2015. 01. 024-025. Проблемы развития китайской экономики в трудах Чжан Цзюня. (сводный Реферат) Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

тарным. Однако чем дольше режим пребывает в состоянии раздвоенности, тем больше шансов для нововведений и даже для обретения индивидуальных и общественных свобод» (023, с. 288).

А.В. Гордон

ЭКОНОМИКА

2015.01.024-025. ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ КИТАЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ В ТРУДАХ ЧЖАН ЦЗЮНЯ. (Сводный реферат).

2015.01.024. ЧЖАН ЦЗЮНЬ. Реформы, трансформация и рост: Обобщение и объяснение.

ЧЖАН ЦЗЮНЬ. Гайгэ, чжуаньсин юй цзэнчжан: гуаньча юй цзе-ши. - Бэйцзин: Бэйцзин шифань дасюэ чубаньшэ, 2010. - 588 с. -Кит. яз.

2015.01.025. ZHANG JUN, LIU XIAOFENG. The evolving pattern of the wage - labor productivity nexus in China: Evidence from manufacturing firm-level data // Economic systems. - L., 2013. - N 37. -P. 354-368.

Ключевые слова: реформы; «мягкие бюджетные ограничения»; асимметрия информации; совокупная факторная производительность.

Чжан Цзюнь (директор Центра исследований китайской экономики Фуданьского университета, Шанхай) - один из самых известных экономистов КНР. Получив образование в Фуданьском университете, он преподавал и занимался исследовательской деятельностью в США, Канаде, Великобритании, Дании, Финляндии, Японии, Южной Корее и т.д. Глубокое понимание реалий китайской переходной экономики сочетается в работах Чжан Цзюня с умелым использованием рафинированных методологических приемов, разработанных в рамках западной экономической науки.

Реферируемая книга (024) составлена из статей Чжан Цзюня и его глав в коллективных монографиях, написанных в 1990-2000-е годы и публиковавшихся в китайских и англоязычных изданиях. Книга состоит из пяти разделов. Первый из них озаглавлен «Социалистическая экономическая система и ее эволюция».

По мнению Чжан Цзюня, реальное, а не идеализированное представление о том, как функционировала присущая социализму

плановая система, нельзя составить без учета разработанных за последние десятилетия в западной экономической науке концепций несовершенств информационного обмена и ограниченной рациональности принятия решений. Логика планирования строилась на том, что информация - это бесплатное, не имеющее денежной оценки благо и плановые органы при принятии решений могут учесть производственные возможности любого предприятия, качество его трудовых ресурсов и обеспеченность капиталом, предпочтения потребителей и ограниченность ресурсов в обществе. В действительности же сам поиск информации связан со значительными затратами. Кроме того, даже если необходимая информация действительно доступна, ее эффективная обработка возможна только при том условии, что сотрудники плановых органов принимают абсолютно рациональные решения. Между тем знания, опыт, уровень образования людей всегда ограничены, что сказывается на их способности анализировать информацию. Это свойственно не только обычным людям, но и плановикам, тем более что им так или иначе приходится принимать решения в условиях неопределенности. Не решаются эти проблемы и с помощью использования ЭВМ, так как за время, прошедшее между сбором информации и ее обработкой компьютерами, информация неизбежно устаревает, да и вообще никакая математическая модель не может абсолютно адекватно отразить реальные процессы в экономике.

Неполнота информации и ограниченная рациональность принятия решений приводят к возникновению в рамках плановой системы многоуровневой иерархии контролирующих органов. Из-за того, что затраты ресурсов на поиск информации могут стать запретительно высокими, плановые органы делегируют часть полномочий по сбору информации нижестоящим инстанциям или вовсе отказываются от ее сбора. К тому же следствию приводит и невозможность рационально обработать весь объем информации по экономике в плановом Центре.

Происходит упрощение самого процесса планирования. Прежде всего, экономика фактически подразделяется на два сектора - подверженный и не подверженный контролю. Причем плановые органы объективно заинтересованы в ограничении взаимодействия между двумя секторами, иначе информацию о таких связях тоже нужно будет учитывать при составлении плана. В сектор,

подверженный контролю, включаются прежде всего отрасли, которые правительство или правящая партия считают приоритетными с точки зрения развития всей национальной экономики. Фактор же собственности при этом не является определяющим: в Китае в сектор, подверженный плановому контролю, в течение долгого времени входили и предприятия коллективной собственности, зато многие малые и средние государственные предприятия (ГП) могли оставаться за рамками контроля. Если говорить более конкретно, то жесткому плановому воздействию подвергались ВПК и отрасли, выпускавшие средства производства, в особенности это касалось сырьевых отраслей машиностроения, продукция которых востребована в большей части экономики.

Следующим шагом является упрощение уже в рамках сектора, подверженного плановому контролю. Мониторинг деятельности предприятий, между которыми существуют кооперационные цепочки по линии «затраты - выпуск», передается с уровня центрального правительства в руки отраслевых органов управления. Координация работы подведомственных им предприятий с теми хозяйственными единицами, которые подчиняются другим отраслевым министерствам, в результате существенно затрудняется. Но людям в центральных плановых органах, которые хотят снять с себя избыточную информационную нагрузку, такая ситуация только на руку: если связи между предприятиями различных отраслей минимизируются, то уменьшается и объем работы по координации их деятельности. Эта тенденция проявляется еще более отчетливо, если полномочия делегируются не на отраслевой, а на региональный уровень, так как регионы еще более склонны к самообеспечению и ограничению внешних связей.

Именно такая система плановых органов возникла в Китае в 1950-е годы, когда был провозглашен принцип «Единый план, многоуровневое управление». Причем главным вектором децентрализации была передача полномочий (в том числе по управлению ГП) в пользу не отраслевых, а региональных управленческих структур. В свою очередь, упрощение системы планирования по территориальному и отраслевому признакам продолжалось и в пределах регионов, что породило деление ГП на провинциальные, городские и уездные. На различных административно-территориальных уровнях создавались и свои плановые органы.

Итак, центральные плановые органы объективно заинтересованы в минимизации связей между отдельными частями экономики, так как это облегчает их работу по составлению планов. Если же реализовать главную цель упрощения системы планирования -минимизацию объема собираемой информации - не удается, то следуют новые административные реформы: дополнительные хозяйственные единицы передаются в ведение территориальных органов управления, осуществляется реорганизация отраслевых министерств и ведомств. С конца 1950-х («Большой скачок») и до конца 1970-х годов в КНР было шесть туров такой административной децентрализации. При этом хотя ГП передавались в ведение местных властей, но Центр оставлял за собой контроль над их доходами. Даже в период «Большого скачка» Центр аккумулировал 80% прибыли ГП, переданных в местное подчинение (024, с. 13).

Так что можно сказать, что мотивом к децентрализации было не желание усилить заинтересованность предприятий в результатах их деятельности, а стремление разгрузить Центр от избыточной информации. Бессистемность таких упрощений придавала плановому хозяйству внутреннюю нестабильность. Количество ошибок в планировании, обусловленных неопределенностью, вследствие упрощений могло действительно уменьшаться, но оборотной стороной этого была все большая изоляция одних частей экономики от других, особенно заметная на уровне регионов. А в промышленности внутри практически каждой отрасли создавались отдельные машиностроительные предприятия, не подчинявшиеся машиностроительным министерствам, которых тоже становилось все больше.

После того как децентрализация осуществлена, хотя за Центром и остаются верховные руководящие полномочия, он уже не может не учитывать возможную реакцию местных властей на принимаемые им решения. Можно сказать, что в результате упрощений плановой системы прежние отношения иерархического подчинения сменяются «торгами» выше- и нижестоящих звеньев системы управления. Предметом «торгов», в частности, являются фискальные поступления от предприятий - в виде прибыли, причитающейся государству как их собственнику, и в виде налогов (024, с. 14-15).

На способность Центра перераспределять в свою пользу прибыль негативно влияет свойственная предприятиям склонность избегать выполнения директивно установленных Центром показателей. А результаты «торга» между Центром и местами по поводу раздела налоговых поступлений во многом определяются тем, сколько именно ГП у того или иного уровня власти находится в подчинении и каковы возможности Центра снабжать их ресурсами. Трения могут возникнуть и собственно по поводу осуществления права собственности на ГП, и они могут закончиться тем, что предприятие окажется в тройном подчинении - Центру, провинции и городу. Другой источник трений - это снабжение ГП центрального подчинения местными ресурсами, в том числе водой и электроэнергией; такие проблемы обычно решаются «торгами», а не новой административной перетряской.

В целом, чем с большим числом уровней административной иерархии предприятию приходится иметь дело, «тем больше оно склонно скрывать информацию о своих производственных возможностях», констатирует Чжан Цзюнь (024, с. 16). Сложное переплетение интересов Центра и мест, функциональных и территориальных структур управления значительно затруднило последующее реформирование китайской экономики. Недостаточный учет этих проблем способствовал тому, что главной целью реформ объявлялось перераспределение полномочий в пользу нижних управленческих уровней, хотя на деле это могло только усугубить ситуацию -ведь децентрализация проводилась и в рамках плановой системы ввиду специфической мотивации к ее упрощению.

Для объяснения сущности взаимоотношений государства и предприятий в условиях традиционной плановой системы, считает Чжан Цзюнь, может быть применена и теория контрактов (024, с. 24). Вообще говоря, контракт предполагает обязательства, а для их выполнения нужно разграничение полномочий и, кроме того, необходимо решить проблему реального исполнения контрактов. А обеспечить его сложно потому, что надзирающие за исполнением контрактов инстанции сталкиваются с высокими издержками мониторинга и асимметрией информации. Если одна из сторон контракт не соблюдает и надзорные органы принудить ее к этому не могут, то для другой стороны оптимальным выбором является разрыв контрактных отношений, т.е. «выход» из них.

В контекст теории контрактных обязательств предприятия может быть поставлена и присущая плановой экономике проблема «мягких бюджетных ограничений (МБО)», которая заключается в том, что ввиду государственного субсидирования доходы предприятий от реализации продукции не лимитируют их расходы, в том числе инвестиционные. Основоположник концепции МБО венгерский экономист Я. Корнаи справедливо считал их первопричиной низкой эффективности использования активов ГП в условиях плановой экономики. Но многие последователи Корнаи фактически только такой констатацией и ограничиваются, т.е. МБО выступают как «экзогенная переменная». Некоторые исследователи пытаются задействовать аппарат теории прав собственности и объяснить само явление МБО нечетким разделением полномочий государства и предприятий. Между тем в Конституции КНР (ст. 12), отмечает Чжан Цзюнь, четко говорится о неправомерности нанесения ущерба общественной собственности со стороны каких-либо организаций или физических лиц, это и является правовым разделением полномочий (024, с. 25).

