CC BY
36
мифопоэтика, устремленная к переосмыслению мироустроитель-ных тайн мифа и приближенная к нам человеческим теплом «автобиографизма» (с. 174). Поэтическое творчество Бродского «укрепляет человеческие души тем, что, глубоко трагическое по существу, оно противостоит опасной тенденции современной культуры - безнадежному пантрагизму, преодолевая его лейтмотивом благодарения, благодарности за посланный человеку дар жизни, любви и творчества» (с. 174).
Т.Г. Петрова
Зарубежная литература
2015.04.031. ДЖОНСОН М. РАНЕНЫЙ ЯЗЫК: ПАУЛЬ ЦЕЛАН И НЕМЕЦКАЯ ПОЭЗИЯ ПОСЛЕ ХОЛОКОСТА. JOHNSON M. Wounded language: Paul Celan and German poetry after the Holocaust // Columbia journal of literary criticism. - N.Y.: Columbia univ. press, 2013. - Vol. 11. - P. 71-82.
Ключевые слова: Пауль Целан; Теодор Адорно; «рана языка»; немецкая поэзия ХХв.; Холокост.
М. Джонсон (Колумбийский университет, Нью-Йорк) начинает свою статью словами Теодора Адорно о том, что «писать стихи после Освенцима - это варварство». «Раненый язык» поэзии Пауля Целана, как его определяет Ж. Деррида, воплощает в себе надлом, возникший в немецком языке вследствие преступлений Холокоста. Негативная формула Адорно до сих пор широко применяется к оценке творчества послевоенных поэтов Германии, в том числе Целана.
Пауль Целан родился в 1920 г. в Черновцах, Буковина (тогда Румыния) в семье немецких евреев. Его родители были депортированы во время Холокоста и уничтожены в концентрационных лагерях, мальчика спрятали в доме друзей. Во взрослом возрасте Целан жил в Париже, преподавал в Высшей школе «Эколь нормаль». В 1970 г. покончил жизнь самоубийством. Писал стихи по-немецки -на языке, который сам же называл «вестником смерти», родном и для его матери, и для ее убийц.
Дух его поэтического творчества в целом хорошо передается стихотворением «Тому, кто стоял перед дверью» (Einem, der vor der
Tür stand, 1961), в котором предпринята попытка после Холокоста соотнести иудаизм с немецкой традицией средствами немецкого языка.
Трагедия, современником которой стал поэт, считает М. Джонсон, оказала определяющее влияние на его творчество. Случившееся невозможно описать словами, и это поставило вопрос о бессилии языка и значительно усложнило творческую задачу поэта. Поэзия Пауля Целана с самого начала была обречена на неудачу -неприятие современниками.
К тому же, находясь у власти, национал-социалисты и в самом деле существенно изменили язык - придав новое, политизированное значение привычным словам, очистив язык от иностранных заимствований. Осознавая, что на его долю выпало унаследовать «раненый язык», Пауль Целан в названном стихотворении задается вопросом: можно ли представлять «раненую» реальность «раненым» языком, который заведомо для этого не подходит? При этом он апеллирует к будущему - к новой, возможно, менее жестокой реальности.
Изначально поэт дал своему стихотворению французское заглавие, но потом сделал выбор в пользу немецкого, тем самым подчеркнув связь с немецкой традицией: в первую очередь, с Францем Кафкой, чье творчество было для него особенно важным. Целан восхищался письмами Кафки к его возлюбленной и переводчику Милене Есенской, убитой в концентрационном лагере Ра-венсбрюк в 1944 г. Занимало его и сходство биографий: как и сам Целан, Кафка родился и вырос в немецкоязычной еврейской среде в Восточной Европе. При этом обоих писателей разделяет пропасть -между эпохами «до Холокоста» и «после»: Кафка умер в 1924 г., задолго до распространения национал-социализма, а Целан пережил Вторую мировую войну.
