CC BY
34
статьи отмечает здесь и прошедшие в РГГУ «10-е Лотмановские чтения» (2000)1, посвященные «русской теории» 1920-1930-х годов.
Третий формат - специальные металитературоведческие работы: статьи, сборники, монографии2. Многоаспектное обращение к истории науки о литературе, исторической поэтике, к различным литературоведческим школам, творчеству крупнейших ученых и т.п. служит залогом нового расцвета литературоведения.
А.А. Ревякина
2019.01.003. ТЕОРИЯ НАРРАТИВА И ИСТОРИЯ РОМАНА: СПЕЦИАЛЬНЫЙ ВЫПУСК ЖУРНАЛА «ПОЭТИКА СЕГОДНЯ». Narrative theory and the history of the novel / Ed. by Dawson P. // Poetics today. - Durham, 2018. - Vol. 39, N 1. - P. 1-223.
Ключевые слова: нарратология; история романа; фикцио-нальность; возникновение романной формы; экстралитературные контексты; повествовательный порядок; цифровая среда; изображение сознания в романе.
Выпуск журнала «Поэтика сегодня» под редакцией П. Доусона призван наметить пути решения проблемы, каково может быть «теоретическое и методологическое взаимодействие между двумя широкими направлениями в литературоведении - изучением романа и теорией нарратива» (с. 1). Первое сосредоточено на исторических, идеологических и тематических вопросах, а также интерпретации конкретных текстов; второе в большей степени ориентировано на формальные методы анализа и теорию, а не историю литературы, использует научный («scientific» - как противоположность чисто гуманитарному) подход. Вместе с тем в адрес обоих направлений высказываются одинаковые критические замечания о том, что принадлежащие к ним исследователи исходят из ограничивающей поле зрения и в целом малообоснованной предпосылки: роман - это прежде всего классический английский реалистический роман, а нарратив - это в первую очередь роман.
1 См.: Русская теория: 1920-1930-е годы: Материалы 10-х Лотмановских чтений / Сост. Зенкин С.Н. - М., 2004.
2 Речь идет о трудах, публикуемых не только в столицах, но и в провинции. См., например: Штайн К.Э., Петренко Д.И. Филология: История. Методология. Современные проблемы / Под ред. Шаповалова В.А. - Ставрополь, 2011.
П. Доусон прослеживает историю институционального оформления двух дисциплин, акцентируя методологические расхождения между более формалистским нарратологическим подходом и анализом теоретических проблем, поставленных посткультуралиста-ми, идеологической и культурной критикой в рамках исследований романа. В последние десятилетия нарратологи стали уделять большее внимание культурно-историческим аспектам повествования, но в исследованиях романа не наблюдается движения навстречу теории нарратива. Тем не менее необходимость подобного взаимообмена между дисциплинами начинает осознаваться, поскольку не только сущность романа заключается в повествова-тельности, но и критическая практика его исследователей также представляет собой повествовательный дискурс. На данном этапе, по мнению П. Доусона, первостепенной общей задачей для двух дисциплин является прояснение вопроса о том, что есть роман и повествование как таковые.
Роман, несомненно, является литературным жанром, но дальнейшее уточнение этого определения сопряжено с некоторыми сложностями. Редакторы «Энциклопедии романа» (2011) считают основой для дальнейшей разработки понятия то, что роман обычно имеет сравнительно большой объем, написан в прозе и содержит повествование о чем-либо. Вместе с тем они признают, что бывают романы, не имеющие этих признаков, как и романы без персонажей, вымысла и т.п. Некоторый консенсус относительно жанра сложился также вокруг идеи М. Бахтина о романе как антижанре, пародирующем предшествующие литературные формы. Проблема определения романа еще более обостряется при историческом анализе. Пространные прозаические повествования существовали со времен Античности, но до сих пор в науке нет согласия относительно того, являлись ли они романами, или же этот термин следует зарезервировать за литературной традицией, возникшей в Британии в XVIII в. Однако эта традиция тесно связана с установкой на реализм (изображение вероятного), между тем сегодня мы относим к романам произведения, принадлежащие к области магического реализма, научной фантастики, фэнтези и т.п. В конечном счете от того, как мы излагаем историю романа - подчеркивая его античные корни или, наоборот, прерывистость исто-
рической традиции вымышленных повествований, - зависит наше определение романа.
