CC BY
19
условия труда, за женскую эмансипацию, иными словами, к «архиву общих поражений и побед в борьбе за свободу» (с. 623). История Европы настолько взаимосвязана, что практически каждое значимое событие влечет за собой следствия, выходящие далеко за пределы национальных границ. «Конституционный патриотизм» как интегрирующая идея укоренен преимущественно в системе права, в этом его недостаток, полагает Хоннет. Патриотизм же, возникший из «общего европейского архива коллективных стремлений к свободе», стремится к ее реализации. На базисе такого общего европейского исторического сознания может сформироваться общеевропейская политическая культура, необходимость которой очевидна: во времена «защиты уже достигнутых и борьбы за еще не реализованные свободы ничто не требуется сильнее, чем транснациональная, деятельная общественность» (с. 624)
С.В. Погорельская
2016.01.022. АЛЛЕН Э. ПОЗНАТЬ ГОСПОДСТВО: ПРИЗНАНИЕ И ВЛАСТЬ В КРИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ АКСЕЛЯ ХОННЕТА. ALLEN A. Herrschaft begreifen: Anerkennung und Macht in Axel Honneths kritischer Theorie // Deutsche Zeitschrift für Philosophie. -Berlin, 2014. - N 62 (2). - S. 260-278.
Ключевые слова: признание; власть; критическая теория; Аксель Хоннет.
Американский автор полемизирует с теорией признания Хоннета с точки зрения гендерной проблематики, исходя из приоритетов феминистской теории1.
Аллен отмечает, что, по словам самого Хоннета, основная трудность критической теории заключается в создании варианта категориального анализа, позволившего бы охватить одновременно не только структуры господства, но и социальные ресурсы для их практического преодоления. С точки зрения Хоннета, первые два поколения Франкфуртской школы полностью с этой задачей справиться не смогли. Хоркхаймер и Адорно, проводя аналогии между
1 Эми Аллен - научный сотрудник департамента философии Дартмут-колледж, Нью-Гемпшир. Аксель Хоннет - директор Института социальных исследований в Университете им. Гёте (Франкфурт-на-Майне, ФРГ), ведущий представитель современной Франкфуртской философской школы.
социальным господством, т.е. господством над людьми и овладением природой, понимают господство как насилие, недооценивая как элементы общественного согласия при установлении господства, так и роль общественных конфликтов. Хабермас же развивает свою дуальную концепцию «рациональности» в ее инструментальных и коммуникативных формах, анализируя общество в «системной» и «жизненной» перспективах, причем «система» (экономика и администрация) подчиняется функционалистскому императиву, в то время как «жизнь» (культура, общество, личность) управляется нормативно обусловленными, коммуникативными акциями.
Хоннет выступает против этой двойственности: он видит обе эти сферы в их взаимопроникновении и осознанно делает упор на коммуникативную сферу, подчеркивая при этом роль социальной борьбы, которую он интерпретирует как «борьбу за признание». С его точки зрения, коммуникативная сфера не свободна от господства, как это считал Хабермас. В традициях Мишеля Фуко он хочет подробнее исследовать роль власти. Рассматривая социальную борьбу в рамках теории коммуникативного действия, он одновременно пытается охватить те рациональные и нормативные ресурсы общества, которые практически способны преодолеть господство. В предлагаемой статье автор хочет исследовать, «пригодна ли критическая теория Хоннета, базирующаяся на концепции борьбы за признание, для того, чтобы понять структуры социального господства в современных западных обществах» (с. 262), и отвечает ли описание власти, данное Хоннетом в его модели морально мотивированной борьбы за признание, взглядам Фуко, в согласии с методами которого Хоннет, по его словам, строит свой анализ.
Американская исследовательница пишет, что если ранее Хоннет соединял социальное господство и ответную социальную борьбу и полагал, что объяснение этой борьбы позволяет анализировать само господство, то в последних работах он признает, что господство, подкрепленное идеологическими механизмами, может функционировать так безупречно, что ответная социальная борьба даже и не возникает. В этой связи он предлагает различать идеологическую и моральную формы признания. Для Хоннета морально мотивированная борьба - это та, которая вызывается нарушениями легитимных претензий на признание. Он развивает концепцию со-
циального признания, состоящую из трех частей. Следом за Гегелем он называет три основные формы взаимного признания - любовь, гарантированные законом права и общественную солидарность. В согласии с Д.Г. Мидом он связывает эти три формы с тремя основными формами практического самопознания, дающими человеку индивидуальную автономию: уверенностью в себе, самоуважением и высокой самооценкой. Эти три формы, возникающие в процессе семейной, правовой и общественной социализации, могут быть попраны формами социального господства, против которых в таком случае и возникает социальная борьба, борьба за признание.
