CC BY
21
Если в первой книге поэмы Спенсер рассказывает нам «оптимистическую историю о способности совести успешно действовать в частной сфере личного спасения», то в пятой книге, где «совесть перемещается в публичную и политическую сферу правосудия», дело обстоит не столь благополучно: концепт совести обнаруживает свою нестабильность, а союз совести с правосудием быстро распадается (с. 204).
А.Е. Махов
ЛИТЕРАТУРА XVIII в.
2015.01.016. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XVIII в. В ЗАРУБЕЖНОЙ СЛАВИСТИЧЕСКОЙ ПЕРИОДИКЕ. (Сводный реферат).
1. KOSTIN A. «Слово похвальное...» и «Panegyricus Elisabetae»: К вопросу об ораторском стиле Ломоносова // Toronto Slavic quater-ly. - Toronto, 2014. - N 47. - P. 9-23.
2. WAYSBAND E. К истории русской мусической оды (В.К. Тре-диаковский, А.Д. Кантемир, Г.Ф.В. Юнкер, М.В. Ломоносов) // Toronto Slavic quaterly. - Toronto, 2014. - N 47. - P. 38-54.
3. KLEIN J. Derzhavin in old age: The ode 'Khristos'// Russian literature. - Amsterdam, 2014. - N 75. - P. 305-313.
КЛЯЙН Й. Пожилой Державин: Ода «Христос» (1814).
4. БУХАРКИН П.Е. О проблематике духовных од М.В. Ломоносова // Russian literature. - Amsterdam, 2014. - N 75. - P. 57-70.
Ключевые слова: русская литература XVIII в.; новолатинская традиция; М.В. Ломоносов; ораторский стиль; мусическая ода; А.Д. Кантемир; Г.Р. Державин; духовная ода.
Изучение русской новолатинской традиции, в частности латинских текстов М.В. Ломоносова, замечает канд. филол. наук Андрей Костин (ИРЛИ РАН) (1), находится в маргинальном положении. Свидетельство тому - недавнее переиздание Полного собрания сочинений писателя, подготовленное к его юбилею1, в котором латинские тексты Ломоносова вовсе исключены из набора и оставлены лишь переводы - как немногие выполненные самим
1 Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений: В 10 т. - СПб., 2011.
писателем, так и переведенные для его Полного собрания сочинений, изданного в 1950-1983 гг., где латинские и русские тексты напечатаны параллельно. Вместе с тем «феномен многоязычия Ломоносова заставляет особо внимательно относиться к проблеме взаимодействия различных языков, прежде всего - в художественных текстах» (1, с. 10), при этом основой для исследований в этой области, по мнению ученого, должны стать ломоносовские автопереводы. Большинство автопереводов писателя относится к естественно-научным текстам, исключение - «Слово похвальное Ея Величеству Государыне Императрицы Елисавете Петровне, Самодержице Всероссийской», произнесенное на день восшествия императрицы на престол 26 ноября 1749 г., которое стало первой русской речью, произнесенной на торжественных собраниях Академии наук, и представляет собой один из первых памятников русского светского красноречия.
Рассматривая русский текст «Слова» через призму его латинского автоперевода, А. Костин обращает внимание, прежде всего, на различное употребление Ломоносовым формы превосходной степени, замечая, что «если для латинского текста формы суперла-тива предстают стилистическим элементом, создающим в целом торжественность речи, то в русском превосходная степень - избранное украшение высочайшего качества, которое достойно быть приложено лишь к ограниченному кругу объектов; в первую очередь - к монарху, его деяниям и почитанию» (1, с. 11-12).
Кроме того, латинский текст отличается от русского добавлением или исключением эпитетов, синонимов и простейших парафраз. Такой подход, именуемый «copia verborum» и восходящий к идее о том, что любое явление потенциально может быть описано бесконечным числом словесных выражений, был введен в обиход обучения латыни Эразмом Роттердамским. Распространение получили словари-справочники, где для каждого слова приводились его просодические характеристики, возможные средства украшения, примеры из классиков. Широкой популярностью с конца XVII в. и до начала ХХ в. пользовался компендиум, известный под кратким названием «Gradus ad Parnassum». Сопоставление с «Gradus ad Parnassum» замен, сделанных при переводе текста с русского на латинский, позволяет исследователю говорить об использовании Ломоносовым закрепленной школьной традицией модели украше-
ния речи за счет «copia verborum» как одной из характерных особенностей его ораторского стиля и подчеркнуть, что осознание опыта этой общей для Европы латинской школы необходимо для полноценного изучения русской литературы конца XVII - первой половины XVIII в.
