CC BY
30
Schulze I. 33 Augenblicke des Glücks: Aus den abenteuerlichen Aufzeichnungen der Deutschen in Piter. - München: dtv Verlagsgesellschaft, 1997. - 270 S. 25. Эссен Г. фон. «Москва была магнитом»: Русское «Пешее путешествие» Вольфганга Бюшера.
Essen G. von. «Moskau war der Magnete»: Wolfgang Büschers russische «Reise zu Fuss» // Phänomenologie, Geschichte und Anthropologie des Reisens / Hrsg. von Kobelt-Groch M., Kulischkina O., Polubojarinova L. - Kiel: Solivagus Verlag, 2015. - S. 382-399.
Е.В. Соколова
2017.04.009. СЕДИКОВА-ЧУХОВА П. ОДИНОЧЕСТВО ПЕРЕВОДЧИКА: ПЕРСОНАЖИ ПИСАТЕЛЕЙ-МИГРАНТОВ НА ПРИМЕРЕ РОМАНА ОЛЬГИ ГРЯЗНОВОЙ «РУССКИЙ - ТОТ, КТО ЛЮБИТ БЕРЕЗЫ».
SEDIKOVA CUHOVA P. Einsamkeit bei Dolmetscherinnen / Übersetzerinnen. Figuren bei Autorinnen mit Migrationserfahrung am Beispiel des Romans «Der Russe ist einer, der Birken liebt» von Olga Grjasnowa // Zeitschrift für Literaturwissenschaft und Linguistik (LiLi). - Siegen, 2016. - Jahr. 46, H. 1. - S. 37-53.
Ключевые слова: современная немецкоязычная литература; литература писателей-мигрантов; образ переводчика в литературе; тема одиночества в литературе; Ольга Грязнова.
В центре реферируемой статьи - литературный образ переводчика в произведениях современных немецкоязычных «писателей-мигрантов» - тех, для кого немецкий язык не является «первым» (родным). Внимание автора статьи, доцента Университета г. Гра-деца в Чехии П. Седиковой-Чуховой, привлекает то обстоятельство, что образ переводчика в этих текстах неразрывно связан с темой одиночества - одной из главных тем «литературы мигрантов».
Литературный образ переводчика в мировой литературе в последние годы стал самостоятельным предметом изучения1, а актуализация его не в последнюю очередь связана с процессами глобализации. Для «образа переводчика» характерны стереотипные состояния (жизнь между двумя мирами; кочевой образ жизни; эк-
1 См., напр.: Dörte A. Dolmetscher als literarische Figuren. Von Identitäts verlust, Diletantismus und Verrat. - München, 2008; Helfer, Verräter, Gaukler. Das Rollenbild von Translator Innen im Spiegel der Literatur / Hrsg. von Kaindl K., Kurz I. -Wien, 2008.
зистенциальная растерянность; склонность к «языковым паломничествам»; отчуждение; утрата твердой почвы; переходное состояние); а также - определенные ожидания и клише (восприятие мира, происходящее через язык; потеря идентичности; изоляция; неудачи на поле языковой компетенции; отчужденность; отсутствие родного языка; утрата родины). Клаус Кайндль и Ингрид Курц в предисловии к сборнику1, посвященному роли переводчика в литературе, указывают в этой связи также на потерю идентичности, кочевой образ жизни, отсутствие родины, надломленность и утрату корней как характерные особенности литературного образа переводчика. Все эти состояния человека в той или иной степени способствуют ощущению одиночества.
В круге тем современной литературы, связанных с процессами глобализации и выводящих на первый план переводчика, лежит также «проблематика миграции, гибридных культур, столкновения культур, принадлежность к сообществу и собственная идентичность, роль и власть языка.. .»2 (А. Дёрте). И поэтому представляется закономерным, что названный литературный образ активно разрабатывается в текстах писателей-мигрантов, имеющих опыт смены языка и страны проживания.
