CC BY
13
CURRICULUM: СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА
2014.03.016. ПАРСОНС Т. ВКЛАД ДЮРКГЕЙМА В ТЕОРИЮ СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМ*. (Перевод с англ.). PARSONS T. Durkheim's contribution to the theory of intégration of social systems // Emile Durkheim, 1858-1917: A collection of essays, with translations and a bibliography / Ed. by K.H. Wolff. - Columbus: Ohio state univ. press, 1960. - P. 118-153.
Денежный механизм существенен, поскольку, в первую очередь, разделение труда не может развиться достаточно далеко, если все обмены ограничиваются уровнем бартера. В полностью развитой системе деньги выполняют четыре первичные функции. Во-первых, они служат мерой экономической ценности ресурсов и продуктов. Именно в связи с этим мы говорим о валовом национальном продукте как о денежной сумме. Во-вторых, они служат стандартом для рациональной аллокации ресурсов, для сравнения затрат и дохода. Только в «деловом» секторе, где производительная функция в экономическом смысле приоритетна, денежный стандарт применяется в первую очередь. Вместе с тем денежная стоимость является очень важным механизмом оценивания и в других функциональных областях, таких как образование и здравоохранение, ибо с точки зрения соответствующей единицы она служит основой для оценивания одного из основных компонентов условий, необходимых для осуществления любой цели, а с точки зрения более широкой системы - мерой приносимых в жертву применений, которые могли бы быть найдены привлеченным ресурсам.
Итак, важно отличать прибыль как меру резонности функции от использования денежной стоимости как одного из компонентов условий, которые должны быть учтены при вынесении суждения о
Окончание. Начало см. в предыдущем номере. - Прим. пер.
резонности. Способность покрыть денежные издержки, как-то приумножить деньги - это, конечно, необходимое ограничивающее условие тех функций, которые требуют приобретаемых через рынок ресурсов.
Служа мерой и стандартом, деньги не обращаются; ничто тут не переходит из рук в руки. При выполнении двух других своих функций, однако, деньги служат средством (или посредником) обмена. В случае первой из них деньги являются существенным средством везде, где достижение целей зависит от ресурсов, добываемых через рыночные каналы. Их не только необходимо иметь, но и, следует заметить, в высокоразвитой рыночной системе чрезвычайно широк спектр выборов, открытых для единицы, обладающей достаточными фондами. Другая посредническая функция денег -служить вознаграждением. Здесь референция, по существу, сравнительная и релятивная; значение имеет сумма денежного дохода, получаемого одной единицей или ресурсом, по сравнению с суммой денежного дохода, получаемого другой. Именно эта функция денег является первичным средоточием регуляции процесса аллокации ресурсов, поскольку та оказывается результатом рыночных трансакций. Базовый принцип - экономический: ресурс перетекает в ту из ситуаций, в которых он используется, где предлагается относительно более высокое вознаграждение, в данном случае денежное.
Однако и здесь опять-таки важно настаивать на базовом различении, которое мы установили в связи со стандартами аллокации. Деньги - не единственный компонент комплекса вознаграждений. Он обладает приоритетом над другими компонентами только там, где функция экономического производства обладает приоритетом над другими функциями, т.е. в «деловом» секторе организационной системы и системы занятий. В сущности, именно поэтому денежное вознаграждение за человеческие услуги в этом секторе выше, чем в других секторах, таких как государственное управление, образование и т.д. Однако даже в тех случаях, когда первичностью в данной подсистеме обладают другие компоненты вознаграждения - политическая власть, интегративное признание (или солидарность) или культурный престиж, - существенно, чтобы денежное вознаграждение соответствовало качеству выполняемых услуг, определяемому на основе преобладающих в подсистеме
критериев. Например, в академической профессии, в противоположность ситуации в деловых занятиях, сумма чьего-то дохода не является надежной мерой его относительного престижа в общей профессиональной системе. Внутри профессии, однако, и особенно внутри одного факультета, присутствует сильное давление к установлению соответствия между профессиональной компетентностью и выплачиваемым жалованьем. Отсутствие этого соответствия - главный источник интегративного напряжения.
