Научная статья на тему '2016. 04. 001-005. Критический потенциал повседневности и современные формы доминации. (сводный Реферат)'

2016. 04. 001-005. Критический потенциал повседневности и современные формы доминации. (сводный Реферат) Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

CC BY
75
23
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ВЛАСТЬ / ФИЛОСОФИЯ И ОБЩЕСТВО / ДОМИНИРОВАНИЕ / ДЕМОКРАТИЯ / ФОРМЫ ДЕМОКРАТИИ / ОБЩЕСТВО / КРИТИКА / КРИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ СОЦИОЛОГИИ / ЭМАНСИПАЦИЯ / СРЕДА / ВЛИЯНИЕ / НОРМАТИВНОСТЬ / РЕКОНСТРУКЦИЯ / ПРЕДСТАВИТЕЛЬСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ / ПОЛЕМИЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ / ПОЛЕМИКА
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «2016. 04. 001-005. Критический потенциал повседневности и современные формы доминации. (сводный Реферат)»

ФИЛОСОФИЯ: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ

2016.04.001-005. КРИТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ПОВСЕДНЕВНОСТИ И СОВРЕМЕННЫЕ ФОРМЫ ДОМИНАЦИИ. (Сводный реферат).

2016.04.001. BIRESEV A. Mogucnost za kritiku dominacije u teorije Lika Boltanskog // Filosofija i drustvo. -Beograd, 2014. - Br. 3. -S. 51-76.

2016.04.002. BORBEVIC B. Problemi normativne snage i kritike ago-nisticke participacije: Ka mogucoj komplementarnosti agonisticke i par-ticipativne demokratije // Filosofija i drustvo. - Beograd, 2014. - Br. 3. -S. 77-105.

2016.04.003. IVKOVIC M. Two attempts at grounding social critique in «ordinary» actor's perspectives: The critical theories of Nancy Fraser and Axel Honneth // Filosofija i drustvo. - Beograd, 2014. - Br. 3. -S. 29-50.

2016.04.004. BIRESEV A., IVKOVIC M. Rec priredica // Filosofija i drustvo. - Beograd, 2014. - Br. 3. - S. 3-6.

2016.04.005. SIMON S. Fifteen theses on power // Filosofija i drustvo. -Beograd, 2014. - Br. 3. - S. 7-28.

Ключевые слова: власть; философия и общество; доминирование; демократия; формы демократии; общество; критика; критические теории социологии; эмансипация; среда; влияние; нормативность; реконструкция; представительская демократия; полемическая демократия; полемика.

Раздел белградского журнала «Философия и общество» посвящен обзору возможностей критики повседневности и современных форм доминирования. Составители, Ана Бирешев и Марьян Ивкович, основываясь на трудах ведущих западных и сербских политических мыслителей, подобрали работы, характеризующие субъектов в рамках их повседневной деятельности и отношений:

солидарности, эмпатии, восприятия истины, любви. Осмысливаются различные конструкции социальной реальности - институциональные, политические, идеологические, национальные, транснациональные и прочие - с одной стороны, и жизненный опыт, накопленный в них, - с другой. Рассматривается, как общественные факторы или поддерживают активно вовлеченных в изменение и реконструкцию реальности личностей, или мешают им. Анализируются и принципы идентификации людей: интересы, стремление к истине или нечто иное; - насколько в рамках повседневности реализуется индивидуальный и общественный критический потенциал. Исследуется, каким образом сочетаются политическая организация и личная автономия; соотношение между непрофессиональной и интеллектуальной критикой; основания и методы научной критики, а также ее возможности.

Использовалось несколько теоретико-методологических подходов: критической теории общества, критической социологии Пьера Бурдье, Люка Болтански и Лорана Тевено, - наряду с теорией состязательной демократии. Преследовалась цель открыть дополнительный критический потенциал в сосредоточии повседневной жизни и индивидуальных потребностей, сфокусироваться на динамике политических требований и стимулировать исследования в различных областях общественных и гуманитарных наук, в том числе философии (004, с. 4).

