CC BY
23
CURRICULUM: СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА
2014.02.023. ПАРСОНС Т. ВКЛАД ДЮРКГЕЙМА В ТЕОРИЮ СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМ. (Перевод с англ.).
PARSONS T. Durkheim's contribution to the theory of intégration of social systems // Emile Durkheim, 1858-1917: A collection of essays, with translations and a bibliography / Ed. by K.H. Wolff. - Columbus: Ohio state univ. press, 1960. - P. 118-153.
Сегодня, когда со дня рождения Эмиля Дюркгейма миновало сто с лишним лет, самое время подытожить его вклад в то, что, возможно, было центральной областью его теоретического интереса. Развитие теоретического мышления, происходившее все эти годы, позволяет нам достичь большей ясности в определении и оценке этого вклада.
Думаю, можно сказать, что именно проблема интеграции социальной системы, того, что скрепляет общества, заботила Дюрк-гейма больше всего на протяжении всей его карьеры. В ситуации того времени нельзя было выбрать более стратегически верную точку фокусировки для вклада в социологическую теорию. Более того, работа Дюркгейма в этой области была, можно сказать, едва ли не эпохальной: он не был в этом совсем одинок, но его работа была гораздо более сфокусированной и глубокой, чем у любого из его современников. В силу этой глубины смысл его работы до сих пор не усвоен во всей полноте соответствующими профессиональными группами. Кроме того, вдобавок к внутренней сложности самого предмета, интерпретацию его вклада затрудняла весьма своеобразная схема соотнесения французского позитивизма, в которую он заключил свой анализ.
Настоящий очерк не претендует на доскональный обзор ни собственных печатных трудов Дюркгейма, ни вторичной литерату-
ры. Скорее, я попытаюсь - в свете многолетней занятости теми проблемами, которым Дюркгейм дал классические для своего времени формулировки, - оценить некоторые из основных направлений его особого вклада и показать, как необходимо и возможно попытаться пойти дальше той стадии, на которой он их оставил.
В исходной ориентации Дюркгейма есть две существенные точки отсчета: одна - позитивная, а другая - негативная. Позитивная - это контовская концепция «консенсуса» как средоточия единства в обществах. Она была первоисточником знаменитого понятия conscience collective; именно ее, а не какую-то немецкую концепцию Geist явно имел в виду Дюркгейм. Это была надежная отправная точка, но эта идея была слишком простой и недифференцированной, чтобы служить его целям, и прежде всего, наверное, потому, что она не могла объяснить фундаментальный феномен единства в разнообразии - феномен интеграции высокодиффе-ренцированной системы.
Негативной точкой отсчета служила утилитарная концепция взаимодействия дискретных индивидуальных интересов, выдвинутая впервые Гербертом Спенсером, который понимал промышленное общество как сеть «договорных отношений»1. Важность отношений договора, т.е. отношений, условия которых устанавливаются тем или иным типом соглашения ad hoc, была прямым следствием разделения труда, выводимого на передний план в давней традиции утилитарной экономики, идущей от Локка и знаменитой главы из книги Адама Смита. Дюркгейм сделал эту традицию мишенью своей критики, вступив с ней в спор в одной из главных ее цитаделей; и, сделав это, он поднял проблему дифференцированной системы, с которой Конт по существу не работал.
В этой критике Дюркгейм с характерной основательностью и проницательностью показывает, что допущения Спенсера, которые были общи для всей либеральной ветви утилитарной традиции, не
1 Я уже отмечал, что самая суть ранней работы Дюркгейма по этому вопросу содержится в главе «Органическая солидарность и солидарность договорная» (книга I, глава VII): Dürkheim E. The division of labor in society / Trans. by G. Simpson. - Glencoe (IL): Free press, 1947. - Bk. 1, ch. 7 (рус. пер.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда / Пер. с фр. А.Б. Гофмана. - М.: Канон, 1996. -С. 207-237). Глава начинается как критика Спенсера, но в действительности явно возвращается к Гоббсу.
могут объяснить даже простейшего компонента порядка в системе социальных отношений, базирующейся предположительно на преследовании индивидуального корыстного интереса. Если сформулировать это несколько иначе, никто не мог ответить на фундаментальный вопрос Гоббса изнутри этой традиции1, а ведь собственное решение Гоббса было явно неприемлемым. Как хорошо известно, Дюркгейм делал акцент на институте договора, который охарактеризовал в одном месте как состоящий из «недоговорных элементов» договора. Это не позиции, по поводу которых договаривающиеся стороны достигают соглашения в какой-либо частной ситуации, а нормы, установленные в обществе, нормы, лежащие в основе и независимые от любого частного договора. Они частично воплощены в формальном праве, хотя необязательно только в том, что в строгом техническом смысле называют договорным правом юристы, а также частично в более неформальных «пониманиях» и практике. Содержание этих норм можно суммировать следующим образом: они состоят, во-первых, в определениях того, какое содержание дозволяется, а какое запрещается в договорном соглашении (например, в западном обществе в последнее время запрещены договоры, посягающие на личную свободу любой из сторон или любой третьей стороны в ее частном качестве); во-вторых, в определениях того, какие средства достижения согласия другой стороны легитимны, а какие нелегитимны (в целом принуждение и обман считаются нелегитимными, как бы ни было трудно четко отграничить их от легитимных средств); в-третьих, в определениях сферы и пределов ответственности, которая может резонно (и законно) вменяться той или другой стороне договорного отношения либо изначально, на основе ее «способности» вступать в обязывающие соглашения (например, в качестве агента некоего коллектива), либо постфактум, на основе последствий заключенных соглашений для нее самой и для других; и, в-четвертых, в определе-
1 Одна из причин этого состоит в том, что гипотетическая передача абсолютной власти ничем не ограниченному суверену была эмпирически несовместимой с существованием либеральных режимов правления, обычных для западного мира во времена Дюркгейма. Относительно этой стороны истории мысли лучшим источником до сих пор, несомненно, остается книга: Halevy E. The growth of philosophic radicalism / Trans. by M. Morris. - N.Y.: Macmillan, 1928. - (1st ed. 1901— 1904).