Я пространно и подробно обсудил связь между аллокацией подвижных ресурсов, институционализацией договора, собственности и занятия, а также рынком и деньгами, поскольку такой анализ полнее любого, который мог бы представить Дюркгейм, и, стало быть, дает более широкий контекст для оценки истинной важности его базовых прозрений об органической солидарности. Его главное прозрение состоит в том, что в этой области должен быть целый комплекс институционализированных норм, являющийся условием стабильности функционально дифференцированной системы. В книге «De la division du travail social»1 Дюркгейм не очень далеко продвинулся в анализе мотиваций, лежащих в основе приверженности таким нормам. Но он высказался со всей определенностью в одном центральном пункте, а именно: что эта приверженность со стороны действующей единицы системы не может быть мотивирована прежде всего соображениями выгоды. И именно поэтому в первую очередь приобретает центральное значение понятие conscience collective, образованного из «общих верований и чувств». В последующей своей работе он сделал три существенных шага, значимых для этого вопроса о мотивации. Но прежде чем попытаться схематично их описать, стоит коротко обсудить связь conscience collective с органической солидарностью и связь органической и механической солидарности друг с другом.
В связи с первой из этих двух проблем Дюркгейм, видимо, пребывал в подлинном замешательстве, поскольку так и не прояснил структурного различия между ценностями и нормами, представленного мною выше, и не увидел, что это различие в равной
1 Durkheim E. De la division du travail social. - P.: F. Alcan, 1893. - Прим.
ред.
степени релевантно и применимо к органической и к механической солидарности. Вместо этого он увяз в отождествлении механической солидарности с недостаточной дифференциацией структуры и, следовательно, со сходством ролей как личных выражений общности верований и чувств. Поэтому у него не было ясных критериев для определения связи функционально дифференцированных норм с conscience collective. Трактовка концепции «динамической плотности» социальной системы и ее связи с конкуренцией была по сути, как отмечает Шнор1, попыткой Дюркгейма решить проблему процессов структурной дифференциации, однако связать ее со своим главным понятием conscience collective ему не удалось.
Теперь можно установить эту фундаментальную связь более адекватно: как уже отмечалось, ключевой компонент conscience collective - общие социетальные ценности. Приверженность таким ценностям, осторожно трактуемым в связке с соответствующим объектом (т.е. обществом как таковым) и уровнем общности или спецификации, - один из основных компонентов общего феномена институционализации. Институционализация в свою очередь является первичной основой дюркгеймовской «солидарности» на уровне интеграции социальной системы. Но в отношении любой основополагающей функции социальной системы ценности должны быть специфицированы в терминах релевантности этой особой функции. Кроме того, ценности должны оказывать влияние на легитимацию дифференцированных институционализированных норм, необходимых для регулирования поведения в области этой функции - для регулирования его, с одной стороны, в связи с конкретными требованиями условий, в которых оно развертывается, и, с другой стороны, в связи с интересом общества как системы. Но одной легитимации недостаточно; должны быть вдобавок функции определения юрисдикции, определения и применения санкций и интерпретации самих норм.
Этот базовый комплекс связей и функций можно с полной ясностью разработать для разделения труда как экономического феномена и для группирующихся вокруг него институтов. К этому
1 См.: Schnore L.F. Social morphology and human ecology // American j. of sociology. - Chicago (IL), 1958. - Vol. 63, N 6. - P. 620-634.
комплексу Дюркгейм прежде всего и обратился; и если не брать тот факт, что его формулировка связи этого комплекса с conscience collective так и осталась двусмысленной, он положил великолепное начало его анализу. Вместе с тем он не видел, что свойства договорного комплекса напрямую соответствуют свойствам комплекса, заключающего в себе механическую солидарность. Я предположил, что этот параллелизм относится прежде всего к связям между общими ценностями и институционализацией политической функции в обществе. Здесь ценности тоже должны быть специфицированы на конкретном уровне, чтобы легитимировать не только общество в самом широком смысле, но и тот тип организации, который институционализирован в нем для достижения коллективных целей. Эта организация является дифференцированной функциональной областью, которая в некоторых принципиальных отношениях параллельна и соприродна области мобилизации подвижных ресурсов. Кроме того, она содержит внутри себя дифференцированные структуры на уровнях норм, коллективов и ролей. Поэтому связь ценностей с нормами в этой области такая же, как и в экономической. Нормы должны быть легитимированы, но вдобавок к этому должны быть определены юрисдикции, сцецифи-цированы санкции и истолкованы нормы. Conscience collective не выполняет этих функций напрямую и автоматически. Дифференцированный нормативный комплекс, сфокусированный на инсти-туционализации лидерства и авторитета, параллелен комплексу, сосредоточенному на договоре, собственности и профессиональной роли в экономической области. Власть есть мера и посредник и параллельна в соответствующих аспектах деньгам1.