В основе жанра мусической оды, отмечает Эдвард Вэйсбанд (Иерусалимский университет) (2), - концепция трансляции культурных ценностей - translatio studii, находящая выражение в повествовании о странствии Муз как представителей символической власти из старого культурного центра в новый. Часто эта концепция сочеталась с идеей переноса имперской власти - translatio imperii. Однако если движение культуры в соответствии с солярной метафорикой было направлено с востока на запад, то маршрут власти начинался с переноса идеи империи из Греции в Рим и далее в Европу. В Новое время обе эти концепции совместились в теории четырех великих эпох: Греции времен Перикла, Августовского Рима, Италии правления Медичи и Франции Людовика XIV. Сюжет о странствии мог реализовываться и в переносе имени - translatio nominis: «Новый центр или носитель политической или культурной власти сравнивался со старым и таким образом на нового представителя переносилось символическое значение старого (например, Москва - Третий Рим; Ломоносов - российский Пиндар)» (2, с. 40).
Тема движения наук и художеств была одной из центральных в русском классицизме. Первым попытку выделить в отдельную группу стихотворения о странствии Муз в отечественном литературоведении предпринял Л.В. Пумпянский в статьях 1930-х годов, назвав «мусическими» оды «В похвалу наук» А. Кантемира и «На день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны 1747 года» М. Ломоносова. Произведение Кантемира, замечает Э. Вэйсбанд, было одной из первых русских мусических од, воплощая в себе идею переноса общеевропейской идеи translatio studii на русскую почву. В то же время на тематическом уровне сочинение Кантемира не отвечало одному из основных критериев мусической оды, определяемому стратегией культурного патриотизма: путешествие Мудрости здесь доведено до Италии, Англии и Америки, но не до России, - факт, подтверждающий, что кантемировская ода не оригинальное, но переводное произведение. Отсутствие данного тематического элемента у Кантемира особенно явст-
венно при сопоставлении его стихотворения с другими мусически-ми одами - уже указанным сочинением Ломоносова и «Эпистолой от Российской поэзии к Аполлину» В. Тредиаковского. По мнению исследователя, можно говорить о своеобразном состязании трех поэтов в написании мусической оды. Тем более что только после прочтения Тредиаковского, ода которого была включена в его трактат «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», 1735), Кантемир между 1738 и 1740 гг. дописал последнюю строфу своей оды: «Бездны ужасны вод переплыв, доходим / Мир, отделенный от век бесконечных. / В воздух, в светила, на край неба всходим, / И путь и силу числим скоротечных/ Телес, луч солнца делим в цветны части;/ Чувствует тварь вся силу нашей власти». Вопреки идеологической установке поэмы Дж. Триссино «Италия, освобожденная от готов» (1548), а именно переложение ее начальных строф изначально представляло собой произведение Кантемира, но в соответствии с универсалистской концепцией 1хаш1а1;ю поэт (сравнивая здесь два величайших открытия: Нового Света -Колумбом и всемирного тяготения - Ньютоном) воспроизводит дальнейший маршрут Муз из Италии на Запад.
Ломоносов в разработке мусической темы, предполагает исследователь, отталкивался отчасти от Тредиаковского: «Если у Тредиаковского в "приглашении" Аполлона обозначена дистанция между классическим наследием и Россией, то ломоносовская ода стремится преодолеть эту дистанцию, призывая, по выражению Ломоносова, "природных россиян" занять место приглашенных из-за границы культуртрегеров»: в этом «можно видеть отказ от классицистического универсализма в пользу русского национального самосознания» (2, с. 47, 51). Основным источником оды Ломоносова была, как известно, немецкая ода петербургского академика Г.Ф.В. Юнкера, написанная в 1742 г. на коронацию Елизаветы и в том же году переведенная Ломоносовым. Оду Юнкера исследователь также относит к первым русским мусическим одам: она воспевала приобщение России к союзу Муз.
Прославляя новый центр власти, автор мусического произведения утверждал себя в качестве носителя или транслятора этой власти. Такая установка характерна для всех рассмотренных од: «Маршрут муз очерчивал литературную генеалогию автора и одновременно определял его творческие задачи» (2, с. 52).
