энергий и физика элементарных частиц рассматриваются только как конкуренты, борющиеся за тоненький кусочек финансового пирога, обе группы физиков делают большую ошибку. Обе они должны ставить целью укрепление позиций физики как целого, выдерживая для этого некоторое чувство пропорции. Абсурдом шовинизма является и понимание научного проекта как сферы национальной конкуренции. В физике твердого тела такая узость взгляда может стоить миллионы, в физике высоких энергий — даже тысячи миллионов. Я искренне надеюсь, продолжает автор, что негибкие европейские механизмы контроля не превратят грандиозные мультинациональные проекты, такие как ЦЕРН, в нечто самодовольное и ограниченное рамками континента.
Конкуренция ставит препятствия и для тех ученых, которые хотят поменять область своих интересов. Научная свобода при этом низводится до свободы продолжать делать то, что делалось всегда. В сегодняшней высокоспециализированной науке особенно важно, чтобы ученые могли менять область интересов, принося в новую область не только свои знания и опыт, но и новые и свежие взгляды. Это — идея междисциплинарной науки, которая есть не просто взаимодействие между различными областями, но и между различными направлениями внутри области. Такой путь достижения междисциплинарности лучше, чем простое создание гибридных дисциплин. Однако если наука оценивается в краткосрочной и конкурентной перспективе, такие возможности теряются. Как администраторы и распределители исследовательских фондов, мы должны иметь отвагу и широту ума, чтобы поддерживать междисциплинарные проекты ради вклада в них достижений физики, а не отказывать им в поддержке из-за их нефизических аспектов. Междисциплинарность начинается в научных советах, а не в междисциплинарных институтах.
Прогресс — это всегда выход за пределы компетенции, в новые
области, где компетенция еще должна быть установлена. Сначала новое не показывает ничего кроме своей новизны, так что едва ли оно может быть “конкурентным” в сравнении с тем, что улучшалось и очищалось многие годы. Именно оно, однако, несет в себе семена будущего.
В заключительном разделе статьи автор иллюстрирует высказанные им соображения, обращаясь к собственному опыту работы над сканирующим туннельным микроскопом.
Б. Г. Юдин
95.02.002. НОВЫЕ МЕЧТЫ ВМЕСТО СТАРЫХ.
New dreams for old // New scientist.— L., 1994 .— Vol. 144, № 1947 .— P. 51-55.
В 1964 г. журнал “New scientist” опросил около ста признанных в мире ученых о том, чего они ожидают в 1984 г. Спустя 20 лет оказалось, что физики были слишком оптимистичны в своих прогнозах, тогда как биологи недооценили темпы прогресса. Ныне журнал обратился к восьми участникам того опроса, с тем, чтобы они оценили свои прошлые предсказания и, если откажутся, сделали новые.
Проф. Дж. Ледерберг, университет Рокфеллера, Нью-Йорк, на 1984 г. предсказывал, что успехи в области пересадки органов породят необходимость в выработке моральных норм для контроля за рынком донорских органов; что появятся искусственные органы-протезы, что станет возможной модификация человеческого мозга на уровне зародыша или ребенка; что генетическое клонирование с помощью трансплантации ядер позволит заранее определять пол зародыша и избегать наследственных аномалий.
Ныне он считает, что по первому и пятому из его предсказаний имел место радикальный научный прогресс, достаточный, что создать импульс для социального регулирования, например “рынка” органов и исследований на человеческих зародышах. Ситуация на рынках органов, полагает Ледерберг, улучшится благодаря работам в области трансгенных животных, выращиваемых для этих целей, что уже поставлено на коммерческую основу. Ведутся работы и в области технологии эмбриональных вмешательств, которые допускают применение к человеку.
Многое сделано и в протезировании органов (исключая искусственное сердце): от титановых зубов до ушной раковины. Что касается мозга, то мы только начинаем открывать факторы, влияющие на рост нейронов; проводятся первые клинические испытания, чтобы определить их возможные терапевтические эффекты.
В 1964 г. почти не упоминались инфекционные болезни: успехи в 2-822