Представительница Лондонского университета Сити, Сюзен Саймон (Simon) в статье «Пятнадцать тезисов о власти» (005, с. 728), рассматривая многосторонние особенности власти, опирается на методологию Макса Вебера, Мишеля Фуко и Пьера Бурдье. Автор ставит цель осмыслить, как власть определяет развитие общества, направляя и регулируя основополагающие элементы человеческой реальности (005, с. 21). По словам Саймон, при рассмотрении продуктивности власти необходимо различать «власть осуществить что-то» и «власть над кем-то». Это помогает понять диаметрально противоположные модели человеческого поведения, исследовать процессы эмансипации и осмыслить механизмы доминации (005, с. 21-22). Неосязаемость власти не мешает эпистемологически и онтологически познавать установленные между ее агентами отношения на микро- и макроуровнях (005, с. 22). Овеществленность или телесность власти подразумевает способность определять повсе-

дневную рутину людей, иногда изменяя ее в кризисные времена. Дискурсивность власти позволяет осуществлять одновременно и символические и материальные практики (005, с. 12). Она требует признать и власть дискурсивности, т.е. возможность организовать нужный дискурс. Между тем как интерпретация и воображение могут бросить вызов реальности, активная деятельность способна изменить ее. Социальный дискурс бывает как консервативным, так и разрушительным. Овеществленность или телесность власти понимается как взаимоотношения между творческими личностями. Однако не бывает властных отношений без отношений между органами власти. Полицентричность связана с существованием центров во множестве областей: ни одна властная структура или институт не могут претендовать на монополию властвования во всем мире (005, с. 14). Перформативность власти связана со способностью выполнять обещания, претворяя их в жизнь (обращая слово в дело). Структурные формы доминации, базирующиеся на классовых, этнических, гендерных, возрастных различиях или способностях, не только устанавливаются сверху вниз, но и производятся и воспроизводятся в противоположном направлении, т.е. снизу вверх. Власть диктует людям, что делать, а их действия свидетельствуют о том, способны ли они осуществить те или иные директивы (005, с. 15). Нормативность с ее регулятивными функциями дает индивидуумам возможность определенным образом принадлежать миру и взаимодействовать с ним (005, с. 23). Будучи социальными акторами, люди не могут существовать без многочисленных общественных конструкций - контекстуальных, ценностных, значимых, перспективных реальностей, реальных интересов и интенций. Пространственный характер власти связан с ее глобальной значимостью и укорененностью на местах. Усиление глобализации ведет к переосмыслению традиционных форм пространства. Власть обладает глобальным значением в связи с ее локальным базированием, а не вопреки ему. Временной характер вызван тем, что каждая конкретная власть дислоцирована во времени. Различные режимы требуют различной организации времени.

Позиция людей в общественных отношениях - особенно в определяемых классовой, этнической, гендерной принадлежностью, возрастом и способностями - создает возможности для самореализации личности (005, с. 18). Будучи критическим социологом,

С. Саймон настаивает на необходимости осознания способов превращения размещенное™ во времени из системно-регулируемого инструментального механизма, исключающего волю людей в повседневной жизни, в социально контролируемые и рациональные процессы, желательные и общественно приемлемые (005, с. 24). Власть дисциплинирует - даже самое либеральное общество не выживет без дисциплинирующих практик. Как существа культурные люди способны к самоконтролю ради функционирования в своей социальной среде. Стабильные системы общественной репродукции не могут поддерживаться без привычных моделей деятельности (005, с. 18). Даже самые неожиданные действия не осуществляются без дисциплинарных кодов и форм, воспринимаемых как само собой разумеющиеся. Являясь повсеместной силой, власть способна проникать во все измерения общества. Вопрос не в том, можно ли культурным личностям избежать перемен и изменений при регуляции, а в том, трансформируется ли эта динамика в творческие процессы эмансипации, способные подорвать систематические механизмы доминирования (005, с. 24). Будучи циркулярной, власть не фиксирована, а динамична, постоянно пребывает в движении. Она не менее динамична, нежели человеческие, общественные и институциональные акторы, использующие ее при прокладывании своего пути в мире. Эти агенты циркулируют благодаря этическим ресурсам власти, а она сама функционирует благодаря своим этически ориентированным агентам. Будучи силой трансцендентальной, власть обладает основополагающей ролью в символическом и материальном воссоздании реальности, являясь предварительным условием развития общества. Вместо проблемы изменения мира без взятия власти, следует задаться вопросом: как трансформировать реальность через усовершенствование механизмов доминирования и создание социальных процессов, способствующих эмансипации, ведь власть является безусловным фактором человеческого существования. По словам автора, этот труд явился небольшим, но весомым вкладом в развитие многоаспектности подхода к власти (005, с. 24).