ниях степени, в которой интерес общества вовлекается в любое конкретное частное соглашение, - степени, в которой частные договоры касаются интересов третьих сторон или интересов коллектива в целом1.
Дюркгейм постулировал существование того, что он назвал органической солидарностью, как функциональной необходимости, лежащей в основе институционализации договора. Это можно охарактеризовать как интеграцию единиц - единиц, которыми являются в конечном счете выступающие в ролях индивидуальные лица, выполняющие качественно различающиеся функции в социальной системе. Такая дифференциация предполагает, что потребности единицы не могут быть удовлетворены только ее собственными деятельностями. Благодаря специализации ее функции единица становится зависимой от деятельностей других, которые должны удовлетворять потребности, не покрываемые этой специализированной функцией. Следовательно, есть особый тип взаимозависимости, порождаемый этой функциональной дифференциацией. Прототипом его является тот вид разделения труда, который описывается экономистами. Разумеется, концепция Дюркгейма шире. Например, он описывает дифференциацию функции между полами в биологических и социальных терминах как случай разделения труда в том смысле, который он имеет в виду.
На что указывает тогда «органическая солидарность»? Самая важная проблема при интерпретации смысла этого понятия состоит в определении его связи с концепцией conscience collective. Дюрк-гейма интересует в первую очередь тот факт, что единицы приходят к согласию относительно норм, поскольку за ними стоят разделяемые этими единицами общие ценности, хотя интересы дифференцированных единиц неизбежно должны расходиться. Исходное определение conscience collective у Дюркгейма звучит следующим образом: «L'ensemble des croyances et des sentiments communs à la moyenne des membres d'une même société forme un système déterminé qui a sa vie propre; on peut l'appeler la conscience collective ou
1 В своих более общих рассуждениях Дюркгейм, конечно, не ограничивается договором на правовом или на других уровнях. Он связывает органическую солидарность также с семейным, торговым, процессуальным, административным и конституционным правом. См.: Durkheim E. The division of labor in society. -Glencoe (IL): Free press, 1947. - P. 122.
commune»1. Основная идея данного определения - это, конечно же, верования и чувства, которыми обладают сообща. Эта формула содержит самую суть, ибо показывает, что проблема солидарности располагается в области того, что можно очень широко назвать мо-тивационными аспектами приверженности обществу и конформности к институционализированным внутри него ожиданиям. Взятая сама по себе, однако, она чересчур обща, чтобы служить чем-то большим, нежели отправной точкой для анализа проблем солидарности и, следовательно, социетальной интеграции. К тому же и сам Дюркгейм был всерьез смущен проблемой того, как связать conscience collective с дифференциацией, проистекающей из разделения труда.
Мне кажется, что формула Дюркгейма нуждается в дальнейшей разработке при помощи двух наборов различений. Сам он внес существенный вклад в один из них - в различение механической и органической солидарности; но один из основных источников трудностей с пониманием его работы - это его относительное пренебрежение вторым набором различий и склонность путать его с первым. Этот второй набор относится к уровням общности (generality), достигаемым культурными паттернами - ценностями, дифференцированными нормами, коллективами и ролями, - институционализированными в обществе. Он также относится к способам контроля, выделяющим эти уровни и определяющим направление, в котором соответствующие способы контроля работают. Обсуждение уровней общности этих четырех культурных паттернов обеспечит контекст для рассмотрения механической и органической солидарности и связей между ними.
Думаю, правильно будет сказать, что в ходе своей карьеры Дюркгейм постепенно кристаллизовывал и прояснял убеждение, которое можно сформулировать в терминах более современных, нежели те, которыми пользовался он: структура общества или лю-
1 Durkheim E. De la division du travail social. - P.: Alcan, 1893. - P. 84 (у Пар-сонса страница указана ошибочно. - Пер.). Цитата в рус. пер.: «Совокупность верований и чувств, общих в среднем членам одного и того же общества, образует определенную систему, имеющую свою собственную жизнь; ее можно назвать коллективным или общим сознанием» (Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. - М.: Канон, 1996. - С. 87).