Описанный комплекс проблем иллюстрируется в реферируемой статье примером дебютного романа Ольги Грязновой (р. 1984, г. Баку) «Русский - тот, кто любит березы» (2012) с акцентом на эволюцию главного персонажа (молодой переводчицы Маши Коган), определяющими чертами которого являются отчужденность и одиночество.
Ольга Грязнова, немецкоязычная писательница русско-еврейского происхождения с собственным «опытом миграции», принадлежит к тем представителям последнего поколения в немецкоязычной литературе, кто, открещиваясь от «ярлыка писателей-мигрантов», причисляют себя к «безрадостной постмиграции» и ощущают себя «полноправными представителями немецкой (австрийской, швейцарской) литератур» (с. 39) в противоположность тем писателям инокультурного происхождения, которые видят в
1 Helfer, Verräter, Gaukler. Das Rollenbild von Translator Innen im Spiegel der
Literatur / Hrsg. von Kaindl K., Kurz I. - Wien, 2008. - S. 12.
2
Dörte A. Dolmetscher als literarische Figuren. Von Identitätsverlust, Diletan-tismus und Verrat. - München, 2008. - S. 18.
своем «пребывании между» (с. 40) культурами нечто особенное и самоценное, настаивая на собственном «промежуточном» культурном статусе.
Протагонистка О. Грязновой Маша Коган в школьном возрасте иммигрировала вместе с родителями в Германию из Баку -после армяно-азербайджанского конфликта 1990-х годов. По материнской линии Маша имеет армянские (дед) и еврейские корни: ее бабушка лишь по счастливой случайности избежала смерти в концлагере. Ее отец - русский военный, занимавший в Азербайджане ответственные посты во времена СССР. К моменту начала повествования Маша уже выбрала дело жизни - профессию переводчика, владеет пятью языками, постоянно повышает свою квалификацию и стремится работать переводчицей в ООН. Но радужная картина ее будущего резко искажается после внезапной нелепой смерти ее возлюбленного Элиаса (этнического немца). В подсознании Маши вскрываются глубинные пласты, связанные с опытом прошлого, травматические переживания детства актуализируются вновь и затягивают ее в глубокую депрессию. В поисках спасения (и утраченных корней) Маша отправляется в Израиль, где находит место переводчика. Однако реальность палестино-израильского конфликта лишь усиливает фиксацию на собственном травматическом опыте, связанном с бегством из Баку и потерей любимого. В результате, совершив ряд рискованных действий, в финале романа Маша оказывается в отчаянном положении: одна в пустыне истекает кровью, и надеяться ей остается только на то, что в «глобализированном мире» друзья, которые вот уже вылетают к ней из Германии, успеют ее найти.
Тема одиночества, звучавшая в европейской литературе на протяжении веков, исследовалась многократно. В данном контексте, однако, показательным примером для автора статьи служит диссертация «О мотиве одиночества в русской литературе»1 Ильмы Ракузы, швейцарской писательницы венгерско-словенского происхождения, для которой язык ее творчества - немецкий - также является не «первым», и даже не «вторым».
Согласно результатам социологических и психологических исследований последних лет, корни одиночества часто лежат в дет-
1 Rakusa I. Studien zum Motiv der Einsamkeit in der russischen Literatur. -Bern, 1973.
ском или подростковом опыте (с. 43). В диссертации И. Ракузы показано, как одиночество некоторых русских писателей XIX в. (напр., Е.А. Баратынского) произрастает из индивидуальной психологии; в частности, существует связь между интенсивностью ощущения одиночества и «возрастной категорией» (детство - зрелость -старость).
Одиночество может переживаться как «позитивно», так и «негативно». «Позитивное» одиночество ограничено во времени и связано с осознанными стремлениями индивидуума (аскеза, художественное творчество). «Негативное» одиночество по-разному интерпретируется науками о человеке: оно бывает эмоциональным, социальным, патологическим или экзистенциальным, первичным или вторичным1. Самый частый вид одиночества - эмоциональное, и проявляется оно прежде всего в отношениях субъекта с партнером, семьей, друзьями или обществом. В основе его лежат нарушения коммуникации, и они же выступают в роли пусковых механизмов для связанных с одиночеством патологических психических процессов. Часто оно проявляется как «чувство безнадежности, подавленности, сопротивления. Поведенческие корреляты варьируются от пассивности или судорожной активности, ориентированной на потребление, до активного времяпрепровождения наедине с собой»2.