Специалист по философии науки и социологии Марьян Ив-кович в статье «Две попытки обосновать социальную критику относительно перспектив "рядовых" агентов: Критические теории Нэнси Фрейзер и Акселя Хоннета» (003, с. 29-50) рассматривает

концепции данных авторов как противостоящие спекулятивной социологии. Их дебаты «Перераспределение или признание», развернувшиеся в 2003 г., понимаются в контексте значения и задач критической теории, стремящейся реконструировать нормативность повседневной общественной жизни. Традиционная критическая теория, начиная со своего появления в 1930-х годах, постоянно фокусируется на феномене социального доминирования. Ее целью является оценка заданного общественного порядка путем объяснения «зазора» между его нормативным потенциалом и недостаточной актуализацией при современном состоянии развития, а одним из основополагающих моментов - обоснование «исторически эффективной рациональности» (003, с. 29). Данные концепции Ивко-вич характеризует как «несправедливые» или «патологические» социальные феномены, не дающие реализоваться потенциалу существующего общественного порядка. Автор фокусируется на взглядах наиболее влиятельных представителей так называемого «третьего поколения» этой теории, точнее: немецкого социального философа Акселя Хоннета и американского феминистического политолога Нэнси Фрейзер. Это течение появилось в конце 1980-х в результате критики влиятельной концепции Юргена Хабермаса и ее развития с целью преодолеть наследие «эпистемологического авторитаризма» - тенденции сохранить нормативные основы критики социальной реальности без учета перспектив «рядовых» общественных акторов, либо с их учетом, но в весьма незначительной степени (003, с. 30).

В разделе «Критическая теория и вызов постметафизическому мышлению» (003, с. 31-33) акцентируется связь эпистемологического авторитаризма с «постметафизическим мышлением» ради освобождения от «эссенциалистских спекуляций о человеческой природе». Критическими социологами отвергаются попытки реконструкции «трансисторических» фактов социальной реальности, предпринимающиеся, в том числе, исторической телеологией или «трансценденталистами» в понимании причинности явлений и суждений о них (Ю. Хабермас, Р. Рорти). Проблема постметафизического мышления тесно связана с дебатами «номиналистов» и «реалистов» в социальной эпистемологии. По словам автора, создается впечатление, что «метафизическое» обоснование критики у эссен-циалистов требует строго реалистического фундамента, между тем

как постметафизическое совместимо лишь с номиналистским. Однако требуется точнее определить термин «постметафизическое» (003, с. 31). В современной социальной критике существуют две влиятельные концепции постметафизического мышления: Юргена Хабермаса (слабая) и Ричарда Рорти (сильная). Первая выражена в хабермасовом опыте «лингвистического переворота» в критической теории, точнее - попытке установить нормативные основания в исторически «имманентной» концепции рациональности, извлекаемой из языковой коммуникации или лингвистического взаимодействия, в противовес первому поколению Франкфуртской школы, считавшему рациональность свойством человеческого сознания. Не сосредотачиваясь на философских спекуляциях об универсальных характеристиках человеческой природы, этот мыслитель, по мнению автора, пытался идентифицировать трансперсональные свойства социальной реальности (коммуникативная рациональность или «инструментальный акционизм») и соответствующий универсальный механизм причинности в истории (коммуникативный рационализм или необходимость «системной» логики действия-взаимодействия) и поэтому оставался в рамках «эпистемологи-чески авторитарной» критической традиции (там же).

Сильная концепция Ричарда Рорти включает три основных императива: полная совместимость социальной критики с эпистемологическим номинализмом; полное признание случайности в истории и отказ от любых форм исторической телеологии; нормативное обоснование свободы критики от любых субстанциальных философских спекуляций (относительно человеческой природы, онтологии социального или любых «трансконтекстуальных» характеристик общественной реальности в целом). С его точки зрения, обоснования Хабермаса - пример метафизического мышления. Лишь преодолев его, можно превзойти остатки эпистемологического авторитаризма (003, с. 32).

Третье поколение критической теории, представленное С. Бенхабиб, М. Куком (Cooke), Р. Форстом (Forst), А. Арато, склонно отказываться от социологических обоснований в пользу чисто политических. Автор видит причину их недовольства современной социальной теорией как эпистемологически авторитарной в преобладании позитивистской ориентации. Специфика подходов Фрейзер (доктрина социальной доминации) и Хоннета (концепция

«общественного признания») состоит в попытке охватить вопросы общей социальной теории и обосновать методологию критики с позиций рядовых общественных акторов (003, с. 32-33).

В главе «Дебаты Фрейзер-Хоннет: критическая теория между деонтологическим дуализмом и социально-психологическим монизмом» для лучшего понимания дискуссии (отдельно опубликованной под названием «Перераспределение или признание? Политико-философский диспут»), обозреваются фундаментальные позиции участников диалога (003, с. 34-39).