Однако ущерб, наносимый госсобственности в условиях планового хозяйства, очевиден. Многие ГП убыточны, на их поддержку тратятся значительные государственные средства; искусственно занижаются показатели амортизации основных фондов; происходит манипулирование банковскими счетами ГП. Так что вопрос, очевидно, заключается не в непрозрачности разделения полномочий, а в том, почему полномочия государства не уважаются и не защищаются (024, с. 25).

Ответ, по-видимому, может быть найден при анализе с позиций теории игр происходящего в рамках плановой системы обмена полномочиями, который осуществляется в соответствии с неявными контрактами между государством и предприятиями. На деле эти контракты не выполняются, надзорные органы не могут наказать за это нарушителей, а государство не может «выйти» из таких отношений, т. е. отказать предприятиям в поддержке.

Сами издержки «выхода» являются для государства чрезмерно высокими, так как «выход» будет означать нарушение существующего в экономиках советского типа «общественного договора», по которому государство гарантирует «право на труд», т.е. стабильность занятости. А это создает для предприятий возможности

не соблюдать обязательства перед государством, в том числе по обеспечению сохранности активов и выполнению плановых заданий с определенной эффективностью, не неся за это ответственность. Фактически тем самым создается среда для проявления моральных рисков. На место изначальному контракту о разделении полномочий и обязательств между государством и предприятиями приходит «контракт страхования», по которому ответственность государства становится неограниченной. В рамках такого подхода МБО становятся эндогенным явлением: они возникают потому, что в угрозу невыполнения государством его обязательств больше никто не верит. Предприятие может, не опасаясь банкротства или административной ликвидации, беззастенчиво использовать свои преимущества, обусловленные информационной асимметрией.

Отсюда следует, полагает Чжан Цзюнь, что в ходе рыночных реформ государство должно дать понять обществу, что отныне цели эффективности производства будут для него важнее, чем поддержание избыточной занятости. Государство теперь вполне может считать себя вправе осуществить «выход» из капитала неэффективных предприятий. На практике это может быть связано со значительными издержками социального и экономического плана. Но такие издержки являются «одноразовыми», тогда как ущерб, возникающий из-за субсидирования убыточных ГП, гораздо более масштабен и долгосрочен. Выбор линии поведения властей в отношении ГП в конечном счете зависит от влияния групп интересов и горизонта планирования у людей, принимающих решения.

Могут выбираться как постепенный, так и радикальный варианты реформирования ГП. Но китайский опыт 1980-1990-х годов, в частности введение в госсекторе «системы подрядной ответственности», показал, что разделение полномочий без изменения структуры собственности только увеличивает возможности предприятий автономно управлять активами. Подрядная система позволяла реализовывать эти возможности уже не на неформальной основе, а благодаря условиям, официально зафиксированным в подрядном контракте предприятия с государством. В результате тенденции «торга» между предприятиями и плановыми инстанциями, несоблюдения предприятиями своих обязательств, расхищения государственных активов становились еще более выраженными. Хотя возможно, отмечает Чжан Цзюнь, что такой вариант

постепенного реформирования ГП в Китае способствовал распространению в их среде представлений о конкуренции и тем самым снизил «издержки реформирования» (024, с. 29-30).

Общепризнано, что важнейшей особенностью китайской деловой культуры является широкое распространение персонализированных связей (гуаньси). Участвующие в них люди обретают особые права и возможности. А взаимообразное их предоставление порождает «циклы» распространения взаимных выгод, вовлечение в гуаньси новых участников создает целые социальные сети (участники двусторонних гуаньси могут делиться друг с другом и своими контактами с другими контрагентами).

Существование гуаньси неотделимо от контекста китайских социокультурных традиций; они проистекают из реалий кланового общества и особенностей конфуцианского мышления, это присущий традиционному обществу специфический вид обмена деятельностью. Но в то же время существование «особых прав» было характерной чертой общества, основанного на централизованном планировании; такие отношения складывались не только в Китае, но и в других социалистических странах. Поэтому экономический анализ гуаньси, считает Чжан Цзюнь, целесообразно вести с позиций концепции «командной экономики». Частная собственность и рыночный обмен в ней или запрещены, или жестко ограничены. Установление цен не может быть осмыслено с помощью обычного инструментария кривых спроса и предложения, необходимо задействовать методологический инструментарий теории прав собственности и контрактов.

В условиях командной экономики складываются специфические институты, выполняющие те функции, которые обычно выполняет рынок. Но это не плановые механизмы как таковые, а неформальные отношения обмена, находящиеся в противоречии с официальными установками идеологии планирования. Согласно классификации одного из основоположников институционализма О. Уильямсона, контракты бывают двух типов: «классические» (формализованные и стандартизованные, заключаемые регулярно) и «неоклассические» (гибкие и неформальные, заключаемые на дискретной основе). Отношения же, подпадающие под категорию гуаньси, являются долгосрочными, регулярными, но они не стандартизованы и неформальны. В любом случае классификация

О. Уильямсона не может адекватно отразить специфику персонализированных отношений, возникающих в условиях командной экономики (024, с. 66).

В рыночных экономиках Запада такие отношения в определенных ситуациях тоже важны. Например, человек может устраиваться на работу по знакомству. Но все же на Западе, где налажены рыночный обмен и циркуляция информации, это, скорее, исключение из правила. В условиях же командной экономики, где рыночные отношения подавлены, а обмен информацией искажен, где постоянно присутствует товарный дефицит, такие отношения по существу являются нормой. Собственно говоря, описанные Я. Кор-наи механизмы «торгов» между различными уровнями управленческой иерархии (прежде всего между ГП и плановыми органами) по поводу распределения инвестиционных ресурсов и выделения финансовых субсидий как раз и предполагают установление персонализированных отношений. Гуаньси существуют не только на повседневном уровне, но и формируют сети, в рамках которых осуществляются взаимосвязи по поводу производства, обращения и распределения благ. Обладая связями, люди могут получить доступ к дефицитным товарам и услугам, обрести определенные привилегии, а потому они склонны тратить свое время и деньги на обретение гуаньси.

Причем вступившие в гуаньси люди поддерживают такие отношения в течение длительного времени, несмотря на то что их социальные роли и статусы за это время могут измениться, т.е. участники гуаньси не склонны к оппортунистическому поведению. Это объясняется тем, что возможная «потеря лица» из-за несоблюдения неформальных обязательств означает для китайцев утрату значительного «социального капитала». Кроме того, возможности для проявления оппортунизма ограничиваются тем, что в условиях командной экономики социальная мобильность людей невелика, они привязаны к определенному региону, предприятию или профессии. Оппортунистическое поведение чревато в таких условиях слишком большими потерями для человека и его семьи, тем более что издержки мониторинга поведения людей в рамках таких замкнутых общностей относительно невелики.

Далее автор строит эконометрическую функцию полезности, получаемой индивидом от гуаньси, где переменными являются

уровень дохода и продолжительность свободного времени. Причем доход может обеспечиваться как за счет собственных трудовых усилий индивида, так и за счет вступления его в гуаньси с другими людьми. Во втором случае величина дохода зависит от числа людей, с которыми индивид вступает в такие отношения, и от денежной оценки получаемого таким образом эффекта (например, выигрыша от разницы цен на товар, доставшийся «по блату», и на такой же товар, покупаемый на «черном» рынке). По общему правилу, чем сильнее товарный дефицит, тем выше результативность гуаньси.

В свою очередь, трудовой доход делится на две части: 1) получаемую в рамках принятого в условиях плановой экономики уравнительного подхода и 2) являющуюся результатом больших трудовых усилий человека. Максимизация полезности в конечном счете зависит от того, как человек распределяет время между отдыхом, работой и поддержанием гуаньси.

Менеджеры ГП сталкиваются с проблемой распределения времени между двумя видами деятельности: работой по повышению производительности и снижению издержек, с одной стороны, и поиском внешней поддержки предприятий и установлением для этого гуаньси - с другой; и то и другое является вкладом менеджеров в производственную функцию ГП. Иначе говоря, можно выделить «внутреннюю» производственную функцию, в которой соотношение затрат и выпуска зависит от применяемой технологии производства, и «внешнюю» производственную функцию, которая связывает усилия менеджеров по поиску связей «наверху» с масштабами внешней поддержки предприятия. Функция полезности менеджеров складывается как сумма результатов по «внутреннему» и «внешнему» направлениям их деятельности.

Полезность, получаемая менеджерами, напрямую связана с объемом выпуска предприятия (особенно с выполнением планового задания по производству). Но в то же время полезность зависит и от премирования менеджеров из прибыли ГП, а прибыль тем выше, чем более высокий уровень цены на продукцию предприятия менеджеры сумели «продавить» через персонализированные отношения с вышестоящей инстанцией. Кроме того, полезность менеджеров необязательно растет с увеличением выпуска на предприятии, так как, оценив рост выпуска, плановые органы могут увеличить плановое задание на следующий отчетный период и то-

гда от менеджеров потребуются гораздо большие усилия для его выполнения.

Затраты времени и усилий на установление гуаньси можно уподобить тем издержкам, которые обычно возникают при «погоне за рентой (rent-seeking)»1. Такие издержки могут в конечном счете приносить частные выгоды, но с общественной точки зрения они непроизводительны, их можно истолковать и как издержки упущенных возможностей для ведения производительной деятельности. Более того, если рассматривать «погоню за гуаньси» как конкурентный процесс, то, очевидно, некоторые его участники являются неудачниками и их издержки являются чистой растратой ресурсов. А в той помощи со стороны государства, которую получают ГП, чьи менеджеры успешны в установлении гуаньси, заложено и перераспределение в пользу таких ГП затрат на установление гуаньси, которые понесли неудачники.

Фактически в условиях командной экономики так называемое плановое распределение ресурсов - это и есть распределение на основе гуаньси. Персонализированные связи заменяют цены в качестве сигналов, показывающих, в каких направлениях должны перемещаться ресурсы. Это и неудивительно, так как цены в условиях командной экономики занижены и распределение на их основе неизбежно породило бы избыточный спрос, усугубляющий товарный дефицит. А распределение в соответствии с планом в условиях неполноты информации отражало бы субъективные предпочтения плановиков. Гуаньси как раз и корректируют такие предпочтения, так как они предполагают непосредственные контакты ГП с плановиками. Но при недействующих ценовых регуляторах принимаемые таким образом решения все равно низкоэффективны, так как само наличие гуаньси предполагает, что остаются нереализованными возможные альтернативы, предлагаемые людьми, не вовлеченными в гуаньси.

Существует точка зрения, что гуаньси приносят выгоду обществу, так как выполняют функцию отбора в условиях отсутствия рыночной конкуренции и снижают моральные риски. Но если и согласиться с тем, что под воздействием гуаньси ресурсы направ-

1 Под «погоней за рентой» в экономической науке обычно имеется в виду извлечение доходов благодаря использованию административных ресурсов. -Прим. реф.

