CC BY
102
CURRICULUM: СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА
2015.04.015. ПАРСОНС Т. ПРОФЕССИИ И СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА. (Перевод с англ.)
PARSONS T. The professions and social structure // Parsons T. Essays in sociological theory. - Glencoe (IL): Free press, 1954. - P. 34-49.
От переводчика. Эта статья, написанная в 1939 г., давно стала классикой в социологии занятий и профессий. Это один из первых текстов Толкотта Парсонса на эту тему, но в нем содержатся ключевые элементы того подхода к изучению занятий и профессий, который ныне связывается с его именем. Перевод публикуется впервые.
В переводе использована одна терминологическая новация, требующая специального пояснения. Прилагательное «occupatio-nal» всегда переводили на русский как «профессиональный». Однако в свете различения «занятий» (occupations) и «профессий» (professions), давно утвердившегося в западной социологии, такой перевод не просто неудачен, но и в прямом смысле вводит в заблуждение. Поскольку для передачи словосочетаний, содержащих это прилагательное, почти всегда отсутствует возможность его перевода в форме существительного без искажения смысла, решено использовать для его передачи слово «занятийный».
Сравнительное изучение социальных структур важнейших цивилизаций показывает, что профессии в нашем обществе занимают важное место, при любой сопоставимой степени развития исторически уникальное. Наверное, самую близкую параллель мы находим в обществе Римской империи, где явно было очень высокоразвито право как профессия. Но даже и там профессии имели гораздо меньший масштаб, чем в современном западном мире. Вероятно, в Риме мы не найдем ни одного случая профессии более
высокоразвитой, чем в нашем обществе, и вряд ли там был хоть сколько-нибудь близкий в количественном отношении аналог современной инженерии, медицины или педагогики, хотя все они были там весьма развиты.
Представляется очевидным, что многие из важнейших черт нашего общества зависят в значительной степени от ровного функционирования профессий. Как занятия наукой и просвещением, так и их применение происходят преимущественно в профессиональном контексте. Их результаты настолько плотно вплетены в ткань современного общества, что трудно даже представить, как оно могло бы избежать базовых структурных изменений, если бы они были всерьез ослаблены.
Развитие и применение науки и просвещения обычно мыслятся как социально непроблематичный процесс. Считается, что некоего смутного «любопытства» и, сверх того, простого обладания требуемым знанием здесь достаточно. Об этом свидетельствует то, с каким негодованием и изумлением технологически мыслящие люди ссылаются иногда на то, что актуальное техническое исполнение намного ниже теоретических возможностей 100%-ной эффективности. Лишь при широком сравнительном исследовании становится ясно, что даже для умеренной степени развития или применения науки требуется целый комплекс социальных условий, о котором «технари» редко задумываются и который они склонны принимать как данность, как нечто само собой разумеющееся. Изучение институциональной рамки, в которой осуществляются профессиональные деятельности, должно существенно помочь нам в понимании природы и функций некоторых из этих социальных «констант».
Но профессии - не единственные типичные, или отличительные черты современной западной цивилизации. И если бы спросили, какие черты более всего ее отличают, то лишь относительно немногие социальные ученые или историки вообще упомянули бы профессии. Вероятно, большинство, не колеблясь назвали бы как наиболее значимую особенность современный экономический порядок, «капитализм», «свободное предпринимательство», «деловую экономику» или что-то еще, обозначающее то же самое. Наверное, единственным существенным исключением из этого было бы относительно заметное внимание, уделяемое науке и техноло-
гии, но даже они мыслились бы в основном не в связи с профессиональной структурой, а, скорее, как служанки экономических интересов.
При характеристике этого общества не только имеется склонность к эмпирическому сосредоточению на деловом мире, но и делается это обычно в терминах, преуменьшающих значимость профессий. Главным лейтмотивом современной экономической системы почти повсеместно считается высокая степень свободы, предоставляемая преследованию корыстного интереса. Две самые расхожие формулы - «стяжательское общество» и «система извлечения прибыли». В отличие от бизнеса профессии в этой интерпретации отмечены «бескорыстием». Профессионал мыслится не как вовлеченный в погоню за личной выгодой, а как выполняющий услуги для своих пациентов или клиентов или ради безличных ценностей, таких как развитие науки. Так что профессии в этом контексте предстают нетипичными, а для кого-то и вовсе пережитком средневековых гильдий. Некоторые полагают, что эти сферы все больше коммерциализируются и как отличительные структуры, скорее всего, исчезнут.
