CC BY
61
Замятин оппонирует Богданову, показывая в романе «Мы» эволюцию главного героя Д-503 от самодовольного члена единого коллектива к мятущейся личности, осознающей свое раздвоение: «...было два меня. Один я - прежний, а другой...» (цит. по: 3, с. 72), благодаря чему в человеке проявлялись его подлинная сущность, индивидуальность, а также способность любить и сострадать.
А. Л. Семёнова приходит к выводу, что Замятин более проницательно, чем его современник А. Богданов, ставит проблемы развития техники и взаимосвязи научно-технического прогресса с эволюцией человеческого общества. «Секрет» во многом объясняется тем, что Е. Замятин ставит эти проблемы не в строго научной форме с ее детерминированной логикой, а в художественном плане, позволяющем «связать воедино и рациональное и иррациональное, логику и абсурд, шуточное и серьезное, преходящее и вечное. Потому его роман-антиутопия несет очень важный прогностический смысл, который становится все более значимым и актуальным для современности, когда организационные принципы, описанные А. А. Богдановым, все больше определяют нашу технизированную жизнь» (3, с. 73).
К.А. Жулькова
2017.01.028. ИСААК БАБЕЛЬ В ИСТОРИЧЕСКОМ И ЛИТЕРАТУРНОМ КОНТЕКСТЕ: XXI век / Ред. колл.: Погорельская Е.И. (отв. ред.) и др. - М.: Книжники: Изд-во «Литературный музей», 2016. - 792 с.
Ключевые слова: И.Э. Бабель; «Конармия»; цикл; текстология; реальный комментарий; полемика; литературная критика; героическое; А. Платонов; М. Шолохов; Вс. Иванов; О. Мандельштам.
В сборнике опубликованы материалы Международной научной конференции, приуроченной к 120-летию со дня рождения И.Э. Бабеля (1894 - 1940). Статьи распределены по разделам: «"Конармия": Текстология, композиция, герои, полемика»; «Поэтика, интерпретации, интертекст»; «Писатель и время»; «Бабель, Одесса, южнорусская школа»; «Memoria».
В статье «Проблемы текстологии и источники реального комментария к конармейскому циклу Исаака Бабеля» ответственный редактор сборника Е.И. Погорельская (Гос. лит. Музей) отмечает, что проблемы текстологии «Конармии» Бабеля связаны в первую очередь с жанровыми и сюжетно-композиционными особенностями данного цикла, тогда как реальный комментарий его отдельных рассказов имеет непосредственное отношение к творческому методу их автора. В основе его метода лежит «сочетание факта с вымыслом, достоверности и точности со сдвигами и смещениями действительности» (с. 33).
Главным документальным источником для рассказов «Конармии» является дневник Бабеля 1920 г. Однако не все рассказы конармейского цикла можно прокомментировать, пользуясь сохранившейся частью дневника, поэтому важнейшим источником реального комментария, как показывает Е. Погорельская, наряду с дневником писателя 1920 г. являются документы Первой Конной армии, хранящиеся в Российском государственном военном архиве.
«Блоки, параллели и концептуальные коды Исаака Бабеля "Конармия"» рассматривает Ж. Хетени (Будапешт); путь от текстологии цикла к его композиции прослеживает З. Бар-Селла (Иерусалим) (статья «Иосиф Ужасный: От текстологии к композиции»).
«О героическом в "Конармии" И. Бабеля (Характеры персонажей в свете полемики)» - статья С.Х. Левина (Иерусалим). В 1924 - начале 1925 г. книга и ее автор подверглись «кавалерийской атаке», которую открыла статья бывшего командарма Первой конной Семена Буденного1, объявлявшая книгу злобным пасквилем на буденновскую армию. Но бабелевский образ Конармии вызвал отрицательную реакцию не только у тех, кто, по выражению М. Горького, пытался критиковать писателя «с высоты коня». Ко времени появления рассказов Бабеля о Первой конной в литературе сложился определенный стандарт в изображении ее героев и героического вообще. Средоточием «чистого» героизма в советском искусстве 1920-1930-х годов был образ комиссара. Бабелев-ский комиссар Конкин - другой, он не сосредоточен на одной цели.
1 Будённый С.М. Бабизм Бабеля из «Красной нови» // Октябрь. - М., 1924. -№ 3. - С. 196-197.
Для него высокая цель и реальная жизнь неотделимы друг от друга («Помрем за кислый огурец и мировую революцию») (с. 96).