ляются в менее рискованные сферы деятельности, то это само по себе не означает, что распределение ресурсов становится более эффективным. Гуаньси и сами по себе могут усиливать риски, например риски невозврата кредитов. Они не только не гарантируют соблюдение контрактов, но и могут способствовать их невыполнению. Правда, исследования деловых культур других стран Восточной Азии показали, что там гуаньси в определенной степени являются субститутами формальных контрактов и в этом смысле помогают снизить транзакционные издержки. Но в тех странах речь идет о сложившейся рыночной среде, а к условиям командной экономики эта логика не применима, в данном случае гуаньси неизбежно усиливают моральные риски, заключает Чжан Цзюнь (024, с. 76).

Второй раздел книги называется «Экономическая теория переходной экономики». Если в Китае рыночные реформы начались еще в конце 1970-х годов, то страны Центральной и Восточной Европы, бывшего СССР и Монголия начали движение по этому пути на рубеже 1980-1990-х годов. Их опыт свидетельствует, что использование радикальных методов реформирования приводит (во всяком случае в краткосрочной перспективе) к экономическому спаду, и это часто считается доводом в пользу того, что для реформирования плановых экономик предпочтителен постепенный подход китайского образца. Но такой вывод, считает Чжан Цзюнь, «выглядит поверхностным» уже потому, что на самом деле и исходные условия, и скорость реформ, и макроэкономическая динамика в восточноевропейских и постсоветских странах существенно различались (024, с. 91-92).

В литературе по проблематике переходных экономик превалируют две концепции. Одна из них настаивает на том, что высокая скорость реформ оказывает позитивное влияние на макроэкономическую динамику, а неблагоприятные тенденции, наблюдавшиеся на начальных этапах реформ в постсоциалистических экономиках Европы, были порождены плохими стартовыми условиями. С этой точки зрения Китай, где начальные условия были сравнительно благоприятными, мог бы в случае выбора более радикальной методики реформ добиться еще лучших макроэкономических результатов. Выбор постепенности в таком понимании является следствием политических компромиссов, связанных с влиянием групповых интересов и свойственной правящим элитам «погоней за рентой».

Другая концепция обращает внимание на то, что в ходе трансформации неизбежно выявляются дисбалансы в функционировании вновь складывающихся рынков, обнажаются такие проблемы, как монополизм, асимметрия информации, непрояснен-ность прав собственности. Поэтому предпочтителен постепенный вариант реформ, предполагающий постоянную корректировку проводимого курса. Экономическая политика должна меняться в случае возникновения проблем в экономике, а при их отсутствии лучше воздерживаться от резких движений, с тем чтобы не создавать проблемы собственными руками. С этих позиций глубокий экономический спад в России в 1990-е годы объясняется не только неблагоприятными стартовыми условиями, но и слишком высокой скоростью реформ.

Сам Чжан Цзюнь рассматривает проблему влияния стартовых условий и скорости реформирования на макроэкономическую динамику в рамках подхода теории игр. При этом скорость реформ трактуется как эндогенный параметр, функционально зависимый от стартовых условий (024, с. 94). Разработанная автором модель показывает, что чем лучше стартовые условия, тем больше возможностей смягчить негативные побочные последствия реформ (такие как банкротство предприятий, безработица и т.д.), поэтому сопротивление консерваторов будет в такой ситуации относительно слабым, и это развяжет руки реформаторам, считающим, что высокая скорость реформ приведет к высоким темпам экономического роста. В таком случае именно стартовые условия являются наиболее важными среди факторов, определяющих макроэкономические последствия реформ.

Далее воздействие стартовых условий на скорость реформ и хозяйственную динамику проверяется с помощью регрессионной модели. В расчетах использованы данные по 26 переходным экономикам, а в качестве показателей, характеризующих стартовые условия, рассматриваются средняя ожидаемая продолжительность жизни в стране на момент начала реформ и доля крестьян в совокупной численности ее населения. Дело в том, что высокая продолжительность жизни свидетельствует о хорошем здоровье нации, а значит, в таком случае можно ожидать и высокой приспособляемости людей к негативным эффектам, связанным с реформами. Также считается, что сельское хозяйство более активно, чем про-

мышленность, реагирует на внедрение в экономику рыночных стимулов, а потому значительный удельный вес крестьянского населения позитивно отражается на результативности реформ. Скорость реформ оценивается с помощью разработанного экспертами Всемирного банка «индекса рыночной свободы» (024, с. 98).

Расчеты показали, что высокая ожидаемая продолжительность жизни позитивно коррелирует со скоростью реформ, т.е. с этой стороны влияние стартовых условий на скорость трансформации подтверждается. Однако устойчивой взаимосвязи между удельным весом крестьянства в численности населения и скоростью реформ в стране не выявлено. В то же время расчеты свидетельствуют, что на скорости реформ позитивно сказывается приверженность правящих кругов реформам, уровень которой измеряется с помощью «индекса политической свободы Катраниц-кого». Но, что наиболее существенно, Чжан Цзюнем установлено значительное позитивное влияние скорости реформ на темпы прироста ВВП страны с переходной экономикой (024, с. 98-99)1.

В переходных экономиках часто возникают ситуации, когда в результате либерализации условий хозяйствования в определенной отрасли там наблюдается создание избыточного числа предпринимательских структур, не способных реализовывать эффект масштаба. Так, в России в середине 1990-х насчитывалось более 2,5 тыс. банков, при этом, по оценкам экспертов, жизнеспособными были не более 150 из них. В Китае в течение всего периода реформ имеет место тенденция к созданию избыточных производственных мощностей («дублирующему строительству») в обрабатывающей промышленности (024, с. 79).

В рамках классической теории организации, отмечает Чжан Цзюнь, объяснить эти явления сложно, так как этот подход исходит

1 Таким образом, важнейшая отличительная черта подхода Чжан Цзюня -это то, что стартовые условия и скорость реформ не рассматриваются им как независимые переменные; в отличие от большинства исследователей переходных экономик, автор показывает, что между этими параметрами существует функциональная зависимость. Кроме того, подход с позиций теории игр помогает понять, каким образом в результате взаимодействия реформаторов и консерваторов выбирается тот или иной вариант реформ - радикальный или консервативный. Понятно, что все это имеет прямое отношение к выбору методики реформирования в России в начале 1990-х годов, делавшемуся в экстремальной экономической ситуации. - Прим. реф.

из предпосылки о сложившемся рынке, на котором действует устоявшееся число предприятий. Проблема «входа» на рынок при этом специально не рассматривается, обсуждается только, каким образом уже имеющиеся фирмы могут отреагировать на появление «новичков», а оно трактуется как позитивное с точки зрения общественных интересов. Применительно же к переходной экономике представляет интерес вопрос, как именно формируется структура рынка, каким образом в условиях либерализации экономики новые «игроки» принимают решения о «входе» на определенный рынок (024, с. 80).

Предлагаемая автором модель, основанная на теории игр, исходит из того, что на вновь складывающемся рынке вообще нет «старожилов». Потенциальный «игрок» при принятии решения учитывает информацию как о возможном общем числе участников рынка, так и об издержках «входа», а также о том, рыночная структура какого типа может сложиться в отрасли в случае «входа» определенного числа «игроков» - будет ли она тяготеть к конкурентной или монопольной, а соответственно - какую прибыль там можно будет получить. Вывод из формализованной модели заключается в том, что чем ближе ожидаемая рыночная структура будет к монопольной, тем скорее предприниматель будет склонен принять решение о «входе».

Истолковать это можно таким образом, что присущая переходным экономикам тенденция к присутствию на вновь складывающихся рынках избыточного числа «игроков» проистекает из ожиданий предпринимателей по поводу получения выгод от оли-гопольной структуры рынка (т.е. возможности совместного контроля определенных рыночных сегментов) или ожиданий того, что этот рынок будет подвержен протекционистской защите со стороны государства.

Возникающие в такой ситуации эффекты для общественного благосостояния можно измерить двояко: 1) через оценку выгод потребителей и производителей; 2) через оценку издержек «дублирующего строительства». Обычно считается, что эти два эффекта уравновешивают друг друга: если из-за «входа» новых участников на рынок цены на нем снижаются, то сумма выигрышей производителей и потребителей растет, но одновременно рост издержек «дублирующего строительства» вызывает снижение эффективно-

сти использования ресурсов и в результате уменьшается благосостояние общества в целом. Но в реальности будут ли снижаться цены, зависит от того, как сложится структура рынка: если она будет монопольной, то цены снижаться не будут и выигрыш потребителей не увеличится. Если же структура рынка будет высококонкурентной, то прибыли вошедших на рынок «игроков» будут минимизироваться. В конечном счете по мере роста числа «игроков» чистый эффект роста благосостояния будет непрерывно убывать, так как увеличение числа «игроков» будет сопровождаться ростом издержек «дублирующего строительства».

В целом, таким образом, избыточный приток новых предпринимателей в отрасль в условиях переходной экономики является «равновесным по Нэшу», он связан с превалирующими ожиданиями предпринимателей по поводу будущей рыночной структуры отрасли. Поэтому трансформация рыночных структур в условиях переходных экономик - это не просто линейная эволюция от оли-гопольных к конкурентным условиям. Большое число новых «игроков» привлечено на рынок вновь возникшими возможностями удовлетворять спрос, который не был насыщен в период плановой дефицитной экономики. Кроме того, потенциальные предприниматели ожидают того, что возникающие региональные рынки будут фрагментированными, и это создаст определенные гарантии поддержания рентабельности бизнеса. Иначе говоря, новые участники стремятся застолбить за собой место на возникающем рынке и получить прибыль, содержащую в себе монопольную составляющую. Поэтому избыточный приток новых «игроков» в отрасли - это практически неизбежное явление в ходе рыночной трансформации. В конечном счете усиление конкуренции на рынках происходит, но побочным результатом избытка «игроков» является перерасход общественных ресурсов, создание избыточных производственных мощностей, они являются своеобразной «платой» за трудности трансформации, хотя при этом наплыв новых участников рынков, безусловно, способствует поддержанию высоких темпов экономического роста, а они, в свою очередь, стимулируют появление новых предпринимательских структур (024, с. 88-89).

В том, что китайская промышленность в 1980-е годы, на начальном этапе реформ, избежала трансформационного спада, большую роль сыграл устойчивый рост выпуска на ГП. Но рост

производства в негосударственных укладах экономики, особенно на волостных и поселковых предприятиях (ВИИ), уже с середины 1980-х годов более чем вдвое опережал соответствующие показатели ГП, и в 1992 г. суммарный промышленный выпуск негосударственных секторов впервые превзошел объем промышленного производства в госсекторе. Причем около 40% промышленного выпуска тогда приходилось на коллективный сектор, включавший в себя значительную часть ВПП, а доля частных предприятий (ЧП) была тогда незначительной (024, с. 101-102).