Есть разные причины считать, что этот способ рассмотрения «сути» современного общества привносит серьезные искажения в социологическую интерпретацию ситуации. То, что профессии достигли уникально высокого уровня развития в том самом обществе, для которого характерна деловая экономика, наводит на мысль, что контраст между бизнесом и профессиями, возникший главным образом из проблемы корыстного интереса, - это еще не все. Возможно, есть элементы, общие для обеих областей и даже для всей нашей занятийной системы, которые по крайней мере так же важны для их функционирования, как корыстный интерес для бизнеса, а бескорыстность - для профессий. На это указывает конкретное взаимопроникновение этих двух областей; примером служит роль инженеров и юристов в управлении деловыми предприятиями. Изучение профессий, снимая элемент корыстного интереса в обычном смысле, по-видимому, дает предпочтительный подход к анализу некоторых таких общих элементов. Эта статья посвящена трем из них, по всей видимости, особенно важным для современной занятийной структуры в целом, включающей бизнес, профессии и государственное управление ^оуегпшеп1;).
Но прежде чем перейти к их обсуждению, отметим еще один момент. Чаще всего в традиционном мышлении о человеческом действии самым основополагающим из различий в типах человеческой мотивации считалось различие между «эгоистическими» и «альтруистическими» мотивами. С этим была связана склонность отождествлять эту классификацию с конкретными мотивами разных сфер деятельности: бизнесмена представляли эгоистически преследующим свой корыстный интерес невзирая на интересы других, а профессионала - альтруистически служащим интересам других независимо от собственного интереса. Рассматриваемые в этом контексте, профессии не просто кажутся эмпирически чем-то отличным от бизнеса, а две эти области, видимо, иллюстрируют самый радикальный разрыв, какой только можно помыслить в сфере человеческого поведения.
Если можно показать, что различие в отношении корыстного интереса не отрицает очень важных институциональных сходств в иных отношениях, то сама собой напрашивается следующая возможность. Быть может, даже в этом отношении разница не так уж велика, как заставляет нас считать наша преимущественно экономическая и утилитарная ориентация в мышлении. Может быть, это по большей части вообще не различие типичного мотива, а всего лишь разные ситуации, в которых действуют во многом одни и те же общечеловеческие мотивы. Возможно, стяжательство современного бизнеса институциональное, а не мотивационное.
Давайте обратимся вначале к элементам общего институционального паттерна сферы занятий в целом, отложив на время в сторону проблему корыстного интереса. Эмпирическая значимость промышленной технологии сразу привлекает внимание к одному из них. Промышленная технология в современном мире стала в значительной мере «прикладной наукой». Одна из главных характеристик науки - это ее «рациональность» в том смысле, в каком ее противопоставляют «традиционализму». Научное исследование, как и любая другая человеческая деятельность, рассматриваемая в рамках системы координат действия, ориентировано на некоторые нормативные стандарты. Одним из главных стандартов в случае науки является стандарт «объективной истины». Что бы мы ни могли сказать еще в отношении этой методологически сложной концепции, совершенно ясно, что сам факт того, что некое положе-
ние в прошлом считалось истинным, не является доводом ни в пользу, ни против него перед лицом научного форума. Нормы научного исследования, стандарты, по которым решают, обладает ли работа высоким научным качеством, по существу независимы от традиционных суждений.
То, что верно для науки как таковой, верно, в свою очередь, и для ее практических применений. Поскольку суждение о том, что «лучше всего» делать, покоится на научных соображениях, идет ли речь о технологии или медицине, то просто традиционный способ делать так, как делали «отцы», не несет нормативного авторитета. Релевантные вопросы скорее объективны: каковы факты ситуации и какими будут последствия различных альтернативных процедур? Более того, рациональность в этом смысле простирается далеко за границы как чистой, так и прикладной науки в техническом смысле. Бизнесмену, бригадиру и, не в последнюю очередь, вненаучно-му профессионалу (например, юристу) предписывается искать «лучший», наиболее «эффективный» способ выполнения своей функции, а не принимать освященную временем модель. Даже если ограничиваться в таких рациональных соображениях целями, институционально выведенными за рамки обсуждения, такими как финансовое благополучие предприятия или - как в праве - некоторые принятые принципы общего права, то все же в этих пределах традиционализм не будет авторитетным.