Социально-онтологическим средоточием теории Хоннета является признание «акционно-теоретической» и «конфликтно-теоретической» репрезентации того факта, что воспроизводство и сохранение общественного порядка осуществляется через взаимодействие ассиметричных социальных групп, создающихся путем коллективного выражения нормативного опыта социальной реальности общественных акторов. Строя свою социально-теоретическую перспективу, этот философ основывается на концепции «борьбы за признание» раннего Гегеля (003, с. 34). Хоннет представляет историю «концептуализированных социальных перемен» как постоянного нетелеологического процесса морального роста, достигаемого борьбой социальных акторов за признание, т.е. нравственное и культурное уважение. По его словам, «именно личные требования... признания собственной индивидуальности, с самого начала встраивающиеся в общественную жизнь как нравственное давление, превосходят уровень институционализированного социального прогресса... и, таким образом, негативными путями повторяющихся стадий конфликтов ведут к состоянию коммуникативной жизненной свободы» (003, с. 34-35). По Хоннету в отличие от Хабермаса, социальные акторы не просто интерпретируют высказывания как истинные или ложные, верные или ошибочные, искренние или неискренние. Они нормативным образом испытывают на себе символические акции окружающих, что задействует их познавательные способности, эмоциональный аппарат и соматические реакции (003, с. 35). Социальные акторы требуют от партнеров признания. Оно определяется как реакция, рациональный ответ людей, оценивающих качества, которые они привыкли ощущать в других личностях до такой степени, что внедрили их в природу собственного мировосприятия. В системе Хоннета три основных

измерения: эмоциональная забота (начало взаимоотношений), законное уважение (взаимное признание партнерами равной ценности своих личностей) и культурная оценка (признание ценности индивидуальных способностей друг друга, способных послужить на пользу общества). Ожидания признания (любви, уважения и высокой оценки) ограничены историческим нормативным порядком взаимодействия - институциональной системой, являющейся временным решением конфликта между социальными группами. Общественный порядок представляется хрупко институционализированным компромиссом - результатом борьбы социальных групп с разными символическими и материальными возможностями. Исторический процесс универсализации законов и расширения законных прав основан на социальных противостояниях. Отношения, требующие повышения оценки личностного статуса, развиваются исключительно благодаря социальным противостояниям, становясь все более эгалитарными (неиерархическими) (там же). По мнению Хоннета, негативный опыт неуважения - основной мотивирующий фактор для групп, борющихся за признание. Ивкович считает эту теорию основанной на социальной онтологии, а стало быть, не соответствующей постметафизическому мышлению.

«Дуалистическая» критическая теория Нэнси Фрейзер (003, с. 36-39) в отличие от концепции Хоннета не привязывает нормативную критику к социальной онтологии и теории субъекта. Для Фрейзер главной задачей в концептуализации справедливости и социальной доминации является отказ от теоретического редукционизма, к которому, по ее убеждению, склоняется оппонент. Она сосредотачивается на проблемах социально-экономической и социокультурной несправедливости и способов их недопущения. Об этом говорится в труде «Интерпретируемая истина: Размышления о постметафизическом состоянии» (003, с. 37). Идея «многочисленных пересекающихся осей субординации» центральная в плюралистическом подходе Фрейзер к доминации: большинство общественных акторов обладают привилегиями на определенных осях и доминируют на других. По ее теории несправедливость как феномен определяется и в социально-экономическом, и в культурном измерении; «лекарствами» для их преодоления являются материальное перераспределение и культурное признание, а задача социологического исследования - выявить, какие акторы нуждаются

в лекарстве в той или иной конкретной ситуации. Ивкович считает, что данная концепция относится не к философской, а, скорее, к фольклорной парадигме справедливости, которая представляет нормативные дискурсы, распространенные в демократических обществах.

В разделе «Нормативные основания критики: Между нравственным опытом актеров и фольклорной парадигмой справедливости» (003, с. 39-45) отмечается согласие Фрейзер и Хоннета по вопросам о необходимости базирования социальной критики на «эмпирически эффективной нормативности»: требовании признания во втором случае и «фольклорных парадигм справедливости» в первом. Но американская мыслительница отстаивает деонтологиче-скую реконструкцию как единственный легитимный базис, а немецкий исследователь защищает фундаментальную интуицию, характерную для теории «самостоятельного формирования» личности. В методологическом плане Фрейзер представляет дуализм, а Хон-нет - монизм. В политическом - первая защищает двойственный подход к критике современного капиталистического общества: распределение материальных ресурсов, основанное на политэкономии, и статус субординации, базирующийся на иерархических культурных схемах оценки. Второй считает, что социальная и политическая деятельность должна направляться на расширение «горизонтов интерпретации» институциализированных схем взаимного признания субъектов (003, с. 40-41). М. Кук видит в этих взглядах выражение идеи социального равенства. Фрейзер называет спекулятивную нравственно-психологическую концепцию Хоннета «секретаризмом» и критикует ее как редукционистскую, сводящую политическую социологию к нравственной философии (003, с. 41). Ее оппонент полагает: попытка основать критику на нормативных заявлениях социальных движений пренебрегает тем фактом, что эти требования являются лишь «вершиной айсберга» (003, с. 43).