бой человеческой социальной системы образуется из (а не просто находится под влиянием) паттернов нормативной культуры1, институционализированных в социальной системе и интернализиро-ванных (хотя и неодинаковым образом) в личности его индивидуальных членов. Культурные паттерны, только что схематично намеченные, - это четыре разных типа компонентов этой структуры. В других местах о них говорится как об «уровнях общности нормативной культуры». Хотя все они институционализированы, каждый из них по-разному связан со структурой и процессами общества. Социетальные ценности образуют компонент, достигающий высшего уровня общности; ведь это представления о желаемом обществе, разделяемые сообща его членами. Социетальные ценности, таким образом, отличны от других типов ценностей - таких, как личные, - тем, что оцениваемой категорией объекта является социальная система, а не личности, организмы, физические системы или культурные системы («теории», например).
Ценностная система общества, стало быть, есть множество нормативных суждений, разделяемых членами общества, которые определяют - особо относя это к собственному обществу, - что есть для них хорошее общество. Поскольку это множество ценностей действительно является общим и институционализированным, то оно описывает общество как эмпирическую сущность. Эта ин-ституционализация между тем происходит в разной степени: ведь члены движущегося общества будут в какой-то степени различаться в своих ценностях даже на уровне требований и будут в какой-то степени действовать не в соответствии с теми ценностями, которых они придерживаются. Однако, при всех оговорках, все еще верно будет сказать, что сообща принимаемые ценности образуют первичную точку отсчета для анализа социальной системы как эмпирической системы2.
1 Термин «нормативная культура» будет много раз использоваться ниже. Здесь слово «нормативная» относится к любому «уровню» культуры, оценочные суждения которой контролируют или определяют стандарты и аллокации на нижестоящем уровне. Это словоупотребление следует отличать от тех, которые указывают на дифференцированные нормы, обозначающие в конкретной системе один из уровней в иерархии нормативной культуры.
2 Такая система социетальных ценностей может, конечно, меняться с течением времени, но при этом она самый стабильный компонент социальной структуры.
Верховная ценностная система относится к описанию общества в целом, но она не различает нормативные суждения, относящиеся к дифференцированным частям или подсистемам внутри этого общества. Следовательно, когда различие ценностей вменяется двум полам, региональным группам, классовым группам и т.д., мы переходим от описания социетальных ценностей к описанию ценностей, характеризующих другую социальную систему, - систему, которую надлежит аналитически трактовать как подсистему общества, о котором идет речь. Когда предпринимается этот шаг, он становится существенным для проведения еще одного различия -различия между ценностью и дифференцированной нормой.
На подсистемном уровне у членов общества, участвующих в соответствующей подсистеме и не участвующих в ней, есть оценочные суждения, которые они применяют к качествам и исполнениям тех членов, которые, в отличие от не участвующих, участвуют в ней. Эти суждения суть «спецификации», т.е. применения общих принципов общей социетальной ценностной системы на более конкретном уровне. Ожидания в отношении поведения тех, кто является членом подсистемы, не совпадают с тем, что ожидается от нечленов. Так, в случае половой роли ценности, применяемые к поведению двух полов, разделяются обоими полами, но нормы, регулирующие это поведение, применяются к двум полам дифференциально. Поскольку паттерн поведения специфичен для пола, члены одной половой группы будут к нему конформны, а члены другой - нет. Это значит, что ценности разделяются предположительно всеми членами самой широкой релевантной системы, в то время как нормы - это функция той дифференциации социально значимого поведения, которая институционализируется в разных частях этой системы.
Отсюда вытекает, что ценности как таковые не предполагают соотнесения с ситуацией, или соотнесения с дифференциацией единиц той системы, в которой они институционализированы. Нормы, в свою очередь, делают эту дифференциацию эксплицитной. В некотором отношении они производны от оценочных суждений, которые институционализировались в ценностной системе; но, независимо от этого компонента, они включают, как ясно видно в случае правовых систем, еще три спецификации. Первая уточняет категории единиц, к которым применяется норма; это проблема
юрисдикции. Вторая специфицирует, какими будут последствия для единицы, которая соответствует, и для единицы, которая не соответствует требованиям нормы (возможны, разумеется, вариации в степени соответствия); это проблема санкций, или принуждения. Наконец, третья уточняет, что значение нормы будет интерпретироваться в свете характеристик и ситуаций единиц, к которым она применяется; это конституирует проблему толкования, которая в общих чертах эквивалентна апелляционной функции в праве. Следует заметить, что в этом случае соотнесение с ситуацией ограничивается ситуацией, в которой единица действует лицом к лицу с другими единицами. Оно, стало быть, внутрисистемное. Когда осуществляется соотнесение с ситуациями, внешними для системы, в картину должны быть введены уровни коллектива и ролевой структуры; о них пойдет речь ниже.
Следовательно, ценности - это «нормативные паттерны», описывающие позитивно оцениваемую социальную систему. Нормы - это генерализированные паттерны ожиданий, определяющие дифференцированные паттерны ожиданий для дифференцированных видов единиц внутри системы. В той или иной системе нормы всегда располагаются на низшем уровне культурной обобщенности, нежели ценности. Если сказать чуть иначе, нормы могут легитимироваться ценностями, но не наоборот.