Эти явления, констатирует Чжан Цзюнь, не согласуются с установками неоклассической теории о свободе рыночных отношений и частного предпринимательства как необходимом условии экономического роста, они нуждаются в теоретическом объяснении. При этом нужно учесть, что в госсекторе в 1980-1990-е годы имело место «двухколейное» ценообразование, т.е. сосуществовали директивно установленные цены на плановую продукцию и либерализованные цены на внеплановую продукцию, производившуюся за рамками плана.

На основе подходов микроэкономической теории и теории организации, адаптированных к ситуации «двухколейности», автором построена модель «доминирующего производителя», под которым имеется в виду не конкретное ГП, а госсектор в целом. Согласно теории, равновесие производителя (максимизация прибыли) достигается при равенстве предельного дохода и предельных издержек (МЯ = МС). Это условие определяет объем выпуска производителя, цены же на его продукцию определяются конфигурацией кривой спроса. Применительно к «доминирующему производителю» в условиях переходной экономики нужно также учесть, что цены на плановую продукцию ГП сравнительно низкие, они равны предельным издержкам. Плановые задания, спускаемые на ГП, не покрывают полностью их производственный потенциал, это и создает возможности для сбыта части продукции на рынке.

Итак, выпуск ГП делится на две части, которые реализуются по разным ценам. Поведение предприятия определяется главным образом возможностью сбывать внеплановый излишек по рыночным ценам. Определение объема производства на основе принципа МС = МЯ касается только внеплановой продукции, от его соблюдения зависит максимизация прибыли. Поэтому ГП имеют две раз-

ные кривые дохода: кривую предельного дохода и кривую рыночного спроса (среднего дохода), т.е. на рынке продукции, производимой сверх плана, госсектор выступает в качестве классического монополиста.

Вывод из этой формализованной модели заключается в том, что для обеспечения рентабельности объем производимой на ГП продукции должен быть в несколько раз больше величины плановой продукции. Иными словами, в условиях «двухколейной» системы объем производства заведомо будет намного больше, чем при гипотетической ситуации абсолютно свободного рынка (024, с. 106-107).

Появление же негосударственных предприятий в отрасли приводит к модификации кривой спроса (т.е. среднего дохода), так как продукция негосударственных укладов начинает вытеснять с рынка внеплановую продукцию ГП. Предложение на рынке резко увеличивается, а цены снижаются. Причем само по себе изначальное монопольное положение госсектора создает эффект высокой рентабельности, который и привлекает негосударственных «игроков» на рынок. Известный американский синолог Б. Наутон назвал этот процесс возникновения множества новых негосударственных предприятий в переходной экономике «приватизацией снизу», но надо иметь в виду, что в КНР конкретной его формой было создание ВПП как «коллективных» предприятий. Б. Наутон констатировал в связи с этим, что для прогресса рыночной трансформации принципиальна не приватизация как таковая, а создание массы новых предприятий, пусть и с непроясненными правами собственности, но формирующих конкурентную среду1.

Нужно учесть и то, что этот процесс протекал под воздействием поведения госсектора, продолжавшего производить часть продукции по плану. Если бы «двухколейной» системы не существовало, то либерализация условий «входа» новых предприятий быстро привела бы к вымыванию с рынка как раз ГП или же ГП реа-лизовывали бы свои монополистические преимущества, сокращая производство и увеличивая цены, как это подтверждается российским опытом реформ. Сохранение же определенного объема про-

1 Naughton B. Chinese institutional innovation and privatization from below // American economic review. - 1994. - N 84 (2). - P. 266.

изводства в рамках плана на начальных стадиях либерализации предотвращает сокращение объема производства в отрасли. С течением времени объем планового производства сократится, но тогда это будет уже компенсировано ростом выпуска негосударственных «игроков», эта закономерность подтверждается китайским опытом (024, с. 114-115).

Превращение ВПП в наиболее динамично развивавшийся на начальных этапах реформ негосударственный уклад экономики было во многом обусловлено той поддержкой, которую оказывали им местные власти. Благодаря ей ВПП получали доступ к необходимым для производственной деятельности ресурсам, а для индивидуальных (ИП) и частных предприятий (ЧП) он был затруднен из-за эмбрионального состояния рынков капитала и инвестиционных товаров. Кроме того, скорость проникновения негосударственных «игроков» на рынки сдерживалась высокими издержками «входа», а они складывались в том числе и из-за субсидирования ГП государством. Для ИП и ЧП такие барьеры были запретительными, а ВПП могли справиться с этими трудностями благодаря субсидиям местных властей.

ВПП не могли успешно конкурировать с ГП в капитало- и техноемких отраслях, характерных значительным эффектом масштаба. Там сохранялось доминирование крупных ГП, а ВПП создавались главным образом в трудоемких отраслях легкой промышленности, и это были в основном малые и средние предприятия. Их преимущества в уровне издержек по сравнению с ГП были связаны с более эффективным использованием ими земли и рабочей силы, они, в отличие от ГП, не несли бремя социальных расходов. ВПП и другие новые хозяйственные уклады создали «конкурентное обрамление» для госсектора. Но если бы при этом не существовало «двухколейной» системы с гарантиями производства определенной части продукции в рамках плана и субсидированием ГП, то либерализация экономики и в Китае привела бы к трансформационному спаду, как это случилось в России и странах Восточной Европы (024, с. 121).

Третий раздел книги носит название «Реформы в промышленности». Рост производства в китайской индустрии происходил на фоне обострения с конца 1980-х годов проблемы убыточности

ГП, из-за этого результаты реформ вызывают весьма разноречивые оценки специалистов.

Отчасти объяснить убыточность ГП можно сохранением ценовых перекосов, унаследованных от плановой системы: до середины 1980-х годов цены в энергетических и добывающих отраслях все еще были подвержены жесткому административному контролю, они серьезно занижались, что и способствовало генерации убытков. Но затем по мере либерализации цен это положение вещей стало преодолеваться. В любом случае такое объяснение мало подходит к ситуации, возникшей с середины 1980-х годов, когда сложилась «двухколейная» система и все большая часть продукции ГП стала реализовываться за рамками жесткого ценового контроля.

В обрабатывающей промышленности на протяжении большей части 1980-х годов существенного роста убытков ГП не происходило, несмотря на активный приток в соответствующие отрасли новых, негосударственных «игроков», прежде всего ВПП. Доля убыточных среди ГП в промышленности даже снизилась с примерно 20% в 1980 г. до примерно 10% в 1984-1985 гг. (024, с. 139). Отраслевая рентабельность при этом действительно снижалась из-за резкого обострения конкуренции, но это не может само по себе объяснить рост убытков предприятий, так как среднеотраслевая рентабельность во многом определяется тем, покидают ли рынок убыточные предприятия. Если они остаются на рынке, то их убытки учитываются при калькуляции рентабельности по отрасли. Иными словами, скорее, убытки объясняют уровень рентабельности, а не наоборот. Но к концу 1980-х годов убытки стали быстро накапливать и ГП в обрабатывающей промышленности, в том числе в машиностроении, текстильной и пищевой отраслях. К 1994 г. доля убыточных среди промышленных ГП достигла 30%, а к 1997 г. - 45% (024, с. 139).

Некоторые специалисты связывают рост убытков ГП с несовершенством прав собственности и связанным с ним сохранением среды МБО, но эмпирического подтверждения эта гипотеза не получила. Несовершенства структуры собственности должны были бы вызвать неэффективность использования ресурсов, но на самом деле многими исследователями было показано, что реформы повлекли за собой рост производительности на промышленных ГП.

Так что рост их убытков, очевидно, связан с какими-то другими причинами.

Механизм формирования убытков, считает Чань Чуюнь, можно описать с помощью модели теории организации, которая связывает максимизацию прибыли предприятия с емкостью рынка (размерами потенциального спроса) и числом конкурентов. Если рыночный спрос растет, то количество предприятий, которые его осваивают, тоже может увеличиться за счет входа новых «игроков». Именно так обстояли дела в Китае в 1980-е годы. Реформы не только способствовали увеличению предложения на рынках и преодолению товарных дефицитов, но и повлекли за собой «потребительскую революцию» - расширение спроса за счет роста доходов домохозяйств. Предложение росло прежде всего благодаря вновь возникшим негосударственным укладам хозяйства, но увеличение спроса обеспечило рыночные «ниши» и для ГП, которые тоже могли наращивать производство, избегая при этом образования убытков, хотя отраслевая рентабельность при этом и снижалась из-за обострения конкуренции.

Структура же рынка напрямую связана с масштабами предприятий. Согласно микроэкономической теории, в краткосрочном плане они определяются соотношением постоянных и предельных издержек: у крупных предприятий краткосрочные постоянные издержки велики, а предельные издержки сравнительно малы1. Если масштабы предприятий увеличиваются, то равновесные рыночные цены будут снижаться, но при этом будут расти постоянные издержки. В результате по мере роста производства на крупных предприятиях часть из них будет терять свои позиции на рынке. Рост предложения на рынке будет сопровождаться изменением его структуры: уменьшение числа «игроков» будет означать нарастание концентрации производства, и в ходе этого процесса у части предприятий будут накапливаться убытки, в этом, очевидно, и заключается главная причина их роста в китайской промышленности после 1989 г., утверждает Чжан Цзюнь (024, с. 181).

1 Постоянные издержки - это затраты, величина которых в целом не изменяется, когда фирма регулирует объем выпускаемой продукции. Предельные издержки - это прирост издержек производства дополнительной единицы продукта. -Прим. реф.

Прирост же спроса резко замедлился в связи с осуществлением властями в 1988-1991 гг. рестриктивной антиинфляционной политики, приведшей к ослаблению экономического роста. Но при объяснении роста убыточности предприятий нельзя ограничиться только констатацией влияния такой политики, иначе не понятно, почему убытки продолжали расти и после 1992 г., когда в экономике началось новое оживление, тем более рост убытков в 1990-е годы происходил не только на ГП, но и на негосударственных промышленных предприятиях. Судя по всему, эта тенденция связана с фундаментальными особенностями процессов капиталообразования в китайской промышленности, которые до сих пор определяются логикой иерархических отношений и МБО, приводящими к постоянному созданию избыточных производственных мощностей. Сказалось и то, что к концу 1980-х годов произошло насыщение товарных рынков, эпоха дефицита окончательно ушла в прошлое. В целом если в 1980-е годы снижение рентабельности в промышленности происходило на фоне некоторого снижения убытков ГП, то в 1990-е годы тенденции динамики этих показателей стали разнонаправленными: рентабельность продолжала снижаться, а убытки росли.