На этом пункте автор статьи переходит собственно к тому, что беспокоит ее в работах Хоннета. По ее мнению, на самом деле Хоннету не удалось постичь существующие структуры социального господства во всей их полноте. В доказательство своей точки зрения, американская исследовательница, обращаясь к трем вышеназванным формам, выделяет первую («уверенность в себе», которая формируется в процессе здоровых отношений в семье), и называет ее «ядром теории признания Хоннета и принадлежащим к ней представлениям о субьективности и автономии» (с. 264). Любовь, которую человек с детства получает в семье (особенно отношения между матерью и ребенком), формирует уверенность в себе, являющуюся психической предпосылкой для развития прочих форм самоуважения. Однако, подчеркивает автор, исходя из отношения взаимного признания в семье, Хоннет тем самым не освещает асимметричность семейных отношений, в частности между матерью и ребенком.
Цитируя другую американскую исследовательницу, Ирис Марион Янг, автор пишет: «Отношение между матерью и ребенком асимметрично, поскольку ребенок зависит от матери, в то время как она не зависит от него» (с. 265), следовательно, завершает автор, мать обладает властью по отношению к ребенку. Отсюда возникает вопрос, как понимать «взаимное или интерсубъективное признание» в сфере внутрисемейной любви? В лучшем случае, такое отношение предполагает взаимную заботу друг о друге, но дети не способны на ответную заботу, пока не вырастут. Янг в свое время предложила Хоннету пересмотреть в своей теории признания «асимметрию отношений семейной опеки», на что Хоннет возра-
зил, что нормой, с его точки зрения, являются взаимные, симметричные отношения в семье. Между тем, указывает автор, «отношения между матерью и ребенком - это с необходимостью асимметричные отношения власти, хотя также и любви» (с. 266), и при их подробном исследовании заметна еще одна проблема. Хоннет считает, что отношение матери и ребенка - это отношение взаимной зависимости и интерсубъективного признания. По мнению же автора, это отношение не может быть взаимным уже потому, что одна из его сторон, ребенок, не является полноценным субьектом.
Джоэль Вайтбук (Университет Колумбии, США) в своей полемике с Хоннетом справедливо, по мнению Аллен, указал ему, что употребление понятия «интерсубьективный» в отношении «мать-ребенок» наделяет младенца статусом субъекта там, где на самом деле следовало бы описывать генезис субьекта. Хоннет согласился с этим, однако, по мнению Аллен, неверно интерпретировал борьбу подрастающего ребенка с матерью за признание его полноценным субьектом, не пожелав рассматривать ее именно как борьбу, а охарактеризовав как обычное недовольство, присущее процессам социализации детей.
Обращаясь к тенденции Хоннета, рассматривать власть и борьбу во взаимосвязи, полагая, что, анализируя вторую, можно постичь первую, Аллен указывает, что именно во внутрисемейных отношениях, формирующих, по Хоннету, первую форму практического самопознания - уверенность в себе, - господство может реа-лизовываться без ответной борьбы. В качестве примера она обращается к тем американским родителям, которые, в полной любви к своим дочерям (Аллен обращается здесь к гипотетическому примеру «пятилетней девочки Элизабет»), тем не менее неосознанно формируют у них «вредные гендерные стереотипы», целенаправленно воспитывая их девочками («покупая розовую одежду, кукол Барби и плюшевых зверушек, поддерживая интерес к балету и т. д.») и находя подтверждение этому воспитанию в тех традиционных представлениях о женственности, которые муссируются в диснеевских мультфильмах, в американской поп-культуре и т.д. Возможно, пишет Аллен, на уровне интеллекта родители и отвергают эти стереотипы, однако в то же время неосознанно формируют их у ребенка, соединяя свою любовь к дочери с признанием тех ее форм поведения, которые отвечают представлениям о настоящей девочке, так, что в итоге она получает «признание в сочетании с
идеологией гендерного подчинения». (с. 268). И поскольку эту идеологию она получила в одном пакете с нежной родительской любовью, она, даже став взрослой и пожелав, возможно, бороться против гендерных стереотипов, будет тем самым бороться с собственной идентичностью, не в силах «полностью победить тендерный фашизм у себя в голове» (с. 269).