Дюркгеймовская трактовка предполагает еще одно усложнение, а именно проблему эволюционной последовательности. Он
1 К сожалению, недостаток места не позволяет развить дальше эту линию анализа. Несколько общих утверждений, пусть кратких и неполных, но все же более развернутых, чем то, которое приведено здесь, можно найти в статьях: Parsons T. Authority, legitimation and political process // Authority / Ed. by C.J. Friedrich. -Cambridge (MA): Harvard univ. press, 1958. - P. 28-48; Parsons T. «Voting» and the equilibrium of the American political system // American voting behavior / Ed. by E. Burdick, A.J. Brodbeck. - Glencoe (IL): Free press of Glencoe, 1958. - P. 80-120. Интерпретация господства (authority), предложенная Максом Вебером, образует существенное дополнение к дюркгеймовской интерпретации механической солидарности.
высказал в связи с этим две принципиально важные идеи: во-первых, что развитие паттернов органической солидарности, связанных с широким разделением труда, предполагает наличие системы социетальной интеграции, характеризуемой механической солидарностью; во-вторых, что экономическое разделение труда и сложная дифференцированная правительственная организация развиваются рука об руку. Это не случай развития одного в ущерб другому.
Какими бы верными ни были эти два озарения, связь механической солидарности с отсутствием структурной дифференциации, проводившаяся Дюркгеймом, склоняла его к отождествлению этой ассоциации с примитивностью в эволюционном смысле и помешала ему установить существенную связь между общими ценностями и легитимацией политического порядка и организации в более дифференцированном, современном типе общества. Связь современных политических институтов с солидарностью - во многом похожая на связь экономических институтов с солидарностью -осталась просто висеть в воздухе.
Я бы, таким образом, предложил улучшить дюркгеймовскую классификацию. Если органическая и механическая солидарность -относительные термины, то в одном случае речь должна идти о типе солидарности, сфокусированном на легитимации политических институтов, а в другом - о типе, сфокусированном на экономических институтах. В самом широком смысле можно сказать, что хотя ситуация значительно варьирует в зависимости от типа социальной структуры, обе солидарности существуют одновременно в частях одной и той же социальной системы - частях, которые можно различить аналитически на основе структуры; и никакой общей тенденции к замещению одного типа солидарности другим быть не должно. Солидарность, существующая до развития любого из высших уровней социальной дифференциации, - не то же самое, что этот «политический» тип. Последний ближе к основному референту дюркгеймовской механической солидарности, но я бы предпочел другой термин - например, «диффузная солидарность». Это общая матрица, из которой в процессе дифференциации возникли оба других типа.
Похоже, Дюркгейм столкнулся с обычной трудностью, с которой сталкиваются при рассмотрении процессов дифференциации.
Когда компонент системы в поздней и более дифференцированной фазе развития системы сохраняет то же название, которое он имел в ранней, менее дифференцированной фазе, этот компонент, несущий исходное название, будет в позднейшей фазе обладать меньшей значимостью. Это неизбежно следует из того факта, что в ранней фазе он может обозначать, скажем, один из четырех родственных компонентов, а в поздней - один из восьми. Это убывание значимости часто приписывают «потере функций» или «уменьшению силы» именованного компонента. Прекрасными примерами этого в нынешнем западном обществе служат «семья» и «религия»1. Эти названия использовались на протяжении последовательных фаз нашего развития, но компоненты, обозначавшиеся ими, не сохраняли однородность. Современная городская семья, чья функция экономического производства была передана профессиональным организациям, не однородна крестьянскому домохозяйству, которое является основной производственной единицей вдобавок к тому, что является, как и современная семья, единицей для воспитания детей и регуляции личности. Выступая как производственная единица, крестьянская семья является по сути «семейной фирмой», но термин «фирма» к ней обычно не применяется.
Следует привести одно уточнение к этому аргументу, касающееся иерархического упорядочения функций в социальных системах. Дело в том, что политическая организация в институционализированных рамках порядка должна в действительности предшествовать в последовательности развития появлению высоко-дифференцированного рыночного типа экономики. Отсюда есть некоторое эмпирическое оправдание - даже в очерченных мной рамках - для утверждения Дюркгейма, что механическая солидарность предшествует органической солидарности.