Коллектив располагается на еще более низком уровне в иерархии нормативного контроля над поведением. Подчиненная более общим ценностям системы и нормам, регулирующим поведение соответствующих дифференцированных типов единиц внутри системы, нормативная культура коллектива определяет и регулирует конкретную систему координированной деятельности, которая может в любое данное время характеризоваться приверженностями особо обозначенных лиц и которая может быть понята как особая система коллективных целей в особой ситуации. Функциональная референция норм на уровне коллектива уже не является, следовательно, общей, а находит свою специфику в особых целях, ситуациях и ресурсах коллектива, включая его «долевое участие» в целях и ресурсах общества. Эта спецификация функции, хотя и проявляется в разной степени, подчеркивает тот факт, что уровень ее конкретности определяется целью коллектива, ведь именно цель единицы в системе - насколько это система хорошо интегрирована -
служит основанием для спецификации ее первичной функции в системе.
Нормативный характер коллективной цели точно задан этой спецификацией функции в системе, но подчиняется данным ситуационным требованиям, внешним для системы. Эта спецификация не является необходимой для определения нормы, но она существенна для дальнейшей спецификации на уровне организации коллектива.
Коллективы конституируют основные оперативные единицы социальных систем, причем настолько, что там, где внутри коллективов не существует связей кооперации и «солидарности» в отношении цели данной функциональной единицы и соответствующая функция выполняется единичным независимым индивидом - независимым мастеровым, например, или профессионалом-практиком, -законно рассматривать это как пограничный случай коллектива: это коллектив, состоящий из одного члена.
Все социальные системы возникают из взаимодействия человеческих индивидов как единиц. Поэтому самыми важными требованиями ситуации, в которой коллективы как единицы выполняют социальные функции, являются условия эффективного исполнения со стороны образующих коллективы человеческих индивидов (включая их распоряжение физическими средствами). Но поскольку типичный индивид участвует в более чем одном коллективе, то релевантной структурной единицей является не «целостный» индивид или личность, а индивид, выступающий в некоторой роли. Следовательно, в нормативном ее аспекте роль может рассматриваться как система нормативных ожиданий в отношении исполнения участвующего индивида, выступающего в качестве члена некоего коллектива. Роль - это первичный узел прямого сочленения между личностью индивида и структурой социальной системы.
Ценности, нормы и коллективные цели - все они в каком-то смысле контролируют, «направляют» и «регулируют» поведение индивидов в ролях. Но только на уровне роли нормативное содержание ожиданий оказывается специфически ориентированным на требования, предъявляемые личностями или «мотивами» индивидов (и их категорий, дифференцированных по полу, возрасту, уровню образования, месту проживания и т.д.), и органической и физической средой.
В своем функционировании социальные системы подвержены, конечно, и другим требованиям. Но такие требования не нормативны в том смысле, в каком мы их здесь обсуждаем; они не заключают в себе ни ориентации лиц на представления о желаемом, ни ориентации, опосредованной этими представлениями. Так, собственно факты физической среды просто есть; они не изменяются институционализацией человеческой культуры, хотя и могут, конечно, контролироваться через такие человеческие культурные средства, как технология. Этот контроль между тем предполагает ценности, нормы, коллективы и ролевые ожидания; и как часть социальной структуры он должен анализироваться в этих терминах.
Ценности, нормы, коллективы и роли - это категории, которые описывают только структурный аспект социальной системы. В добавление к таким категориям необходимо анализировать систему в функциональных терминах, чтобы проанализировать процессы дифференциации и оперирование этих процессов внутри структуры. Кроме того, процесс утилизирует ресурсы, прогоняя их через ряд стадий генезиса и либо «потребляя» их, либо комбинируя их в типы выхода, или продукта, такие, например, как культурное изменение. Структура институционализированных норм - главная точка сочленения между этими социетальными структурами и функциональными требованиями системы. Эти требования, в свою очередь, определяют механизмы и категории входа и выхода, соотносящиеся с интеграцией. Попытаемся связать эти мысли с категориями механической и органической солидарности.
Концепция механической солидарности Дюркгейма укоренена в том, что я назвал системой общих социетальных ценностей. Это ясно видно из того, насколько сильно он подчеркивает связь механической солидарности с conscience collective. Как система общепринятых «верований и чувств», дюркгеймовское conscience collective определяется шире, чем система социетальных ценностей, о которой я говорил выше. Но, несомненно, такая система включена в дюркгеймовское определение, и можно доказать, что система ценностей является структурным ядром системы верований и чувств, о которой он ведет речь. При этом должно быть ясно, что Дюркгейм не пытался систематически различить и классифицировать компоненты conscience collective, а сделать это, видимо,
необходимо для удовлетворительного анализа его связи с проблемой солидарности.