Предмет нарративных исследований также «невозможно широк». Повествование, по словам Р. Барта, транскультурно, трансисторично, интернационально, оно «просто есть повсюду, как сама жизнь». В то же время методологический уклон нарративной теории во многом был определен структуралистами, и поэтому нарратоло-гия считает парадигматической формой нарратива художественное повествование, а лингвистику - методологической моделью его изучения. Впрочем, новые тенденции в нарратологии обогатили ее метод за счет обращения к социолингвистике, когнитивной психологии, антипозитивистским методам нарративного анализа в социальных науках. Это во многом переориентировало исследователей с изучения литературных повествований на анализ повествования как «фундаментальной человеческой стратегии в осмыслении концептов времени, процессуальности, изменения» (Д. Херманн). Вследствие формалистского и во многом синхронического метода нарратологии ее теоретические находки потеряли значение для исследований романа, в которых все большее внимание стало уделяться идеям о связи между романом и духом современности (modernity), капитализмом и развитием современной буржуазной субъективности, возникновением идеи национального. В наррато-логии подобные тенденции нашли отражение по большей части лишь в феминистском направлении.
П. Доусон намечает несколько важнейших тем или исследовательских областей, где необходимо взаимодействие нарратоло-гии и истории романа. В первую очередь это изучение «фикцио-нальности», возникновение которой стало связываться после резонансной статьи К. Галлагер1 с расцветом английского реалистического романа в XVIII в. Не менее важно и предлагаемое в рамках нарративной теории «поверхностное» (в противоположность «симптоматическому») чтение, когда критическая практика не предполагает погружения в глубины конкретного произведения, а исследует легко изолируемые паттерны на большом корпусе текстов, нередко количественными методами. Еще одно продук-
1 Gallagher C. The rise of fictionality // The novel / Ed. by Moretti F. - Princeton, 2006. - Vol. 1. - P. 336-363.
тивное направление для взаимодействия истории романа и нарра-тологии - исследование генезиса конкретных дискурсивных форм, в частности свободного непрямого дискурса. С одной стороны, нарратологическое осмысление этого модуса имеет слишком большой уклон в лингвистику и не дает возможности связать его с общими эстетическими установками романистов. С другой стороны, анализ свободного непрямого дискурса в литературе требует точного представления о том, чем этот модус является, каковы его характеристические черты, без чего выделение соответствующих элементов текста становится произвольным. Наконец, если нарра-тология основное внимание уделяет соотношению истории (фабулы) и дискурса, то история романа акцентирует соотношение истории и экстралитературных контекстов. Совмещение этих перспектив позволит преодолеть методологическую ограниченность двух подходов и привлечь внимание к возможностям литературной формы как медиатору между реальным миром (в котором создается и функционирует произведение) и вымышленным (который в нем порождается), отчего формальные аспекты литературы получат политическое и идеологическое наполнение.
Статьи специального выпуска лежат в русле этих, намеченных П. Доусоном, перспективных направлений. М. Мякела исследует, каким образом характерная для эпох до начала Нового времени поэтика «образцовости» совмещается в романах ХУН-ХУШ вв. с нарождающейся современной техникой изображения сознания. Исследовательница сосредоточивается на ранних формах свободного непрямого дискурса в романе мадам де Лафайет «Принцесса Клевская» (1678), сопоставляя их с аналогичными моментами в нескольких сентиментальных романах следующего столетия. В подобных произведениях нарративный дискурс отражает связь между социальным взаимодействием и деятельностью воображения. Эпистемологическая и психологическая позиция их гетеро-диегетического нарратора во многом похожа на позицию сплетника и интригана внутри повествовательного мира. Романы того периода не замещают изображение идеализированных сознаний индивидуализированной передачей субъективного опыта (как это произойдет позднее), а преобразуют «язык образцовости» в интернализованную стратегию самих персонажей и предмет рефлексии для нарратора.
