CC BY-NC-ND
72
Ю.В. Парсамов
«ЭТОТ ПИСАТЕЛЬ - ПОЧТИ ДЕБЮТАНТ» (К истории ранних журнальных споров о Бабеле)
В статье рассматриваются ранние журнальные отклики на «Конармию» Бабеля. Анализируются литературно-критические и журнальные статьи представителей различных литературных группировок первой половины 20-х годов ХХ в., публиковавшиеся на страницах журналов «Леф», «На посту», «Печать и революция», «Красная новь». Показано, как возник проект «Бабель - пролетарский писатель», который так и остался нереализованным, в первую очередь из-за сближения Бабеля с литературным кругом А.К. Воронского.
Ключевые слова: Исаак Бабель, «Конармия», журнальные отклики, литературные группировки, пролетарский писатель, Александр Воронский.
Бабель был рано замечен журнальной критикой и никогда не был обделен ее вниманием. Многочисленные и противоречивые суждения о Бабеле многократно привлекали внимание специалистов. Между тем еще далеко не все аспекты, связанные с ранней рецепцией творчества Бабеля в советских журналах 20-х годов, прояснены. В частности, еще не рассматривался так называемый прогностический аспект, связанный с публикацией первых произведений Бабеля. Когда журнальная критика замечает произведения дебютанта, то обязательным компонентом всех первоначальных статей является прогноз относительно дальнейшего творчества дебютанта и вместе с тем стремление вписать его творчество в какой-нибудь ряд современного литературного процесса.
Можно сказать, что Бабель дебютировал дважды. Первый раз в предреволюционный 1916 г., но тогда вскоре начавшаяся революция не позволила критике заметить его произведения. Его второй дебют состоялся в 1923 г., когда одновременно в двух изданиях, в
© Парсамов Ю.В., 2011
«Известиях Одесского губисполкома» и журнале «Леф», стали публиковаться рассказы из цикла «Конармия».
Впервые об авторе «Конармии» как литературном новаторе и большом прозаике заговорил на страницах «Лефа» глава формального метода в литературоведении Виктор Шкловский1. Вместе с «Лефом» появление Бабеля в большой литературе приветствовал журнал «На посту», литературный орган группы «Октябрь», представлявшей Московскую ассоциацию пролетарских писателей. Важно подчеркнуть, что для группы «Октябрь» Бабель пока лефов-ский автор, никак не связанный с журналом А.К. Воронского. Более того, сама статья Г. Лелевича, представляющая собой годовой обзор литературы за 1923 г., была направлена против аналогичного литературного разбора Воронского, появившегося в конце 1923 г. в журнале «Прожектор». Свою контрстатью, содержащую обзор за тот же 1923 г., Лелевич строит как подражание аналогичным обзорам Белинского. Подчеркивая преемственность от образцового критика, Лелевич ссылается на его обзор русской литературы 1847 г. Пролетарский критик усматривает даже некоторую параллель между натуральной школой и группой пролетарских писателей «Октябрь». Как литературный 1847 год, продолживший молодые традиции натуральной школы, заложенные в предшествующий год, так и 1923-й, в представлении Лелевича, стал годом дальнейшего развития художественных принципов, провозглашенных группой «Октябрь». Параллель «натуральная школа - группа "Октябрь"», проводимая Лелевичем, подспудно подразумевает параллель между теоретиками этих направлений, т. е. Белинским и самим Лелевичем. Роль основоположника натуральной школы Гоголя Лелевич готов предоставить Бабелю. Бабель, по его мнению, писатель наиболее одаренный и, следовательно, наилучшим образом отвечающий требованиям новой программы, а именно переходу от «общего воспевания» к показу «живых» деятелей революции. Белинского не смущали реальные расхождения Гоголя и писателей натуральной школы, и Лелевича не смущает огромная дистанция, существующая между Бабелем и пролетарскими писателями. Подобного рода различия легко снимались на мета-языковом уровне.
Главное было то, что Белинский, конструируя гоголевское направление, утверждал, что «натуральная школа стоит теперь на первом плане русской литературы» и, что может быть еще важнее, натуральная школа является единственным правильным литературным путем. Сам факт единственности правильного пути, по мнению Белинского, автоматически предполагает литературную борьбу между направлениями, претендующими идти этим путем.
Только натуральная школа определяет собой литературную эпоху, и все ее противники априорно отвергаются как идущие ложными путями.