Такой анализ предполагает, по крайней мере, две вещи. Прежде всего, ценностный компонент должен быть отличен от других, т.е. от когнитивных (экзистенциальных) верований, паттернов мо-тивационной приверженности (они близки к дюркгеймовским «чувствам») и паттернов легитимации коллективного действия (они будут фигурировать в нашем обсуждении). Вторая задача включает определение вариаций в уровнях общности и степенях специфичности компонентов - в частности, ценностей, - которое увенчивается шкалой, соответствующей дифференциации общества на многочисленные подсистемы. Поскольку Дюркгейм не решил этих двух задач, ему не удалось точно определить связь conscience collective с механической солидарностью и пришлось прибегнуть к контрасту между этой связью и связью conscience collective с органической солидарностью - и эта связь привела его в затруднение.
Механическая солидарность укоренена в общем ценностном компоненте conscience collective и является его «выражением». Ее связь с другими компонентами проблематична. Есть, однако, еще один важный аспект механической солидарности, а именно ее связь со структурой общества как коллектива. Каждое общество организуется в рамках верховной структуры всей системы как коллектива. В высокодифференцированном современном обществе эта структура принимает форму правительственной организации. Вдобавок к ней есть, конечно, чрезвычайно сложная сеть коллективов низшего уровня; некоторые из них являются подразделениями правительственной структуры, другие - разными способами и в разной степени от нее независимы. Проблема механической солидарности возникает всюду, где коллектив оказывается организованным, но важно понимать, какая система при этом рассматривается.
Средоточие дюркгеймовского анализа механической солидарности, поскольку он затрагивает структуру социальной системы, находится, как я предполагаю, в связи между высшими ценностями общества и организацией его как коллектива на требуемом уровне, т.е. на уровне правительственной организации общества, где референтной системой, как и у Дюркгейма, является общество в целом. Механическая солидарность есть интеграция общих ценностей общества с приверженностями единиц внутри него, внося-
щая вклад в достижение коллективных целей: либо негативно, через воздержание от действия, которое ощущалось бы как разрушительное для этой функции, либо позитивно, через принятие ответственности за нее.
Эта двойственность референции выступает с особой ясностью в дюркгеймовском обсуждении уголовного права как индекса, или выражения, механической солидарности. С одной стороны, он ссылается на общие «чувства», с другой - на обязательства перед организованным коллективом как таковым1. Кроме того, поскольку во всех развитых обществах правительство является верховным агентом в применении принуждения, у Дюркгейма особенно подчеркивается роль элемента санкции в репрессивном типе права. Две из четырех первичных функциональных референций правовой системы, отмеченных выше, а именно легитимация и принуждение с помощью санкций, занимают важное место в том, что Дюркгейм называет репрессивным правом.
Приведенные соображения объясняют местоположение феномена механической солидарности относительно структуры социальной системы. Эта солидарность, или интеграция системы, вызывается взаимодействием системы общих ценностей, которая легитимирует организацию в интересах коллективных целей, с привер-женностями единиц системы (которыми являются в конечном счете индивидуальные лица, выступающие в ролях) лояльности и ответственности. Эти лояльность и ответственность относятся не только к самим по себе ценностям, но также и к коллективу, функционирование которого управляется этими ценностями и который их институционализирует. Это местоположение в социальной структуре, однако, не говорит нам ничего о механизмах, с помощью которых генерируется интеграция.
1 «Действительно, действия, которые оно [уголовное право] запрещает и квалифицирует как преступления, бывают двух родов: они либо прямо обнаруживают слишком сильное расхождение между совершающим их и коллективным типом, либо затрагивают орган общего сознания» (Durkheim E. The division of labor in society. - Glencoe (IL): Free press, 1947. - P. 106. Цитата приводится в переводе А.Б. Гофмана: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. - М.: Канон, 1996. - С. 115). Из контекста ясно, что под «органом» Дюркгейм имеет в виду государство.
Прежде чем подойти к вопросу о механизмах, производящих интеграцию, резонно будет поднять соответствующий вопрос о структурном местоположении «органической солидарности». Я предполагаю, что, в отличие от вопроса о механической солидарности, этот вопрос не касается ценностной системы напрямую, а относится скорее к системе институционализированных норм в ее связи со структурой ролей в обществе. Это иная, чем у Дюркгейма, постановка вопроса, ибо он не использовал понятие роли, ставшее очень важным для социологической теории в последнем поколении. Важность обращения к нормам в его анализе между тем совершенно очевидна.
Кроме того, обсуждение этого вопроса у Дюркгейма полностью согласуется с проведенным ранее различием между ценностями и дифференцированными нормами как структурными компонентами социальной системы, ибо он всячески подчеркивал связь органической солидарности с дифференциацией функций между единицами в системе, и особенно с дифференциаций ожиданий в отношении поведения1.