1 Я рассмотрел эти два случая, соответственно, в работах: Parsons T. Family, socialization and interaction process. - Glencoe (IL): Free press of Glencoe, 1956. -Ch. 1; Parsons T. Some reflections on religious organizations in the United States // Daedalus. - Cambridge (MA), 1958. - Vol. 87. - P. 65-85. Последняя статья и статья из книги «Authority», цитируемая выше (в предыдущем примечании. - Прим. ред.), включены в сборник моих очерков, вышедший под названием: Parsons T. Structure and process in modern societies. - Glencoe (IL): Free press of Glencoe, 1960.
Как уже отмечалось, в «De la division du travail social» Дюрк-гейм много говорил о роли институционализированных норм, но мало о характере мотивации, лежащей в основе приверженности ценностям и конформности к нормам. Вместе с тем его ясная мысль, что «рациональное преследование своекорыстного интереса», как оно интерпретируется в утилитарной и экономической теории, не объясняет этой приверженности, установила контекст для подхода к этой проблеме. На ранних этапах своей работы в интерпретации, трактующей нормы так, как если бы они просто входили в число «жизненных фактов» в ситуации индивида, Дюркгейм обычно довольствовался формулой «внешний характер и принудительность» - формулой, не помогавшей разрешить фундаментальное затруднение, представляемое утилитаризмом. Однако в книге «Le suicide»1 и в работах по социологии образования он предпринял два важных шага, выводящих нас за рамки этой позиции, и я их коротко опишу.
Первый - это открытие и частичное развитие им идеи интер-нализации ценностей и норм. Второй - это проведенное им, особенно в связи с проблемой природы современного «индивидуализма», различие между двумя рядами изменчивости. Один ряд относится к типам институционализированных ценностно-нормативных комплексов, и примером его служит различие между эгоизмом и альтруизмом. Другой относится к типам связей, которые могут быть у индивида с любыми институционализированными нормами и ценностями. Здесь ключевое значение имеет различие между «эгоизмом» и «аномией»; оно параллельно различию между «альтруизмом» и «фатализмом». Я коротко рассмотрю их по очереди.
Касательно интернализации ценностей и норм можно сказать, что в некоторых пределах действительное поведение в экономической и политической областях может быть относительно хорошо проинтерпретировано через процессы, посредством которых индивид рационально адаптируется к существованию норм и связанных с ними санкций таким образом, что они попросту становятся «правдой жизни». Дюркгейм ясно видел, что существование и функциональная необходимость институционализации этих норм
1 Durkheim E. Le suicide. - P.: F. Alcan, 1897. - Прим. ред.
не зависят от интересов единиц; но у него не было теории, которая объясняла бы в терминах мотивации процесс, посредством которого устанавливаются и сохраняются институты. Его «социологист-ский позитивизм»1 не позволял ему сформулировать такую теорию.
К исследованию самоубийства Дюркгейма привел парадокс: согласно утилитарной теории, рост уровня жизни должен вызывать общий рост «счастья»; между тем явный рост уровня жизни в западных странах сопровождался заметным ростом уровня самоубийств. Почему чем счастливее становились люди, тем большее их число кончало с собой?
Прежнее воззрение, которое ранний Дюркгейм разделял, полагало цели действия индивида локализованными внутри его личности, а социальные нормы, «внешние» для него, - локализованными в обществе как в «реальности sui generis». Будучи размещаемы в двух разных системах, цели индивида и нормы общества диссоциировались друг от друга. Дюркгеймовское понятие аномии было формулировкой его великого прозрения, что эта диссоциация несостоятельна, что цели индивида нельзя рассматривать как независимые от норм и ценностей общества и что они на самом деле «наделяются значением (смыслом)», т.е. легитимируются этими ценностями. Следовательно, они должны принадлежать той же системе. Если личные цели - часть личности, то ценности и нормы -conscience collective - тоже должны быть частью личности. В то же время Дюркгейм не мог отбросить доктрину независимости институциональных норм от «индивида». Она была самой сердцевиной его концепции солидарности, и отбросить ее значило бы откатиться к утилитарной позиции. Следовательно, единственным решением была концепция взаимопроникновения личности и социальной системы - концепция, утверждающая в известном смысле истинность того, что ценности и нормы являются частями «индивидуального сознания» и в то же время аналитически независимы от «индивида». На ранних стадиях Дюркгейм пытался решить эту проблему с помощью концепции наличия двух «сознаний» в одной и той же личности, но со временем он все больше склонялся к тому, чтобы отказаться от этого взгляда.
