CC BY
33
менные авторы, критики и литературоведы в большинстве своем остаются литературоцентричными, воспитанными на классической литературе и ориентированными на эти образцы. Несмотря на коммерциализацию творчества, на вторжение массмедиа в сферу художественного, «серьезная» литература продолжает создаваться, осознавая себя преемницей классики. При этом, однако, дефицитом становится глубокий читатель, способный воспринимать сложные тексты и адекватно откликаться на них. И все же русская литература остается способом идентификации человеком себя как участника социальной, культурной и национальной общности.
Е.И. Шевчугова
2015.02.002. ИСТОРИИ И СОЗНАНИЯ: КОГНИТИВНЫЕ ПОДХОДЫ К ЛИТЕРАТУРНЫМ НАРРАТИВАМ. Stories and minds: Cognitive approaches to literary narrative / Ed. by Bernaerts L., Herman L., Vervaeck B., and de Geest D. - Lincoln: Univ. of Nebraska press: Nebraska paperback, 2013. - 236 p.
Ключевые слова: нарратология; повествование; сознание; когнитивизм; эмпирические исследования литературы и чтения; конкретизация.
Взаимосвязь человеческого сознания и нарратива - одна из наиболее актуальных тем в современных когнитивистике и нарра-тологии. Реферируемый сборник собрал в себе работы как известных ученых, специализирующихся на этой тематике, так и молодых исследователей, принимавших участие в конференции в г. Лёвен (Бельгия) в июне 2009 г. Во вступительной статье редакторы издания - Ларс Бернартс, Дирк де Геест, Люк Херман и Барт Вервэк (Бельгия) - рассмотрели историю изучения одного частного вопроса, интересовавшего литературоведов с 1960-х годов: идею принципиальной фрагментарности литературного текста, требующей конкретизации со стороны читателя. Выдвинутая польским эстетиком Р. Ингарденом и разработанная представителем немецкой рецептивной эстетики В. Изером, эта концепция получила новое освещение в работах литературоведов-когнитивистов, в том числе в некоторых статьях реферируемого издания. Авторы вступления выделили также ключевые моменты в изучении сознания и нарратива, представленные работами М. Тёрнера, Ю. Марголина,
Д. Хермана, М.-Л. Райан, П. Стоквелла и др., а также возможности, открываемые когнитивным подходом в нарратологии, и опасности, возникающие при его абсолютизации.
Использование памяти - одна из наиболее важных составляющих чтения как когнитивного процесса, влияющая на все стороны восприятия художественного текста - от оценки стиля до умозаключений относительно персонажей и сюжета. Вместе с тем, как указывают Питер Диксон и Мариза Бортолусси (университет провинции Альберта), этот предмет изучен недостаточно. В литературоведческом анализе мы имплицитно исходим из того, что читатели безупречно запоминают все аспекты произведения, но очевидно, что это не совсем так. В эмпирической психологии неоднократно исследовалась способность человека к запоминанию дискурса, в результате чего в структуре текста были выявлены три слоя: поверхностная структура (конкретное словесное выражение), текстовая база (уровень конкретных пропозиций) и ситуационная модель (комплекс отношений между актантами, объектами и т.п.). Способность человека к запоминанию возрастает при переходе от первого слоя к третьему, впрочем, и для последнего она не идеальна. Можно сказать, что воспроизведение текста по памяти является, скорее, реконструкцией его ситуационных моделей, при этом не только на основе прочитанных слов, но и на основе общей базы знаний читателя.
Методы эмпирического литературоведения позволяют исследовать несколько связанных с этим важных проблем. В научной литературе нет полного согласия относительно того, насколько хорошо запоминается поверхностная структура именно литературного текста. В статье Р. Зваана было показано, что информированность читателя о принадлежности произведения к художественной литературе способствует лучшему запоминанию его словесного оформления1. Вместе с тем другие эксперименты, включая работы авторов статьи, свидетельствуют о чрезвычайно плохом запоминании поверхностных структур художественного текста и довольно плохом - текстовой базы и ситуационных моделей. Однако эмпи-
1 Zwaan R. Effect of genre expectations on text comprehension // Journal of experimental psychology: Learning, memory and cognition. - Washington, 1994. -Vol. 20, N 4. - P. 920-933.
рических данных в этой области недостаточно для решения данного вопроса.
Необходимо также прояснить, как согласуется недостаточно хорошая память даже на ситуационные модели с необходимостью для адекватного истолкования текста согласовывать сведения, почерпнутые в разных частях произведения. Возможно, существуют особые механизмы, позволяющие читателям интерпретировать пространные тексты. Так, А. Грэссер с соавторами высказывал предположение, что интерпретация литературного текста строится на особых - «тематических» - умозаключениях, которые запоминаются лучше других элементов произведения1.