Хотя Дюркгейм перечислял и ряд других областей, ясно, что для него существует особая связь между органической солидарностью, договором и экономическими аспектами организации обществ. На мой взгляд, эта связь может дать главный ключ к тому, как сюда вовлечены роли. Коллективы, как было предположено выше, конституируют первичных оперативных агентов для исполнения социальной функции. Ресурсы, необходимые для этого исполнения, включают в свою очередь, помимо самой солидарности и связанных с ней паттернов «организации», культурные ресурсы, физические средства и человеческие услуги. «Солидарность» при дюркгеймовских целях нельзя трактовать как компонент, так как
1 В каком-то смысле, конечно, уголовное право тоже устанавливает нормы. В сущности, эти нормы задают минимальные стандарты поведения, которые считаются приемлемыми для членов общества (независимо от их дифференцированных функций), не дисквалифицированных в этом своем качестве психической недееспособностью и иными причинами. В высокодифференцированном обществе, однако, преобладающий корпус норм все больше относится к отношениям между дифференцированными функциями в перечисленных у Дюркгейма областях, таких как договор, семейная жизнь, коммерция, администрация и конституционная структура коллектива.
она является у него зависимой переменной; его интересуют условия, от которых она зависит. Он не рассматривает культурные ресурсы - например знание. Вместе с тем он старается принять во внимание роль физических средств, обсуждая институционализа-цию прав собственности. Больше всего, однако, его интересуют человеческие услуги и то, как они могут быть интегрированы для выполнения социальной функции.
На центральную проблему, заключенную здесь, можно взглянуть, прежде всего, в контексте развития. Общей характеристикой «примитивных» обществ является то, что аллокация ресурсов между их структурно значимыми частями во всем объеме предписана. Это наиболее очевидно в экономической сфере. Факторы производства контролируются единицами, которые не имеют специализированной экономической функциональной первичности, и обычно непередаваемы от одной единицы к другой. На самом деле даже продукты редко обмениваются, а когда обмениваются, передача их осуществляется чаще всего как церемониальный обмен дарами, а не в виде бартера, в нашем его понимании, и тем более не в форме рыночного обмена. В особенности это касается труда - главного фактора экономического производства.
Разделение труда приносит свободу от аскриптивных связей как в пользовании потребительскими благами и услугами, так и в самих факторах производства. Таким образом, структурное местоположение органической солидарности затрагивает двойную проблему: процессов, посредством которых могут быть примирены без разрушительного конфликта порожденные развитием потенциально конфликтующие интересы (это ведет, конечно, к Гоббсовой проблеме), и того, как можно защитить и отстоять социетальный интерес к эффективному производству.
Каждое общество должно - в качестве предпосылки своего функционирования - предполагать некоторую интеграцию интересов единиц с интересами общества; в другом месте я назвал это «институциональной интеграцией мотивации»1. Но самого по себе этого недостаточно. Один из путей к дальнейшему развитию - использовать органы коллективного достижения целей как средства для определения и навязывания интеграции (или солидарности)
1 Parsons T. The social system. - Glencoe (IL): Free press, 1951. - P. 36-45.
этого типа. Это предполагает почти сплавление механических и органических оснований солидарности того рода, которое больше всего бросается в глаза в социалистических экономиках. Независимое основание интеграции может развиться между тем из институ-ционализации систем норм и механизмов, позволяющих аллокации подвижных ресурсов происходить позитивно интегрированным образом и в отсутствие централизованного управления.
Этот набор норм и механизмов организуется в терминах двух комплементарных точек отсчета. Одна из них - социологическая отсылка к экономическому анализу и интересам, к процессу, посредством которого создается обобщенная распоряжаемость ресурсами. Здесь важна в первую очередь институционализация договора, собственности и распоряжаемости трудовыми услугами через наем в профессиональных (occupational) ролях. Собственность и труд становятся в этом случае генерализированными ресурсами. Они могут аллоцироваться и контролироваться через процессы, которые устанавливают функционально специфичные требования, а не через прежние (и следовательно, по всей вероятности, функционально нерелевантные) основания аскриптивных требований, такие, например, как членство в общем родственном подразделении. Конечно, это предполагает некоторый процесс обмена между функционально дифференцированными единицами в системе.
Существенным аспектом в аргументе Дюркгейма является то, что обобщаемость ресурсов и гибкая распоряжаемость ими требуют большего, чем просто освобождение от нерелевантных, обычно аскриптивных, ограничений. Они требуют еще и позитивной ин-ституционализации соотносящихся обязательств и прав, определяемых в терминах нормативной структуры. С точки зрения определения ресурсов этот тип нормативной регуляции становится тем императивнее, чем больше конечное использование ресурсов отходит от того, что можно было бы мыслить как «естественный», принимаемый как само собой разумеющийся набор прав на это использование. С точки зрения ресурса, стало быть, необходим двойной процесс: во-первых, ресурс должен быть «генерализирован» (это означает освобождение его от аскриптивного контроля); и во-вторых, должно быть установлено позитивное обязательство войти в обобщенную аллокативную систему. Так, в преимущественно аскриптивном обществе эквиваленты того, чем являются в нашем
обществе профессиональные роли, исполнялись на основе родственных обязательств, как, например, в случае, когда сын наследовал своему отцу как собственник и возделыватель земли, которой владела продолжающаяся во времени родственная единица. В нашем обществе подготовка к занятию, в котором можно было бы конкурировать на рынке труда, и готовность попытать свои шансы в нахождении удовлетворяющей занятости составляют позитивно институционализированное обязательство нормального взрослого мужчины и значительного числа членов противоположного пола. Следовательно, имеется в каком-то смысле «спекулятивное» производство рабочей силы, которое предшествует любой спецификации каналов ее использования. Это, разумеется, даже еще больше относится к контролю над физическими средствами.
