CC BY
8КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
2019.03.049. ДАУДЛ М.В. РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ: ТОРНХИЛЛ К. СОЦИОЛОГИЯ ТРАНСНАЦИОНАЛЬНОЙ КОНСТИТУЦИИ: СОЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПОСТНАЦИОНАЛЬНОГО ПРАВОВОГО УСТРОЙСТВА.
DOWDLE M.W. [Recensio] // The modem law review. - Oxford, 2018. - Vol. 81, N 4. - C. 725-729. - Rec. ad op.: Thornhill C. A sociology of transnational constitutions: Social foundations of the post-national legal structure. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2017. - 520 p.
Ключевые слова: конституционное право; конституционализм; конституция; транснациональная конституция.
Кристофер Торнхилл, профессор права, руководитель школы права Манчестерского университета. Его исследования в основном посвящены социологии конституционного права как в национальном, так и в транснациональном контексте; он опубликовал на многих языках, включая китайский, японский, испанский, немецкий и русский, ряд значительных работ в этой области. Рецензируемая М. Даудлом книга находится в открытом доступе в Интернете (https://www.cambridge.org/). В аннотации к ней говорится, что данное издание является вторым в серии томов по социологии конституций, основное внимание в нем уделено росту транснациональных конституционных законов, в первую очередь созданных в результате взаимодействия национальных и международных судов и внутренней трансформации международного права. На основе детального анализа моделей институционального формирования на ключевых исторических этапах в ряде национальных обществ рассматриваются социальные процессы, которые привели национальные государства ко все более транснациональному конституционному порядку, и объясняется, каким образом рост гло-
бальных конституционных норм обеспечил стабилизирующую основу для реализации функций государственных институтов. Автор использует своеобразный историко-социологический подход к этим вопросам, позволяющий выявить глубокую преемственность между национальным конституционным правом и современными моделями глобального права. Книга вносит важный вклад в социологию конституционного права, в социологию постнациональных правовых процессов и в социологию права прав человека.
Как отмечает рецензент, Торнхилл выдвигает тезис о том, что существует транснациональный конституционный порядок, на который все чаще ссылаются национальные конституционные системы при определении ее параметров. «Конституция», с точки зрения Торнхилла, означает «юридически сформулированную форму инклюзивной структуры общества» [цит. по: а 7]. Понятие «инклюзивная структура» является основным в его книге и относится к способности государства «апеллировать к принципам, которые не являются исчерпывающе сформулированными в одной области социальной практики и которые могут быть трансплантированы и реплицированы в разных слоях общества» [цит. по: а 4] Это позволяет государству «действовать на относительном уровне автономии и дифференциации по отношению к другим сферам общества» [цит. по: а 5] и «получать всеобщую поддержку и легитимность для [себя]» [цит. по: ^ 6].
Торнхилл утверждает, что по мере того как современное общество становится все более сложным и внутренне дифференцированным, возникает «кризис социальной интеграции», который требует от государства уделять все больше внимания нормам и процедурам явно транснационального конституционализма, чтобы сохранить автономию. Исследование темы транснациональной конституции он начинает с описания эволюции современных европейских государств и анализа кризисов интеграции и трансформации в межвоенных и послевоенных Германии, Италии и Японии; Португалии и Испании во время их демократических переходов в 1970-х годах, а также в современной Восточной Европе и России. Затем автор расширяет свое исследование и рассматривает кризисы инклюзивности и транснационального конституционализма в Латинской Америке (Аргентине, Бразилии и Чили);
Африке (включая Южную Африку, Гану, Бенин, Кению, Египет); Китайской Народной Республике.
На примере этих стран Торнхилл прослеживает появление, по его мнению, отчетливо автономной конституционной системы, действующей на глобальном уровне и основанной на режиме транснациональных прав. Эта конституция имеет четкую структуру, в ней «основные функции политической интеграции... не подкрепляются очевидными политическими мандатами или требованиями, а получают конституционную поддержку - просто - из закона, без ссылки на более классические источники власти» [цит. по: с. 367]. Эта структура использует права, а не суверенные акты национальной учредительной власти, в качестве основы для разработки и принятия закона» [цит. по: с. 368], что приводит к инклюзивному конституционному порядку, который Торнхилл характеризует как «правовое включение» [цит. по: с. 368]. Обращение к этой деполитизированной форме транснациональной власти, по его мнению, позволяет современным государствам сохранять автономию перед лицом все более сложных форм социальной дифференциации.
В самом широком смысле, пишет рецензент, тезис Торнхил-ла кажется верным, особенно в том, что касается анализа Европы и Латинской Америки. Но помимо этого, часто трудно понять, что он хочет сказать, так как его рассуждения отличает очень высокий уровень абстракции, автор использует те слова, которые не известны самому рецензенту и которые Торнхилл не разъясняет на реальных примерах.
Чтобы проиллюстрировать это, Даудл показывает, как Торн-хилл пытается проанализировать «инклюзивный кризис», который затронул Германию в межвоенный и непосредственного послевоенный периоды, анализ которого свидетельствует об уровне абстракции, проявленной в остальной части книги. Торнхилл, по мнению рецензента, не называет никаких признаков того, как выглядели «низкая институциональная целостность» или «требования социальной интеграции» в реальной практике или поведении. Он не объясняет, какие права включают «коллективные социальные и материальные права», развернутые Веймарской республикой, как они реализовывались, через какие конкретные социальные и поведенческие пути они способствовали «кризису
интеграции», как этот кризис на самом деле выражал себя или как эта конкретная форма выражения была связана с этими правами. Торнхилл утверждает, что «по любым разумным меркам Германия при Гитлере... имела более слабые уровни институциональной жесткости или государственности, чем их злополучные демократические предшественники» [цит. по: с. 185]. Но каким образом нацистское государство было слабее Веймарского государства: что оно хотело сделать, но не могло, но что могло сделать Веймарское государство? И как именно способствовали конкретные исключительные действия этим конкретным примерам недееспособности?