Дальнейшее изменения емкости китайского рынка и его структуры в 1990-е годы происходило по разным причинам. После 1991 г. резко активизировался приток в Китай иностранного капитала, и предприятия с иностранными инвестициями стали отвоевывать часть спроса у национальных предприятий. Кроме того, в китайской промышленности активизировался процесс слияний и поглощений, дополнительно способствовавший росту концентрации производства. Если в 1980-е годы в Китае существовало более 300 производителей стиральных машин, 140 производителей холодильников и 100 производителей кондиционеров, то в 1994 г. на «десятку» ведущих производителей приходились уже 87% продаж холодильников, 79 - продаж стиральных машин, 49% - продаж кондиционеров. В 1991 г. в стране было 13 тыс. производителей прохладительных напитков, а к концу 1990-х годов этот рынок контролировался восемью компаниями, и многие из них были ассоциированы через совместные предприятия с «Coca-Cola» и «Pepsico» (024, с. 184, 188).

Рост уровня концентрации, несомненно, сопровождался повышением эффективности производства в соответствующих отраслях, и свидетельством тому является наращивание ими экспортных продаж. Именно реализация китайскими предприятиями эффекта масштаба, а не сравнительные преимущества, связанные с наделен-ностью дешевой рабочей силой, считает Чжан Цзюнь, объясняет возросшую конкурентоспособность китайского экспорта в 1990-е годы (025, с. 188). Рост конкурентоспособности и эффективности, таким образом, отнюдь не противоречил накоплению убытков: их образование было вызвано прежде всего тем, что в ходе концентрации при обострении спросовых ограничений части предприятий уже не находилось места на внутреннем рынке. А то, что происходившее под воздействием МБО наращивание инвестиций в условиях ужесточившихся спросовых ограничений обернулось накоплением избыточных мощностей и убытков, свидетельствует не о неправильности реформ, а о том, что «они нуждаются в углублении», подчеркивает Чжан Цзюнь (024, с. 158-159).

В то же время, отмечает Чжан Цзюнь, многими исследованиями было выявлено, что, несмотря на устойчивое снижение рентабельности и накопление убытков в госсекторе, у крупных ГП рентабельность не только заметно выше среднеотраслевой, но и не меньше, чем у предприятий негосударственных форм собственности. Иначе говоря, рентабельность сильно варьируется в зависимости от масштабов предприятий: у крупных предприятий (а это в основном ГП) она выше, чем у малых и средних предприятий (МСП) (024, с. 191, 196).

Специалистами предложены различные объяснения этого феномена. Одна точка зрения (ее придерживается, в частности, американский китаевед М. Нолан) исходит из того, что рост рентабельности крупных предприятий - это результат системных инноваций, произошедших в ходе реформ - формирования конкурентоспособных крупных компаний и конгломератов, наращивающих производительность и активно осваивающих смежные отрасли. Однако убедительного эмпирического подтверждения данная концепция не получила.

Другие исследователи (например, известные китайские экономисты Линь Ифу и Цай Фан) утверждают, что рост рентабельности крупных предприятий стал следствием отказа в ходе реформ от

присущего плановой экономике чрезмерного акцента на развитие капиталоемких производств, не соответствовавшего сравнительным преимуществам китайской экономики. Но в концепции Линь Ифу и Цай Фана есть очевидные логические нестыковки, так как она утверждает, что крупные предприятия как раз и являются порождением принятой Китаем на вооружение при Мао Цзэдуне стратегии развития, а тогда по идее с началом реформ их рентабельность должна была снижаться, а не расти.

Третья концепция (ее придерживаются американские синологи Б. Наутон и Д. Перкинс) гласит, что в ходе реформ негосударственные предприниматели освоили в основном те рынки, на которых обычно преобладает малый бизнес, это рынки товаров легкой промышленности. Но в капиталоемких отраслях ГП продолжают доминировать, потому что здесь они обладают определенными конкурентными преимуществами. В подобных отраслях (это производство инвестиционных товаров, энергетика, естественные монополии) для развития производства недостаточно только предпринимательских способностей, нужна высокая оснащенность финансовыми ресурсами и технологиями, здесь длительны сроки окупаемости капиталовложений, и поэтому задачи развития таких отраслей не под силу решать только формирующемуся частному сектору, необходимо непосредственное участие государства в этом процессе. Иными словами, такой подход отрицает перспективу вытеснения крупных ГП предприятиями других форм собственности, он утверждает, что в китайской экономике легкие и тяжелые отрасли промышленности и дальше будут развиваться усилиями разных институциональных секторов.

Конкурентные преимущества ГП, по логике этого третьего подхода, в конечном счете связаны с реализацией ими эффекта масштаба1. Но объяснить, как она достигается, сторонники этой точки зрения исчерпывающим образом не смогли, полагает Чжан Цзюнь (024, с. 194). Обычно ее связывают с присущей ГП высокой эффективностью использования техники, но чем она вызвана, остается неясным. Связать ее с различной наделенностью крупных и

1 Согласно микроэкономической теории, эффект масштаба заключается в том, что средние издержки сокращаются в течение длительного интервала роста выпуска, т. е. экономически эффективным предприятие становится при больших объемах производства. - Прим. реф.

малых предприятий технологиями - это слишком простая трактовка, эффект масштаба нужно объяснить, адресуясь к организационным изменениям в промышленности, но нет убедительных подтверждений того, что они в ходе реформ действительно произошли. Кроме того, в капиталоемких отраслях потенциал рентабельности ограничивается сравнительно высокими издержками, и поэтому более высокая рентабельность крупных предприятий по сравнению с МСП должна иметь какое-то другое объяснение, напрямую не связанное с размерами предприятий (024, с. 194).

Согласно теории, эффект масштаба является следствием высокого уровня специализации и кооперирования производства, но ничего подобного в китайском госсекторе, созданном во времена плановой экономики, не было. Институциональные структуры китайских ГП были очень жесткими: ГП были вертикально интегрированными организациями, в рамках которых производилась не только готовая продукция, но и компоненты и полуфабрикаты. Если в условиях переходной экономики сохранение вертикальной интеграции является реакцией на непредсказуемость только складывающихся товарных и ресурсных рынков, то по идее с прогрессом реформ и расширением сферы рыночного обмена эта тенденция должна слабеть. Выражаться это должно в усилении специализации предприятий, а оно будет способствовать увеличению потенциала их рентабельности. Однако в отраслях, где потенциально существует эффект масштаба, вертикальная интеграция, наоборот, может способствовать экономии на издержках и как следствие -росту рентабельности. Как бы то ни было, достигается ли большая рентабельность за счет концентрации или специализации производства, все равно для этого нужны организационные изменения внутри промышленности. Специализация ведет к уменьшению масштабов предприятий, концентрация - к их увеличению.

Но подтвердить эмпирически наличие таких организационных изменений в китайской промышленности практически невозможно, утверждает Чжан Цзюнь. Во многих трудоемких отраслях легкой промышленности процесс специализации протекает очень медленно, там сохраняется большое число крупных и средних предприятий. А в тяжелых, капиталоемких отраслях производство остается и сейчас во многом раздробленным между многочисленными предприятиями. Массовое создание ВПП в таких отраслях в

1980-1990-е годы способствовало деконцентрации производства в них, а в связи с этим - воспроизводству технологической отсталости предприятий.

В целом же проблема китайской обрабатывающей промышленности - это не раздробленность производства или, наоборот, избыточная его концентрация, а избыточная дифференциация: в течение длительного времени внутри отраслей сохраняется ситуация сосуществования предприятий различных технологических уровней и разных уровней издержек.

Технологические преимущества крупных ГП по сравнению с МСП действительно существуют, они поддерживаются благодаря тому, что ГП получают кредиты госбанков, на них распространяются государственные программы развития, в том числе программы закупок импортного оборудования. Но это не исключает того, что в динамике технологическая эффективность МСП растет быстрее, чем у ГП, это так потому, что МСП находятся в более конкурентной среде. А у ГП технологическая эффективность растет не путем постоянных приращений, а скачкообразно - в случае получения ими новых государственных субсидий или нового оборудования за государственный счет.

Крупные предприятия в Китае в большинстве своем стали таковыми не в результате органического роста: они не вырастали из МСП, а изначально создавались как крупные. Попытки отдельных исследователей установить факт реализации эффекта масштаба в китайской промышленности до сих пор давали противоречивые результаты. Не выявило каких-либо однозначных тенденций и эконометрическое исследование, выполненное самим Чжан Цзю-нем (024, с. 214-220). Так что эмпирически связь высокой рентабельности крупных предприятий с реализацией ими эффекта масштаба не подтверждается.

Первопричина этой парадоксальной ситуации, очевидно, связана с самими принятыми в китайской статистике критериями отнесения предприятий к крупным. Они могут выделяться по самым разным признакам (профиль деятельности, размеры основных фондов, годовой объем выпуска продукции и т.д.), т.е. речь не идет о применении единообразных, методологически правильных критериев, таких как величина совокупной прибыли, доход от реализации, численность занятых или величина основных фондов.

Если исходить из официальной статистики, то может получиться так, что крупное предприятие одной отрасли будет меньше, чем среднее или даже малое предприятие другой отрасли. Фактически официальная статистика просто выделяет крупных производителей определенных товаров. В результате в категорию «крупных» попадают предприятия, которые на самом деле очень сильно различаются между собой по показателям величины основных фондов и численности персонала. Общая величина прибыли, получаемой предприятиями, которые считаются «крупными», может быть даже меньше, чем у средних предприятий. Но из-за того, что рентабельность рассчитывается как отношение прибыли к активам, она может статистически завышаться именно в случае с «крупными» предприятиями, к которым на самом деле отнесены и многие предприятия с небольшими основными фондами.

Вывод о том, что повышенная рентабельность крупных ГП -это статистическая аберрация, вполне согласуется с представлениями о том, что по мере реформ цены факторов производства должны становиться более рациональными, монопольные эффекты -преодолеваться, а потому потенциал рентабельности у предприятий должен выравниваться, и МСП могут приобретать определенные преимущества над крупными предприятиями в плане возможностей получения прибыли. Что же касается сохранения ведущих позиций ГП во многих отраслях китайской промышленности, то оно во многом связано с неразвитостью рынка капитала, из-за которой негосударственные предприниматели не могут мобилизовать средства, достаточные для совершения инвестиций в капиталоемких отраслях. Решение этой проблемы состоит в преодолении государственной монополии в банковском секторе, так как именно она приводит к дискриминации негосударственных предприятий в процессе кредитования.