В то же время должен быть ряд механизмов, могущих определить паттерны, в которых используется такой генерализированный ресурс. По мере того как разделение труда становится все более высокоразвитым, доля таких ресурсов, которые используются в коллективах, имеющих особые функции, возрастает. Эти коллективы распоряжаются денежными ресурсами, которые могут, в свою очередь, использоваться для заключения договоров об оказании трудовых услуг и для закупки необходимых физических средств. Институционализация договора - это нормативная система, предоставляющая доступ к таким ресурсам, какой бы ни была функция самой организации. Институт собственности, следовательно, регулирует денежные ресурсы и физические средства; институт занятия контролирует человеческие услуги.
Здесь важно отметить сложную связь, существующую между экономическими и неэкономическими аспектами той констелляции факторов, которую я очерчиваю. Экономическое производство как таковое - лишь одна из первичных социетальных функций, обслуживаемых процессами производства и мобилизации подвижных ресурсов через институционализацию договора, рынков, денег, собственности и профессиональных ролей. Вообще говоря, таким образом может поддерживаться любая важная функция: образование, здравоохранение, научные исследования и государственное управление. Есть лишь некоторые особые пограничные случаи, такие, как семья и некоторые аспекты политического процесса, которые не могут быть «бюрократизированы» в этом смысле.
В то же время верно будет сказать, что задействованные здесь механизмы - какую бы конечную функцию они в том или ином частном случае ни обслуживали - являются в первую очередь экономическими; а именно - это договор, рынки, деньги и т.п. Поэтому мы должны действовать очень осторожно, употребляя в подобном анализе такой термин, как «экономический».
Следовательно, обобщенная распоряжаемость ресурсами -один из основных аспектов функционального комплекса, институционализируемого через органическую солидарность. Другой аспект - это стандарты и механизмы, посредством которых производится их аллокация между претендующими на них альтернативными единицами социальной структуры. В этом случае ясно, что в институциональной рамке договора, собственности и занятия первичные прямые механизмы связаны со структурированием рынков и институционализацией денег.
Это возвращает нас к неуловимым способам вовлечения конвенциональных экономических и неэкономических элементов. Рынок можно рассматривать как структурный каркас для аллокации располагаемых ресурсов, поскольку механизм этой аллокации - в первую очередь свободно-договорной на уровне оперативной организации коллектива. Однако от этого типа механизма нужно отличать два других. Первый - это административное распределение, являющееся «свободным» распоряжением ресурсами со стороны тех, кто предположительно обладает почти полным контролем над ними. Теоретически так обстояло бы дело, если бы экономика была полностью обобществлена, ибо центральный планирующий орган просто принимал бы решения и распределял бюджетные квоты; по сути, он мог бы также напрямую распределять труд и физические средства. Второй механизм предполагает переговоры между высшими инстанциями, владеющими ресурсами, и их потенциальными пользователями; и здесь политическая власть играет ведущую роль в определении результата, независимо от того, вовлечены ли в дело в первую очередь правительственные структуры или нет. Примером этого было бы распределение через законодательное действие финансирования общественных работ на основе региональных и локальных интересов; эта процедура нередко заключает в себе немалую долю «взаимной поддержки».
Эмпирически между этими типами обнаруживаются незаметные переходы. С точки зрения типологии, однако, на рынке рыночные позиции договаривающихся партнеров приблизительно равны; ни владельцам, ни пользователям не «говорят» просто, куда им идти и что им получать; а степень могущества, которым обладает высший уровень целеориентированной организации в структуре соответствующего коллектива, не является решающим механизмом в процессе аллокации. Рынок - это институционализированный механизм, нейтрализующий оба этих потенциальных механизма аллокации в нескольких областях и не дающий им стать первичными детерминантами более детальных аллокаций. Это, по существу, означает, что есть иерархия аллокативных механизмов, связи которых друг с другом упорядочены институционализированными нормами. Среди этих норм присутствуют нормы, определяющие области, в которых - и поводы по которым - более «жесткому» контролю позволяется или не позволяется брать верх над «более свободным» механизмом рынка. Так, право обложения налогом, которым наделено правительство, определяет принудительную аллокацию денежных ресурсов; а некоторые аллокации подчинены законодательному контролю, когда накладываются ограничения на свободу индивидуальных единиц договариваться относительно них по собственной воле.
Между тем можно, в полном согласии со взглядами Дюрк-гейма на органическую солидарность, указать, что в рыночной сфере свобода уравновешивается и контролируется сложным набором институциональных норм, так что сами свободы и связанные с ними права и обязательства определяются в терминах таких институциональных норм. В этой области есть две основные категории таких институционализированных структур. Одна связана с инсти-туционализацией самого денежного механизма, определением сферы его легитимного использования и, конечно, пределов этой сферы. Другая относится к институционализации условий, при которых можно вступать в рыночные трансакции, предполагающие разные подкатегории ресурсов. Рассмотрим сначала последний класс норм.
