CC BY
11
тетических и идиографических наук - с другой, может быть лучше понято на фоне разделения точных и гуманитарных наук (с. 339).
После XIX в. новому разделению наук способствовал растущий интерес к цифровым технологиям и методам. Использование цифровых методов не прекращается в основных дисциплинах гуманитарных наук. Поиск формальных моделей, как правило выполненных при помощи цифровых технологий, выходит сегодня далеко за собственные традиции гуманитарных наук. Можно даже утверждать, что гуманитарные науки приняли активное участие в формировании этой цифровой методологии. Формализация и модели встречаются не только там, где они ожидаемы (в номотетиче-ских науках), но и там, где, казалось бы, ожидать их было нельзя (в идиографических гуманитарных дисциплинах) (с. 339).
В заключение авторы статьи подчеркивают, что их цель -общая история точных и гуманитарных наук - не означает, что не нужно изучать эти науки по отдельности. Напротив, история гуманитарных наук может исследоваться самостоятельно, как и история многих разделов точных наук. Проблема состоит лишь в том, чтобы продолжать думать о том, чтобы истории точных и гуманитарных наук могли извлечь выгоду друг из друга самым плодотворным возможным образом (с. 340).
Р. С. Гранин
2017.01.006. БОУТЕРСЕ Ж., КАРСТЕНС Б. РАЗНООБРАЗИЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ: ОТСЛЕЖИВАЯ ИСТОРИЮ ДЕМАРКАЦИИ МЕЖДУ ТОЧНЫМИ И ГУМАНИТАРНЫМИ НАУКАМИ. BOUTERSE J., KARSTENS B. A diversity of divisions: Tracing the history of the demarcation between the sciences and the humanities // The history of science society. - Chicago, 2015. - Vol. 106, N 2. -P. 341-352.
Ключевые слова: гуманитарные науки; точные науки; история науки; дисциплинарная парадигма; психология; лингвистика.
Авторы, Жерон Боутерсе из Лейденского университета и Барт Карстенс из Университета Амстердама, исследуют историю деления науки на точные и гуманитарные. Статью они предваряют общими рассуждениями и изложением тезисов своего исследования. Они пишут, что за последние несколько лет укрепилось пони-
мание того, что истории гуманитарных и точных наук являются неотъемлемой частью общей истории науки или просто истории знания. Во все времена, включая XIX в., методы, практики и научные задачи гуманитарных наук частично накладывались и переплетались с таковыми в естественных науках до такой степени, что можно было бы задаться вопросом, а есть ли смысла обсуждать их по отдельности? Это новооткрытое осознание непредвиденного обстоятельства и текучести границ между точными и гуманитарными науками обеспечивают хорошую отправную точку, отталкиваясь от которой можно выяснить, откуда взялись воображаемые границы между ними.
Боутерсе и Карстенс пишут, что разделение науки на гуманитарную и точную рассматривается сегодня прежде всего через призму полемики, возникшей вокруг лекции К.П. Сноу 1959 г. На первый взгляд данная Сноу оценка выглядит как перефраз формулировки Джорджа Сартона об отличии гуманитарных и точных наук (которое должно бы было быть преодолено историками науки), но при более внимательном рассмотрении видно, что повестка дня у этих ученых разная. Сноу сокрушался по поводу разрыва между прогрессивной научной культурой и традиционной публицистической культурой. Этот разрыв существует, главным образом, по причине того, что те интеллектуалы, которые не в состоянии понять науку, встают на пути научных и технологических решений по таким вопросам, как война, перенаселенность и бедность. В этом отношении его повестка дня была технократической, в то время как Сартон чувствовал, что «главная обязанность историка науки» - это «защита традиции» (с. 342).
Кроме отстаивания отдельных программ, ученые строили разные варианты разделения точных и гуманитарных наук из различных идей о том, что составляет эти науки. У каждого были свои представления о дисциплинарных парадигмах как фокальных точках этих дисциплин. Для Сноу и Фрэнсиса Ливиса гуманитарные науки были представлены главным образом литературой. Сартон, представляя себе гуманитариев, думал прежде всего о писателях, историках, философах. Для других ученых такими дисциплинарными парадигмами гуманитарных наук выступали филология, история, психология.