В заключительном разделе Ивкович рассматривает противоречия теории Фрейзер и приходит к заключению, что американская мыслительница недооценивает концепцию социальной несправедливости (и доминирования) своего немецкого собеседника, хотя его теория и не отражает культурной идентичности общественных акторов (003, с. 47). По словам М. Кука, «заявления о ценности» кри-

тической теории не следует интерпретировать как «эмпирически верифицируемые научные факты» (003, с. 49).

В статье А. Бирешев «Возможности критики доминирования в теории Люка Болтански» (001, с. 51-76) анализируются проблемы книги «О критике» этого социального философа (названного родоначальником нового французского прагматизма и конкурентом П. Бурдье): роль «места испытания» в критических для социальных акторов обстоятельствах, проблема взаимоотношения различных социальных институтов, а также роль коллектива в восприятии и развитии критики. Данный труд направлен против распространения холизма и детерминизма в социологии (001, с. 51). В фокусе исследований - критические способности личности, ощущение справедливости и сравнительные значения последнего в различных ситуациях. Критика относится исключительно к справедливому или несправедливому характеру ситуации, в которой находятся люди. Они в жизненных ситуациях сопротивляются осуществлению отношений власти, замаскированных под справедливые. В модели деятельности помимо разрешения конфликтной ситуации путем согласия предусматривается альтернативный сценарий, так существуют и режим agape (здесь - братской любви, милосердия), и режим насилия (001, с. 52).

Общественные изменения рассматриваются с позиций легитимного порядка величин, который должен лежать в основе распределения между людьми символических и материальных средств (001, с. 53). Болтански имеет в виду индивидов, «не оправдывающих ожиданий», не отвечающих занимаемым ими позициям, и индивидов, подтверждающих свой статус. Именно вторые должны получить награду при перераспределении средств. Существуют также «привходящие обстоятельства», являющиеся источником «экстренного бурления» (изменения ситуации). В мире, где их нет, средства распределяются на длительный срок.

Мыслитель не считает, что внесение принципов одного мира в другой всегда плохо и ведет к нежелательному сценарию. Испытание - это и путь разрешения споров, и возможность подтверждения собственной важности (001, с. 56). Рассуждая о доминировании одной стороны конфликта над другой, Болтански отмечает, что оно имеет место в том случае, когда невозможен договор между представителями сообщества на основе культурных ценностей.

Виды тестирований делятся на испытание истиной, испытание действительностью и экзистенциальное испытание. Причем второе и третье связаны с критикой, а первое проводят институты или их специализированные органы - речь идет о рутинной проверке или подтверждении институциональной эффективности в поддержании порядка. Второе также связано с «величиной» индивидов и их способностью оправдаться и может указывать на недостатки процедуры тестирования или конфликт тестов (001, с. 58). Экзистенциальное испытание в отличие от двух первых основывается на личном опыте акторов. Критика причинила им несправедливость, поэтому требуется новая, более справедливая оценка положения вещей. В этом видится путь к радикальной смене порядка, маловероятной без вмешательства тех, кто может оценить ситуацию с метакритической позиции. К ним относятся социологи, а также деятели искусства, способные в символической форме доказать несправедливость порядка и показать ее другим (001, с. 59).

В главе «Институты, критика и герменевтическая противоречивость» (001, с. 60-63) осмысливаются попытки Болтански создать фундамент социологических исследований эмансипации. Французский мыслитель видит основной источник насилия в социальных институтах, но это справедливо лишь при их неспособности приспосабливаться к динамике мира. Причина в расхождении между семантикой (институциональным определением реальности) и прагматикой (деятельностью акторов в различном контексте, из которой следует различная интерпретация реальности отдельными личностями и институциональное насилие) (001, с. 60). Наибольшая опасность для современной критики заключается в преобладании принципа правления посредством перемен, составляющего сущность комплексного доминирования. Логика постоянных перемен подразумевает создание правящими элитами условий признания необходимости и незаменимости их руководства (001, с. 61). Однако лучшие результаты дает стратегия манипулирования правовыми актами, обеспечивающая разнообразие маневров - от расширения полномочий до гибкого толкования при необходимости. Эти проблемы были обозначены в совместном труде Болтански и Бурдье «Производство доминантной идеологии: Результаты исследования в области социологии» 1976 г. В 2008-2009 гг. в работах «Сделать реальность неприемлемой» и «О критике» внимание Бол-