Несмотря на это Целан осознанно продолжает кафкианскую германо-иудейскую традицию, почти разрушенную Холокостом. На это указывают, в частности, многочисленные отсылки к притче Кафки «Перед законом» (Vor dem Gestez, 1915). На нее указывает первая же строка стихотворения «Тому, кто стоял перед дверью»: «Перед законом стоит привратник» (Vor dem Gestez steht ein Türhüter). В притче Кафки стражник стоит перед дверью, когда появляется неизвестный - безымянная фигура, - и умоляет пропус-
тить его к «Закону». У Целана говорящий человек также не имеет имени (возможна интерпретация, что подразумевается сам поэт), его происхождение неизвестно, а дверь закрывает проход к чему-то таинственному. Это отнюдь не означает, подчеркивает М. Джонсон, что стихотворение Целана следует воспринимать исключительно в контексте кафкианской притчи. Ясно однако, что Целан видит в ней нить, связывающую его с германо-иудейским прошлым, которую он хочет восстановить и продлить.
В поэзии Пауля Целана и персонажи, и время, и речь скорее дезориентируют читателя, чем помогают найти точки опоры. О личности говорящего не известно ничего, как и о тех пространствах, которые находятся перед дверью и за ней. Время разорвано, что подчеркнуто «рубленым синтаксисом». Эффект создается с помощью знаков препинания - двоеточия, точки и тире. Целан использует их совершенно свободно, фокусируя внимание читателя на том, как работает язык, некогда представлявший собой основу коммуникации, теперь же говорящему не знакомый. Средствами немецкого языка Целан как будто демонстрирует раны прошлого, обнажая их.
При этом он расставляет свои знаки, оставляя надежду на будущее. Для первой строфы характерны рубленый синтаксис, рваный стиль. Появление говорящего приводит к изменению времени и появлению прямой речи. Говорящий настаивает на том, что раны языка аналогичны обрезанию - ритуалу, который знаменует появление в иудейском обществе нового мужчины. В тексте наступает поворотный момент: язык остается раненым, но автор предпринимает попытку исцелить его, вновь соединив с иудейской традицией.
Говоря об исцелении языка, поэт использует слово «спасение» (heil) - слово из нацистского приветствия. У Целана оно употреблено именно в значении «спасение» (salvation): поэт как бы пытается трансформировать его смысл, делая шаг в сторону будущего. Однако, считает М. Джонсон, это слово отныне всегда будет ассоциироваться также и с тем значением, которое придали ему нацисты - имея ввиду свое собственное спасение, подразумевающее невозможность спастись для иудеев Европы.
По мнению М. Джонсона, Пауль Целан взламывает закрытую систему языка, построенную национал-социализмом. Сила его поэтического творчества способна если не стереть глубокий след, ос-
тавленный нацистами в языке, то хотя бы уменьшить его глубину и, соответственно, значимость - путем нанесения языку других, своих собственных ран - исключительно с целью исцеления.
Двойственность стихотворения Пауля Целана - исполненного одновременно отчаяния и надежды, - наиболее отчетливо проступает в самом конце текста, отмеченном эффектом эллипсиса. Текст словно обрублен, мольбы поэта оставлены без ответа. То же самое происходит и в притче Кафки, где человек годами напрасно умолял впустить его, однако в конце концов ослеп, и все для него отныне погружено во тьму.
Отношение Целана к немецкому языку остается болезненным, но он не теряет надежды на возрождение этого языка в будущем. Когда поэт пишет стихи, он всегда задается вопросом: «Хорошо ли звучит?», и ответ должен быть утвердительным - от этого условия зависит жизнь поэта, считает поэтесса Анна Карсон. Если говорить о Целане, то он не только требует от написанного хорошего звучания, но и стремится возвратить утраченную гармонию также и немецкому языку в целом.
А.Д. Платонова
2015.04.032. ХЕРВИГ М. ТУШИТЕЛИ ФУГАСОВ.
HERWIG M. Die Flakhelfer. - München: Deutsche Verlag Anstalt,
2013. - 320 S.
Ключевые слова: немецкая литература ХХ в.; история Третьего рейха; поколение «тушителей фугасов»; Гюнтер Грасс; Мартин Вальзер.
Немецкий исследователь Мальте Хервиг изучает как социально-психологический и культурный феномен поколение немцев, родившихся в 1926-1928 гг., - на примере выдающихся представителей, среди которых, в частности, много известных писателей: это и лауреат Нобелевской премии по литературе (1999) Гюнтер Грасс, и знаменитые Зигфрид Ленц, Мартин Вальзер, Дитер Веллерсхоф и многие другие.
Под «тушителями фугасов» («die Flakhelfer») в узком смысле принято понимать тех, кто выросли в Третьем рейхе, однако во время Второй мировой войны были еще в том возрасте, что едва ли успели принять в ней участие непосредственно, зато привлекались