В литературе тема одиночества нередко сплетена с другими мотивами - с городским пространством («Все дни» / «Alle Tage», 2004, Терезии Мора), с возрастом человека («Почему ребенок варит в каше?» / «Warum das Kind in der Polenta kocht», 1999, Аглаи Ветерани, 1962-2002, и др.), с «транзитной идентичностью» («Знаю только, что у отца большие ладони» / «Ich weiss nur, dass meinVater grosse Hände hat», 1986, Франческо Мичиели, р. 1956) и др.
Особое место в связи с темой одиночества занимает проблематика языка как средства, способного избавить от одиночества, помочь справиться с ним, выразить его письменно. Этот ракурс отражен, например, в творчестве швейцарской писательницы хорватского происхождения Драгицы Раджич (р. 1959), в романах словац-ско-словенской немецкоязычной писательницы Ирены Брежнас
1 Eberhard E. Einsamkeit. Psychologische Konzepte, Forschungsbefunde und Treatmentansätze. - Marburg, 1991.
2 Ibid. - S. 156.
(р. 1950) «В чешуе» / «Schuppenhaut», 1989, и «Неблагодарность приезжих» / «Die undankbare Fremde», 2012, а также - в текстах лауреата Нобелевской премии по литературе 2009 г. Герты Мюллер (р. 1953). Автор статьи подчеркивает, что в романах «Все дни» Те-резии Мора и «Неблагодарность приезжих» Ирены Брежнас проблематика одиночества высвечивается в контексте «многоязычия» протагониста-переводчика.
Отдельный тематический комплекс образует пара «одиночество» и «миграция». С 1960-х годов, когда в немецкоязычной литературе появились первые «писатели-мигранты», тема одиночества в их текстах зазвучала с новой силой - поскольку одиночество тесно связано как с утратой родины и корней, так и со сниженной способностью к ориентации в обществе. В подобных текстах сильна автобиографическая составляющая и присутствует троякое восприятие одиночества: одиночество вследствие реально имевшего место расставания с привычным географическим, культурным и социальным пространством; одиночество в связи со сменой языка; одиночество в отношениях с самим собой.
Роман Ольги Грязновой по содержанию полностью вписывается в каноны «мигрантской литературы»: это история русско-еврейской семьи, жившей в Азербайджане, которая под воздействием межэтнических конфликтов в 1990-е годы приняла решение начать новую жизнь, встроившись в германское общество. В «опыте миграции», пережитом 12-летней Машей, присутствует расизм, ощущение исключенности, презрение, утрата корней, «транзитная идентичность». Голос автора - писательницы О. Грязновой, в которой критика охотно видит олицетворение нового, космополитически ориентированного поколения (У. Мерц из «ДиЦайт»), - вбирает в себя не только голос протагонистки, но и других персонажей романа, также переживших опыт миграции. Они дают многочисленные примеры успешной (лучший друг Маши Сем, сын иммигрантов из Турции) или же неудавшейся (Машин отец) интеграции.
Повествование в романе линейно, хотя в нем много ответвлений, порожденных воспоминаниями о прошлом. Сюжетную линию образуют воспоминания о погромах в Азербайджане, прибытии в Германию, жизни в Германии, знакомстве с Элиасом и об их отношениях - вплоть до его смерти.
Автор статьи подчеркивает связь между нынешней травмой в судьбе Маши и ее детским травматическим опытом в Азербайджане. Смерть Элиаса провоцирует «регрессию в детство» - к переживаниям, связанным со смертью и одиночеством. Воспоминания о тех событиях всплывают в памяти по ассоциации с только что пережитой смертью возлюбленного и не поддаются контролю: очередная волна провоцируется случайным словом или образом. Тогда шоковое воздействие на Машу тоже оказала внезапная смерть - незнакомой женщины в красном платье рядом на улице. Маша никому никогда не рассказывала об этом, не отвечала даже на расспросы Элиаса о том, что же произошло в Баку, и рассказала ему эту историю только в больнице, незадолго до его смерти.