Первое утверждение, которое защищают Боутерс и Карстенс, состоит в том, что каждая формулировка деления наук отлична от других и должна рассматриваться в рамках интеллектуальной установки ее автора. Второе утверждение состоит в том, что контекст XIX в., в котором были сформулированы эти деления, трансформировался под влиянием появившихся новых дисциплин, в первую очередь общественных наук. Аргументы авторов состоят из трех частей. Во-первых, они обсуждают взгляды трех классических авторов - Вико, Милля и Гельмгольца - каждый из которых имел дело с возможными установлениями границ между точными и гуманитарными науками, и каждый из которых, вообще говоря, не имел особого чувства, что эти границы имеют фундаментальное значение. То, что действительно прослеживается в их работах - это то, что статус гуманитарных наук связан с вопросом статуса знания о человеческой душе. В XIX в. появление научной психологии дало этому вопросу новую актуальность. Во-вторых, авторы показывают, какую роль психология стала играть в лингвистике, и как это привело к спорам, породившим множество концепций психологического подхода к исследованию языка. Философские дебаты о проблеме деления на точные и гуманитарные науки были глубоко включены в эти дискуссии о задачах и направлениях лингвистики и психологии, что подтверждается в последней части авторской аргументации, где они показывают, что деление наук, предложенное Вильгельмом Виндельбандом и Вильгельмом Дилтеем, должно быть понято в контексте радикально различных концепций научного статуса психологии.
В параграфе «От Вико до Гельмгольца» (с. 343-345) авторы указывают на то, что ранняя натурфилософия создала предпосылки для культурного разделения на две науки: традиционалистский гуманизм новой натурфилософии и картезианство с радикализированным дуализмом сознание / материя. Как видно из лекций Джам-баттисты Вико (1699-1707), движущие силы первой разделенности наук сложны и двойственны, но это разделение еще не столь радикально. Острое различие между ними впервые было представлено в его произведении «Новая наука» («Основания новой науки об об-
щей природе наций») 1725 г. Спор о древних и новых1 рассматривался в том же ключе. В памфлете Джонатана Свифта «Битва книг» древние и современные поэты нападают друг на друга так же отчаянно, как и натурфилософы.
Более чем век спустя, когда «Новая наука» Вико начала завоевывать популярность, Джон Стюарт Милль явно с ним соглашается. В шестой книге своей «Системы Логики» (1843) Милль исследует надлежащие методы в «моральных науках» (перевод немецкого Geisteswissenschaften, сделанный, чтобы доминировать над немецкими дебатами по статусу гуманитарных наук). Милль утверждает, что моральные науки должны использовать метод инверсивный дедуктивному или историческому. Его «химический или экспериментальный» метод предполагает, что общество превращает людей в новую субстанцию с новыми свойствами (как свойство воды - это не просто механическая смесь свойств кислорода и водорода), поэтому общества должны изучаться экспериментально, как нечто целое. Милль верил в полное единство науки, но в пределах этого единства говорил о существовании различных методов, соответствующих различным объектам познания.
Одним из читателей миллевской «Системы Логики», глубоко интересующимся связью наук, был Герман фон Гельмгольц. В 1862 г., читая лекцию по этому вопросу, он нашел множество причины говорить о воображаемой изоляции естественных наук и их потенциальной неполноценности. Господствующее положение Гегельянства в предшествующие десятилетия привело к такому представлению о науке, что лучше работают те науки, которые развились из психологических исследований и, что только они могут быть маркированы как Geisteswissenschaften (с. 344). Это привело к скепсису относительно того, были ли естественные науки вообще науками. Скептицизм спал лишь после серии бесспорно выдающихся открытий в естественно-научной сфере. Гельмгольц пола-
1 Спор о древних и новых (фр. Querelle des Anciens et des Modernes, буквально «ссора») - полемика во Французской академии конца XVII в. вокруг сравнительных достоинств литературы и искусства Античности и современности. Сторонникам Античности как непреходящего и недостижимого образца («древним») противостояли критики Античности и сторонники теории прогресса в литературе и искусстве («новые») (Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Спор_о_древ них_и_новых (Дата обращения: 20.09.2016.)