Нужно отметить, что рациональность в этом смысле институциональна, является частью нормативного паттерна. Это не способ ориентации, просто «естественный» для людей. Напротив, сравнительное изучение показывает, что нынешняя степень оценивания рациональности как противостоящей традиционализму скорее «неестественна» в том смысле, что является весьма исключительным состоянием. Дело обстоит так, что мы находимся под постоянными незаметными социальными давлениями, побуждающими нас быть рационально критичными, особенно в отношении способов и средств. Едва ли не достаточным показателем этого служит удручающее воздействие, оказываемое на нас такими эпитетами, как «глупый» и «наивный». Важность рациональности в современных профессиях вообще и особенно тех, которые заняты развитием и применением науки, служит акцентированию ее роли в обществе в целом. И это тем более впечатляет, что здесь она отде-
лена от институционализированного ожидания корыстного интереса, типичного для договорного паттерна делового поведения.
Совершенно иначе роль профессий помогает обнаружению в нашем общем занятийном паттерне второго широко присутствующего аспекта. В некотором весьма важном смысле профессионал-практик в нашем обществе осуществляет авторитет. Мы говорим о враче, что он дает «назначения», даже зная, что единственным «наказанием» за неподчинение им является возможный ущерб собственному здоровью пациента. Юрист обычно дает «совет», но если бы клиент сам так же хорошо знал, что делать, то ему не было бы нужды с ним советоваться. Этот профессиональный авторитет имеет особую социологическую структуру. Он не базируется как таковой на общем превосходстве статуса, в отличие от авторитета, который приобретает над любым негром белый южанин, и он не является проявлением более высокой «мудрости» в целом или более высокой нравственности. Скорее, он покоится на превосходящей «технической компетентности» профессионала. Тот часто осуществляет свой авторитет над людьми, реально или предположительно превосходящими его в социальном статусе, интеллектуальных достижениях или в моральном плане. Это возможно, потому что сфера профессионального авторитета ограничивается особой технически определенной областью. Лишь в вопросах, касающихся здоровья, врач, по определению, компетентнее своего пациента-обывателя; только в вещах, касающихся академической специальности, профессор благодаря своему статусу выше своего студента. Профессиональный авторитет, как и другие элементы профессионального паттерна, характеризуется «специфичностью функции». Техническая компетентность, служащая одной из главных определяющих характеристик статуса и роли профессионала, всегда ограничена особой «областью» знания и мастерства. Эта специфичность существенна для профессионального паттерна, как бы ни было трудно в том или ином случае точно очертить эту область. Как и во всех схожих случаях непрерывной изменчивости, здесь можно законно сравнивать далеко отстоящие друг от друга точки. С этой точки зрения ясно, что никто не прибегает к услугам инженера, когда надо справиться с замучившей изжогой, и не обращается к профессору семитских языков за прояснением того, как устроена система родства в каком-нибудь австралийском туземном
племени. Профессионал считается «авторитетом» только в своей особой области.
Функционально специфичная техническая компетентность -лишь один из типов случаев, в которых функциональная специфичность является существенным элементом современных институциональных паттернов. Можно назвать еще два, очень важных, чтобы дать лучшее представление о масштабе этого институционального элемента. Прежде всего, в классическом типе «договорных отношений» права и обязанности специфически ограничены предполагаемыми или явными «условиями договора». Бремя доказательства того, что имеется задолженность, лежит на том, кто требует соблюдения обязательства, тогда как во многих других типах отношений дело обстоит противоположным образом: бремя доказательства того, что задолженности нет, лежит на том, кто уходит от соблюдения обязательства. Так, в обычном случае коммерческой задолженности требование денег со стороны одного из участников сделки будет встречено вопросом: а должен ли я? То, что истец «нуждается» в деньгах, не имеет отношения к делу, как и то, может ли другой позволить себе их заплатить. С другой стороны, если эти двое братья, то всякие договорные соглашения имеют для них как минимум второстепенную значимость; важно здесь, с одной стороны, то, нуждается ли один из них в деньгах и насколько, а с другой стороны, - может ли второй их «предоставить». В последнем случае дело сводится к тому, не входит ли это в конфликт с обязательствами, признанными высшими. В случае коммерции не может быть и речи о других возможных употреблениях этих денег, вопрос лишь в том, почему они должны быть заплачены. В случае же родства сразу встает вопрос о том, почему просьбу нельзя удовлетворить, и единственным удовлетворительным ответом будет ссылка на более высокие обязательства, с которыми это конфликтует. Коммерческие отношения в нашем обществе преимущественно функционально специфичны, отношения родства - функционально диффузны.