1 Parsons T. The structure of social action. - N.Y.: McGraw-Hill book co., 1937. -Ch. 8-9.
Стоит заметить, что, работая в социологии, Дюркгейм открыл, по существу, тот же базовый феномен интернализации и взаимопроникновения, который открыл, исследуя личность, Фрейд, и что это же самое открытие было сделано независимо от них Чарльзом Хортоном Кули и Джорджем Гербертом Мидом. Это схождение, на мой взгляд, есть одна из значительных вех в развитии современной социальной науки.
Переформулируем главный тезис Дюркгейма относительно воздействия аномии: индивид совершает самоубийство прежде всего не потому, что ему недостает «средств» для осуществления его целей, а потому, что его цели не могут быть осмысленно интегрированы с ожиданиями, институционализированными в ценностях и нормах. Факторами, ответственными за эту плохую интеграцию, могут быть факторы социальные, культурные или психологические в любой комбинации, но решающей точкой напряжения является бессмысленность ситуаций и альтернатив действия. Эта проблема смысла (или значения) не могла бы возникнуть, если бы нормы и ценности были всего лишь частями внешней ситуации, а не действительными «верованиями и чувствами» индивида.
Многие проблемы, связанные с прояснением и интерпретацией аномии, Дюркгейм оставил нерешенными, но это его понятие указало путь к теории проблемы социального контроля, которая была нечувствительна к его критике утилитаризма, но могла в связке с современным психологическим пониманием личности привести к теории мотивации, лежащей в основе конформности и девиации, и, следовательно, к теории механизмов, посредством которых устанавливается и поддерживается солидарность.
Исходя из психологических оснований, можно сказать, что поскольку интернализированные ценности и нормы, как и некоторые из компонентов целей, включены в мотивацию к конформности, то некоторые ключевые компоненты этой мотивации и механизмов, посредством которых она устанавливается, поддерживается и восстанавливается, не могут быть полностью и напрямую приписаны «рассудку». Иными словами, для актора недостаточно просто прояснить, какова ситуация и какими скорее всего будут последствия альтернативных курсов действия; ибо механизмы и компоненты мотивации и компоненты механизмов социального контроля, отражающие различные аспекты этой мотивации, нерациональны.
Это помещает механизмы социального контроля в класс, отличный от класса рынка, обычного осуществления политического лидерства и власти, законодательства и администрирования - в его высших судебных аспектах - правовой системы.
Те аспекты болезни, которые могут быть связаны с «психическими» факторами, и соответствующие элементы терапевтического процесса, которые их лечат, могут служить прототипом такого рода механизма и могут быть систематически связаны с процессами взаимодействия, заключенными в социализации ребен-ка1. Однако так же ясно и то, что есть потребность в разработке теории в этой области, сопоставимой с теорией, которую я очертил ранее для проблемной области органической солидарности, насколько она имеет отношение к экономическим институтам и рынкам. Разумеется, не весь социальный контроль, ориентированный на мотивацию, относится к болезни и терапии. Например, представляется весьма вероятным, что такого же рода функции для значительной области нашего общества выполняет правовая практика. Однако юристы не врачи. Подсистемой общества, представляющей проблемы социального контроля, к которым имеют отношение юристы, является не индивидуальная личность, как в случае работы врача, а система, содержащая две или более стороны в их связях с нормативной системой, всех их регулирующей. Отсюда наличие больше чем одного адвоката и наличие судов. Аналогом аномии здесь служит ситуация, в которой нормы и, возможно, стоящие за ними ценности недостаточно хорошо определены и размещают клиентов в осмысленной ситуации для действия так, что давление этой ситуации мотивирует их действовать «иррационально». Но это вовсе не означает, что у них психопатологические личности. В приведении в порядок нуждается система отношений, а не индивид. Мне кажется, что дюркгеймовская трактовка религиозного ритуала дает еще один пример, но на нем я коротко остановлюсь позже.