Н. Пейдж оспаривает привычное для современной литературной критики представление о «периодах» как отражении некоторых социально-психологических процессов и ситуаций. Предметом его анализа стал повествующий субъект, которого в истории романа принято рассматривать именно в такой перспективе: доминирующее первое лицо в XVIII в. является отражением новой буржуазной субъектности, в то время как всеведущий повествователь от третьего лица в романе XIX в. отражает рост государственного контроля над личностью. Исследователь считает подобные утверждения основанными на личном впечатлении от небольшого числа канонических произведений, между тем как количественный анализ широкого круга текстов ставит под вопрос само понятие «периода». Основываясь на систематической выборке французских романов 1601-1830 гг., Н. Пейдж приходит к выводу о том, что конкретные нарративные техники по мере распространения приобретают общепринятую форму, достигают пика популярности в определенный момент, за которым следует снижение частоты их использования, но не полное их исчезновение. Роман как целое составлен множеством эволюционирующих и взаимодействующих форм, и в результате почти невозможно выделить конкретные периоды, определяемые единообразным методом, который можно было бы связать с некоторым социокультурным фундаментом.
М. Флудерник опровергает известный тезис К. Галлагер о расцвете фикциональности (художественного вымысла) в XVIII в. и утверждении романного жанра как отражения и выражения данного социально-эстетического феномена в литературе. Она сопоставляет концепцию К. Галлагер с другими, относящими это явление к более ранним или более поздним эпохам, выявляет субстанциональные черты художественного вымысла и подчеркивает трансисторический и транскультурный характер принципа фикциональ-ности. Фикциональность, по мнению М. Флудерник, не следует связывать с конкретным литературным жанром и тем более с определенной разновидностью романного «сеттинга» и главного героя. Вымысел существовал задолго до возникновения романа. И более того, XVIII век является эпохой, когда возникло противоположное фикциональности понятие - фактуальность (документальность).
С. Цеттерберг-Гьерлевсен придерживается во многом противоположной точки зрения, связывая возникновение датского романа в XVIII в. с рефлексией авторов относительно художественного вымысла. Небольшой (по сравнению с английскими романами той эпохи) корпус текстов позволяет исследовательнице совместить количественный анализ с методом «пристального чтения». Анализ предисловий к датским романам XVIII в. приводит ее к выводу о том, что ключевой их темой становится обсуждение различных видов «верности жизни», и это позволяет осмыслить возникающий в то время концепт художественного вымысла. Именно интерес к этим вопросам отличает нарождающийся роман от наиболее распространенного и популярного в датской литературе того времени жанра «народной книги» (Volksbuch), где вымышленные (нередко фантастические) события представлялись как реальные факты.
Дж. Фелан строит свою статью как диалог с концепцией К. Галлагер, сопоставляя ее представление о связи фикционально-сти, читательского восприятия и онтологии персонажа в романе с аналогичным в риторической теории нарратива. К. Галлагер исходит из того, что вымысел в романе служит задаче превращения чтения в деятельность, «направленную на себя»: читатели черпают удовольствие из осознания своего онтологического отличия от персонажей. Риторическая теория, напротив, подчеркивает общность между романным вымыслом и фикциональностью вне романа. Роман порождает у читателя двойственность сознания. Один его слой принадлежит читателю как части нарративной аудитории, когда он «переносит себя» в позицию наблюдателя внутрь повествовательного мира. Он как будто прячется под плащом-невидимкой, воспринимая персонажей и события в качестве реальных. Другой слой сознания принадлежит читателю как части аукториальной аудитории, которая сознает, что герои и события придуманы кем-то, и не просто так, а с некоторой целью. Эмоциональная и этическая вовлеченность нарративной аудитории сочетается с отстраненностью аукториальной, и это позволяет совместить «внутреннее» удовольствие от чтения «рассказанной кем-то истории о чьем-то опыте» с практическим применением этого опыта к реальной действительности.