Эти параллели были весьма продуктивны и в то же время не возлагали большой ответственности на критика, если учесть, что Гоголь, как считал Белинский, изменил гоголевскому направлению. Аналогичным образом, если творчество Бабеля в дальнейшем пойдет не по руслу, проложенному группой «Октябрь», можно будет расправиться с ним так же, как Белинский расправился с поздним Гоголем, заклеймив его «Выбранные места из переписки с друзьями». Подобные опасения относительно Бабеля у пролетарского критика, разумеется, были: Бабель уже успел к тому времени опубликовать два рассказа в журнале Воронского. Будет он в дальнейшем сотрудничать с напостовцами или перейдет в стан их литературного врага, было еще не ясно.
В противовес Воронскому, характеризующему литературную ситуацию 1923 г. как бесконечную дифференциацию, «дробление, полемические бои и схватки»2, Лелевич считает, что процесс дифференциации литературных сил завершился («пестрота в общем и целом миновала») и теперь сформированы «три классовых армии в литературе: остатки буржуазно-дворянской литературы от Чири-кова, Мережковского, Гиппиус и до Ахматовой и Андрея Белого; мелко-буржуазные - мнимые и настоящие - "попутчики" от Пильняка до Бабеля и Сейфулиной и, наконец, пролетарская литература»3. Суть дальнейшего литературного процесса Лелевичу представляется главным образом как перегруппировка в лагере попутчиков: «Наиболее революционные из них будут переходить в ряды пролетарской литературы, наиболее зараженные буржуазным наследством будут отбрасываться в мистическо-националистическое болото»4. Таким образом, задача пролетарских писателей и критиков заключается не только в непосредственном создании текстов пролетарской литературы, но и в воспитании попутчиков в соответствующем духе. Если Воронский вслед за Троцким видел в попутчиках «наиболее сильное ядро» современной литературы, то Ле-левич и его единомышленники видели в них неустойчиво-колебательную среду, способную эволюционировать в ту или иную сторону. Борьба за писательские души в этой связи становилась одной из основных. И, как это можно заметить из статьи Лелевича, Бабель стал одной из их целей.
Это, конечно, не случайно. Бабель во всех отношениях мог показаться подходящей кандидатурой на роль пролетарского писателя. Одной из острых проблем, стоящих перед пролетарской литературой, был низкий художественный и общекультурный уровень
авторов. И поскольку каких-то позитивных изменений здесь не предвиделось, приходилось рассчитывать буквально на чудо. И.В. Вардин прямо писал: «Коммунистический пролетариат слишком много чудес совершил, чтобы сомневаться в том, что он совершит и "чудо" овладения художественным словом»5. Бабель вполне отвечал этому пожеланию Вардина. Военная биография красного бойца плюс огромный писательский дар и неангажированность едва только успевшего появиться в литературе писателя делали его привлекательным для напостовцев. Несомненным плюсом было и то, что Бабель начал печатать свои рассказы из конармейского цикла в «Лефе», в то время дружественном по отношению к напостов-цам органе. Опасения вызывала лишь публикация двух миниатюр в «Красной нови».
Воронский в конце 1923 г., возможно, не придавал существенного значения бабелевским публикациям в его журнале «Красная новь». Во всяком случае, он даже не упомянул его имени в своем обзоре. Вполне возможно, что именно это обстоятельство стало дополнительным стимулом для Лелевича выделить Бабеля на фоне остальных литературных явлений 1923 г. Характерно, что именно изображение Первой конной армии в глазах Лелевича стало основой для возможного зачисления автора «Конармии» в разряд пролетарских писателей:
Никто не передал еще так в художественной литературе буденнов-цев с их героизмом, с их инстинктивной революционностью, с их бесшабашным, партизанским казацким духом. Ни малейшей идеализации, напротив, сплошь и рядом - тонкая усмешка, и в то же время впечатление огромной революционной мощи.
Единственное, что настораживает Лелевича, - это появление бабелевских миниатюр в «Красной нови»: «Символично появление этих вещей в этом журнале!» В этой связи место Бабеля в современной литературе определяется как пребывание на перепутье. Перед молодым и талантливым автором открываются две дороги: пролетарская литература, куда влечет его «редкое чутье революционной действительности», или то, что Лелевич называет «буржуазно-дворянской литературой», с которой Бабеля роднит «утонченная ирония декадента».
Имя Бабеля в статье Воронского не упоминается. Среди девятнадцати портретов современных писателей6, украсивших статью Воронского, портрета Бабеля нет. Это тем более примечательно, что буквально через несколько месяцев Воронский станет страстным пропагандистом творчества Бабеля.