Схожим образом если врач задает пациенту вопрос, то релевантной реакцией пациента будет спросить, почему он должен на него отвечать, а легитимирующий ответ со стороны врача будет состоять в том, что ответ необходим для специфической функции, которую врач призван выполнить, например для диагностирования
болезни. Вопросы, которые не могут быть так легитимированы, обычно будут вызывать у пациента негодование как «встревание» в его личные дела. Жена пациента, в свою очередь, в согласии с преобладающими у нас чувствами, будет иметь право на получение от мужа объяснений того, почему на ее вопрос не следует отвечать. Область брачных отношений функционально не специфична, а диффузна.
Функциональная специфичность существенна и для другого ключевого паттерна нашего общества - паттерна административной «должности». В административной или бюрократической иерархии авторитет распределяется и институционализируется в рамках должностей. Благодаря своей должности человек может делать что-то такое, особенно отдание распоряжений другим, что ему вообще не было бы позволено делать в его «частном качестве». Так, финансовый управляющий компании, действуя от имени компании, может иногда подписывать чеки на очень большие денежные суммы, существенно превосходящие его частные ресурсы. Однако авторитет должности в этом смысле строго ограничивается полномочиями конкретной должности, как они определены в данной иерархической структуре. Авторитетом в этом смысле пользуются не благодаря технической компетентности. Финансовый управляющий не обязательно имеет навык подписания чеков, высший по сравнению с навыком многих его подчиненных. Однако этот род авторитета родствен авторитету, основанному на технической компетентности, в том, что он функционально специфичен. Служащего концерна осуждают или наказывают за превышение им своих полномочий примерно так же, как и врача за попытки добиться от пациента чего-то такого, что неоправданно в качестве средства сохранения или улучшения его здоровья. Как и в случае с рациональностью, излишняя сосредоточенность нашей социальной теории на проблеме корыстного интереса способствовала тому, что мы не замечали важность функциональной специфичности - институциональной черты, общей для профессиональной и коммерческой сфер. И опять же, как в случае рациональности, ее нельзя принимать как данность, как нечто «естественное» для человеческого действия вообще. Степень дифференцированности этих специфических сфер авторитета и обязывания от более диффузных типов социальных отношений - таких, как отношения родства и
генерализованной лояльности к «лидерам», - самое необычное в человеческих обществах, и она требует более точного объяснения. Это одна из самых важных характеристик «разделения труда».
В сегодняшних социологических дискуссиях порой проводят различие между «сегментарными» и «тотальными» основаниями отношений между лицами. То, что было сказано выше о функциональной специфичности, относится, естественно, только к сегментарным отношениям. Но отношения могут быть сегментарными и без функциональной специфичности, так как разделение содержаний разных отношений, в которых состоит данное лицо, не обязательно осуществляется в первую очередь на функциональной основе. Дружбы обычно в этом смысле сегментарны; ни с кем из друзей человек не разделяет всю свою жизнь и все свои интересы. Дело не только в структурно случайных вариациях, обусловленных тем, что могут быть разные области общих интересов, но и в том, что дружбы дифференцируются скорее не на основе особого функционального интереса, а на основе степеней «близости». Стало быть, это различие существует поверх обсуждаемого нами различия. Однако оно помогает направить внимание на третий паттерновый элемент, не учитываемый в обсуждениях корыстного интереса. Чем больше целостные личности двух человек вовлечены в основу их социальной связи, тем менее возможно, что кто-либо из них будет абстрагироваться от индивидуальности другого в определении ее содержания. Этим содержанием становится то, что значит А для В как отдельная личность. Во всех трех типах функционально специфичного паттерна, затронутых выше, в значительной степени возможно абстрагирование; для профессионала другой стороной выступает «случай» или «клиент», для бизнесмена - «покупатель», для администратора - «подчиненный». Случаи, покупатели и подчиненные классифицируются по критериям, не различающим лица или особые отношения лиц как таковые. Случаи бывают «терапевтическими» или «хирургическими», покупатели - «крупными» и «мелкими», надежными и ненадежными, подчиненные - эффективными или неэффективными, расторопными или нерасторопными, покладистыми или неподатливыми. В свою очередь, в отношениях родства такие «объективные» и универсальные основания классификации не могут быть использованы. А отличает своего отца от всех других мужчин старшего поколения не по физическим
или патологическим характеристикам, не по его финансовому статусу, не по его административным качествам, а благодаря особой связи, в которой тот состоит с А.