Название четвертого раздела книги - «Производительность и экономический рост». В последние годы исследователями активно обсуждается вопрос, насколько высокие темпы экономического роста в Китае связаны с повышением эффективности национальной экономики. Чжан Цзюнь отмечает, что в дореформенный период для характеристики производительности, понимаемой как эффективность превращения ресурсов в выпускаемые изделия, использовались только показатели производительности труда и выхода про-

дукции с используемых основных фондов. Но для более адекватной характеристики надо учитывать, что в процессе производства используются ресурсы и труда, и капитала, между ними может происходить взаимозамещение, и пропорции их использования могут меняться. Комплексное представление о динамике производительности дает показатель «совокупная факторная производительность (СФП)». Он соизмеряет объем выпуска с затратами всех используемых факторов производства и объясняет ту часть прироста выпуска, которая не связана с увеличением затрат используемых ресурсов (024, с. 297-298).

Обычно вклад СФП в прирост производства отождествляется с научно-техническим прогрессом (НТП). Но надо учитывать, что прирост СФП может быть напрямую уподоблен техническому прогрессу только при условии, что эффективность использования техники предприятием - 100%-ная, т.е. предприятие работает на грани своих производственных возможностей. Но в реальности такое допущение практически никогда не выполняется, а потому не только научно-технический прогресс, но и простое повышение эффективности использования техники может повлечь за собой прирост СФП.

Проведенное Чжан Цзюнем эконометрическое исследование выявило, что СФП в китайской экономике устойчиво росла в 1980-е -начале 1990-х годов, но после 1992 г. произошел перелом тенденции, и вклад СФП в прирост выпуска стал уменьшаться. Истолковать это можно так, что первоначальный стимулирующий эффект высвобождения реформами производственных возможностей экономики в начале 1990-х годов был исчерпан. Очевидно, это имеет прямое отношение к ухудшению макроэкономической ситуации в стране во второй половине 1990-х годов - к существенному замедлению экономического роста и началу дефляционного процесса. В целом динамика экономического роста в КНР в 1990-е годы стала управляться не столько закономерностями рыночной трансформации, сколько «тенденциями индустриализации» (024, с. 300-302, 306-307, 359).

В принципе ускоренный рост китайской экономики вполне объясним с позиций неоклассической экономической теории, которая видит главную его причину в поддержании в стране высокой нормы сбережения и быстром накоплении капитала. Но по логике такого подхода с определенного момента предельная производи-

тельность капитала начнет снижаться, и тогда экономический рост замедлится. Правда, в Китае процесс индустриализации может быть долгим ввиду наличия огромных трудовых ресурсов: экономический рост будет поддерживаться при том условии, что масштабы накопления капитала будут достаточными для трудоустройства все большего числа работников. Но факты свидетельствуют, что в 1990-е годы капиталоемкость китайской экономики стала быстро расти, а такое явление, вообще говоря, обычно наблюдается тогда, когда экономика приближается к полному задействованию ресурсов. В Китае же подобная ситуация, очевидно, была обусловлена институциональными особенностями процесса капиталообразования.

Согласно неоклассической модели Р. Солоу, при условии неизменной отдачи от масштабов производства, экзогенного характера научно-технического прогресса и конкурентной природы рынков прирост выпуска зависит от прироста использования факторов производства (труда и капитала) и СФП. При таком понимании динамика соотношения между инвестициями и выпуском определяется взаимозамещением труда и капитала (т.е. «капиталовооруженностью среднестатистического работника»). Если соотношение объемов используемых ресурсов остается неизменным, то прирост СФП ведет к уменьшению соотношения между инвестициями и выпуском (024, с. 316).

В современной экономической науке предельную производительность капитала измеряют с помощью показателя «соотношение предельного прироста инвестиций и прироста выпуска (incremental capital/output ratio, ICOR)». ICOR рассчитывается как соотношение прироста валовых инвестиций в экономике и прироста ВВП. Исследование Чжан Цзюня выявило, что в КНР в первые 15 лет реформ ICOR держалось на стабильном уровне (его значение было близко к 2), но с 1994 г. начался быстрый рост этого показателя до 4-5, что свидетельствует о падении предельной эффективности инвестиций. Такой вывод вполне сочетается и с отмеченной тенденцией снижения СФП после 1992 г., и с изменением показателей эластичности взаимозамещения труда и капитала (K/L) в пользу последнего (024, с. 313-314).

Но нужно учитывать и то, что связь СФП и пропорции использования капитала и труда - нелинейная: увеличение показателя

К/Ь приводит к снижению СФП только после достижения определенной переломной точки. По идее на ранних стадиях экономического развития, когда требуются значительные инвестиции в создание производственных мощностей и инфраструктуры, происходит повышение показателя К/Ь, а прирост СФП в связи с этим замедляется. Но после того как необходимые мощности уже созданы, интенсивность инвестиционного процесса должна снижаться, соотношение К/Ь - уменьшаться, а СФП должна расти ускоряющимся темпом. Но китайская действительность, похоже, не соответствует этим закономерностям, констатирует Чжан Цзюнь (024, с. 316317). Ссылки на то, что это наследие традиций дореформенной хозяйственной системы, неубедительны, так как быстрый рост К/Ь происходил не в 1980-е, а в 1990-2000-е годы.

Рост капиталовооруженности в госсекторе происходил в течение всего периода реформ, а на ВПП отношение К/Ь было стабильным в 1980-е годы, но затем оно стало быстро расти - вопреки ожиданиям большинства экономистов, которые считали, что ВПП и дальше будут применять преимущественно трудоемкие технологии. Объяснить рост капиталоемкости ВПП увеличением стоимости рабочей силы нельзя: в традиционном аграрном секторе китайской экономики и в 1990-е годы продолжал существовать излишек трудовых ресурсов, которые могли быть задействованы в сельской промышленности. Причина, очевидно, заключается в финансовой поддержке ВПП со стороны местных властей, которая имела следствием не только массированные инвестиции, но и образование избытка производственных мощностей в этом секторе. Иначе говоря, поддержку со стороны местных администраций можно рассматривать и как причину ускоренного развития ВПП, и как обстоятельство, мешавшее выбору такими предприятиями оптимального пути технологической эволюции.

Норма накопления может быть рассчитана двояко: как отношение совокупных капиталовложений в основные фонды к ВВП и как отношение «совокупного капиталообразования (капиталовложения + прирост товарных запасов)» к ВВП, исчисленному по расходам. Норма накопления, исчисленная по первому методу, устойчиво росла в Китае в 1980-2000-е годы, за исключением периода 1989-1991 гг. К концу 1990-х годов она достигала 36% ВВП и была намного выше, чем в Гонконге и на Тайване на сопоставимой ста-

дии развития (в 1960-е годы норма накопления находилась там на уровне, близком к 25% ВВП) (024, с. 321).

В то же время соотношение прироста товарных запасов и ВВП с 1995 г. устойчиво снижалось, а в 1999-2000 гг. этот показатель и вовсе был отрицательным. Вообще говоря, динамика инвестиций в виде прироста запасов отражает использование производственных мощностей: прирост запасов означает увеличение загрузки мощностей, а их сокращение указывает на наличие избытка мощностей. Поэтому расхождение траекторий динамики капиталовложений в основные фонды, с одной стороны, и товарных запасов - с другой, после 1995 г. свидетельствует о том, что, несмотря на наличие незагруженных мощностей, инвестиции в их расширение продолжали увеличиваться (024, с. 324).

Доля бюджетных капиталовложений в общей структуре инвестиций за годы реформ резко снизилась, но это не значит, что снизилась норма накопления в государственном и коллективном секторах экономики. На самом деле и в конце 1990-х годов из 36 процентных пунктов совокупной нормы накопления около половины приходилось на госсектор, а еще 5 процентных пунктов -на коллективные предприятия, инвестиционные процессы на которых происходили под прямым воздействием местных властей. Сохранение значительной роли государства в инвестиционном процессе в 1990-е годы, несмотря на значительное увеличение удельного веса частного сектора в экономике, как раз и является главной причиной снижающейся эффективности инвестиций. Именно государственная активность в инвестиционной сфере является системной причиной избытка капиталовложений и производственных мощностей, причем действие этого фактора сказывается и на динамике тех инвестиций, которые формально считаются частными. С избытком неэффективных инвестиций связаны и такие хронические болезни китайской экономики, как накопление «плохих долгов» в банковской системе и медленные темпы создания рабочих мест даже на фоне быстрого прироста ВВП (024, с. 339).

Развитие китайской экономики, констатирует Чжан Цзюнь, еще к концу 1990-х годов подошло к некоему поворотному пункту: с точки зрения наличного набора экономических ресурсов у Китая были условия для продолжения быстрого экономического роста, но его гармонизации препятствовали институциональные факторы,

снижавшие эффективность распределения ресурсов. Если на начальных этапах реформ институциональные механизмы, стимулировавшие избыточный прирост инвестиций, способствовали поддержанию высоких темпов прироста ВВП, то с течением времени накопление избыточных производственных мощностей само стало фактором, угрожающим устойчивости экономического роста. Разрешение этой дилеммы невозможно без дальнейшего развития частнопредпринимательского сектора и диверсификации финансовой системы.

Пятый раздел книги называется «Новая политическая экономия». Представители институционализма (Д. Норт и др.) утверждают, что именно хорошее качество институциональной среды создает условия для экономического роста, а не наоборот. С этой точки зрения успехи экономического развития англосаксонских стран связаны со свойственными им четким разделением административных полномочий, эффективной защитой прав частной собственности, совершенством рынков капитала, развитым корпоративным правом, последовательным правоприменением. Очевидно, что в Китае эти предпосылки пока не выполняются, но это не значит, пишет Чжан Цзюнь, что для китайского экономического роста определенная институциональная среда не играет большой роли. В понятие «хорошие институты» в китайском случае, очевидно, нужно вкладывать иной смысл, чем в случаях англосаксонских стран; определенные китайские институты выступают субститутами англосаксонских (024, с. 433-434).

В последние годы специалисты проявляют большой интерес к исследованию влияния структур власти на местах на процессы экономического роста в КНР. Конкретные механизмы такого влияния трактуются в литературе по-разному. Сторонники одной из сложившихся концепций утверждают, что основополагающее значение имела проведенная в ходе реформ бюджетная децентрализация (внедрение принципов бюджетного федерализма), она и стимулировала экономический рост1. Другая концепция объясняет быстрое экономическое развитие влиянием специфической моти-

1 Qian Y., Weingast B.R. Federalism as a commitment to preserving market incentives // J. of economic perspectives. - 1994. - N 11 (4). - P. 83-92; Blanchard O., Shleifer A. Federalism with and without political centralization: China versus Russia // IMF staff papers. - 2001. - N 48. - Приведено по реф. источнику.