И в тот раз, и теперь Маша остается со смертью один на один. Столкновения со смертью не просто образуют разметку в ее жизни, но и, как считает Катрин Аспер1, замыкают круг, двигаясь по которому, она переживает одиночество, страх, подавленность и впускает в свой близкий мир смерть. По К. Аспер, состояние одиночества запускается в психике человека такими факторами, как ранняя смерть родителей, опыт утраты, болезнь матери или ребенка, разрушение пространства, война. Подобный травматический опыт или приводит к «нарциссическому восприятию себя», или способствует развитию склонности к депрессиям как своего рода защитного механизма2.
Одиночество как следствие травмы столкновения со смертью связано у Маши с переживанием радикально чуждого, которое вдруг оказывается способным проникнуть сквозь границы установленного порядка3. Радикально чуждое пугает и разрушает ощущение безопасности. Мать Маши интерпретирует происшедшее тогда в Баку как «точку слома» в своих отношениях с дочерью: «После этого... я одна осталась с тобой. Ты не произнесла ни слова, ни разу на меня не посмотрела. Ты не позволяла даже дотронуться до тебя, вот как сейчас. Ты стала как чужая, в тебе больше не было те-
1 Asper K. Opustënost a sebeodcieni. - Praha, 2009. - S. 22.
2 Ibid. - S. 20-23.
3
Waldenfels B. Topographie des Fremden. Studien zur Phänomenologie des Fremden. - Frankfurt a. M., 1997.
пла. И оно так и не вернулось. После того дня ты закрылась, я так и не нашла заново пути к тебе»1.
Острое переживание одиночества в раннем детстве определяет развитие данного литературного персонажа в отношениях с собой и другими. Главную коммуникативную проблему Маши -«молчание» в тяжелых ситуациях - автор статьи объясняет «строгим табуированием болезненных тем» (с. 47), которое оставляет ее со страхами наедине. Молчание корреспондирует также с «разрывом» в жизни - моментом преждевременного окончания детства, «пустым местом» в цепи событий. Как противоположность говорению, «молчание» представляет собой типичную для Маши реакцию на травматическую ситуацию. И хотя об одиночестве напрямую в романе речь не идет, оно постоянно просвечивает в глубине как движущая сила поведения протагонистки. Развитие персонажа в романе позволяет проследить, какие из дальнейших событий жизни способствовали усилению одиночества.
Прибытие в Германию представлено в этом романе типичным для «литературы мигрантов» образом. Оно сопровождается переживанием одиночества в процессе интеграции, незнанием языка, исключенностью из социальных процессов. Самый болезненный лично для Маши опыт связан именно с недостаточным знанием языка: в школе ее перевели из-за этого на два класса назад, с ней не общались одноклассники. И вновь для самозащиты была избрана «стратегия молчания»: «Три года спустя я не говорила почти ни слова»2, которая оказалась не слишком успешной: «В 1996 году мы приехали в Германию, в 1997 я впервые задумалась о самоубийстве»3. Связь «молчания» и смерти закрепилась, но был запущен и «процесс компенсации», в результате которого у Маши развилась своего рода «одержимость языком», которая привела ее впоследствии в профессию переводчика.
Противоположностью «молчанию» (неспособности / нежеланию говорить), «умолчанию» (наличию табуированных тем как для индивидуумов, так и для социума в целом) и страху в романе О. Грязновой выступает «многоязычие». Маша бегло говорит на
1 Grjasnowa O. Der Russe ist einer, der Birken liebt: Roman. - München: Hanser, 2012. - S. 21.
2 Ibid. - S. 38.
3 Ibid. - S. 51.
пяти языках, неустанно заучивает новую лексику - особенно интенсивно после смерти Элиаса, чтобы заполнить пустоту и успокоить страх. При этом в душе у Маши по-прежнему живет как «страх говорения», так и «страх письменного слова»: «Меня душил страх. Страх найти его записки. Страх написанного»1.