Можно подойти к делу и с несколько иной точки зрения. Кардиолог, например, может стоять перед необходимостью решить, подходит ли некий человек, приходящий к нему в кабинет, для относительно постоянной связи с ним как с пациентом. Поскольку это решение принимается на технических профессиональных основаниях, релевантные вопросы относятся не к тому, кто такой пациент, а к тому, что у него не в порядке. Основание решения будет «универсалистским»; это будет рассмотрение того, имеются ли у него симптомы, указывающие на сердечную патологию. Чей он сын, муж, друг - в этом контексте не имеет значения. Конечно, если врач слишком занят, чтобы принять всех обратившихся к нему новых пациентов, то некоторую роль в отборе могут сыграть и партикуляристские соображения, и он может уделить особое внимание другу родственника. Но это не организующий принцип отношения «врач - пациент». Схожим образом в рамках уже установившегося отношения возможно проводить то же различие, опираясь на основание, на котором предъявляются права или принимаются обязательства. Притязание пациента на время врача вытекает прежде всего из объективной специфики данного «случая» и не зависит от того, кто этот пациент, в то время как притязание жены на время собственного мужа обусловлено тем, что она его жена, и не зависит, в каких-то пределах, от того, что служит этому поводом. Стандарты и критерии, не зависящие от особого социального отношения с конкретным (particular) человеком, можно назвать универсалистскими, а те, которые применяются в силу такого отношения, - партикуляристскими. Как и все подобные аналитические различения, это различение не отменяет того, что в одну и ту же конкретную ситуацию могут быть вплетены оба элемента. Тем не менее их относительное преобладание - вещь чрезвычайно важная.
То, что центральная фокусировка профессиональной роли заключена в технической компетентности, придает высокую значимость универсализму в управляющем ею институциональном паттерне. Наука по самой сути своей универсалистична: кто именно выдвигает некое положение - не имеет никакого отношения к во-
просу о его научной истинности. То же касается и всей прикладной науки. Однако роль универсализма никоим образом не ограничивается профессиями. Она так же важна для паттернов, управляющих договорными отношениями, например в стандартах общей честности, и для административной должности.
Одной из самых поразительных черт нашей системы занятий является то, что статус в ней в высокой степени независим от статуса в родственных группах, соседстве и т.п., короче говоря, от того, что иногда называют первично-групповыми отношениями. Можно предположить, что одна из основных причин этого кроется в приоритетной важности универсалистских критериев для вынесения суждения о достижении в области занятия. Там, где техническая компетентность, техническая беспристрастность должностного администрирования и т.п. имеют первостепенное функциональное значение, существенно, что партикулярные соображения не должны слишком сильно вторгаться в основания оценки. Институциональное обособление от социальных структур, в которых преобладает партикуляризм, - один из способов, с помощью которых это может быть достигнуто.
Хотя есть множество разных причин, по которым беспристрастность имеет для современных профессий огромную функциональную значимость, есть и столь же впечатляющие свидетельства важной роли рациональности, функциональной специфичности и универсализма, а также, возможно, других элементов, которые мы здесь не брали. С какой стороны ни смотреть, важность профессий как особой социальной структуры внутри более широкого общества привлекает внимание к важности иных элементов, нежели просвещенный корыстный интерес экономической и утилитарной теории. С одной стороны, она делает это, поскольку институциональный паттерн, управляющий профессиональной деятельностью, не санкционирует преследование корыстного интереса в том же смысле, в каком санкционирует его соответствующий паттерн в случае бизнеса. С другой стороны, сам факт того, что, несмотря на это различие, профессии обладают всеми тремя из этих других элементов -что роднит их с паттерном бизнеса, а также с другими частями нашей занятийной структуры, такими как правительство и прочее администрирование, - обращает внимание на возможность того, что сама приоритетность проблемы корыстного интереса преувели-
чивалась. Это впечатление значительно усиливается при ознакомлении с результатами обширного сравнительного исследования отношений в нашей собственной институциональной структуре и отношений в обществах, очень отличных от нашего; к сожалению, мы не можем привести их в этой статье.