Романы и другие крупные нарративы редко читаются за один присест. Каким образом удается согласовать реконструкции ранее прочитанных частей с читаемым в настоящий момент отрывком? Некоторые исследователи считают, что читатели удовлетворяются низким уровнем согласованности, и более того, художественная литература не предполагает высокого уровня2. Но возможно, что дело обстоит прямо противоположным образом, считают П. Диксон и М. Бортолусси: читатели могут использовать особые процедуры, позволяющие корректировать реконструкции при необходимости такого согласования. Тогда возникает вопрос: в какой степени наличие таких процедур зависит от читательского опыта и образования? Наконец, и сам литературный текст может быть устроен таким образом, что читатель получает все необходимые подсказки, чтобы вспомнить прочитанное ранее. По мнению исследователей, эти вопросы заслуживают тщательного эмпирического изучения, а их решение может оказать влияние на практику преподавания литературы в школах и университетах, которая до сих пор основана на неверном предположении, что мы способны воспроизводить текст в мельчайших деталях после его внимательного прочтения.
1 Graesser A.C., Singer M., Trabasso T. Constructing inferences during narrative text comprehension // Psychological review. - Washington, 1994. - Vol. 101, N 3. -P. 371-395.
Van den Broek P., Risden K., Husebye-Hartmann E. The role of readers' standards of coherence in the generation of inferences during reading // Sources of coherence in reading / Ed. by Lorch R.F., O'Brien E.J. - Hillsdale: Erlbaum, 1995. - P. 353373.
Кэтрин Эммотт и ее коллеги из университета Глазго исследуют риторические средства контроля читательского внимания в детективных и приключенческих нарративах. Распространенные ранее в психологии мнения1, что по мере чтения произведения степень внимания читателя к тексту сохраняется на максимальном уровне, не подтверждаются эмпирическими исследованиями. Психологи чтения используют специальный термин «глубина обработки текста» (depth of processing), обозначающий количество деталей, замечаемых читателями. Существуют данные, что «глубина обработки» может контролироваться автором языковыми средствами2. В известной степени это соответствует классической концепции эпохи формализма, известной под названием «актуализация» (foregrounding). Психология чтения предоставляет богатый арсенал методик для эмпирического изучения этого явления. Так, было установлено, что размещение информации в придаточном предложении позволяет ее замаскировать. Напротив, неполные или недостаточно распространенные предложения делают ее более заметной. Вопреки общепринятому мнению, «анонсирование» семантического элемента не повышает заметность соответствующей детали.
Авторы статьи показывают, как эти и другие риторические приемы могут использоваться автором детективного повествования для «обмана» читателя или направления его внимания в ложную сторону. Например, в романе «Сверкающий цианид» Агата Кристи впервые упоминает персонажа-убийцу и мотив его преступления внутри многослойной структуры придаточных предложений. Напротив, незначимую информацию можно подчеркнуть посредством укороченного предложения и выдать за имеющую значение, когда фокальным персонажем является один из детективов: «Девушка не понимала важности того, что сказала. Но это было важно», - пишет
1 Just M.A., Carpenter P.A. A theory of reading: From eye fixations to comprehension // Psychological review. - Washington, 1980. - Vol. 87, N 4. - P. 329-354.
Sanford A.I. Context, attention and depth of processing during interpretation // Mind and language. - Maiden, 2002. - Vol. 17, N 1-2. - P. 188-206. Sanford A.I., Sturt P. Depth of processing in language comprehension: Not noticing the evidence // Trends in cognitive sciences. - Kidlington; Oxford, 2002. - Vol. 6, N 9. - P. 382-386. Ferreira F., Ferraro V., Bailey K.G.D. Good enough representations in language comprehension // Current directions in psychological science. - Malden, 2002. - Vol. 11. -P. 11-15.
в том же романе А. Кристи, риторическими средствами «обманывая» читателя относительно важности сообщенных сведений.
Автор может также использовать тот факт, что читатель к моменту развязки не помнит начало повествования, а лишь реконструирует его, и при этом весьма неточно. В романе «Печальный кипарис» идентификация медсестры как убийцы основана на том, что одна из свидетельниц якобы рассказала о ее болезненном виде и зеленом цвете лица в день после убийства. В действительности она сообщает лишь о том, что сиделка отерла с лица пот, находясь в довольно жарком помещении, но читатель этого, скорее всего, не помнит.
