CC BY
8
СТРАНЫ АЗИИ И АФРИКИ
ВЛАСТЬ
2015.01.003. БХАТТ Ч. «ДОБРОДЕТЕЛЬНОЕ» НАСИЛИЕ В СА-ЛАФИТСКО-ДЖИХАДИСТСКОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ УНИВЕРСУМЕ.
ВHATT Ch. The virtues of violence: the Salafi-Jihadi political universe // Theory, culture and society. - Cleveland, 2014. - Vol. 31, N 1. - P. 25-48.
Ключевые слова: салафиты; джихадисты; идеология; халифат; «Джабхат ан-нусра»; «Ансар аш-шариа»; «Манчестерский документ»; «Аль-Каида».
Автор (Лондонская школа социальных и политических наук, Великобритания) рассматривает возникновение обновленной сала-фитско-джихадистской идеологии, делающей упор на «добродетельном», «доблестном», «прекрасном» насилии, и обращает внимание на «весьма изощренный эстетизм, который характерен для довольно большой доли культурной продукции, выпускаемой «Аль-Каидой» и прочими формированиями салафитско-джихадист-ского толка» (с. 41).
Данное интеллектуальное движение далеко отстоит от самых оснований мусульманской религии, так как «имеет весьма малое отношение к тем дискуссиям, которые вели мусульманские теологи, говоря о насилии, смерти и будущей жизни, пребывавшие в рамках мусульманской традиции» (с. 28). Таким образом, даже простая постановка вопроса об аутентичности салафитско-джиха-дистской идеологии становится совершенно бессмысленной. Во многом данный феномен остается пока неисследованным; так, весьма новым представляется его свойство быть и внутри, и вне институтов: когда движению выгодно быть институционализован-
ным, оно находит таковые возможности, а когда нет - ловко уходит в тень, оставаясь вне какого бы то ни было контроля.
О фантастической «протеичности» движения свидетельствует, например, обнаруженный в 2000 г. при обыске Анаса ал-Либи, одного из локальных руководителей «Аль-Каиды», документ «Military studies in Jihad against the tyrants», приобретший широкую известность и по месту обнаружения именуемый теперь на Западе «Манчестерский». В нем можно обнаружить целый набор всевозможных материалов инструкционного характера (основы стратегии, техника шпионажа, основы биологии, физики и химии, необходимые для производства ядов и взрывчатых материалов, основы обращения со всевозможными видами оружия и т.д.), демонстрирующих, с одной стороны, высокий уровень потенциальных навыков и умений бойцов движения, а с другой - показывающий пугающий потенциал приспособления к местным условиям, социальной изворотливости, который лидеры движения пытаются привить рядовым его членам. Следует помнить, что именно в технической новизне и возможности мимикрировать, скрываться от контроля, ставя при этом задачи чрезвычайной разрушительной силы, и заключается та новизна, которую привнесло новое поколение руководителей и идеологов движения.
Речь здесь идет вовсе не о случайных явлениях или же об особенностях индивидуального стиля его главарей. Акцент на гибкости и способности к социальной мимикрии составляет сущность новой политики «Аль-Каиды» и близких к последней движений и сил. После устранения значительной части старшего поколения джихадисты все больше стали проявлять склонность к дроблению и утрате единого видения задач. В связи с обстоятельством возникло осознание необходимости «придать новый импульс изначальной руководящей идеи "Аль-Каиды", а именно: создать ядро халифата Аллаха на Земле - задача, которую до 9 сентября 2001 г. лишь режим Талибан в Афганистане успешно претворял в жизнь...» (с. 26).
Руководство джихадистов и салафитов постаралось извлечь уроки из прошлых неудач и поражений, чтобы разработать обновленную версию идеологии движения. Своеобразным рубежом явилась гибель Бин Ладена, после чего «были сделаны призывы к объединенным действиям в Сирии и Йемене, изгнанию меньшинств, безжалостному устранению всех инакомыслящих и более широким
союзам военного характера (образцами для подражания объявлялись "Джабхат ан-нусра" и "Ансар аш-шариа"...» (с. 26).
Мало кто понимает идейную новизну данного движения. На Западе совершаемые его представителями эксцессы обычно толкуют как ответ на колониальное угнетение и оккупацию (в особенности политические левые настаивают на том, что это движение -не что иное, как «антизападный антиимпериализм» (с. 26)). Некоторые авторы доходили до того, что пытались представить «Аль Каиду» как проект этического плана, работающий на благо всего человечества, а Бин Ладена уподобляли Ганди. Террористические акты по отношению к гражданскому населению часто рассматривают в духе теории жертвоприношения. На деле здесь идет речь о том, что «вся планета как некое преступное заблуждение» - ее необходимо уничтожить, чтобы обеспечить «доминирование салафи-тов и джихадистов на Земле как планете Аллаха» (с. 36). В том-то и дело, что речь идет вовсе не о борьбе с конкретными силами во имя определенных целей, а об искоренении всех тех, кто не пожелает разделить салафитско-джихадистские идеалы. «Данное мировоззрение содержит, если можно так выразиться, всепоглощающую жажду политического по своему характеру насилия, применяемого к гражданскому населению» (с. 26).