Маша очень чувствительна к языковым нюансам: язык, страна, атмосфера воспринимаются ею через язык. Языковое многообразие в аэропорту Тель-Авива пробуждает воспоминание о Баку - о безопасности, кажется, достижимой через язык: «Мы стояли в очереди за хлебом, и женщина перед нами по-русски рассказывала другим, как остановили машину ее друга (...) и потребовали, чтобы он по-азербайджански назвал лесной орех - фундук. (...) Как будто, если ты можешь сказать "фундук", то ты мусульманин. И все хорошо»2.
Решение отправиться в Израиль - попытка попробовать «новый» способ «переработки травмы столкновения со смертью», выбрать активность (вместо привычного молчаливого оцепенения). Однако работа переводчика и желание преодолеть тоску с помощью работы не приносят утешения. Маша не чувствует себя полезной: «Переводчик - последнее, в чем нуждалась эта организация, по правде говоря, хорошей компьютерной программы хватило бы с лихвой»3. И это не случайно. Автор статьи показывает, что в Ма-шином случае профессия переводчика способствует дальнейшему нарастанию внутреннего напряжения. Несмотря на блестящие успехи в учебе и максимальные баллы на выпускном экзамене, в Израиле Маша утрачивает уверенность в себе, и блестящее знание языка не помогает. В попытках вернуть былую уверенность она оказывается втянутой в отношения с антисемитски настроенной сестрой своего приятеля - Майей, чей образ (стройная накрашенная блондинка, не слишком умная) отсылает к «арийским» клише. Эти совершенно не нужные ей отношения, в которых ее, по сути, эксплуатируют, в конце концов, приводят ее на арабские территории и ставят в угрожающую жизни ситуацию.
1 Grjasnowa O. Der Russe ist einer, der Birken liebt: Roman. - München: Hanser, 2012. -S. 149.
2 Ibid. - S. 45.
3 Ibid. - S. 184.
Далее в статье рассматривается «габитус переводчика» в рамках теории габитуса Пьера Бурдьё. Искаженные эмоции Маши соответствуют габитусу переводчика в трех измерениях, выделенных Клаусом Кайндлем1 для литературных персонажей (физическое измерение, включающее внешний вид персонажа и его телесную конституцию; психическое измерение, затрагивающее эмоциональное и душевное состояние; и когнитивное - которое описывает, как персонажи совершают свои профессиональные действия и оценивают их), что подтверждается многочисленными примерами из текста.
Е.В. Соколова
ПОЭТИКА И СТИЛИСТИКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
2017.04.010. МЕСТОИМЕНИЯ И ПЕРСПЕКТИВА В ЛИТЕРАТУРЕ: СПЕЦИАЛЬНЫЙ НОМЕР «ЖУРНАЛА ЛИТЕРАТУРНОЙ СЕМАНТИКИ».
Person and perspective in language and literature // Journal of literary semantics / Ed. by Hogeweg L., de Hoop H., de Schepper K. - Berlin, 2014. - Vol. 43, N 2. - P. 81-167.
Ключевые слова: фокализация; перспектива; точка зрения; free indirect discourse; личные местоимения; голландская литература.
Специальный номер «Журнала литературной семантики» сфокусирован на одном из частных, но весьма важных вопросов стилистики - соотношении перспективы и лица в повествовательной прозе. «Смыслопорождение в литературе является во многом результатом функционирования обыденного языка, но тем важнее построить модель взаимодействия лингвистических источников информации и других (контекст, культура), определяющих интерпретацию литературного текста» (с. 81), - утверждают редакторы номера Л. Хогевег, Г. Хуп и К. Шеппер (университет св. Радбода, Неймеген, Нидерланды). В центре внимания исследователей - язы-
1 Kaindl K. Zwischen Fiktion und Wirklichkeit: TranslatorInnen im Spannungsfeld von Wissenscheft, Literatur und sozialer Realität // Translationskultur: Ein innovatives und produktives Konzept / Hrsg. von Schippel L. - Berlin, 2008. - S. 307-333.