Таким образом, психологические исследования позволяют обнаружить когнитивный фундамент многих риторических приемов, используемых авторами для манипуляции читательским сознанием, и вывести литературоведческий анализ текстов за границы умозрительных рассуждений, основанных на интроспекции.
Элейн Оянг (университет шт. Миннесота) пересматривает классическую идею о конкретизации «пробелов» при чтении художественного произведения, восходящую к теории Р. Ингардена. Как показывают эмпирические эксперименты, в реальности мы не останавливаемся во время чтения, чтобы достроить неполные описания персонажей и предметов во всей полноте их детализации. Это укладывается в современные представления об особенностях человеческой перцепции, согласно которым текст функционирует как своего рода инструкция по созданию ментальной модели описываемого предмета. Эта модель является не воспроизведением конкретного объекта, а лишь общей идеей подобных объектов в целом. В таком случае достаточно весьма неполного набора инструкций. Так, например, человек легко достраивает схематические рисунки, в которых не хватает существенного количества линий, и следовательно, распознавание объекта происходит до его конкретизации. Автор статьи считает, что в литературе аналогичным образом функционирует так называемая «говорящая деталь».
Вместе с тем наша способность видеть, что за ограниченным количеством опорных моментов скрывается нечто большее, подводит когнитивный фундамент и под то явление, которое Р. Барт называл «эффектом реальности», когда отдельная деталь не имеет
конкретного «значения» и не важна для развития сюжета, но создает ощущение «реалистичности» повествования.
Э. Оянг анализирует некоторые эпизоды романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина», показывая, каким образом писателю при помощи повторяющихся упоминаний улыбки и взгляда героини удается создать намек на опыт восприятия Вронским ее внешности и одновременно ощущение невозможности передать этот опыт в его полноте. Текстуальные подсказки (cues) позволяют идентифицировать объект с помощью отдельных метонимических деталей, но переводят его в «сокращенную форму репрезентации». Это явление тематизируется писателем в эпизоде чтения Анной английского романа, когда она испытывает потребность испытать наяву то, о чем читает. Другой пример идеализированной тематизации «понимания» на основе минимальной информации - это сцена признания Левина и Кити, когда герои понимают, что говорят друг другу, называя лишь начальные буквы слов.
Марко Караччоло (университет Гронингена, Нидерланды) предлагает модель восприятия нарративных текстов, основанную на последовательной репрезентации в воображении описываемого мира, во многом подобной восприятию окружающей действительности слепыми людьми. Он называет ее «enactivist model», подразумевая, что читатель воспринимает художественный мир через его отдельные элементы, постепенно складывающиеся в единую картину, в которой, однако, остается множество незаполненных лакун, деталей, не имеющих значения для общего смысла произведения.
Эта модель корреспондирует с получившей в последнее время широкое распространение теорией перцепции. Перцептивный опыт не представляет собой создание некоторой целостной картинки, перцепция - это в первую очередь взаимодействие с окружающим миром - взаимодействие, имеющее смысл для воспринимающего субъекта. В этой модели легко объясняются многие реальные аспекты перцепции: например, почему мы не видим те объекты, которые находятся в нашем поле зрения, но не имеют значения для целей восприятия. Перцепция, кроме того, всегда интенциональна, т.е. направлена на определенный объект. Понимаемое в этом духе воображение также интенционально, будучи направленным на элементы не существующего мира. Неизобразительные и фрагментарные компоненты воображаемой репрезентации возникают в ре-
зультате процесса, симулирующего перцепцию, будучи при этом не только когнитивными, но и экспериенциальными. Хотя в литературе этот процесс основан на языковом субстрате, он моделирует реальный телесный опыт восприятия.
Исследователь анализирует отрывок из романа Ж. Сарамаго «Слепота» (1995), в котором описывается палата в больнице, куда были интернированы заболевшие герои. Он интересен тем, что хотя это описание не медиируется сознанием какого-либо персонажа (они все слепы и к тому же спят), оно обладает отчетливым экспе-риенциальным аспектом, которое нельзя свести к особенностям языкового выражения. Сознание читателя движется от одного объекта к другому (пациенты, одеяла, лампочки, свет на одеялах), а соотношение предметов показано так, как будто бы читатель их ощущает в действительности, оценивает расстояние между ними, соизмеряя его со своим телом. Но эта «модель» палаты остается принципиальным образом лакунарной (мы не знаем, сколько пациентов в палате и т.п.), пробелы в ней не подлежат заполнению, не будучи значимыми для повествования.