вации местных чиновников, которая проистекает из системы оценки их деятельности вышестоящими инстанциями, эта система стимулирует соперничество между местными правительствами за более высокие показатели экономического роста1. Некоторые авторы считают сохраняющуюся систему назначения чиновников по партийной линии преимуществом Китая, которое позволило контролировать и стимулировать бюрократию, тогда как в России в ходе реформ децентрализация фактически привела к утере контроля со стороны Центра над деятельностью местных властей.

По мнению Чжан Цзюня, ныне существующая бюрократическая система Китая испытала сильное влияние реформы 1982 г., когда была введена процедура выхода руководителей на пенсию при достижении возраста 65 лет, и реформы 1990 г., когда была учреждена практика перемещения руководящих кадров между провинциями (она предусматривает также обмен кадров между Центром и местами, между различными отраслевыми министерствами, между развитыми и отсталыми регионами). Автор задается следующими вопросами. Оказали ли эти реформы влияние на экономический рост на местах? Важны ли для экономического роста сроки пребывания чиновников на своих должностях? Есть ли различия в степени влияния этих реформ на экономический рост в отдельных регионах страны? (024, с. 470-471).

В политологической литературе обсуждаются главным образом последствия второй реформы. Отмечается ее роль в противодействии местничеству и коррупции, в обогащении кадров новыми компетенциями, в развитии межпровинциального сотрудничества и обмена опытом. Считается, что новые назначенцы в большей степени, чем старые, склонны делиться с Центром реальной информацией о положении дел на местах. Критики этой реформы полагают, что она порождает преимущественно краткосрочную ориентацию деятельности чиновников. Кроме того, новые руководители из-за плохого знания местной специфики не способны повысить эффективность работы административного аппарата.

В западной политологической науке влияние сроков пребывания руководителей на своих постах на их поведение и на эконо-

1 Li Hongbin, Li Anzhou. Political turnover and economic performance: incentive role of personnel control in China // J. of public economics. - 2005. - N 89. -P. 1743-1762.

мический рост на подведомственных территориях обсуждается весьма активно. Показано, что чиновники склонны использовать фискальные ресурсы для продления времени своего пребывания при должности. А если устанавливаются временные ограничения для занятия определенных должностей, то возникает проблема морального риска, так как заведомо не имеющие долгосрочных перспектив руководители могут пытаться максимизировать собственные выгоды в ущерб интересам избирателей. В эмпирических исследованиях губернаторских выборов в США было показано, что сменяемость руководителей может оказывать негативное воздействие на экономический рост на уровне штатов, но зато предотвращаются застойные явления в собственно политической сфере1.

В Китае же система назначения чиновников гораздо более неформальна и менее стабильна, чем в западных странах, так как еще до окончания установленного срока пребывания в должности руководители могут быть перемещены в другую провинцию или повышены по службе. У китайских чиновников карьера - это непрерывный процесс, а у западных она дискретна. Соответственно, и мотивация китайских чиновников на местах отличается от мотивации их западных коллег. Китайские чиновники прежде всего стремятся к повышению, которое зависит не от избирателей, а от начальства. А установление для них ограниченных сроков пребывания в должности делает эту мотивацию еще более сильной, что в конечном счете и воплощается в заинтересованности чиновников в высоких темпах экономического роста в управляемых ими регионах.

Еще одно отличие состоит в том, что в западных странах плохо справляющийся со своими обязанностями руководитель сталкивается с трудностями при переизбрании. А в Китае оценку деятельности чиновников дает вышестоящее руководство, и во многих случаях неэффективные руководители отнюдь не рискуют потерей должностей, т.е. от решений начальства они могут выиграть, получив повышение, но практически не могут проиграть. В Китае руководителей снимают не за плохие результаты работы, а за коррупционные преступления или крупномасштабные ЧП.

1 Desley T., Case A. Does electoral accountability affect economic policy choice? Evidence from gubernatorial term limits // Quarterly j. of economics. - 1995. -N 110 (3). - P. 769-798.

Чжан Цзюнем построена регрессионная модель, описывающая влияние на прирост ВВП в регионе показателей, характеризующих продолжительность карьеры руководителей. В модели учитываются 11 показателей, в том числе срок пребывания руководителя в должности в данной провинции, место его рождения (является ли он уроженцем данной провинции), имело ли место его межпровинциальное перемещение, его возраст, опыт работы в Центре, уровень образования и т.д. Учитывается, что некоторые руководители последовательно занимали в одной и той же провинции должности сначала губернаторов, а затем - секретарей парткомов, в этом случае сроки их пребывания на двух постах трактуются как единое целое.

В расчетах использованы публикуемые ЦК КПК сведения о персоналиях секретарей парткомов административных единиц провинциального уровня и губернаторов (кроме Тибета) за 1978-2004 гг. Данные об экономическом росте по провинциям взяты из базы данных Центра исследований китайской экономики Фуданьского университета. Выборка разделена на две части по границе 1990 г., когда была введена процедура межпровинциального перемещения руководителей.

Расчеты показали, что небольшие сроки пребывания руководителей в должности усиливают краткосрочную ориентацию их деятельности, но и слишком долгие сроки тоже негативно сказываются на экономическом росте. Зависимость, таким образом, нелинейная; «точка перелома», по достижении которой длительность пребывания в должности начинает негативно сказываться на экономическом развитии региона, соответствует 4,96 года, это близко к стандартному сроку назначения руководителей на пять лет (024, с. 484). Но для той части выборки, которая относится к периоду после 1990 г., эта зависимость менее выражена.

Выявлено, что влияние деятельности руководителей, переведенных в провинцию из другого региона, на экономический рост более сильное, чем в случае с руководителями, являющимися уроженцами данной провинции, и оно тем сильнее, чем дольше назначенный «варяг» остается на своем посту. Наличие же связей в Центре и уровень образования руководителей слабо отражаются на экономическом росте. Не влияют на него и стартовые условия, отражаемые показателем подушевого ВВП, что, очевидно, свидетель-

ствует о постепенном сближении уровней развития провинций (024, с. 484-485).

Исследование этой проблематики в разрезе трех меридиональных поясов Китая выявило, что влияние поведения руководителей на экономический рост в провинциях повсеместно нелинейно, но в восточных провинциях позитивное влияние проявляется более отчетливо, чем в Центре и на Западе. При этом не обнаружено заметного позитивного воздействия перемещения чиновников с более развитого Востока на темпы экономического роста в Центре и на Западе. Иными словами, система перемещения кадров более позитивно сказывается на развитии приморских, чем внутренних провинций. Применительно к Востоку выявлено и более сильное, чем во внутренних провинциях, влияние фактора происхождения руководителя из данной провинции на ее развитие, т.е. на Востоке существуют лучшие, чем в Центре и на Западе, предпосылки для карьерного роста местных молодых чиновников (024, с. 487-488).

Общий вывод из исследования заключается в том, что ограничение сроков пребывания руководителей на постах оказывает на экономический рост нелинейное воздействие по траектории «вывернутой» буквы и: сначала оно усиливается, а затем слабеет. Влияние системы перемещения чиновников между провинциями на экономический рост усиливается со временем, т.е. позитивное воздействие ощущают те регионы, куда эти чиновники назначаются ближе к окончанию карьеры. Объяснение этих тенденций состоит в том, что если руководитель слишком долго находится на своем посту или его возраст приближается к 65 годам, то он меньше стремится к достижению позитивных экономических результатов. Но если руководитель находится в должности недавно, то это тоже может негативно отражаться на мотивации его деятельности. Поэтому оптимальный срок пребывания в должности - это пять лет (024, с. 494-499).

В политологической литературе также активно обсуждается проблема соотношения экономических и политических изменений в ходе процесса модернизации. В центре дискуссий находится вопрос: «Способствует ли демократическое политическое устройство, основанное на сдержках и противовесах в структуре политической власти, экономическому росту или же, наоборот, усилия властей по стимулированию экономического развития и накопления человече-

ского капитала способствуют изменениям самой политической системы?» (024, с. 57).

Одни специалисты полагают, что экономическое развитие не достижимо без демократических механизмов, так как именно они и обеспечивают защиту прав собственности, необходимую для осуществления инвестиций. Истоки этой концепции восходят еще к идеологии Просвещения и классической политэкономии XVIII в., в современной науке эти взгляды отстаивают неоклассики и неоин-ституционалисты. Их оппоненты считают, что в условиях подъема уровня жизни и накопления человеческого капитала защита прав собственности может быть обеспечена и авторитарным государством.

В таком понимании демократические институты - это не предпосылка, а результат экономического развития. Дело в том, что распространение образования делает людей склонными решать социальные проблемы путем компромиссов, электоральной политики, а не через насилие. Кроме того, повышение уровня доходов и уровня образования снижает вероятность ненадлежащих действий со стороны властей (024, с. 570-571).

Китайский опыт, очевидно, является подтверждением этой второй концепции. В ходе экономических реформ происходило перераспределение прав собственности от государства в пользу общества. Составными частями этого процесса были и развитие семейного подряда на селе, и снятие препятствий для внутренней миграции населения, и развитие рынка жилья, и передача на уровень предприятий контроля над их активами. Такие институциональные преобразования и обеспечили накопление физического и человеческого капитала, а как следствие - быстрый экономический рост и повышение уровня жизни населения. В результате, не вводя механизмов политической конкуренции в западном смысле этого понятия, КПК сумела на основе подъема благосостояния обеспечить определенную политическую легитимность своей власти. В 1980-е годы китайские реформы воспринимались как процесс, от которого все выигрывали и никто не проигрывал.

Но в 1990-2000-е годы реформы ускорились, прежняя «двух-колейность» экономической системы стала преодолеваться, что выразилось в активизации приватизации и масштабных увольнениях с неэффективных ГП. Экономический рост сопровождался ухудшением экологической ситуации, ростом коррупции, наруше-

нием прав крестьян на землю. Перераспределение прав собственности актуализирует проблему неравномерного распределения доходов; позиции уязвимых социальных групп ухудшаются. Противоречия интересов разных слоев населения вышли на поверхность, стали очевидными, с одной стороны, бенефициары реформ, с другой - те, кто от них проиграл. В наилучшем положении оказались собственники активов и человеческого капитала (т.е. бизнесмены и высокообразованные люди), в наихудшем - наемные работники низкой квалификации.

Легитимность правящего режима в таких условиях подвергается испытанию. У политической системы должна появиться новая функция согласования конфликтующих интересов различных социальных групп. Если эта функция не будет выполняться, то и сама легитимность распределения прав собственности в обществе может быть поставлена под сомнение, а это приведет к снижению стоимости активов и увеличению транзакционных издержек, связанных с переходом прав на них.