Значительное обновление идеологии движения проявилось и в некоторых, на первый взгляд не столь уж существенных, деталях. Так, мало кем был замечен тот акцент, который салафиты и джиха-дисты делают на противопоставлении этого мира будущей райской жизни. «Тематика райской жизни на Западе правыми воспринимается как политическое безумие; для левых. это эпифеномен социальных и политических детерминант. Таким образом, салафит-ско-джихадистская идеология получает освещение исключительно как своеобразный ответ на военные действия» (с. 28) - травмированное сознание якобы вынуждено находить себе такую отдушину. На деле разработка «райской проблематики» теснейшим образом связана с тем, что на первый план выдвинулось насилие: если речь идет о вечном блаженстве, то такой «мелочью», как жизнь неверного, вполне можно пренебречь.
Не получает адекватной оценки и та поэтизация, которая в продукции салафитов и джихадистов призвана облагородить наси-
лие, сделать его не просто приемлемым, но приветствуемым. Отталкиваясь от идей социолога П. Сореля и антрополога Р. Жирара, политическое насилие на Западе трактуют как своего рода ритуал, позволяющий «ослабить путы социального сдерживания с целью заново конституировать данное сдерживание в рамках обновленного социального порядка. либо с целью пересмотра национальных границ» (с. 28). В действительности насилие - с легкой руки Голливуда - уже давно обросло собственной эстетикой, превратившись в своего рода «модус», колорит, сопутствующий жанру «action».
Данный жанр востребован прежде всего потому, что позволяет отвлечься от скучного мира неразрешимых проблем и бесконечных размышлений на эти и подобные темы. Для джихадистов стилистика «асйот» - это возможность подать себя, из замшелых ретроградов превратившись в кумиров, которые при определенном повороте моды вполне могли бы оказаться на обложке глянцевых журналов. Кроме того, «асйот» подразумевает волю и цельность -герой действует быстро, почти инстинктивно, буквально нутром распознавая врагов и опасности. «Некоторые представители сала-фитско-джихадистского движения демонстрируют приверженность к «нутряному» восприятию мира в такой степени и с такой эстетической силой, что едва ли можно найти какой-либо другой образец чего-либо подобного, чтобы было с чем сравнивать. Салафитско-джихадистская идеология демонстрирует важные эстетические и философские измерения, которые и позволяют соединять воедино доблесть, политическое насилие, эстетизм и убийство» (с. 26).
Тематика насилия - всепоглощающего, очистительного, космического - уживается здесь с идеей авторитарного порядка. Однако «если воображаемый халифат должен явиться звеном, связывающим воедино космос и номос, то следует признать, что салафитам и джихадистам пока не удалось создать что-либо, что могло бы рассматриваться как его зародыш» (с. 44)
Одной из основополагающих черт политического мировоззрения является интригующее увязывание мира живых с миром мертвых. «Весьма затруднительно рассматривать эти построения как концепцию религиозного характера - настолько отдаленным представляется использованный в них дискурсивный аппарат, затрагивающий темы насилия жертвенности и смерти, от того наследия, к которому они взывают» (с. 44).
«Политика, провозглашающая примат доблести, служит довольно рискованным дополнением к абсолютно выхолощенному, зарегулированному мировоззрению, которое проповедуется в том, что касается деонтологии» (с. 27). Салафитско-джихадистская идеология, таким образом, выказывает претензии на создание новой морали, согласно которой во временном мире допускаются самые экстравагантные и насильственные действия, лишь бы они совершались во имя великой цели.
«Признание важности доблестного поведения свидетельствует о том, что речь идет о создании моральной системы, однако временный мир рассматривается как пространство, где все позволено» (с. 27). Расслабленности, дряблости временного мира они хотят противопоставить целеустремленность, решительность, честь, харизму, преданность идее, которые позволят адептам данной идеологии подняться над толпой, став авторитетным лидером, эмиром, шейхом, непобедимым и бесстрашным воином и т.д., и в перспективе сменить посюсторонние лишения на райские наслаждения. Подобные яркие образы призваны хоть как-то замаскировать крайнюю убогость политических разработок движения.
«Буквалистская, лишенная какой бы то ни было оригинальности природа салафитско-джихадистских материалов политического характера в крайней степени догматична, если говорить об их призывах к праведности и проповедуемой ими идеологии враждебности. То, что разработчики данных материалов чувствует себя обязанными раз за разом выдумывать все новые оправдания для подобной идеологии, ярчайшим образом демонстрирует, насколько часто она встречает решительную отповедь» (с. 44). Идеологи движения прекрасно понимают, что с этической точки зрения их идеология крайне уязвима; именно по этой причине они всячески пытаются замаскировать как отсутствие реалистичности в долгосрочных политических проектах, так и аморальность тех средств, при помощи которых таковые должны быть реализованы.