Массированная публикация рассказов из цикла «Конармия» в «Красной нови», начавшаяся в 1924 г.7, почти сразу же изменила отношение к Бабелю напостовских критиков. Лелевич поделился с читателями «Молодой гвардии» «тревожными размышлениями»:
Восемь последних рассказов из Книги Конармия невольно вызывают вопрос: да неужели вся буденновская армия была сплошной погромной бандой. Неужели изнасилования составляли основную профессию буденновцев? Совершенно излишне опровергать такое дикое, клеветническое, нелепое представление о героической 1-й Конной. А между тем рассказы Бабеля создают именно такое впечатление. Революционный пафос, который чувствовался в «Письме» и «Соли», куда-то испарился. Бабель так увлекся любопытным наблюдением патологических эксцессов, что они совершенно заслонили от него целое.
Далее со ссылкой на Демьяна Бедного Лелевич сообщает читателям о реакции красных командиров на произведения современной литературы, в которых изображается их боевая деятельность. Главной фигурой здесь выступает С.М. Буденный: «...как-то недавно мне говорил Демьян Бедный: - Странное дело! Асеев написал поэму о Буденном, а Буденный не понимает ее. Шишков дал повесть о сибирских партизанах, а вождь сибирских партизан Яковен-ко называет ее клеветой. Бабель о 1-й Конной, а Буденный возмущен его рассказами". Действительно странное дело!»8 Имя Буденного здесь впервые названо в качестве своего рода «эксперта» по художественному творчеству, посвященному его армии.
Близкий по направлению к группе Воронского журнал «Печать и революция» поместил литературно-критическую статью Як. Бенни о Бабеле. Если Г. Лелевич давал высокую оценку автору «Конармии», так сказать, авансом (Бабелю еще только предстояло стать пролетарским писателем), то Як. Бенни безоговорочно признавал его полностью состоявшимся писателем, которому «удалось раскрыть одну из труднейших тем нашего времени - тему революционной войны»9. Художественный взгляд Бабеля на революцию и Гражданскую войну противопоставляется в статье Бенни многочисленным литературным поделкам, откровенно преследующим агитационные цели и именно поэтому этих целей не достигающим. Автор статьи стремится закрепить за Бабелем право изображать Гражданскую войну именно так, как он ее изображает. Такое право ему дает автобиографическая документальность «Конармии»: «Рассказы Бабеля - героические рассказы. Та биографическая, даже автобиографическая правдивость, которая сразу определяет до-
верие читателей к художнику и его писаниям, составляет их единственную подпочву»10. По мнению критика из «Печати и революции», в «Конармии» творчество Бабеля достигает своей наивысшей точки. Если для «рапповцев», пока еще делающих на Бабеля ставки, он лишь дебютант, обещающий стать в будущем пролетарским писателем, то для журналов, ориентирующихся на попутническую литературу, Бабель - прозаик, чей талант уже развернулся в полной мере. Тема Гражданской войны, столь острая и важная для современной литературы, нашла в его лице лучшего выразителя.
Статья Як. Бенни явилась своего рода прологом к развернув -шейся почти сразу же с ее опубликованием пропаганды бабелев-ского творчества ведущим советским критиком и журналистом А.К. Воронским. В то время Воронский был не только самым влиятельным литературным критиком, но и фактически отвечал за проведение партийной линии в литературе. Возглавляемая им «Красная новь», первый советский «толстый» литературно-художественный и научно-публицистический журнал, возник как проект Ленина и активно поддерживался Троцким. Очерк Воронского о Бабеле, появившийся в пятой книге «Красной нови» за 1924 г., пришелся на тот момент, когда полемика вокруг «Конармии» была в разгаре. Этот факт, отмечаемый Воронским, примечателен уже сам по себе, если учесть, что «Бабель начал печататься всерьез совсем недавно: меньше года. У него еще нет ни одного сборника: его вещи разбросаны в разных журналах. Объем напечатанного пока очень не велик. Но едва ли будет преувеличением сказать, что в текущем литературном году художественная проза пройдет под знаком Бабеля»11.