Точно так же возникает вопрос: как «транснациональная, основанная на правах модель конституции» содействовала послевоенной Германии в урегулировании некоторых конкретных социальных конфликтов, которые она не могла разрешить в нацистскую эпоху? Какие были эти конфликты? Как они выражались в социальном или политическом плане? Также неясно, какие конкретные права из «международного права в области прав человека» способствовали тому, что он описывает в послевоенный период. Основное внимание, по-видимому, Торнхилл уделяет правам организации труда. В то же время, однако, он утверждает, что одним из ключевых факторов послевоенного всеобщего успеха Германии является то, что она полагалась на «особые права», а не на коллективные [цит. по: с. 186-187], но права организации труда, полагает рецензент, подпадают под последние, а не первые.
В других местах он, похоже, предполагает, что американское антимонопольное право и немецкий ордолиберализм также можно рассматривать частью немецкого призыва к глобальной конституции: «Отражая влияние антимонопольного законодательства США, послевоенный Основной закон Германии способствовал утверждению классических прав экономической свободы, свободы договора и т.д.» [цит. по: с. 188]. Однако, как замечает рецензент, непонятно, как происходит теория «классических прав экономической свободы» от американского антимонопольного права; что, собственно, эти права представляют собой? И кажется сомнительным то, что американское антимонопольное право, «классические права на экономическую свободу» или даже право на «свободу договора» достигли явно глобального нормативного статуса в ближайшую послевоенную эпоху.
Ничто из этого не предполагает, что рассуждения Торнхилла неправильные, однако по крайней мере качество или полезность его конкретных идей в значительной степени непрозрачны, и очень немногие читатели смогут оценить силу интерпретаций, которые он представляет, замечает Даудл.
Исследование современного развития Китая, в знании которого рецензент, как он сам замечает, обладает некоторыми подробными знаниями, - тоже не кажется ему особенно убедительным. Как и в случае с историей о межвоенной Германии, описание Торнхиллом пост-маоистской конституционной эволюции Китая не вызывает у него сомнений. С конца 1970-х годов, когда Китай начал реформировать свою конституционную систему и открылся внешнему миру, эта страна, пишет Даудл, пережила правовую конституционную трансформацию, направленную на всё более широкое применение национального законодательства в качестве источника нормативного руководства; расширила автономию судов в разрешении некоторых видов споров; резко усилилось участие общественности в принятии политических решений. Сегодня Китай является значительно более легализованным, юридическим и, по крайней мере, имеет в некотором роде более инклюзивную конституционно-регулирующую систему, чем она была в 1978 г.; таким образом, ее конституционализм заметно сходится с конституционализмом, который задумывается теми, кто катализировал появление «глобальной конституции», считает Даудл.
Однако Торнхилл подчеркивает, что конституционное развитие Китая подтверждает конкретный тезис, к которому обращается его книга - что «сплав национального и международного права [был] предпосылкой для роста [китайской] политической системы, способной автономно и последовательно законодательно и развернуть политическую власть в национальном обществе» [цит. по: с. 351]. К нему относятся такие положения, как: «использование квазиконституционной мощи правозащитных правовых норм, часто международного происхождения» [цит. по: с. 352]; «судебная власть... в ограниченной степени правомочна применять нормы прав человека в судебных решениях» [цит. по: с. 352-353]; «независимость судебной системы, подкрепленная ростом внутренней имплементации международных норм, повысила качество и единообразие законодательства в Китае» [цит. по: с. 356].
Здесь Даудл, сам изучающий конституционное развитие Китая с 1994 г., замечает, что не знает никаких доказательств того, что утверждает в своей книге Торнхилл. Это правда, пишет рецензент, что наблюдается «рост квазиконституционной мощи правозащитных правовых норм», но эти нормы не были ни обоснованы, ни оправданы обращением к их «международному происхождению». Судебная власть никогда не «брала на себя власть применять нормы прав человека в своих решениях». Исследование, проведенное им в 2009 г., показывает, что китайская судебная система никогда не ссылалась на международный источник власти при решении дела. Точно так же рецензент не знает ни одного примера, который бы поддержал утверждение о том, что повышение независимости судебной системы «было поддержано ростом внутреннего перевода международных норм». Он также не видел никаких доказательств того, что «рост судебной Конституции в Китае был впервые вызван международным давлением» [цит. по: с. 354]. Это, по мнению Даудла, было вызвано политическими последствиями культурной революции и внутренней политической конкуренцией между национальной законодательной ветвью (Всекитайское собрание народных представителей) и национальной административной ветвью (Государственный совет).
Вместе с тем, как замечает рецензент, сам Торнхилл выглядит довольно осмотрительным в отношении того, в какой степени он хочет, чтобы Китай поддержал его утверждения об отчетливо глобальной конституции. В целом, Даудл полагает, что понятие Торнхиллом глобальной конституции, переплетающейся с внутренним конституционализмом, имеет смысл в отношении некоторых стран, в частности, более мелких и более транснациональных стран Европы и Латинской Америки, но не стран, которые менее зависимы или восприимчивы к отчетливо транснациональному нормативному порядку, например таких, как Китай или США. Его озарения явно заслуживают внимания, но они могут быть не такими универсальными, как сам автор, подчеркивает Даудл.
Е.В. Алферова