На бытовой, как бы приземленный облик героического в «Конармии» первым обратил внимание А.К. Воронский1. По мнению критика, герои Бабеля освещены светом «правдоискательства», которое позволяет по-новому осмыслить их жестокие поступки. У Бабеля нет разграничения между бытовым и героическим, потому что и сам быт бойцов Конармии героичен.
Персонажи книги отчетливо индивидуализированы. В то же время раскрытие характера каждого из них дает представление о Конармии в целом как о сражающемся и живущем своей особенной жизнью коллективе. Это почувствовал М. Горький. Спор между Буденным и Горьким2 стал спором о том, как надо изображать героическое начало в литературе. Буденный «требовал нормативного, а по сути, легендирующего изображения действий его армии, что потом возобладало в советской литературе. Горький же настаивал на мужественном отношении к фактам недавней истории, которое в то же время, по его мнению, предполагает романтическое видение жизни» (с. 106). Он увидел в книге Бабеля пафос героических деяний Первой конной, ее бойцов и командиров, овеянных дыханием истории.
Тема полемики о конармейском цикле продолжена в статье Д.М. Фельдмана « "Конармия" И.Э. Бабеля: Скандалы и анекдоты».
В центре исследования Н.М. Малыгиной - «Изображение гражданской войны в конармейском цикле Исаака Бабеля и в прозе Андрея Платонова». Конармейский цикл построен по принципу контраста между мечтой об Интернационале и жестокой реальностью. Об Интернационале мечтают обитатели еврейского гетто (об «Интернационале добрых людей» говорит Гедали).
Как у Бабеля, в творчестве Платонова идеи интернационализма были связаны с изображением трагической судьбы евреев в период Гражданской войны. Народное понимание интернационализма и мировой революции Платонов передал в романе «Чевен-
1 Воронский А.К. И. Бабель // Воронский А.К. Литературно-критические статьи. - М., 1963. - С. 289.
2
Горький М. Ответ С. Будённому // Правда. - М., 1928. - 27 нояб.
гур» (1929). Платоновский мир живет в напряженном ожидании апокалипсиса. Мотив истребления всего, что не ладилось с мечтой о будущем, звучал и в повести «Сокровенный человек» (1927), где Платонов создал коллективный образ участников Гражданской войны, готовых пожертвовать собой ради «счастья бедных людей».
Соотнесение «Конармии» Бабеля с повестью Платонова «Сокровенный человек» и его романом «Чевенгур» позволяет Н.М. Малыгиной сделать вывод об исторической достоверности и документальной точности созданной писателями художественной летописи Гражданской войны.
«И. Бабель в "Фабрике литературы" А. Платонова» - статья Н. В. Корниенко. Имя Бабеля появляется в трех текстах Платонова 1926-1927 гг.: в программной статье писателя «Фабрика литературы» и в рассказах «Лунные изыскания» и «Московское общество потребителей литературы». Ни одного из своих современников в эти годы Платонов столько раз прямо не называл. Статью «Фабрика литературы» писатель предлагал в журналы «Красная новь» и «Октябрь», в «Журнал крестьянской молодежи». Однако все попытки оказались безуспешными; впервые статья вышла в свет лишь в 1991 г. Платонов откликнулся на вопросы строительства современной литературы, обсуждавшиеся в московской и ленинградской прессе. При этом «фабрика литературы» «является платоновской метафорой новой литературы как явления в единстве сущности и существования, содержания и формы» (с. 484).
То, что одним из важнейших источников платоновской формулировки является дискуссия о «Конармии» Бабеля, подтверждает контекст появления его имени в рассказе «Лунные изыскания» (1926). Бабель упоминается в рассказе во фрагменте, выбивающемся из общего фантастического сюжета своей откровенной иронической интонацией и самоиронией, проявленной и в «Фабрике литературы». Среди книг, приобретенных героем, находится и книга с экзотическим именем автора: «"Бабье в Бабеле" - сочинение Кег-герта», отсылающая к заметке С. Будённого «Бабизм Бабеля из "Красной нови"» и открывшей полемику о конармейских рассказах.
Смонтировав название книги о Бабеле из высказываний Будённого о конармейских рассказах, Платонов подключился к дискуссии о писателе, начавшейся в 1924 г. и вновь вспыхнувшей в литературно-политической борьбе с А.К. Воронским в 1926 г.