гал, что говорить о делении наук можно главным образом в прошедшем времени. Полагая, однако, что некоторые различия между двумя сторонами единой науки все же сохраняются. Гуманитарные науки имеют дело с духом и его упорядочивающим действием, а точные - с инертной материей. Кроме того, естественные науки более успешны, чем гуманитарные, в установлении законов и причинности. Гуманитарные науки не всегда могут использовать логические индуктивные методы естественных наук и должны обращаться к «такту», означающему что-то наподобие артистической индукции или интуиции. Гельмгольц продолжил усложнять свою формулировку различия наук, так как у гуманитарных наук также есть общие законы, такие как законы грамматики, а артистический «такт» присутствует, например, в естествознании. В конце Гельм-гольц склонился к мысли, что естественные науки просто обладают большей методичностью и осторожностью. Основной повесткой дня для естественных наук Гельмгольц считал служение прогрессу, их примеру он призывал последовать и гуманитарные науки. Исходя из того, что «знание - сила» или власть, ученый утверждал, что это изречение применимо не только к механическим силам, но и к политическим учреждениям и правовым институтам. Прирост знания был важен для выживания страны, наука была «организованной армией к выгоде страны», и естественные и гуманитарные науки бились в этой армии вместе.
Для всех упомянутых мыслителей различия между гуманитарными и естественными науками не были непреодолимыми. Первостепенными для классификации своих научных дисциплин являлись представления о статусе знания о человеческой душе.
В параграфе «Новые разграничения в меняющихся условиях» (с. 345-346) авторы пишут, что в XIX в. произошли значительные преобразования в организации передачи знания и проведения исследований. Образовательные реформы увеличили доступ к образованию широких масс и значительно расширили число научно признанных дисциплин. Университеты стали местами проведения исследований. Были основаны отдельные научно-исследовательские институты. Иногда эти институты финансировались бизнес-компаниями. Так, например, берлинский Императорский физико-технический институт частично финансировался фирмой «Сименс». Промышленность и наука обоюдно способствовали взаим-
ному прогрессу. Научные исследования и технологические инновации, с одной стороны, способствовали индустриализации, с другой - стимулировались ею. Это привело к значительному росту престижа естественных наук. Происходило более строгое, чем раньше разделение науки на науки естественные и гуманитарные. Гуманитарные науки стали идентифицироваться с тем, что позднее стало называться общественными науками, включающими в себя социологию, антропологию, экономику и психологию. Общественные науки представлялись как альтернативный способ исследования человечества, что означало вызов ранее установленным гуманитарным дисциплинам: психологии и лингвистике.
В параграфе «Основные подходы к исследованию языка в девятнадцатом веке» (с. 346-347) авторы пишут, что в начале XIX в. основной подход к лингвистике (часто называемой традиционной грамматикой или классической филологией) был строго нормативным. Этот подход включал спецификацию правил для правильного использования языка. Считалось, что у отдельных слов существовало сущностное непреходящее значение, которое могло быть установлено посредством этимологического исследования. Также предполагалось, что те же самые нормы рациональности распространялись на все языки. В языковых исследованиях важную роль играла универсальная или «чистая» логика.
В течение XIX в. этот доминирующий подход начал меняться по двум направлениям, которые были более эмпирическими и, следовательно, более описательными. Это - исторический и компаративистский подходы. Идея состояла в том, что все языки могут быть классифицированы в отдельные семьи и группы и что возможно проследить исторические отношения между языками одной семьи. После открытия сходства санскрита с латинским и греческим языками Уильямом Джонсом (1746-1794), большое внимание стало уделяться индоевропейской языковой семье. Возникла концепция единого праязыка, который начал распадаться и со временем разделился на отдельные языки. Считалось, что распад на отдельные языки демонстрирует общие закономерности, которые могут быть описаны законами. В этом контексте компаративистский подход изучал общие закономерности разных языков, так как утверждалось существование их былой общности. Со временем начала расти неудовлетворенность сравнительной лингвистикой и
грамматикой, их статичностью и механистичностью при изучении и изложении живого языка. Вызов традиционной грамматике бросил «отец» современной психолингвистики Хейман Штейнталь (1823-1899).