Сами процессы приватизации и накопления капитала порождают новые социальные группы - предпринимателей и средний класс, которые в перспективе могут бросить вызов монопольной власти КПК. Но без этих социальных слоев дальнейшее поступательное развитие невозможно. Поэтому политическая система начинает меняться, приспосабливаться к новым условиям. Для согласования интересов теперь нужно представительство различных социальных групп во власти, а для этого внутри политической системы должны возникнуть конкурентные механизмы, транслирующие пожелания отдельных социальных слоев. Теперь через такие механизмы должна обеспечиваться и легитимизация результатов перераспределения собственности, в том числе и для того, чтобы ограничить возможности обогащения незаконными методами.

Конкретными формами таких конкурентных механизмов, уже существующих в китайской политической системе, являются:

- выборность руководителей партии и ограничение сроков их пребывания на своих постах;

- сосуществование различных идеологических течений внутри КПК;

- усиление самостоятельности законодательной ветви власти;

- выборность местных органов управления на селе;

- активизация процедур подачи исков гражданами в судебной системе;

- развитие неправительственных организаций.

КПК, таким образом, создает определенные механизмы общественного обсуждения социальных проблем, стремится при принятии ключевых решений соблюсти общественный консенсус. Внутри партии возникли новые каналы вертикальной мобильности для людей, получивших образование на Западе или же накопивших капитал в Китае занятиями бизнесом (024, с. 577-582).

Вопрос заключается в том, сколь долго такое согласование интересов сможет еще происходить в рамках существующей политической монополии. В принципе, считает Чжан Цзюнь, Китай уже обладает ключевыми элементами для построения многоуровневой, конкурентной политической системы. Но существует и вероятность возвращения к «классовой борьбе», и это будет уже не политическая кампания, навязываемая сверху, как при Мао Цзэдуне, а естественный путь развития социальных противоречий, разрешить которые внутри партократической системы уже не удастся. Для того чтобы избежать возможного в подобной ситуации хаоса, нужна демократизация политической системы вплоть до введения всеобщих выборов. Подобно тому как экономические реформы в КНР происходили в значительной степени «снизу», так и в политической сфере, полагает Чжан Цзюнь, жизнь постепенно заставляет власти принимать еще совсем недавно казавшиеся немыслимыми решения, такие как поддержка неправительственных организаций (024, с. 584).

В статье Чжан Цзюня, написанной совместно с Лю Сяофэном (Институт экономики АОН Шанхая) (025), анализируются динамические тенденции производительности и оплаты труда в китайской промышленности. Теоретически заработная плата и производительность труда связаны друг с другом позитивной корреляцией, которая считается настолько очевидной, что мало кто из экономистов берется ее объяснить. Обычно предполагается, что рост зарплаты должен быть более быстрым, чем рост производительности труда, а за тем, чтобы рост заработков не отставал от роста производительности, должны следить профсоюзы.

Для Китая эта проблема весьма актуальна, так как в китайской обрабатывающей промышленности до сих пор зарплаты не

поспевали за увеличением производительности. Хотя после 1997 г. среднегодовой темп прироста оплаты труда стабильно находился на уровне 10%, но добавленная стоимость в расчете на одного занятого в обрабатывающей промышленности при этом более чем в 10 раз превышала показатель средней зарплаты. С середины 1990-х годов доля трудовых доходов в китайском ВВП устойчиво снижалась: она уменьшилась с 54% в 1996 г. до 40% в 2006 г. (025, с. 355). Эта тенденция как раз и отражает нарастание разрыва между выработкой на одного занятого и вознаграждением за его труд.

Большинство специалистов считают, что диссонанс в темпах роста между зарплатой и производительностью является отражением, с одной стороны, структурных изменений в китайской экономике, сопровождающихся быстрым ростом производительности, а с другой - институциональной незрелости национальных рынков труда. В статье Чжан Цзюня и Лю Сяофэна эта гипотеза проверяется с помощью регрессионных моделей. В них использованы данные, полученные в ходе ежегодных обследований китайских предприятий Госстатуправлением Китая. Они проводились в 1998-2007 гг., в них включались все ГП и негосударственные предприятия с годовым объемом продаж, превышавшим 5 млн юаней. Размер выборки варьировался от 200 тыс. до 300 тыс. предприятий, собирались данные о местах их расположения, отраслевой принадлежности, годе создания, состоянии финансовых показателей предприятий. Всего авторами использованы данные без малого по полутора миллионов предприятии (025, с. 357).

Для калькуляции производительности труда на предприятии авторами рассчитывались два показателя: добавленная стоимость в расчете на одного работника (industrial value added, IVA) и совокупный выпуск в расчете на одного работника (gross industrial output value, GIOV). Уровень зарплаты на предприятии измеряется как отношение совокупного фонда оплаты труда к числу занятых.

Расчеты выявили, что за 1998-2007 гг. средняя номинальная зарплата одного работника увеличилась на 131,9%, тогда как IVA выросла на 173,0, а GIOV - на 155,4%. В 1998 г. IVA на одного работника в годовом исчислении была в 5,8 раза больше, чем годовой заработок занятого в обрабатывающей промышленности, а в 2007 г. это соотношение составляло уже 6,9 раза (025, с. 357).

В регрессионной модели, построенной авторами, уровень годовой зарплаты работника ставится в зависимость от динамики показателей IVA и GIOV на предприятии; учитываются также расположение предприятия и его отраслевая принадлежность. Выявлено, что эластичность зарплаты по уровню производительности труда в китайской обрабатывающей промышленности статистически значима. Иначе говоря, разница в производительности труда на предприятиях в значительной мере объясняет различия в его оплате. В среднем увеличение производительности на 1% приводит к увеличению зарплаты на предприятии на 0,25% (025, с. 358-360). Но выявлено и то, что со временем (с конца 1990-х годов) позитивная корреляция между этими двумя показателями становилась все слабее.

Для объяснения этой динамической тенденции авторами построено более сложное регрессионное уравнение, в которое в качестве переменных, влияющих на уровень оплаты труда, включены:

1) форма собственности предприятия, которая определяется исходя из долей различных групп инвесторов в его зарегистрированном капитале;

2) масштабы предприятия, для измерения которых используются величина зарегистрированного капитала, число занятых, выручка от реализации; предполагается, что экономия на масштабах может способствовать росту производительности труда, а соответственно и увеличению зарплат;

3) капиталоемкость, которая измеряется отношением величины основных фондов к списочной численности работников; предполагается, что увеличение капиталоемкости может позитивно отразиться на производительности труда на предприятии;

4) вовлеченность во внешнеэкономические связи, которая измеряется как отношение экспортных продаж предприятия к его совокупной выручке; предполагается, что экспортная ориентация предприятия позитивно влияет на производительность и оплату труда (025, с. 360-361).

В течение рассматриваемого периода средняя доля участия государства в капитале предприятий обрабатывающей промышленности устойчиво снижалась - с 14,98% в 1998 г. до 1,04% в 2007 г., а в это время доля инвесторов, относимых к коллективному сектору, тоже резко снизилась - с 21,72 до 2,09%. Доля частного

капитала увеличилась с 12,42 до 30,78%, а доля иностранных инвесторов оставалась стабильной - на уровне, близком к 4% (025, с. 361).

Расчеты по модели выявили, что увеличение долей иностранных инвесторов в капитале предприятия усиливает позитивную корреляцию между производительностью труда и его оплатой. Очевидно, это объясняется повышенным вниманием иностранных инвесторов к эффективности компании. Предприятия с иностранными инвестициями обычно используют действенные системы мониторинга труда работников и платят им в зависимости от демонстрируемой производительности. Неожиданным результатом исследования стало то, что и участие государства в капитале предприятия вызывает сходный, хотя и более слабый, эффект. Участие же частных и коллективных инвесторов с большой долей вероятности приводит к тому, что показатели зарплаты и производительности труда двигаются в противоположных направлениях.

Чем больше масштабы предприятия, тем сильнее позитивная корреляция зарплат и производительности. Такое же воздействие оказывают и большая капиталоемкость предприятия, и экспортная ориентация его деятельности (025, с. 363-364).

Но нужно принять во внимание и то, что уровень производительности труда на предприятии может определяться специфическими именно для этого предприятия обстоятельствами, которые влияют и на уровень зарплат, но эти факторы не отражаются простой регрессионной моделью. Поэтому далее авторы используют более сложную регрессионную функцию, в которой объясняемой переменной является разрыв между производительностью труда и зарплатой на предприятии (между GIOV и совокупным годовым фондом заработной платы), а объясняющими - структура собственности, масштабы предприятия, его капиталоемкость и доля экспортных продаж в его выручке.

Расчеты показали, что разрыв между производительностью труда и его оплатой больше на крупных и капиталоемких предприятиях. Больший разрыв между производительностью и зарплатой на крупных предприятиях, по-видимому, объясняется тем, что экономия на масштабах дает значительный выигрыш в производительности и в то же время крупные компании обладают значительной переговорной силой как участники рынка труда и могут

навязывать работникам менее выгодные для тех условия оплаты. Большая капиталоемкость усиливает разрыв благодаря выигрышу в производительности, связанному с использованием более современных технологий. Напротив, экспортная ориентация деятельности предприятия приводит к уменьшению такого разрыва.

Участие в капитале предприятия государственных и иностранных инвесторов способствует уменьшению разрыва, а участие частных и коллективных инвесторов - его углублению. Но конкретные механизмы такого влияния, по-видимому, весьма дифференцированы. На предприятиях со значительной долей государства в уставном капитале производительность труда обычно сравнительно низкая, но одновременно именно государственный статус предприятия позволяет и зарплаты поддерживать на низком уровне. На предприятиях же с иностранными инвестициями производительность труда высокая, и разрыв ее с заработками нивелируется за счет того, что инвесторы склонны повышать зарплаты для того, чтобы быть конкурентоспособными в борьбе за квалифицированных работников (025, с. 365-366).

Итак, на крупных и капиталоемких предприятиях зарплата и производительность более тесно связаны, но и разрыв между этими показателями больше, чем на предприятиях небольших и трудоемких. Корреляция производительности и оплаты труда сильнее на предприятиях с участием государства и иностранных инвесторов, а разрыв этих показателей в данных случаях относительно невелик. Противоположная ситуация наблюдается на предприятиях, находящихся в частной или коллективной собственности, что свидетельствует о слабом присутствии там профсоюзов и отсутствии практики заключения коллективных договоров. Экспортная ориентация усиливает корреляцию и уменьшает разрыв двух показателей.

«Начиная с 1990-х годов рост производительности на китайских предприятиях обрабатывающей промышленности происходил по преимуществу более высокими темпами, чем рост заработков, что способствовало углублению разрыва между этими показателями с течением времени, и объясняется это тем, что Китай переживал структурную трансформацию своей промышленности, сопровождавшуюся быстрой экспансией частного сектора» (025, с. 367).

П.М. Мозиас