CC BY
13
правительство прилагает все усилия для создания единой общегражданской идентичности под лозунгом «Мы все - руандийцы».
Тем не менее, отмечает Дж. Дона, косвенные указания на эт-ничность сохраняются в стране, где центрированность на геноциде наглядно проявляется во многих сферах социальной жизни, включая «политику идентичности»1, усилия по увековечиванию памяти о произошедшем и правосудие переходного периода. Новые обозначения жертв и инициаторов геноцида, не связанные напрямую с этнической принадлежностью, но содержащие этнические коннотации, демонстрируют, что траектория современной руандийской модернизации зависит от памяти о недавнем насилии. Предшествовавшая геноциду пропаганда ненависти основывалась на поляризованном дискурсе: разделении на «наших» - жертв-хуту и «чужих» -врагов-тутси и их союзников. Существует угроза, предупреждает Дж. Дона, что представленные в массовом сознании резко контрастирующие образы так называемых «геноцидников» (génocidaires) и «беженцев» (rescapés) могут, заменив прежнюю дихотомию, вновь поделить страну на два лагеря: виновных и невинных.
А.М. Понамарева
2015.02.005. БХАТТ Ч. ДОСТОИНСТВА НАСИЛИЯ: САЛАФИТ-СКО-ДЖИХАДИСТСКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ УНИВЕРСУМ. BHATT Ch. The virtues of violence: The salafi-jihadi political universe // Theory, culture a. society. - L., 2014. - Vol. 31, N 1. - P. 25-48.
Ключевые слова: Аль-Каида; политическое насилие; салафи-ты-джихадисты; жертва.
Анализируя идеологическую составляющую литературы са-лафитско-джихадистской направленности, а также эволюцию в эстетике оформления и технологии распространения последней, Че-тан Бхатт (Лондонская школа экономики и политических наук, Великобритания) проясняет присущие современному радикальному исламу и организациям, подобным Аль-Каиде, особенности понимания политического насилия.
1 «Политика идентичности» - деятельность политических элит по формированию образа «мы-сообщества» в существующих административно-территориальных границах. - Прим. реф.
Автор критически оценивает попытки объяснить политические взгляды салафитов-джихадистов1 реакцией на агрессивные действия Запада и представить их современной версией «антиимпериализма». Он убежден в том, что в рамках доктрины салафитского джихадизма политика и насилие изначально рассматриваются как взаимодополняющие феномены. Причем и на философском, и на эстетическом уровнях подчеркивается добродетельность насилия. Логическим продолжением идей радикального ислама служит ряд определяющих коллективное сознание мировоззренческих оппозиций, «угрожающе регрессивных» (viciously regressive) по своему содержанию и заметно ограничивающих репертуар политических маневров приверженцев салафитского джихадизма. Из указанных оппозиций наибольшей силой воздействия обладает дихотомия «безграничного разрушительного хаоса» (unlimited destructive chaos) и «тоталитарного порядка» (totalizing order), своеобразный парафраз характерных для мировоззрения джихадистов колебаний от анархизма к фашизму [с. 27].
По мнению Ч. Бхатта, современные ученые недооценивают значение «упаковки» джихадистских идеологем, упуская из виду целую «вселенную» самого разнообразного визуального, аудиаль-ного и текстового контента. Притягательность политической эстетики салафитско-джихадистского проекта кроется в исключительной эмоциональной заряженности создаваемых образов.
В пространстве литературы концептом, оказывающим наибольшее эстетическое и эмоциональное воздействие на потенциального «потребителя» идей радикального ислама, оказывается образ рая, заслуживающий с точки зрения автора настоящей статьи, самого пристального социологического анализа. При этом Ч. Бхатт пытается максимально дистанцироваться как от концепций «правого» толка, объясняющих сфокусированность джихадистов на идее райского воздаяния иррациональностью их политического мышления, так и от «левых» теорий, в рамках которых акцентуация на загробном мире представляется социально детерминированным ответом на несправедливости, войны и угнетение в реальной жизни.
1 Как пишет сам автор, термин «салафиты-джихадисты» он использует для того, чтобы отделить исследуемую группу от политических исламистов («Братья-мусульмане»), националистов, а также умеренных салафитов [с. 45]. - Прим. реф.
Пропагандистская литература джихадистов имеет мало общего с традициями философского осмысления насилия, смерти и загробной жизни, сформировавшимися в мусульманских обществах. Средневековые арабские тексты были переписаны радикалами от ислама в соответствии с политическими задачами сегодняшнего дня, переведены на многие европейские языки и широко распространены в интернет-пространстве. На современном этапе передача джихадистских идей носит параинституциональный (в социологическом смысле) характер и с трудом сводится к некому общему набору закономерностей. В частности, пишет автор, до сих пор отсутствует адекватное социологическое описание феномена транснациональных внетерриториальных военизированных формирований, принимающих институциональные формы лишь в отдельных странах, и при этом повсеместно представленных в виртуальном пространстве [с. 29].