Следует заметить также, что, придерживаясь этой линии рассуждения в годы после публикации книги «Le suicide», Дюркгейм в своих работах об образовании внес первый крупный вклад в со-
1 Parsons T. The social system. - Glencoe (IL): Free press of Glencoe, 1951. -
Ch. 7.
циологический анализ социализации ребенка1. Именно в связи с этим ему удалось полнее прояснить свою теорию природы интер-нализации ценностей и норм, переопределив принуждение как осуществление морального авторитета через conscience индивида. В итоге, стало ясно, что моральный компонент conscience collective социален: во-первых, поскольку его образуют ценности, общие для членов общества и разделяемые ими; во-вторых, поскольку благодаря социализации члены общества переживают процесс, посредством которого эти ценности интернализируются; в-третьих, поскольку имеются особые механизмы, закрепляющие созданную тем самым приверженность ценностям способами, приводящими в действие нерациональные слои личностной структуры так, что девиациям противодействуют исправительные механизмы. Этим определением Дюркгейм дал новое понимание функционирования социальной системы, вряд ли предусмотренное в «De la division du travail social».
Другой основной вклад книги «Le suicide» в настоящее обсуждение - концепция того, что можно назвать «институционализированным индивидуализмом»; в центре ее стоит дюркгеймовское понятие égoïsme как чего-то отличного от аномии. Это расширение основной идеи книги «De la division du travail social», но здесь Дюркгейм применяет ее в совершенно новом контексте и связывает с только что рассмотренными проблемами социального контроля.
Утилитаризм и, вместе с ним, методологический индивидуализм (граничащий с редукционизмом) нашей интеллектуальной традиции обычно толковали акцентирование сферы свободы и ожидаемого независимого достижения единицы системы в том духе, что единица свободна от контроля системы. Этим редуцировалась важность интеграции системы, независимо от позитивной или негативной ее оценки. Спенсерианский индивидуализм был отрицанием социального контроля, в нынешнем смысле этого понятия.
В каком-то очевидном смысле, конечно, так и есть, ведь непосредственный контроль со стороны прямого авторитета несовместим с индивидуальной свободой. Но в другом, более глубоком
1 Прежде всего в работе: Durkheim E. L'éducation morale. - P.: Félix Alcan, 1923; а также в сборнике очерков: Durkheim E. Education and sociology / Trans. S. Fox. - Glencoe (IL): Free press of Glencoe, 1956. - 1st ed. 1922.
смысле это неверно. Институциональный порядок, в котором от индивидов ожидают принятия большой ответственности и тяги к высокому достижению и в котором их вознаграждают через социально организованные санкции такого поведения, нельзя объяснить, постулировав ослабление всех аспектов институционализированного контроля. Напротив, такой порядок, с его общими ценностями, его институционализированными нормами, его санкциями и посредниками, его механизмами социального контроля, являет особый способ институционального структурирования. Он подчеркнуто не репрезентирует аномии, являющейся ослаблением контроля в смысле ослабления солидарности.
Классическая эмпирическая формулировка этого тезиса в книге «Le suicide» дается в связи с разницей между протестантами и католиками. Католик в религиозных вопросах подчинен прямому контролю авторитетов своей церкви: он должен принять официальную догму о наказании отлучением, должен принять освященный авторитет священника в деле собственного спасения и т.д. Протестантская церковь как коллектив не реализует такого авторитета. Протестант свободен от этих типов контроля. Но он не волен выбирать, принять ему таковые или нет, ведь он не может, желая остаться хорошим протестантом, отказаться от свободы принять религиозную ответственность, налагаемую на него в его прямой связи с Богом. Обязанность принять такую ответственность легитимируется общими ценностями протестантской группы и переводится в нормы, управляющие поведением.
Во многом по идеологическим причинам это фундаментальное прозрение до сих пор не вошло в полной мере в мышление социальных ученых. Но мало какие из [научных] достижений Дюрк-гейма так важны для связывания теоретического подхода к анализу социальных систем с эмпирической интерпретацией основных черт современного типа общества.
Эта проблема исподволь подводит нас к еще одной очень важной связке между двумя главными темами исходной дюркгей-мовской трактовки проблем социальной интеграции, а именно к связи между органической и механической солидарностью. Ясно, что есть связь эгоистического фактора самоубийства с органической солидарностью и альтруистического фактора с механической
солидарностью. Это становится очевидным в ассоциации между областями социальной структуры, где коллектив плотно интегрирован (например, в армии) и высока частота альтруистического самоубийства, и областями, где преобладают рыночные отношения (например, в профессиях и бизнесе) и высока частота эгоистического самоубийства. Можно увидеть и параллельное соотношение между типами обществ.