тански было перенесено на институты, способы ведения домашнего хозяйства и тестирования индивидов, не только произвольно переструктурируя и переконструируя реальность, но и пытаясь изменить мир. Новые доминанты зависят от экспертов, которым требуется использовать все свои знания и авторитет для обретения «ауры легитимности». В таких случаях критика выражается как контрэкспертиза, сталкиваясь с опасностью удалиться от мира и обычных людей. Современная критика разрывается между множеством возможных стратегий, она нерешительна и зачастую парализована множественными дилеммами, в чем видится одно из негативных последствий комплексного доминирования (001, с. 62). Требуется иная форма общественного порядка и принципы равенства, чтобы страдающие от доминирования могли сблизиться и увеличить свою силу, вступив в коллектив.

Об индивидах, их способностях, критическом отношении к миру и о коллективах говорится в главе «Расширение критики и ее связь с действительностью: От класса к чему-то неопределенному» (001, с. 63-72). В труде «О денонсации», позже опубликованном под названием «Общественная денонсация», утверждается, что аферы должны трактоваться социологами как «производный результат деятельности акторов», но нужно одновременно рассматривать их коллективные особенности, так как речь идет о связи «отдельных случаев» и общественного интереса, индивидуального и коллективного. В такой ситуации от действий четырех основных акторов: обвинителя, жертвы, обвиняемого и судьи, - зависит диаграмма их взаимоотношений и близости (оси неформальное - формальное, близкое - чужеродное), а из их позиций определяется извлекаемая польза (индивидуальное - коллективное) (001, с. 64). Возможна также комбинация двух последних стратегий. Отдельный случай представляет собой денонсация индивида, вызванная его принадлежностью к некоему коллективу религиозной, сексуальной или политической ориентации, национальностью (принадлежностью к определенному этносу): расой и т.д. В несправедливой конфликтной ситуации актеры зачастую прибегают к поступкам, связанным с обобщением и «десингуляризацией», которые диктует общественный интерес. При определенных обстоятельствах каждый из них рассматривается как относящийся к некой категории и как тот, кого можно заменить другим, а успешность

зависит от атрибутов принадлежности к группе (дипломов, званий, равных прав), запрещающих «удаления». Это связано, с одной стороны, с полезностью акторов, а с другой - с принятием общих нормативных стандартов некоего коллектива и распоряжением его ресурсами (001, с. 65), и требует коллективного труда, использования особых общественных техник и создания специфичных институтов. Болтански считает, что профсоюзы не рассматривают отдельно положение женщин на производстве, так как феминистическое движение не выработало языка, способного указать на несправедливость. Сближение с группой подразумевает некие доказательства, но возможны и компромиссы. Социализация связана с принуждением и ограничениями, вносимыми жизнью в общество, и трудно восстать против них или просто выступить за правду.

Использование общественных ресурсов должно определяться социологией и быть оправданным (001, с. 68). В современном критическом обществе - западных демократиях - участникам отрегулированной общественной жизни приходится постоянно использовать свои критические ресурсы и способности, так как речь идет о борьбе с несправедливостью. О переформатировании подвергающихся критике можно говорить, лишь исходя из их востребованности, как и оценки их нравственной легитимности другими людьми, решающих, поддержать их или игнорировать.

Сводя формы доминирования к отношениям классов, Бол-тански говорит и о классовой структуре. Его определение класса сводится к двум основным положениям: отношению к правилам (соблюдению или расценке как необязательным) и способности контролировать собственную жизнь и общую ситуацию. Правящий класс располагает самыми широкими средствами, в том числе контроля над остальными (001, с. 69-70).

Исследователь убежден, что его теория доминирования -значительный вклад в освещение позиции «маленького человека», безымянного в истории и ограниченного «практическим существованием». Но именно этот класс, подвергающийся доминированию, социолог считает критическим ядром и главной эмансипаторской силой общества. Его он рассматривает с перспективы «радикальной перемены политического отношения к герменевтическому противоречию» общественной критики и институтов и интенсификации отношений между ними. Перед критикой стоит задача: раз-

работать и детализировать новые облики этих отношений (001, с. 70). Впоследствии, отказавшись от классовой теории, Болтански разработал концепцию кадров, сложившихся во Франции в 19301960-е годы и «вписавших» свое существование в объективную реальность путем выстраивания и стабилизации групповой идентичности. Их успешность зависит от выступлений участников данной социопрофессиональной группировки, независимо от рангов, признающих объективное существование кадров, но часто не сознающих себя в данной категории. Для недовольных выходом из сложившегося положения является сплочение вокруг его незаурядных личностей (001, с. 72).