Другой вариант нарратива - такой, где имеется явный фокальный персонаж, в перспективе которого подаются события. М. Каррачоло утверждает, что в этом случае чтение предполагает симуляцию сознания этого персонажа. Его нельзя назвать элементом изображаемого мира или текста, напротив, текст представляет собой инструкцию для читателя, чтобы его собственное сознание «приняло форму» сознания этого действующего лица.
Еще одна проблема, решение которой предлагает М. Карра-чоло: каким образом повествовательному тексту удается передать такой аспект экспериенциальности, как qualia (абсолютно субъективные, но неотъемлемые ее формы - например, боль, или зеленый цвет, или запах лимона). Исследователь считает, что это происходит с помощью метафорического описания, которое «инструктирует» читателя вообразить тот или иной опыт (например, эпитет «hammering» - это указание вообразить боль как ощущение, возникающее при ударе молотком).
Анежка Кузмичёва (Стокгольмский университет) дискутирует с «представлением, характерным для большой части нарративной теории, что чтение литературного повествования в функциональном плане аналогично акту коммуникации, понимаемому как
передача мыслей и концептуальной информации» (с. 107). Исследовательница указывает на существование сенсомоторных эффектов чтения, выходящих за рамки коммуникативной модели, и предлагает их базовую типологию, различая в этом плане два взаимоисключающих феномена: вербальное присутствие (verbal presence) - перцепцию «голосов» повествователя и персонажей - и непосредственное присутствие (direct presence) - эмуляцию сенсо-моторных аспектов восприятия воображаемого мира. Ориентация на аудиальное восприятие нарратива предрасполагает к активации вербального, а чтение «про себя» - непосредственного присутствия.
Автор статьи разбирает, какие аспекты нарративного содержания и структуры ведут к активизации непосредственного присутствия, на примере отрывков из двух французских романов, для которых характерно «пространственно-временное погружение» в изображаемый мир (термин М.-Л. Райан) - «Мадам Бовари» Г. Флобера и «Ревность» А. Роб-Грийе. Речь идет об одном из проявлений подобного «погружения» - феномене моторного резонанса, когда при прочтении неметафорического описания движения у читателя активизируются моторные и премоторные зоны коры головного мозга, соответствующие описываемым движениям, хотя само движение в явном виде читатель не производит. Этот эффект обеспечивается за счет присутствия детального описания движений, направленных на вещный объект (не на самого себя, не на животное и не на другого человека). Есть несколько факторов, увеличивающих интенсивность такого погружения, хотя одновременное их присутствие в тексте не обязательно. Движение и объект его приложения должны быть обыденными и логически обоснованными ситуацией. Оно должно быть динамически достоверным, т.е. время, требующееся на прочтение его описания, должно быть сопоставимо с длительностью его осуществления. Движение должно быть осознанным. Текст не должен чрезмерно его концептуализировать или остранять. Упоминание объекта должно предшествовать описанию движения. Оно должно быть маркировано на фоне предшествующего нарратива (т.е. он не может целиком состоять из описания подобных движений).
Стабильный уровень непосредственного присутствия поддерживается равномерным, но не избыточным распределением таких деталей. Примером такого текста является роман Ж.-Ф. Тус-
сена «Фотоаппарат», а в романах Флобера и Роб-Грийе для этого слишком много визуальных описаний, усиливающих концептуальный аспект восприятия.
Феномен непосредственного присутствия является исторически обусловленным. Хотя есть определенный соблазн связать его с античными риторическими концепциями enargeia и pro ommaton poiein, судя по всему, это все же различные явления. «Непосредственное присутствие» получило распространение с устранением из текста следов устного исполнения (в частности, вездесущего нар-ратора, напрямую обращающегося к «любезному читателю») и с окончательным утверждением практик молчаливого чтения нарра-тивов на протяжении XIX в.
Мария Мякела (университет Тампере) обращает внимание на то, что после «когнитивного поворота» в изучении повествовательных текстов «литературные сознания Клариссы Ричардсона, осте-новской Эммы или набоковского Гумберта Гумберта стали не только объектами когнитивно-психологического препарирования, но и иллюстрациями реальной человеческой когнитивной деятельности, а также инструментом понимания ментальных процессов в реальном сознании» (с. 129). В этом нет ничего плохого, поскольку с самого начала литература Нового времени ставила перед собой задачу показать сознание «как оно есть» в его различных аспектах. Романный нарратив отличается от всех прочих именно тем, что дает нам единственную возможность напрямую «заглянуть» в сознание других людей.