Именно в дискуссии о «Конармии» Платонов «улавливает жгучую актуальность для него как прозаика большого круга проблематики изображения Гражданской войны в новой русской прозе: соотношения факта и образа, документа и вымысла, исторической и художественной правды, отношений автора, рассказчика и героя» (с. 492).
В статье «Сидели два нищих, или Как делалась русская еврейская литература: Бабель и Мандельштам» Г.М. Фрейдин (Стэн-форд) утверждает, что оба писателя, перекликаясь, «сумели расширить поле русской литературы за счет своеобразно выдуманного ими еврейского извода» (с. 448). Мандельштам в этом диалоге разыгрывал «вечно повторяющуюся», как он это понимал, «историческую драму эллинизации иудейства и его перерождения в христианство, драму, которая была основой его личного биографического мифа» (с. 449).
Бабель нанизывал свои «миниатюрные емкие повествования на ось метафоры и легенды о разрушении и осквернении Иерусалимского храма, этой мифической канвы, по которой вышита вся "Конармия"» (там же), - пишет Г. Фрейдин. Оба мифа - эллинизация иудейства и разрушение Храма - «складываются в один палимпсест, в котором судьбоносное событие далекого прошлого, наслаиваясь на настоящее, придает форму ошеломляющему современников хаосу. Таким образом выстраиваются пропилеи новой религии - будь то мессианский иудаизм галицийских хасидов, мессианский католицизм поляков, православное христианство казаков или коммунизм большевиков» (с. 450).
В статье «"Конармия" Исаака Бабеля и "Донские рассказы" Михаила Шолохова в контексте критики 1920-х годов» Г.Н. Воронцова отмечает, что при очевидном сходстве «малая проза» Бабеля и Шолохова имеет и ряд разночтений. Одно из них связано с ракурсом взгляда авторов на кусок реальной жизни, положенный в основу художественного текста. Доверие к новеллам Бабеля, по наблюдению критики, питала «автобиографическая правдивость», воплощенная в таком художественном приеме, как введение «себя-рассказчика» в пространственно-временное поле своих произведений. Весь цикл может быть воспринят в качестве традиционных путевых записок, где «взгляд автора особым образом преломляет те события, свидетелем которых он становится» (с. 517). Это, в
свою очередь, предполагает, по мысли Г.Н. Воронцовой, отчетливо проявленную в произведении дистанцию между героями и автором-повествователем, который на наших глазах в соответствии с законами эстетики художественно пересоздает окружающую его реальность.
В рассказах Шолохова совершенно другое: он как бы «разглядывает своих героев в мощную лупу, позволяя читателю приблизиться к ним на максимально близкое расстояние». «Иллюзия жизненной реальности, возможность не только услышать, но и отчетливо увидеть события (своеобразная визуализация текста) неоднократно подчеркивались авторами статей о творчестве писателя» (с. 517). Шолохов-рассказчик практически неотделим от своих героев. При этом было бы неправильно, по мнению Г.Н. Воронцовой, противопоставлять этих писателей, так как именно оптическое совмещение их авторских взглядов и рождало то многомерное образное изображение недавнего прошлого, обретавшего новые, теперь уже литературные формы.
В.Н. Терёхина в статье «Мария: Маяковский У8 Бабель» замечает, что В. Маяковский в своей борьбе за «литературу сегодняшнего дня» в сложной общественно-политической ситуации 1920-х годов своими союзниками называл Вс. Иванова, И. Бабеля и
A. Весёлого. Однако не только групповые интересы сближали Маяковского и Бабеля. В статье рассматривается уникальный случай в истории литературы: двух писателей объединяла на протяжении более чем 15 лет общая героиня - Мария Денисова (18941944). Это имя прозвучало в первой поэме Маяковского (она среди прототипов лирической героини поэмы «Облако в штанах», 1915) и стало названием последней пьесы Бабеля («Мария», 1935).
Отношения М.А. Денисовой, участницы походов Конармии, и ее мужа, командарма Щаденко, отразились также в сюжетной линии Поли и Победоносикова в пьесе Маяковского «Баня» (1929).
B. Н. Терёхина приходит к выводу о движении Маяковского от романтической героини поэмы «Облако в штанах» («все женщины -Мария») к развоплощению идеала в персонаже «Бани» («просто Поля»). Напротив, Бабель очищает образ Марии в пьесе от реальных черт «женщины-краснознаменки» из Конармии, превращает ее в символ, в фантом, существующий лишь в репликах героев пьесы «Мария».