Процесс, в котором становление субьекта происходит в его привязке к подчиняющим формам признания, Джудит Батлер называла «подчинением» (Unterwerfung), указывая, что общественные порядки, структурированные в форме господства, используют основополагающее стремление человека к социальному признанию, предлагая индивидуумам это признание только в связи с их интеграцией в существующий порядок подчинения. Ребенок не в состоянии оценить, в какие отношения он увязывает себя, он делает это, чтобы быть любимым, чтобы получить признание, без которого он не может существовать. Таким образом, зависимость и подчинение конститутивны для субъективности. В этой связи, пишет Аллен, возникает вопрос, в состоянии ли мы, будучи взрослыми, различать между подчиненными и свободными формами нашей идентичности. Она ссылается на Луиса Мак-Нея, полагавшего, что именно эти аспекты становления субъективности недооцениваются в теории признания, «не связывающей понятие формирования субъекта и анализ отношений власти. Поэтому существенное измерение воспроизводства социального неравенства не может быть охвачено с помощью идеи признания» (с. 271). Обращаясь в этой связи к своей излюбленной гендерной тематике, Аллен еще раз уточняет: «Подчиненные формы гендерной идентичности могут быть даны ребенку родителями в сочетании с родительской любовью, поэтому их стойкость в современных западных обществах невозможно объяснить посредством Хоннетовой концепции власти и борьбы» (с. 272).
В своей новой статье «Признание как идеология» Хоннет соглашается с существующими трудностями, однако, по мнению Аллен, опять делает это недостаточно полно. Утверждая, что он вовсе не недооценивал феномены подчинения или овладевания, Хоннет в то же время указывает, что понятие общественного «признания» у него противоположно «неуважению» и «власти», так что «признание» как таковое не может быть наделено функциями инструмента господства. Однако, если вспомнить Батлер, показавшую, как фор-
мы признания могут привести к воспроизводству отношений господства, эта аргументация видится слабой. Хоннет признает, что при невозможности определить, какие практики признания затронутыми субъектами определяются как репрессивные или стереоти-пизирующие, затруднительно провести четкое различие между идеологическими и оправданными формами признания. Иными словами, уточняет Аллен, если признание через подчинение осуществляется так, как это показано выше у Батлер, то борьбы не происходит. Но если не происходит борьбы, откуда нам узнать, что эти формы - подчиняющие? Хоннет пытается решить этот вопрос, связывая нормативный характер признания с его рациональным характером. Сущность понятия «признание» для Хоннета нормативна, а не эпистемична. Рациональность и моральную обоснованность форм признания он связывает с опытом исторического процесса. Однако, утверждает Аллен, отсюда опять-таки не видно, в чем различие между справедливыми и идеологическими формами признания. Ведь и сам Хоннет признает, что идеологические формы признания, если они хотят быть действенными, prima facie вынуждены быть рациональными. Он называет три условия, при которых срабатывают идеологические формы признания. Во-первых, оно должно возвышать субъекта или группу субъектов, наделять из позитивным статусом. Во-вторых, быть достоверным, так, чтобы причины идентифицировать себя с ним казались обоснованными. В-третьих, чтобы функционировать как идеология, система убеждения и структуры признания должны быть контрастивными, т.е. они должны выделять у своих адресатов какие-то особые, присущие только этой группе позитивные черты. Таким образом, идеологические формы признания не могут быть per se называны «иррациональными», напротив, они должны обладать большой убедительной силой, чтобы мотивировать своих адресатов осознанно идентифицировать себя с ними. Иными словами, пишет Хоннет, даже идеологические формы признания оперируют в исторически сложившемся логическом пространстве, так называемом «пространстве причин» («Raum der Gründe»), в котором принимаются решения. В то же время он утверждает, что во всех чисто идеологических формах признания есть «иррациональное зерно» и увидеть его можно, сравнив то, что данная форма теоретически вполне обоснованно обещает своим сторонникам с материальной реализацией данных обещаний. Для Хоннета социальная структура
признания несправедлива или идеологична в том случае, если, давая идентифицирующим себя с ней индивидуумам теоретические обещания, она в то же время подрывает возможности реализации этих обещаний в реальности. Такой модус признания только на первый взгляд не иррационален, так как его обещания выглядят достоверно в контексте исторического и социального опыта, по сути же иррационален, поскольку его символичное содержимое не сопровождается теми институциональными предпосылками, которые нужны, чтобы его реализовать.