В выводах (001, с. 73-75) подчеркивается вклад Болтански в теорию доминирования, понимания его механизмов и структурных предпосылок. Для Болтански нет ничего естественнее критики институтов, так как жизнь без нее так же немыслима, как и жизнь без институтов. Однако ключевой вопрос, могут ли осуществляющие критику институтов акторы добиться доминирующих позиций, остается без ответа.

Занимаясь вопросами расширения критики и привязанности к коллективу, французский мыслитель указывает путь общественного развития, альтернативный предлагаемому современной наукой. Он предусматривает объединение оказавшихся в несправедливой ситуации с себе подобными. В его взглядах доминирует необходимость связи человека с коллективом.

Статья преподавательницы факультета политических наук Университета в Белграде, Биляны Джорджевич, «Проблемы нормативной силы и критика полемического представительства: К возможности комплементарности полемической и представительской демократии» (002, с. 77-105) на основании взглядов ведущих западных политологов и философов политики рассматриваются два данных вида демократии, их особенности, взаимовлияние и взаимопроникновение. Теоретики полемической демократии Уильям Конноли (W. Connolly). Шантал Муф (Ch. Mouffe), Бони Хоуниг (B. Honig) и Джеймс Талли (J. Tully) при значительных различиях, являются сторонниками радикализации и демократизации либерального общества. Их объединяет признание центральной роли «неизбежности» в конфликте, а также «трагичности» политики и политической жизни (002, с. 77). Они выдвигают отличную от тра-

диционной концепцию гражданства, критикуя «обеспеченного» («зажиточного») и обладающего широкими правами либерального гражданина представительской демократии, плохо приспособленного к преодолению различных форм доминирования, что особенно важно при чрезвычайных ситуациях (002, с. 77-78).

Эд Вингенбах (Wingenbach) из Университета Редлэнз (Калифорния) видит предпосылки к объединению теорий представительской и полемической демократий, считая, что таким образом оправдываются цели политики, а также объясняются такие важнейшие понятия, как свобода, эмансипация и автономия личности.

В отличие от него Б. Джорджевич находит сходство и взаимодополняемость данных теорий в оправдании демократии как решения проблемы гражданского бессилия и исключения граждан из политики. Она выделяет сторонников представительской демократии, которые, как и теоретики полемической, считают современную демократию лишенной основания. По ее мнению, интеграция данных концепций способна возродить тему представительской демократии в политической теории и философии, предоставив гражданам практики оспаривания (002, с. 78).

В первой части статьи (002, с. 79-88) разъясняются ошибки Вингельбаха, утверждающего «драматическое различие» двух демократий (002, с. 81), и путем альтернативных интерпретаций показывается, насколько они взаимодополняемы. Актуальность идей защитников полемической демократии объясняется оживлением интереса к понятию политического мышления, так как утверждается, что ныне наступило постполитическое состояние и принятие конфликта как основного способа решения проблем может вернуться бумерангом в форме экстремизма или фундаментализма. В теоретическом смысле эта доктрина, отвергающая сведение политической теории к нравственной и предлагающая поиск совершенствования современной постдемократической ситуации (К. Кра-уч), позволяет понять концептуальные потребности, диктуемые историческими обстоятельствами (002, с. 80). Вингенбах считает, что современные концепции уступают учениям прошлого точно так же, как постфундаменталисты уступают фундаменталистам. В определении политического фундаменталисты опираются на человеческую природу, уподобляя ей институты, ценности и культу-

ру. Для постфундаменталистов фундамент - коллективная конструкция, то есть общественное благо.

Дискуссионность этой второй позиции, по мнению Винген-баха, очевидна, так как легче основываться на общих понятиях. Джорджевич утверждает, что постфундаменталистская теория не обязательно должна быть демократической, и предлагает в целях ее понимания использовать не только термин agona (здесь - полемика), но и isonomia (равенство гражданских прав перед законом) (002, с. 83). Одна из слабостей полемистов заключается в сужении понятия политического или проблеме исключения из политики, хотя политическая борьба является одной из доминантных тем этого течения.

Ж.Ф. Деранти и Э. Рено считают, что полемическую демократию следует воспринимать как борьбу за равноправие и определять как попытку реализации равенства посредством трансформации институтов и контроля за соблюдением законности (002, с. 84). По их мнению, понятия равноправия и свободы надо воспринимать не как статические, а как аболиционистские. Предшественником данной теории является Х. Арендт (002, с. 85). Б. Джорджевич утверждает ценность характерных для полемической демократии оспаривания несправедливости и борьбы за аболиционистское равноправие граждан, - чего нет среди аргументов Вингенбаха (002, с. 86-88).