У. Неллес и Л. Уильямс рассматривают другой аспект нарративной теории в применении к жанру романа - повествовательный порядок. Эта - по мнению исследователей, центральная - категория теории Х. Женетта получила в научной литературе недостаточную разработку. Авторы статьи сосредоточиваются на нарративном порядке в романах от первого лица и соглашаются с известным тезисом Д. Коэн о том, что радикально ахроничный порядок повествования характерен для мемуарных нарративов, однако оспаривают ее идею о хронологичности повествования в автобиографических романах. Их собственные исследования этого предмета заставляют предположить, что крайне незначительное число более или менее пространных нарративов соблюдает хронологическую последовательность изложения. В доказательство своего утверждения они дают «временные карты» четырех ключевых текстов, которые в работе Д. Коэн представляли собой образцы выделенных ею категорий и служили обоснованием ее концепции о связи между повествовательным порядком и перспективой.
Д. Хартли намечает план создания систематической теории стиля, опирающейся одновременно на теорию «социального формализма» и нарратологию. Исследователь соединяет идею Р. Уиль-ямса о социальном фундаменте модернистского стиля, концепцию романной полифонии М. Бахтина, а также прагматическую теорию нарративного «голоса» (залога) Р. Уолша. Стиль, таким образом, становится языковой реализацией социальных отношений и объединяет в себе несколько относительно независимых субстилей, образуя их целостную конфигурацию. Стилистика романа определяется несколькими факторами - лингвистической ситуацией (состоянием языка на момент работы автора), стилистической идеологией (осознанным стилистическим замыслом писателя) и языковыми особенностями предшествующей традиции (жанров, форм, типов произведений). Свои теоретические тезисы исследователь иллюстрирует анализом романа В. Вулф «На маяк» (1927).
В. Пиньяньоли отмечает, что литературный период, последовавший за эпохой постмодернизма, ставит под вопрос пригодность привычных литературоведческих моделей и методов для описания формальных особенностей современных литературных повествований. Анализируя такие черты новой литературы, как сдвиг от иронического дискурсивного модуса к искреннему и вни-
мание к «материальным основам» романа (его существованию в цифровой среде), она приходит к выводу, что наиболее продуктивным является риторический подход, основы которого заложены Дж. Феланом. Однако его модель должна быть дополнена средствами, учитывающими цифровые эпитексты в качестве ресурсов, на которые опирается автор, добиваясь определенной реакции аудитории. Синергичность текстовых и цифровых ресурсов приводит к тому, что риторический выбор не использовать какой-либо из них иногда приобретает большее значение, чем решение их использовать.
М. Фигеровиц исследует новую тенденцию в современной романистике - воспоминания и ощущения персонажа рисуются как получившие отражение во внешнем окружающем мире (запечатлены на камерах, сохранены в Интернете и т.п.). Жизнь человека подробно и постоянно «записывается на внешние носители», над которыми он почти не имеет контроля, и вместе с тем доступна для последующего извлечения им самим с целью самоанализа. Исследовательница анализирует эстетические и этические аспекты концепции личности в романах Б. Лернера и К.О. Кнаусгаарда и заключает, что их направленность скорее коллективистская, чем индивидуалистическая. Парадоксальным образом детальное самопознание приводит к выводу о типичности наиболее личного и, казалось бы, неповторимого жизненного опыта, который оказывается возможным разделить с другими.
Е.В. Лозинская
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2019.01.004. Е.В. ЛОЗИНСКАЯ. СОВРЕМЕННАЯ НАРРАТОЛО-ГИЯ В ЛИЦАХ: ДЖЕЙМС ФЕЛАН. (Статья).
Ключевые слова: Джеймс Фелан; неоаристотелианство; риторическая нарратология; нарративное движение; этика повествования; персонаж; синтетический, миметический; тематический аспекты текста; аудитория; автор; интенция.