В статье «"Попутчики революции" И.Э. Бабель и Вс.В. Иванов в литературной критике 1920-х годов» Е.А. Папкова обращает внимание на то, что этих писателей объединяло. Оба вошли в большую литературу благодаря поддержке М. Горького, оба печатались в 1920-е годы в журнале «Красная новь» А.К. Воронского и с 1923 г. встречались и общались в Москве и Одессе. Имена этих «попутчиков революции» литературная критика 1920-х годов не раз ставила рядом, то сближая, то выявляя их идеологические и художественные расхождения. Основанием для сопоставления послужила общая у этих писателей тема - Гражданская война. Для обоих она стала личным опытом: Бабель находился в Первой конной армии, Иванов был на колчаковском фронте в качестве корреспондента газеты Сибирского казачьего войска «Сибирский казак».
В статьях пролетарских критиков, посвященных рассказам Бабеля, понятия «правда» и «революция» разводились, как порою и в статьях о творчестве Вс. Иванова. И критики, группировавшиеся вокруг журналов «На литературном посту», «Молодая гвардия», «Октябрь», и оппоненты этих изданий из «Красной нови» и «Нового мира» отмечали у обоих писателей крайнюю жестокость, стихийность, физиологизм в изображении революции. Но если для первых «картины крови, человеческого и лошадиного мяса и испражнений являлись показателем клеветы на революцию, то вторые усматривали за этими "эксцессами" "попутчиков" Бабеля и Иванова "неизбежную во время Гражданской войны правду", преподнесенную к тому же, как доказывал в споре с Г. Лелевичем Вяч. Полонский, "не с точки зрения пролетариата, а со своей, мелкобуржуазной точки зрения"» (с. 538).
Помимо общих черт критики середины 1920-х годов фиксировали и существенные различия, проявившиеся на различных уровнях - содержания и формы: Иванов - областник, писатель национальный; Бабель - интернациональный (А. Воронский, В. Полонский); у Иванова «исчезает человек», «тонет в голубых песках»; Бабель, напротив, «обнажает человека до последней предельности» (В. Правдухин); Иванов, у которого в языке была «живая струя образного народного говора», заразился «пильняковщиной»; Бабель «идет по пушкинскому пути», у него четкая «передача различных говоров» и в то же время она «проста и общедоступна» (Г. Горбачёв). А. Лежнев отметил влияние «краткости, насыщенно-
сти, ясности» Бабеля даже «на такого законченного мастера, как Иванов», чей рассказ «Смерть Сапеги» (1925) «звучит совсем по-бабелевски» (с. 538-539).
В статье А. С. Урюпиной «О русской эмиграции в Париже конца 1920-х - начала 1930-х годов (По материалам архива
A. М. Ремизова в Государственном литературном музее)» характеризуется круг заграничного общения И.Э. Бабеля. Автор представляет тех деятелей культуры, с которыми писатель встречался во Франции; это - А.М. Ремизов, М.А. Осоргин, М.И. Цветаева,
B.Л. Андреев, О.Е. Колбасина-Чернова, В.Б. Сосинский.
С. Бенеш (Париж) обращается к теме «Бабель во Франции и на французском языке». Автор раскрывает интерес Бабеля к французскому языку и французской литературе, пишет о переводах прозы Бабеля и судьбе его книг во Франции.
Завершают сборник: «Приложение», где опубликовано иллюстрированное сообщение Е.И. Погорельской о выставке «Дороги Исаака Бабеля» в Государственном литературном музее, а также именной указатель и справка «Об авторах».
Т.Г. Петрова
2017.01.029. ПОЭТИЧЕСКИЙ МИР ГЕННАДИЯ АЙГИ: АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ. (Реферативный обзор).
Ключевые слова: Г.Н. Айги; поставангардизм; метаязык; мистический опыт; билингва.
Творчество русско-чувашского поэта и переводчика Геннадия Николаевича Айги (1934-2006) обрело мировую известность, но так и не получило широкого признания на родине. Лишь в последние годы его поэзия стала предметом филологических исследований1. Поэт дебютировал в 1949 г. стихами на чувашском, а в 1958 г. вышла его первая книга. С 1960 г. он писал только на русском. Однако до 1987 г. его стихи не печатались в СССР (за исключением единственной публикации 1961 г.). Первая книга на рус-
1 См.: Айги: Материалы. Исследования. Эссе: В 2 т. - М., 2006; Творчество Геннадия Айги: Литературно-художественная традиция и неоавангард: Материалы международной научно-практической конференции. - Чебоксары, 2009.