Возвращаясь к Кантемиру, исследователь замечает, что поэт рассматривал свою переводческую деятельность как реализацию идеи translatio. «Осуществлением перформативного принципа му-сического произведения в самом переводном характере оды "В похвалу наук" в какой-то степени, возможно, объясняется отсутствие концепции translatio в применении к России в тексте оды на тематическом уровне... Возможно, что Кантемир не обнародовал переводной характер этого стихотворения (смутив тем самым своих будущих комментаторов), также исходя из мусической установки: "авторизация" оды ратифицировала акт усвоения русской поэзией идеи translatio» (2, с. 54).
Известный немецкий славист И. Клейн (3), обращаясь к анализу оды «Христос» (1814), написанной Г.Р. Державиным за два года до смерти, и сопоставляя ее с одой «Бог», созданной тридцатью годами ранее и принесшей Державину славу религиозного поэта, приходит к выводу о том, что поздний Державин пересмотрел свое отношение к христианской вере. С первых строк оды Христос «предстает существом, которое не поддается ни художественному изображению, ни чувственному опыту, существом, о котором можно говорить лишь с позиции безусловной, экстатической веры» (3, с. 306). Язык оды поражает своей церковнославянской архаичностью, причем не только в плане морфологии и лексики, но также и синтаксиса, что затрудняет не только понимание стихотворения, но и его произнесение. Эту функцию затрудненного стиля И. Клейн трактует как «святую темность» («sancta obscuritas»), как нельзя лучше соответствующую надрациональному характеру христианских тайн, о которых говорит здесь поэт. В первой части оды лирический субъект «переживает эпифанию, которая обращает его из недоумевающего Савла в горячо верующего Павла» (3, с. 312). Вторая часть оды - рассказ исполненного веры героя об истории спасения, как она известна из Библии. Третья часть оды, проникнутая страстной верой, значительно превышает по объему две другие и целиком посвящена Христу. Ранее в своей оде «Бог» Державин предпринял попытку примирить православие с духом западноевропейского Просвещения. Подчеркивая непостижимость Бога, он восхвалял Его как творца многочисленных «миров», намекая на коперникианскую картину мира. Кроме того, в оде просматривалась мысль, восходящая к популярному в XVIII в. «физико-теологическому» доказательству бытия Бога - выводу о существовании
Бога - творца мира на основании разумного устройства сотворенного им мира. Напротив, в оде «Христос» Державин опирается не на разум или науку, а на Священное Писание, на божественное откровение как единственный источник христианских истин, что резко противостоит европейскому Просвещению с его попыткой примирить веру и разум. Лирический герой оды «Христос» отказывается от религиозного Просвещения Запада, с помощью божественной благодати преодолевая свое интеллектуальное отчуждение от христианских тайн и обретая путь страстной веры. Учитывая, что именно Державин ввел автобиографизм в русскую поэзию, заключает исследователь, речь лирического субъекта в оде может быть воспринята как «исповедь самого Державина, вернувшегося на старости лет к своим религиозным корням» (4, с. 315).
Доктор филол. наук П.Е. Бухаркин (С.-Петербург) (4) полагает, что темы ломоносовских духовных од «правильнее было бы интерпретировать не как выражение в слове собственных неповторимых переживаний, а как размышление над внутренними событиями человеческого бытия вообще. Главное в их содержании - духовно-метафизические проблемы: греха и добродетели, гонений и воздаяния, справедливости, возмездия, милости, пусть и спроецированные на остро переживающее их как свою личную жизнь сознание отдельного человека, но тем не менее остающиеся именно духовно-метафизическими, а не индивидуально-лирическими. Смысл жизни и согревающая эту жизнь Божественная любовь - вот что здесь наиболее важно» (4, с. 59-60). Это именно духовные, а не собственно лирические или философские произведения. Их глубинное содержание - обретение человеком гармонии бытия в усилии осознать собственную жизнь и окружающий его мир.
Т.Г. Юрченко
2015.01.017. КАЛАШНИКОВА О.Л. «СЕЙ РОД СОЧИНЕНИЙ ПЛЕНИТЕЛЕН»: О РУССКОЙ ПРОЗЕ XVIII в. - Днепропетровск: Новая идеология, 2013. - 344 с.
Ключевые слова: литературный процесс; рукописная повесть; русский роман; мемуарная проза; литературная сказка.
Автор монографии, д-р филол. наук О.Л. Калашникова (профессор Днепропетровского национального ун-та им. Олеся Гончара), исследует русскую прозу эпохи Просвещения как целостную