Возражая Хоннету, Аллен возвращается к примеру «девочки Элизабет», замечая, что в данном случае не существует никакого разрыва между обещаниями, содержащимися в структуре «нормативной женственности» и их материальной реализацией. Напротив, говорит Аллен, женщины, идентифицирующие себя с этой структурой признания, получают всяческие «субстанциальные, материальные и экономические выгоды, прежде всего выходя замуж за богатых мужчин» (с. 275). «Нормативная женственность», продолжает Аллен, вполне отвечает условиям Хоннета - она позитивна и контрастивна.
Следующий пункт, по которому возражает Аллен, это утверждение Хоннета, что все рациональные структуры признания оперируют в «пространстве причин». Ссылаясь на Батлер, она указывает, что ребенок еще не в состоянии оперировать в этом пространстве. Он приспосабливается к требованиям существующего социального порядка и к образцам признания, для того чтобы только еще вступить в это пространство. С точки зрения Аллен, признание Хоннетом утверждения Фуко о том, что «власть идеологий признания, нерепрессивна и репродуктивна» недостаточно. Согласно интерпретации Хоннета, готовность к социальным практикам и поведенческим образцам, согласованным с функцией репродукции социального господства, возникает из того, что за демонстрацию определенных качеств субъектам обещается социальное признание. Однако, говорит Аллен, как показано у Батлер и Фуко, такая готовность возникает у индивидуумов уже в ходе их становления как субъектов, как условие этого становления и «вхождения в пространство причин». Поскольку Хоннет не уделяет этому должного внимания, он, по мнению Аллен, лишен возможности проанализировать, как безо всякой разумной аргументации у людей возникает привязка к «вредным и унижающим гендерным
нормам» и почему эта привязка иммунна против рациональной критики. «Для того чтобы разоблачить комплексные структуры гендерной дискриминации в современных западных обществах, критическая теория Хоннета недостаточно критична», - утверждает Аллен (с. 277). Даже если мы допустим, что Хоннет вполне приемлемо проанализировал борьбу за признание, являющуюся важнейшей частью становления каждого субъекта, он не дал тем самым ни такого же удовлетворительного анализа власти, ни определения той роли, которую власть играет при становлении субъекта.
Между тем именно Батлер, опираясь на анализ Фуко (который Хоннет, по его словам, интегрирует в свою нормативную теорию признания), показывает, что далеко не всякая власть влечет за собой борьбу. Хоннет пытается уйти от вопроса, проводя различие между обещаниями, даваемыми структурами признания и их реализацией, однако такой ответ проблематичен, полагает Аллен. Ссылка же Хоннета на «пространство причин» показывает, что он недооценил всю силу батлеровского анализа, показывающего наши аффективные, до-рациональные привязки к формам подчинения, равно как и присущую нам тенденцию эти привязки отрицать. Чтобы полностью охватить структуры социального господства, довлеющие над современными западными обществами, критической теории следует более серьезно, чем это сделал Хоннет, заняться вопросами, разрабатываемыми теорией подчинения, завершает Аллен.
С. В. Погорельская
2016.01.023. БУЗЕН А., ГЕРЦОГ Л. РЕКОНСТРУКЦИЯ СВОБОДЫ: БЕСЕДА С АКСЕЛЕМ ХОННЕТОМ.
BUZEN A., HERZOG L. Die Rekonstruktion der Freiheit: Ein Gespräch mit Axel Honneth // Zeitschrift für politische Theorie. - Berlin; N.Y., 2012. - N 2. - S. 271-286.
Ключевые слова: А. Хоннет; свобода; демократия; нравственность.
Участники: Андреас Бузен, Лиза Герцог, Аксель Хоннет1.
1 Аксель Хоннет, директор Института социальных исследований в Университете им. Гёте (Франкфурт-на-Майне, ФРГ); Андреас Бузен - научный сотрудник Института политических наук Гамбургского университета; Лиза Герцог - научная сотрудница философского факультета Университета Санг-Галлен.