Во второй части (002, с. 88-95) показана ограниченность трактовки данным философом ценности представительства, сведенной к оправданию его институциональной необходимости в качестве альтернативы полемической демократии. Ценность представительской демократии, по мнению автора, поддерживается многими аргументами. Для теоретиков представительства особенно важны два момента: область и объем представительства. Они стремятся обогатить формы политической деятельности путем дискуссий, взаимодействия, коллективного принятия решений и коллективного управления (002, с. 89). Одна из главных их целей - стимулировать самообразование граждан и их участие в политике, которая должна перестать быть исключительно поприщем «политических аристократов». К. Пейтмэн (C. Pateman) утверждает необходимость для индивида учитывать общественный интерес и расширять собственные горизонты (002, с. 90-91). Только подобное саморазвитие ве-

дет к непростому принятию концепции блага и обеспечению - путем полемики - контроля над собственной жизнью (002, с. 91). Ни сторонникам представительства, ни приверженцам полемики не нужны пассивные граждане (002, с. 92).

Согласно Джорджевич, необходимость комплементарности двух демократий лучше всего представлена в теории политолога, философа политики и советника американского президента Билла Клинтона, Бенджамина Барбера. Сильную демократию по его концепции характеризуют революционный дух спонтанности, креативность (творческий характер) и способность изменяться в духе времени - речь идет не о революции как основе нового общественного порядка, а именно о революционном духе как долговременной характеристике общества. Подобную роль у сторонников полемической демократии играет агон (002, с. 95).

В третьей части (002, с. 95-101) предпринимаются попытки смягчить приговор нормативной слабости критики сторонников полемического представительства. По Барберу, институционализа-ция полемического представительства ведет к повышению качества демократии и демократического политического дискурса, усилению демократических практик (002, с. 95-96). Без широкого доступа настроенного на полемику представительства в демократические институты вероятно исключение недовольных из политической жизни, что может привести к политическому антагонизму и экстремизму (002, с. 95).

Критике полемического представительства посвящена опубликованная в журнале «Политическая теория» дискуссия Рейнера Форста, автора концепции обоснования политики на базе общественных практик, со специалистом по глобальной проблематике свободы, общества и гражданина, профессором социальных наук канадского Викторианского университета Джеймсом Талли. Она показывает еще одну нормативную слабость сторонников полемической теории - критику доминирования (002, с. 98). Форст настаивает, что критика постфундаменталистами расизма, тирании, эксплуатации обладает нормативной слабостью, утверждая, что демократия должна быть рефлексивной и предоставлять собственные правила и процедуры, а Талли устанавливает отсутствие строго определенных границ между подобным пересмотром норм и критикой. По Форсту, сила критики происходит из общих принци-

пов, связанных с конкретными требованиями, когда дело доходит до очевидной несправедливости (002, с. 98-99). Талли говорит о том, что критика не основана на неоспоримых нормах высшего порядка и этим отлична от идеологии. Свою позицию он называет мультифундаменталистической, рассуждая о возможности трансформации отношений, но лишь тех, которые не имеют необходимого и универсального характера (002, с. 99).

В заключении (002, с. 101-102) указываются слабости теории защитников полемической демократии. В частности М. Уоррен (Warren) видит их в невозможности создания атмосферы доверия, солидарности и сотрудничества, собственно отличающими народовластие (002, с. 101). Принятие существующих норм представительства и требование новых - возможность для рядовых граждан стать политическими акторами. Признание невозможности отличить справедливые требования от несправедливых в теории комплементарной демократии отнюдь не означает ее капитуляцию. Понимание риска и принятие ответственности за свои решения вполне согласуются с постулатами полемической теории: от преображения окружающих примером личной этики до коллективного развития качества критики и демократического дискурса (002, с. 102).

И.М. Цибизова

2016.04.006. БОГДАНОВА Н. КУЛЬТУРА ЖИТТСТВОРЧОСТ1 ОСОБИСТОСТ1: Ф1ЛОСОФСЬКО-СВ1ТОГЛЯДНИЙ АНАЛ1З: НАУКОВЕ ВИДАННЯ. - Кшв: НПУ iменi МП. Драгоманова, 2011. - 304 с.1

Ключевые слова: философия; мировоззрение; ценности; жизненный мир; жизнетворчество; культура; личность.

Первый раздел монографии посвящен понятию «Философского содержания "жизнетворчества" в современном научном дискурсе» (с. 9-42). Социокультурная среда является для человека полем самореализации, которое воздействует из сферы

1 Редакция РЖ помещает этот текст двух украинских (из Славянска) и одного российского авторов, в том числе, как свидетельство возможности успешного сотрудничества ученых стран, между которыми существуют непростые политические отношения. Наука - за мир между народами!

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.