Однако подобные корреляции поднимают вопрос о типах механизмов, связанных с разными проблемами интеграции. Ранний Дюркгейм подчеркивал важность определений некоторых актов как преступных, а предписаний к их наказанию - как механизмов, укрепляющих механическую солидарность. В книге «De la division du travail social» он использовал это укрепление прежде всего как фон, дабы по контрасту с ним подчеркнуть функционирование гражданского права в связке с органической солидарностью. При этом он явно имел в виду прежде всего солидарность коллектива как основной структурный фокус проблемы интеграции.
Стоит заметить, что в поздние годы жизни Дюркгейм приблизился к области, которая, в контексте вышеприведенного анализа, очень тесно связана с проблемами механической солидарности, но на этот раз эта связь виделась с точки зрения ценностей, а не с точки зрения их политического внедрения. Я говорю о его анализе религии и ее связи с обществом в книге «Les formes élémentaires de la vie religieuse»1. В этой работе есть много примечательного, но особого интереса здесь заслуживает трактовка религиозного ритуала как механизма укрепления социальной солидарности.
Важнейшее связующее звено между этой работой и книгой «De la division du travail social», написанной двадцатью годами ранее, - непрерывающийся интерес Дюркгейма к conscience collective. Но если в ранней работе это понятие использовалось просто как точка отсчета для анализа экономического уровня социальной дифференциации и соответствующих проблем интеграции, то в позднейшей работе на авансцену выходит вопрос о первичной роли conscience collective в социальной системе в целом. Ритуал коммунального типа, в трактовке Дюркгейма, есть прямое выражение
1 Durkheim E. Les formes élémentaires de la vie religieuse. - P.: F. Alcan, 1912. -Прим. ред.
приверженности членов коллектива - т.е. релевантной социальной системы высшего уровня - тем ценностям, которых они сообща придерживаются. Но одновременно это и нечто большее, чем просто их выражение, ибо это способ, с помощью которого эти приверженности могут быть путем «драматизации» пробуждены заново и освежены, а любые ослабляющие их тенденции - предупреждены.
Совершенно ясно, что религиозный ритуал, как он понимается в этой работе, не связан прямо с формулировкой и применением норм, а связан скорее с «внутренними», интернализированными аспектами систем ценностей и норм, с их прямым включением в структуру личностей. Более того, тут затрагивается их связь с мотивацией в контексте указанных выше нерациональных компонентов. Следовательно, в этой последней важной фазе своей работы Дюркгейм явно опирался на результаты, полученные им раньше в исследованиях самоубийства и образования. Однако здесь он впервые взял поддержание институционализированной ценностной системы в обществе как средоточие социального процесса, а не как точку отсчета для анализа других структур и процессов.
Есть в то же время интересный возврат к его первоначальным отправным точкам, ибо он эксплицитно поднимает проблему роли conscience collective - т. е. коллективных ценностей - на уровне ценностной системы, а не на уровне структуры конкретного коллектива и обязательств перед ним. Соответственно, он завершает тем, что заключает свою исходную проблему органической солидарности в более общую рамку порядка - рамку, в которой имеется политическая организация, способная навязать единообразное уголовное право, но в которой есть также система ценностей, способная легитимировать нормы, независимые от частного политического порядка и его «органов».
Это был важный шаг в дифференциации теоретических компонентов гидроголовой проблемы социальной интеграции. При этом, пожалуй, важно, что Дюркгейм разбирал проблему религиозного ритуала на уровне эмпирических деталей только в контексте примитивных религий. Я истолковываю это так, что его все еще мучила старая проблема отношения между генетическими и аналитическими аспектами проблемы различения компонентов. В каком-то смысле он просто вернул проблему механической солидарности на более генерализованный уровень, ища «истоки» репрессивного
права в религиозных приверженностях, ритуализированных в крупных племенных церемониях. Тем самым он внес колоссальный вклад в наше понимание процессов социального контроля на этом уровне - понимание, с определенностью включившее их мотиваци-онную референцию. Но в силу своей неудачной путаницы он скорее затемнил, чем осветил проблему тех связей солидарности со структурной дифференциацией современного общества, анализ которых был для него изначальной отправной точкой.