Вообще говоря, нормы высшего порядка в современном обществе явно имеют статус правил и принципов формального права. Они подчинены законодательной власти, а их интерпретация и
проведение в жизнь - задача судов. Для органической солидарности, как уже отмечалось, главное значение имеет комплекс договора, собственности и занятия; для механической солидарности - лидерство, авторитет и то, что я в другом месте назвал «регуляцией».
Свобода договора, стало быть, включает свободу определять условия договора и заложенные в них ограничения, которые - как я раньше указал - заключены в договорной системе в связи с содержанием соглашений, средствами обеспечения согласия с ними, объемом ответственности и общественным интересом. Следовательно, и на правовом, и на неформальном уровне эти условия и ограничения варьируют в соответствии с социетальными функциями, которые выполняются договаривающимися единицами, различными аспектами ситуаций, в которых они действуют, и прочими соображениями. Так, санкционируется приватная связь между врачом и пациентом, установленная с целью служить интересам здоровья пациента. Между тем предложение некоторых типов услуг в области здравоохранения ограничено - отчасти законом, отчасти неформальной институционализацией, - и их могут выполнять только лицензированные и «адекватно подготовленные» врачи; и принятие таких услуг, если оно легитимно, ограничивается, в более неформальном смысле, лицами, которые действительно «больны». Имеется много свидетельств того, что есть широкая область, в которой болезнь не столько объективное «состояние», сколько социально определенная роль.
Следовательно, проблема содержания договорных отношений заключает в себе дифференциацию между ролевыми категориями, которые считаются и не считаются легитимными носителями различных социальных функций. «Потребитель» или «клиент» могут договариваться относительно получения очень широкого круга благ и услуг, но они не полностью свободны выбирать агентов, с которыми будут договариваться, поскольку институциональные нормы определяют, какие функции могут выполняться теми или иными агентами.
Вдобавок к этому по-разному институционализируются способы, с помощью которых вырабатываются условия договора, и это оказывает влияние на структуру рынка. Экономистов особенно интересовал один тип - «коммерческий» рынок, где цены устанавливаются на основе «конкуренции» и где имеется институционализи-
рованное ожидание, что право агента-поставщика продолжать операции является функцией его способности справляться с расходами и демонстрировать прибыль. Кроме того, клиент ожидает, что цена, которую он платит, будет покрывать полную стоимость того, что он покупает. Однако структура рынка, на котором поставляется множество государственных, профессиональных и прочих услуг, совершенно иная. Хотя услуга может быть целиком бесплатной в денежном смысле, условия права на нее могут быть жестко определены, как в случае условий, регулирующих прием на лечение в государственные больницы. Или, как часто бывает в частной медицинской практике, может быть скользящая шкала расценок, и один из участников договора, пациент - в противоположность тому, что ожидается на коммерческом рынке от клиента, - выполняет только часть своих обязательств, ибо гонорар, который он платит, покрывает только часть стоимости выполнения договорной услуги.
Кроме того, есть проблема объема ответственности, заключенной в такой связи. Спенсеровская версия идеи договора тяготела к допущению, что вопрос о способностях участников к «выполнению» не составляет сложной проблемы. В качестве прототипа берется типичный экономический обмен, в котором у покупателя достаточно денег, а у продавца достаточно товаров. Но ситуация такова далеко не во всех случаях. Как пример приведем еще раз определенный тип профессиональной связи. Больного нельзя считать ответственным за прекращение его болезненного состояния путем простого волевого усилия: его беспомощность - первичный критерий, по которому определяются его нужда в профессиональной услуге и его право на ее получение. Но он ответствен за опознание своей беспомощности и за активное сотрудничество с терапевтическими агентами в обеспечении своего выздоровления. Эти агенты, в свою очередь, хотя их роль может быть определена в терминах технической компетентности, должны признавать значительную изменчивость в способностях индивидов, так что если в каких-то случаях дело будет завершаться неудачей, врача не будут считать ответственным за нее при условии, что он сделал все возможное. Еще один хороший пример мы находим в образовании, где в силу юности несведущего человека его неведение не считается заслуживающим порицания. Да и не ожидается от ребенка, что он сам себя просветит без помощи школ. Однако от него ожидается,
что, приобретая образование в стенах школы, он будет усердно трудиться. Кроме того, некоторые дети упорнее других в учебе, и неудачи в обучении не считаются всегда или всецело промахом учителя. Есть детально институционализированные нормы, охватывающие такие области, как эти.
Защита интереса общества в договорных отношениях институционализирована более диффузно; это в каком-то смысле аспект всех норм в этой области. На правовом уровне, однако, есть много положений, позволяющих судам и другим государственным службам, представляющим общественный интерес, вмешиваться с целью недопущения или модификации таких соглашений. В силу самой своей природы институционализация договорной системы предполагает навязывание целой системы ограничений на властные возможности правительства. Тем не менее остающиеся у частных интересов возможности эксплуатации своей свободы в ущерб остальному обществу требуют сохранения тонко сбалансированного равновесия интеграции.
Пер. с англ. В.Г. Николаева (Окончание следует)