Вернемся, однако, к профессиям. Изучение связи социальной структуры с индивидуальным действием в этой области, как уже было ранее предположено, может путем сравнения пролить свет на некоторые другие теоретически важные аспекты самой проблемы роли корыстного интереса. В экономической традиции и связанной с ней утилитарной традиции мышления разница между бизнесом и профессиями в этом отношении чаще всего интерпретировалась как прежде всего различие в типичных мотивах лиц, действующих в соответствующих занятиях. Главенство деловой экономики, казалось, оправдывало тот взгляд, что у нас «стяжательское общество», в котором каждый является «экономическим человеком», мало заботящимся об интересах других. Профессионалы же мыслились как стоящие над этими низкими соображениями и посвящающие свою жизнь «служению» другим людям.
Несомненно, имеются важные конкретные различия. От бизнесменов, например, ожидается, что они будут продвигать свои финансовые интересы такими агрессивными мерами, как реклама. От них не ожидают продажи товаров потребителям независимо от вероятности их оплаты так, как ожидают лечения пациентов от врачей. В каждом непосредственном случае врач в каком-то смысле мог бы, если бы следовал деловому паттерну, получать финансовые выгоды, в которых конформность к собственному профессиональному паттерну ему отказывает. Не явствует ли из этого, что он «жертвует» своим корыстным интересом ради блага других?
Ситуация оказывается не такой уж и простой. Редко, даже в бизнесе, непосредственная финансовая выгода, извлекаемая из отдельной сделки, имеет решающее значение для мотивации. Скорее, имеет место ориентация на целостную ситуацию, простирающаяся на значительный период времени. С этой точки зрения обсуждаемое различие, возможно, кроется, скорее, в «определениях ситуации», чем в типичных мотивах акторов как таковых.
Возможно, наилучший подход к различению этих двух элементов заключен в вопросе: в чем состоят цели устремлений?
В каком-то смысле можно сказать, что доминирующей целью в обоих случаях является одно и то же - «успех». И здесь обнаруживаются два основных аспекта. Первый - это удовлетворительная мера достижения технических целей соответствующих деятельно-стей, как, например, увеличение размера деловой фирмы и рост ее доли на рынке, за которые индивид целиком или частично ответствен, или получение хорошей доли выздоровлений или существенного улучшения в состоянии пациентов. Другой аспект - достижение высокого положения в своей занятийной группе, или, в терминологии Томаса, «признание». В бизнесе это будет предполагать должностную позицию в фирме, доход и такую весьма неосязаемую, но тем не менее важную вещь, как «репутация», а также, возможно, какие-то особые «почести», такие как избрание в клубы и т. п. В медицине это будет схожим образом включать масштаб и характер практики, доход, должностные назначения в больнице или, возможно, в медицинской школе, почести и опять же репутацию. Значимые цели в двух случаях представляются по существу одинаковыми: объективное достижение и признание. А разница заключена в разных путях, ведущих к схожим целям, которые, в свою очередь, определяются различиями в ситуациях этих двух занятий.
Есть два особенно важных эмпирических уточнения к сказанному. Прежде всего, некоторые вещи важны не только как символы признания, но и в других контекстах. Особенно это касается денег. Деньги значимы как в роли прямого символа признания, так и тем, что можно на них купить. Следовательно, в той мере, в какой способы зарабатывания денег являют себя в ситуациях, не очень согласующихся с институционально одобренным достижением, может быть сильное давление к тому, чтобы к ним прибегали, пока риск потери статуса в занятии не очень велик.
Это подводит ко второму соображению. Приведенный выше очерк буквально применим только к хорошо интегрированной ситуации. Поскольку действительное положение дел отклоняется от этого типа, два основных элемента успеха - институционально ценимое объективное достижение и приобретение различных символов признания - могут и не быть хорошо сочлененными. Действительное достижение может не приносить должной меры признания и, наоборот, достижения низкого качества или полученные непри-
емлемым образом могут приносить несоразмерное признание. Такой дефицит интеграции неизбежно создает большие напряжения для индивида, помещенного в такую ситуацию; и отсюда вытекает разрастание масштабов поведения, отклоняющегося от институционального паттерна. По-видимому, так называемый «коммер-циализм» в медицине и «нечестные» и «теневые» практики в бизнесе имеют, с этой точки зрения, много общего как реакции на эти напряжения.