Однако сведение функции вымышленных сознаний к примерам человеческой когнитивной деятельности в некоторых когнити-вистских работах приводит к затушевыванию динамических отношений между вербальными искусствами и опытом реальной перцепции, а также к игнорированию того, что литературная экс-периенциальность имеет лингвистическую и сконструированную природу.
На примере двух рассказов Ричарда Форда, основанных на вполне традиционной повествовательной технике - «исповеди» главного героя, автор статьи показывает, что вымышленное сознание, в отличие от реального, определяется процессом вербализации и коммуникативной структурой нарративного текста. В своей речи нарраторы не проживают жизненные моменты, а конструируют их
и придают им определенную форму. Вымышленные повествователи всегда смешивают репрезентацию с репрезентируемым, создавая тем самым в некотором роде «шизоидную» текстуальность.
Рой Зоммер (Вуппертальский университет) связывает между собой мультикультуральный и когнитивный подходы к литературе. В первом разделе статьи, опираясь на концепцию нарративной эм-патии, он изучает драматургические стратегии, позволяющие аудитории лучше понять мышление одного из героев пьесы А. Хан-Дина «Восток есть восток» (1997). Во второй части эмпирическое исследование методов категоризации и построения умозаключений становится фундаментом для анализа читательских реакций в европейской студенческой аудитории на роман африканского писателя Б. Окри «Голодная дорога» (1992).
Барт Кеунен (Гентский университет) вносит в когнитивный литературоведческий анализ морально-этическую направленность. С точки зрения здравого смысла литература представляет собой «культурный артефакт, в котором обсуждаются нормативные дилеммы и конфликты ценностей» (с. 192), а когнитивная нарратоло-гия признает справедливость бытовой психологии, согласно которой литература позволяет «заглянуть» в человеческое сознание и выявить в нем причины тех или иных поступков. Между тем в нар-ратологии эти причины ищутся, как правило, за границами добра и зла, как будто бы любое повествование основано на постницшеанской философии. Исследователь демонстрирует возможности когнитивного анализа моральных оснований поступков, следуя современным тенденциям, которые Томас Павел назвал «этическим» поворотом в литературоведении.
Заключение к сборнику статей принадлежит одному из лидеров когнитивной нарратологии Дэвиду Херману (университет шт. Огайо). Он выдвигает для обсуждения пять общетеоретических вопросов, которые, не будучи темами опубликованных работ, возникают при их прочтении. Во-первых, каковы возможности интеграции «количественного» эмпирического подхода с «качественным» анализом конкретных повествовательных текстов при изучении сознания и нарратива? Во-вторых, каким образом следует наладить научный взаимообмен между нарратологами и исследователями сознания, который должен сменить одностороннее заимствование литературоведами концепций когнитивной науки? В-третьих, ка-
ким образом идеи, выработанные в процессе такого взаимообмена, будут сочетаться с нарратологическими традициями? В-четвертых, каким образом соотносятся в этой научной области теория и корпус исследуемых текстов? Не влияет ли на содержание выдвигаемых теорий специфика выбираемых для анализа произведений? И в-пятых, в какой степени изучение отношений между сознанием и нарративом может быть переведено (и вообще, должно ли оно быть переведено) в конкретные интерпретативные стратегии?
Е.В. Лозинская
2015.02.003. БОЖАНКОВА Р. ДИАПАЗОНЫ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ЦИФРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
БОЖАНКОВА Р. Хоризонти на дигиталната литература. - София: Унив. изд-во «Св. Климент Охридски», 2013. - 317 с.
Ключевые слова: цифровая литература; сетевая литература; электронная литература; сетевой литературный проект; литературная интерактивная карта; блог; киберпоэзия.
Исследование профессора университета Св. Климента Ох-ридского (София, Болгария) Ренеты Божанковой представляет собой один из «побочных продуктов» ее труда в области изучения русского постмодернизма. Поскольку возникновение и повсеместное проникновение Интернета, став одним из самым значительных культурных феноменов конца ХХ в., оказало существенное влияние на все области человеческой культуры последних лет, то и при изучении текущего состояния литературы России и других славянских стран исследовательница столкнулась с необходимостью в большом объеме работать с цифровыми литературными источниками. Практика поставила перед ней вопросы о том месте, которое занимают славяноязычные литературные тексты в пространстве Всемирной сети, и одновременно о роли цифровых сегментов внутри славянских национальных литератур. Интерес исследовательницы вызывают способы функционирования письменного текста в цифровой среде, его стилистические и жанровые особенности, взаимодействие цифровой литературы с «традиционной» (книжной).
Реферируемая монография основана на результатах наблюдения за развитием литературы (конец XX - начало XXI в.) в той части сети Интернет, где обмен информацией, включая публика-