Статья Воронского, с одной стороны, подводит итоги некоторым уже высказанным критическим суждениям, а с другой - репре-зентует Бабеля как «своего» писателя. «Своим» для Воронского является писатель, стоящий вне литературных группировок и участвующий наряду с другими профессиональными авторами («попутчиками») в создании большой советской литературы. Для критика имеет принципиальное значение тот факт, что Бабеля «считают "попутчиком" - к кружкам он не принадлежит»12. Определяя место Бабеля в литературе, Воронский противопоставляет его, с одной стороны, «тов. напостовцам», а с другой - «"царству" Андрея Белого». Иными словами, от первых Бабеля отличает высокое мастерство, ум, умение работать и культурность. От Белого и вообще писателей «упадочного периода» - «стремление к простоте и ясности в прозе»13. Воронский вписывает Бабеля в один ряд «с Мопассаном, с Чеховым, с Горьким», при этом уточняя, что «в них он тоже не укладывается. Мопассан - скептик, Чехов грустит, Горький
романтик, и это отражается на манере их письма. Бабель эпичен, порой библейски эпичен»14. Здесь на первый взгляд протягивается нить к Льву Толстому, но Воронский делает это лишь для того, чтобы показать еще большее различие, существующее между авторами «Войны и мира» и «Конармии». Именно через это различие Воронский защищает Бабеля от обвинений в клевете на Конармию со стороны «виднейших военных работников в Красной армии», которые пришлось выслушать как самому Воронскому, так и Бабелю. «Писателю ставили в вину, что в его миниатюрах дана не конармия, а подлинная махновщина, что так может писать о нашей армии только белогвардеец и заведомый контрреволюционер и т. д.». Но тут же критик делал важную оговорку: «Правда, другая часть присутствовавших при этих спорах отзывалась о рассказах Бабеля совсем иначе»15.
Воронский не назвал имен этих «виднейших работников», бросавших упреки Бабелю, и мы не располагаем сведениями о них. Вполне вероятно, что их «упреки» носили устный характер. Если это так, то тогда не совсем понятно, зачем Воронскому понадобилось переносить полемику в журнальную плоскость и таким образом публично сталкивать Бабеля и высшее командование Красной армии, провоцируя возможный скандал. Однако если предположить, что Воронскому как видному партийному и литературному деятелю стало известно о том, что редакцией журнала «Октябрь» готовится публикация статьи Буденного «Бабизм Бабеля» и скандала все равно не избежать, тогда весь этот пассаж, сравнивающий Бабеля и Толстого, можно рассматривать как превентивный удар.
Надежды напостовцев видеть Бабеля пролетарским писателем после публикации очерка Воронского рассеялись полностью. Для группы «Октябрь» он навсегда превратился в литературного врага и распространившееся среди элиты Красной армии недовольство конармейскими рассказами «Октябрь» попытался максимально использовать в своих интересах - для борьбы как против самого Бабеля, так и против печатавшего его Воронского.
Примечания
1 Шкловский В.Б. И. Бабель: (Критический романс) // Леф: Журнал левого фронта искусств. 1924. № 2 (6). С. 152-155. Об отношениях формалистов и «Лефа» см.: Эрлих В. Русский формализм: история и теория. СПб.: Академпроект, 1996. С. 110-111.
2 Воронский А. Дела литературные // Прожектор. 1923. № 22. С. 20.
3 Лелевич Г. 1923 год: Литературные итоги // На посту: Ежемесячный литературно-критический журнал. 1924. № 1 (5). Май. Стлб. 76.
4 Лелевич Г. Литературные итоги. Стлб. 77.
5 Вардин Ил. Воронщину необходимо ликвидировать // На посту. 1924. № 1. Стлб. 1.
6 Н. Асеев, Вс. Иванов, В. Александровский, Л. Сейфулина, Г. Санников, Ал. Неверов, А. Безыменский, В. Маяковский, Ник. Никитин, Ив. Касаткин, Бор. Пильняк, В. Казин, А. Низовой, Ефим Зозуля, Ф. Гладков, Андрей Соболь, Ал. Яковлев, Вл. Лидин, Мих. Пришвин.
7 С января по май 1924 г. Воронский в «Красной нови» опубликовал четырнадцать рассказов Бабеля: «История одной лошади (Тимошенко и Мельников)», «Вдова (Шевелев)», «Афонька Бида», «Гедали», «Раб-би», «Сашка Христос», «Сын рабби», «Солнце Италии (Сидоров)», «Конкин», «Берестечко», «У Святого Валента», «Продолжение истории одной лошади», «Замостье», «Чесники».
8 Лелевич Г. По журнальным окопам // Молодая гвардия. 1924. № 7-8. С. 267.
9 Бенни Як. И. Бабель // Печать и революция: Журнал литературы, искусства, критики и библиографии. 1924. Кн. 3. С. 135.
10 Там же. С. 136.
11 Воронский А.К. Литературные силуэты. 1: Бабель // Красная новь. 1924. Кн. 5. С. 277. Здесь уместно напомнить, что, с точки зрения Лелевича (см. выше), «под знаком Бабеля» прошел уже 1923 г., когда автор «Конармии» был в основном «лефовским» автором. Для Воронского «ба-белевский» год начинается с его приходом в «Красную новь» в качестве одного из ведущих авторов журнала.
12 Там же. С. 278.
13 Там же. С. 277.
14 Там же. С. 278.
15 Там же. С. 284.