Будучи, по сути дела, вне рамок традиционного ислама, са-лафиты и джихадисты вынуждены повторять один и тот же набор давно приевшихся цитат и лозунгов; отсюда - попытка заменить интересные идеи и красивые слова такими «делами», которые говорили бы сами за себя. Так, организатор лондонских взрывов 2007 г. Мухаммад Сиддик Хан сказал: «Наши слова мертвы, пока мы не
дадим им жизнь, пролив нашу кровь» (с. 31). «Густо замешанный эстетический микрокосм» (с. 27) салафитов и джихадистов - явление того же порядка, что и Манчестерский документ, так как новая эстетика - не что иное, как оружие, мощь которого трудно переоценить. Эстетизация насилия и страдания, таким образом, это попытка найти новый язык, так как традиционная арабо-мусульман-ская культура не может произвести необходимый эффект.
Создавая в своей медиапродукции нагромождение реальных и выдуманных ужасов и кошмаров, идеологи движения пытаются расшатать психику обывателей-мусульман, чтобы побудить их принять участие в «последней битве» космического масштаба. Дело в том, что вся земная жизнь подается ими «как некое преступное заблуждение» (с. 36), так что ее уничтожение для них - лишь дело времени. «Планета во всей своей целостности должна была бы стать ареной подобного - завершающего для ее судеб - насилия» (с. 31).
Создание образа насилия как атрибута «крутизны», стиля жизни «cool», акцент на зрелищности (противопоставляемой скучным размышлениям и рассуждениям) говорят о стремлении идеологов движения по возможности подключить к последнему молодежь. Чтобы облегчить последней переход из мира традиционных ценностей (пока еще очень и очень живучих в арабо-мусульман-ском мире) в новый мир, где царит борьба и жестокость, в видеороликах рекламируются якобы «халяльные» методы убийства.
С целью привлечения в движение молодежи джихадисты используют и привычные для последней образы, совершено не смущаясь тем обстоятельством, что таковые совершенно не вписываются в каноны и плохо согласуются с традиционной исламской философией: «Представлять себя в образе космического воина, правителя фантастического царства, обладающего несметными сокровищами или же тайного агента - все это напоминает не что иное, как мир видеоигр и кинематографической продукции в стиле "фэнтэзи", но уж никоим образом не говорит о связях с религиозной философией» (с. 43).
Стиль жизни, активно продвигаемый идеологами движения, буквально списан с тех моделей, которые используются разработчиками компьютерных игр: стать мучеником - равносильно обретению неких неуничтожимых бонусов; однако мученик может вер-
нуться в «низший мир», чтобы продолжить борьбу и вновь стать мучеником, чтобы «заработать» еще больше бонусов и стать ближе к высшим силам. Попытка навязать своего рода детское, игровое сознание проявляется и в том, что «низшему миру», где царят жесткие «правила игры», противопоставляется будущая жизнь, где не существует никаких запретов, все дозволено и царит полная анархия. Противоречие между наличием «высших сил» и идеалом анархии «детское сознание» едва ли может смутить - именно поэтому оно и оказалось настолько востребованным.
«Салафитско-джихадистская идеология содержит целый ряд оппозиций. Подобные идеологические построения сдвоенного характера включают, например, такие категории, как временная и вечная жизнь; авторитарный порядок и насильственный хаос; преданность и непримиримая враждебность; осквернение и непорочность; вполне конкретные земли и воображаемые миры; аутентичная история и сакральное время; отсутствие персональной вовлеченности и страстное вожделение; бескорыстная добродетель и последующее воздаяние. Если этот мир и можно счесть абсолютистским, то данный абсолютизм настолько перегружен внутренними несоответствиями и противоречиями, что таковые едва ли могут быть каким-либо образом сняты и сглажены. Данные противоречия сводятся в некий насильственный и регрессивный фокус, внутренне направленный на сторонников данной идеологии, а внешне - на чужаков, к которым прежде всего относятся не исповедующие ее мусульмане. Подобный путь может вести лишь к самоуничтожению (с. 44).
Едва ли можно упустить из внимания тот факт, что в джиха-дистско-салафитской идеологии наличествует «конституирующее напряжение между анархизмом и фашизмом» (с. 27). «Мы уже вступаем в, если можно так выразиться, политизированный универсум, в котором анархизм срастается с фашизмом, являя миру политические траектории, которые оказываются привлекательными для тех, кто в одно и то же время находится под воздействием чрезвычайно насильственных импульсов, целью которых в одно и то же время оказываются и порядок, и беспорядок» (с. 37).
К.Б. Демидов