Почти все согласятся с тем, что Дюркгейм принадлежал к очень небольшому кругу социологов-теоретиков, которые в критической фазе развития дисциплины проникли на более глубокие уровни анализа, чем любой из их предшественников, и сформулировали главные проблемы, над которыми мы с тех пор работаем. Темой этой статьи является, как мне думается, самая суть дюрк-геймовского вклада в теорию. Он был преимущественно теоретиком проблемной области социальной интеграции. Первичное ядро самой социальной системы занимало его больше, чем связи этой системы с системами, которые с ней граничат: культурой, личностью и организмом в физической среде. Вдобавок, его в каком-то смысле не очень-то интересовали проблемы социальной структуры. Хотя он всегда сохранял интерес к сравнительным исследованиям, он не пытался прощупать проблемы сравнительной морфологической классификации так глубоко, как это делал его современник Макс Вебер.
Центральная проблема Дюркгейма, решения которой он с редким упорством искал, состояла в определении основных осей, вокруг которых организуются интегративные функции и процессы общества. Его анализ испорчен многочисленными непродуманными мыслями, и многие его аспекты устарели; но его критика утилитарной традиции и его концепции conscience collective и механической и органической солидарности - хотя и создают много проблем для толкования - хорошо послужили и ему, и дисциплине.
Важно в этих концепциях то, что они преодолевают линии конвенционального структурного анализа социальных систем, членящие их на политические, экономические, религиозные и прочие категории. Только с такой концептуализацией, как у Дюркгейма, можно подойти к проблемам социальной интеграции на достаточно общем уровне, позволяющем установить новую теоретическую
ориентацию. То, что Дюркгейму удалось развить эту концептуализацию, служит основой его высокого положения как теоретика.
Дюркгейм открыл конечные теоретические связи между целым рядом эмпирических предметов, которые обычно распылялись между разными дисциплинами и специальностями внутри дисциплин. В книге «De la division du travail social» он установил связи между правом и традиционным эмпирическим предметом экономики, подведя их под более широкую теоретическую перспективу. Он также включил в нее плодотворное обсуждение политических вопросов, в котором заметил, что правительство развивалось параллельно экономике частного предпринимательства. В позднейшей своей работе он перенес свой анализ связей в область психологической теории; его привела к этому логика проблем, которые он хотел решить, хотя первоначально он говорил, что психологические соображения иррелевантны социологическим проблемам. Его исследования в области психологической теории позволили ему не только обогатить собственный анализ, но и установить основу для замечательного сближения с Фрейдом, дав тем самым средство, с помощью которого можно было связать концепции рациональности, разработанные в экономической традиции мысли, с ролью нерациональных компонентов мотивации в психоаналитической традиции. Наконец, в поздней своей работе он проанализировал релевантность религии секулярным аспектам социальной организации.
Эта замечательная способность видеть связи между областями, рассматриваемыми обычно как не связанные друг с другом, стала возможной лишь потому, что Дюркгейм постоянно удерживал в поле зрения тот факт, что он работает с проблемой интеграции одной системы, а не со скоплениями дискретных подсистем. Он был в первую очередь теоретиком функционирования систем.
Выше я подчеркнул многие из осложнений и трудностей, заложенных в анализе Дюркгейма. Он был, несомненно, очень избирательным и, следовательно, в каком-то смысле «предвзятым»; взять, например, путаницу эволюционных и аналитических проблем в связи со статусом механической солидарности. Структурные проблемы могут быть в значительной мере прояснены, если взять за основу традицию Вебера, а связи с личностью можно существенно прояснить, мобилизовав психологическое знание, либо
не существовавшее во времена Дюркгейма, либо содержавшееся в работах, к которым он (как и к ранним работам Фрейда) не выказывал интереса.
Такой критический анализ ведет к существенному пересмотру дюркгеймовских положений. Однако он не ведет к отказу от них. Он предполагает лишь расширение и уточнение, поскольку Дюркгейм заложил фундамент для развития плодотворной теории социальной интеграции.
Пер. с англ. В.Г. Николаева1
1 Кандидат социологических наук, старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН, доцент кафедры общей социологии Национального исследовательского университета - Высшей школы эко-
номики.