Но даже в этих случаях сомнительно, вытекают ли такие практики прежде всего из эгоистической мотивации в том простом смысле, который вкладывается в нее утилитарной теорией. Более адекватным будет, видимо, следующее описание дела: «в нормальном случае», т.е. в интегрированной ситуации, «интересы» к самореализации и достижению целей интегрируются и сплавляются с нормативными паттернами, принятыми в данный момент в обществе и внушаемыми текущими установками одобрения и неодобрения и их различными манифестациями. Нормальный индивид при действенном осуществлении одобряемых паттернов испытывает удовлетворение, а при неудаче - стыд и разочарование. Например, мужество при столкновении с физической опасностью часто далеко не «полезно» для индивида в любом обычном эгоистическом смысле. Но большинство нормальных мальчиков и мужчин испытывают сильное удовлетворение от выполнения мужественных актов и столь же сильный стыд, когда ими овладевает страх. Соответственно, их одобряют и превозносят за мужественное поведение и строго порицают за трусость. Отлаженное функционирование механизмов такого поведения, интегрирующего индивидуальные удовлетворения и социальные ожидания, зависит от тесного соответствия объективного достижения и оснований и символов признания. Там, где это соответствие всерьез нарушено, индивид оказывается в конфликтной ситуации и, следовательно, незащищен. Если он придерживается одобряемых объективных достижений, то фрустрируется его желание признания; а если он приносит их в жертву приобретению символов признания, то испытывает чувство вины и рискует заслужить неодобрение в некоторых важных кругах. Коммерциализм и нечестность - во многом реакции нормальных людей на этот вид конфликтной ситуации. В общем и целом это не просто конфликт между корыстным интересом актора и его
альтруистическим уважением к другим или к идеалам, а конфликт между разными компонентами обычно единой цели «успеха», каждый из которых содержит мотивационные элементы заинтересованности и незаинтересованности.
Если этот общий анализ связи мотивации с институциональными паттернами верен, то отсюда следуют два важных взаимосвязанных вывода. С одной стороны, типичная мотивация профессионалов не является в обычном смысле «альтруистической», как и типичная мотивация деловых людей - «эгоистической». На самом деле у нас мало оснований утверждать, что есть какое-либо значительное различие типичной мотивации в этих двух случаях, по крайней мере, достаточно важное для объяснения существенных различий в социально принятом поведении. С другой стороны, есть ясное и определенное различие на институциональном уровне. Институциональные паттерны, управляющие двумя областями действия, радикально различаются в этом отношении. Они не только различны; можно убедительно показать, что у этого различия есть очень важные функциональные основания. И это различие - в определении ситуации. Врачи не альтруисты, а знаменитая «стяжательская жилка» деловой экономики - не продукт «просвещенного корыстного интереса». Рискнем предположить, что одна из основных причин того, что экономическая мысль не увидела этого фундаментально важного факта, заключается в том, что она ограничивала свое эмпирическое внимание рыночным действием и пренебрегала изучением его связей с другими типами действия. Только такое сравнительное изучение (а оно есть социологический эквивалент эксперимента) дает возможность выделить переменные.
Таковы некоторые из способов, которыми изучение профессий может прямо или косвенно пролить свет на некоторые существенные особенности занятийной структуры современного общества. В заключение можно предложить еще две связанные линии анализа, хотя здесь мы и не можем рассмотреть их подробно. Заня-тийная структура любой социальной системы, естественно, существует не сама по себе, а вплетена в сложные взаимосвязи, структурные и функциональные, с другими частями той же самой системы. Прежде всего, большинство или, по крайней мере, многие из этих структур заключают в себе совершенно другие структурные паттерны, нежели те, которые доминируют в сфере занятий.
В случае современного либерального государства и универсалистских христианских церквей мы обнаруживаем относительно высокую степень структурного соответствия с занятийной системой; следовательно, элементы конфликта заключены по большей части в масштабе и конкретном содержании интересов, а не в структурной дисгармонии как таковой. Однако некоторые другие части системы имеют в структурном отношении совершенно другие институциональные паттерны. Особое место среди них занимают семья и родство, дружеские отношения, классовые лояльности и идентификации, поскольку они связаны с рождением и диффузной «общностью» общих стилей жизни, а также лояльность особым лидерам и организациям как таковым, независимо от того, от чьего лица они «выступают». Во всех этих случаях, хотя и по-разному и в разной степени, универсализм обычно вытесняется партикуляризмом, а функциональная специфичность - диффузностью. В меньше степени им присущи тенденции к традиционализму. Абсолютное обособление этих структур от структуры занятийной сферы невозможно, так как одни и те же конкретные индивиды участвуют в обоих классах. Вместе с тем многое зависит от степени относительной обособленности, которой возможно достичь. В частности, тот вид девиации от норм институциональной интеграции в занятийной сфере, который мы обсуждали выше, создает ситуацию, в которой легко может произойти разрушение самого институционального паттерна в пользу паттерна, структурно схожего с этими другими типами.