В параграфе «Лингвистика и психология» (р. 347-349), говорится, что, развивая свой психологический подход, Штейнталь следовал идее Вильгельма фон Гумбольдта (1767-1835), что язык есть выражение духа людей. Штейнталь стремился сделать эту идею более конкретной, введя понятие «народная психология» (Völkerpsychologie). Это понятие он объединил с психологией Иоганна Фридриха Гербарта (1776-1841), согласно которому, ум пребывает во власти представлений (Vorstellungen), в конечном счете основанных на ощущениях и комбинациях между ними. Психические изменения появляются посредством повторных процессов «сознательного восприятия». В ранней психолингвистике постулировался параллелизм между языком и мыслью, названный психологизмом. Идея психологизма была широко распространена, так, например, Вильгельм Вундт (1832-1920) полностью посвятил вторую часть своей «Психологии народов» исследованию языка. Он был склонен интерпретировать психологию как естествознание, полагая, что раз ощущения людей подобны, то возможно абстрагироваться от ощущений конкретного индивида, и через эксперимент обобщить и объективировать их. Психологию (как естествознание) он считал фундаментальным основанием гуманитарных наук.
В параграфе «Проблемы психологической лингвистики» (с. 349) говорится о том, что психологическая лингвистика в стиле Штейнталя и Вундта столкнулась со многими серьезными проблемами. В первую очередь, возникла трудность соотнесения народной психологии с индивидуальной. Но отношение между природой народа и лингвистическими выражениями не могло быть сделано достаточно ясным, что приводило к необоснованным, импрессионистским интерпретациям. В то же время подвергалось все большему сомнению то, что можно строить строгую науку на субъективном опыте самоанализа. Другой проблемой ранней психологической лингвистики было то, что чисто описательный подход, который в ней использовался, не касался качества суждения человеческой мысли. Не удивительно, что основную обеспокоенность по этому поводу высказывали главным образом философы - Фреге, Брента-
но, Гуссерль, которые стремились создать научную философию, свободную от метафизики, но все еще обеспеченную нормативными функциями. Но, возможно, самым важным камнем преткновения (помимо субъективизма) стал параллелизм, который психологическая лингвистика предполагала между значением слова и представлением, с одной стороны, и значением предложения и мыслью - с другой. Эти проблемы привели к антипсихологизму, который возобладал в философии, психологии и лингвистике. Ирония заключалась в том, что антипсихологизм проявился даже в самой психологической лингвистике.
В параграфе «Психология и разделение: Дильтей и Виндель-банд» (с. 349-351) авторы пишут, что Вильгельм Дильтей (18331911) и Вильгельм Виндельбанд (1848-1915) явным образом рассматривали вопрос статуса психологии. Этот вопрос стал для них ключевым при делении науки на точные и гуманитарные. Для Диль-тея описательная психология стала базовой для понимания гуманитарных наук, в то время как неокантианец Виндельбанд думал, что гуманитарные науки продемонстрировали, что психология может быть только естествознанием, полностью отделенным от гуманитарных наук. Дильтей использовал дихотомию понимания и объяснения, Виндельбанд - дихотомию номотетических (общественных) и идиографических (индивидуальных) наук.
В заключении говорится, что отношение к разделению наук на точные и гуманитарные было тесно связано с вновь возникшими общественными науками. Философская полемика вокруг этого не была чем-то отделенным от этих процессов, но, напротив, составляла их неотъемлемую часть. Разнообразие реакций на новые гуманитарные науки может быть объяснено тем фактом, что задачи и методы новых дисциплин никак не были определены. Множество интерпретаций соревновались между собой. Все эти области были в процессе динамического формирования и преобразования, и частого взаимовлияния. Различные попытки провести строгие границы между точными и гуманитарными науками с точки зрения методов, практик и ценностей, или с точки зрения противопоставления идио-графического номотетическому, могут быть правильно понятыми только, если будут рассматриваться как часть комплексного процесса (с. 352).
Р. С. Гранин