Эта опасность обычно подчеркивается тем фактом, что поддержание доминирующего паттерна в занятийной сфере сталкивается со множеством сильных напряжений. Речь идет не о проблеме «принуждения» как такового. Существует много девиантного поведения, нарушающего нормативные паттерны, которое не заключает в себе в существенной степени появления альтернативных нормативных паттернов. Проблема сдерживания уровня убийств не предполагает сколько-нибудь серьезного конфликта ценностей, в котором какая-либо группа выступала бы за право на убийство. Между тем в некоторых ситуациях такие конфликты ценностей и возникающие отсюда лояльности становятся чрезвычайно важными. Можно привести один яркий пример.
Наши административные иерархии, например в деловой корпорации или в правительственном агентстве, заключают в себе институциональный паттерн, являющийся преимущественно универсалистским и функционально специфичным. Авторитет распределяется и легитимируется только внутри ограниченной сферы «должности», а притязание на него регулируется универсалистскими стандартами. Но такой паттерн никогда не описывает полностью конкретную структуру. Разные должности занимают конкретные индивиды с конкретными личностями, связанные конкретными социальными отношениями с другими индивидами. Институционально предписанное строгое различие между сферой, полномочиями и обязанностями должности и сферой, полномочиями и обязанностями, которые являются «личными» для тех или иных индивидов, трудно удержать. На самом деле в каждой конкретной структуре такого рода присутствует в большей или меньшей степени система «клик». Иначе говоря, некоторые группы обладают большей солидарностью, чем требуется строгим институциональным определением их статусов, а между такими группами, соответственно, обнаруживается институционально не санкционированная степень антагонизма. Наличие таких кликовых структур помещает индивида в конфликтную ситуацию. Он попадает, например, в зону давления между «безличной», «объективной» лояльностью своему начальнику, облеченному должностью, и лояльностью человеку, который ему нравится, хорошо к нему относится и т.д. Поскольку в обществе в целом паттерны личной лояльности и дружбы имеют большое значение и глубоко усваиваются, то эти соображения легко, шаг за шагом, одерживают верх над основным паттерном. Приверженность должностным обязанностям, в том числе подчинение авторитету, замещается лояльностью индивиду, т.е. универсалистское основание замещается партикуляристским. Схожим образом вышестоящий в кликовой структуре может считать, что он вправе просить своих подчиненных об «одолжениях», далеко выходящих за строго определенные границы их должностных обязанностей, тяготея тем самым к разрушению специфичности функции. Заключенные здесь процессы очень сложны, но нет ничего невозможного в том, что они станут в каком-то направлении кумулятивными и приведут к серьезному повреждению старого занятийного паттерна. И в самом деле, данные в целом указыва-
ют на вывод, что основной занятийный паттерн поддерживается довольно ненадежным балансом социальных сил, а любое сколько-нибудь значительное изменение в этом балансе может повлечь далеко идущие последствия.
Важность профессий для социальной структуры можно суммировать следующим образом: профессиональный тип - это институциональная рамка, в которой выполняются многие наши важнейшие социальные функции, особенно занятия наукой и ее практическое применение в медицине, технологии, праве и преподавании. Она зависит от институциональной структуры, поддержание которой не является автоматическим следствием веры в важность этих функций как таковых, а предполагает сложный баланс различных социальных сил. Некоторые черты этого паттерна свойственны профессиональным деятельностям, другие, не менее важные, - общи для этой области с другими важнейшими отраслями нашей занятийной структуры, особенно бизнесом и бюрократическим администрированием. Некоторые особенности принятых у нас традиций мышления, особенно сосредоточение внимания на проблеме корыстного интереса и сопутствующая этому ложная дихотомия конкретных эгоистических и альтруистических мотивов, всерьез мешали нам увидеть важность других элементов, особенно рациональности, специфичности функции и универсализма. Сравнение профессиональной и деловой структур в их связях с проблемой индивидуальной мотивации - это еще и многообещающее направление в подходе к некоторым более общим проблемам связей индивидуальной мотивации с институциональными структурами, особенно в соотнесенности с проблемой эгоизма и альтруизма. Наконец, зачастую весьма нестабильная связь институциональных структур занятийной сферы, в том числе профессий, с иными, структурно отличными паттернами может пролить свет на важные напряжения и нестабильности социальной системы, а через них -на некоторые возможности динамичного ее изменения.
Пер. с англ. В.Г. Николаева