В первой части статьи Ч. Бхатт описывает произошедшие с начала XX в. изменения в оформлении джихадистской литературы. Он сравнивает пропагандистские материалы последних лет с так называемым «учебником Аль-Каиды» - брошюрой, изъятой британской полицией в 2000 г. в ходе обыска в манчестерском убежище ливийского боевика Анаса аль-Либи. Обнаруженный полицейскими документ под названием «Принципы военного исследования: Джихад против тиранов» (Military studies in jihad against the tyrants)1 был отпечатан на машинке с рукописного текста. Современные же инструкции по осуществлению военно-террористических операций в рамках «священной войны мусульман за распространение ислама» отличаются большими тиражами, красочностью оформления и соответствием стиля изложения «клиповому» мышлению нынешней молодежи.
Достаточно ярко эволюция исламистской пропагандистской машины проявилась в освоении радикальными джихадистами ниши западной глянцевой журналистики. Так, фундаменталистская исламская вооруженная группировка «Аль-Каида на Аравийском полуострове» (AQAP) финансирует издание англоязычного он-лайн-журнала «Inspire», призванного идеологически и технически
1 Military studies in jihad against the tyrants. - Mode of access: http://www. mobrien.com/twr/gulfwar/terrorist-manual.htm [Дата обращения: 30.12.2014].
подготовить обычных мусульман к ведению священного джихада. В силу того, что практически все замешанные в теракте 11 сентября лидеры Аль-Каиды были уничтожены, AQAP пришлось отказаться от проведения крупномасштабных операций, а потому «Inspire» призывает своих читателей обратиться к партизанскому джихаду, прибегнув к террору одиночек или мелких независимых ячеек (open source jihad).
В основе эффективности интернет-проектов подобных «Inspire», утверждает Ч. Бхатт, лежит следующий принцип взаимодействия с целевой аудиторией: «вы не должны приезжать к нам для прохождения боевой подготовки, мы перенесем обучение к вам домой; вы сможете сделать все что угодно самостоятельно, используя инструкции, находящиеся в общем доступе; вам не требуется чье-либо разрешение для начала операций, вы всего лишь должны сделать первый шаг» [c. 30].
Последовательно расширяя географию охвата своей аудитории, дистанционный исламизм не ограничивает и географию насилия: греховными считаются не только западные страны-оккупанты, но и вся планета в целом. В границах такого рода мышления смешиваются «мир живых» и «мир мертвых», и лишь ориентированное на оба этих пространства политическое действие признается имеющим значение. В качестве иллюстрации данного тезиса автор приводит слова печально известного террориста-смертника Мо-хаммеда Сиддика Хана - одного из главных организаторов взрывов в лондонском метро в июле 2007 г., - заявившего: «Наши слова мертвы, пока мы не оживим их нашей кровью» [c. 31].
В пронизанной дуальными оппозициями политической эсхатологии салафитского джихадизма истинными субъектами истории выступают лишь «ученый» (scholar) и «мученик» (martyr). Как отметил один из идеологов афганского джихада - шейх Абдулла Аз-зам, - линии на исламской карте начертаны двумя цветами: черной тушью ученого и красной кровью мученика. «История не пишет свои строки не чем иным, кроме крови, - продолжает цитировать духовного учителя Усамы бен Ладена автор статьи. - Величественное здание славы не складывается из чего-либо другого, кроме че-
репов. Честь и уважение не могут покоиться ни на каком ином основании, кроме изувеченных калек и мертвецов» [c. 32]1.
Соответствующее историческое видение игнорирует грандиозные достижения цивилизации, наследие королей, специфику этногенеза народов. История оказывается не просто мертвым прошлым, но прошлым, оживающим за счет смертей. Энергию ее движения наполняет война. Эмпирически очевидное разграничение между жизнью и смертью, трансформировавшись в метафизическую идею, утрачивает свою сдерживающую силу. Убийство гражданских лиц в этой извращенной логике становится благородным деянием: через причинение страданий и уничтожение физического тела палачи открывают своим жертвам истинный смысл жизни. Мир живых от мира мертвых отделяет лишь мгновение смерти - не более чем «комариный укус» (gnat's bite), если оценить его в контексте перехода в надвременное пространство.
Тем не менее в рамках салафитско-джихадистского идеологического универсума попытки дать рациональное обоснование убийствам мирных жителей основываются не на политической эсхатологии, а на концепциях «равноценного возмездия» (equal retaliation) и «сообразного поведения» (behaviour in likeness) [c. 32]. Эти идеи служат развитием принципа «аль-вала ва-аль-бара», согласно которому любовь, преданность и дружбу следует проявлять по отношению к Аллаху, Пророку и верующим, тогда как отречение и ненависть - к неверующим, язычникам, сектантам и вероотступникам. Ч. Бхатт проводит параллель между принципом «аль-вала ва-аль-бара» и дихотомией «друг - враг», сформулированной немецким социологом К. Шмидтом в качестве особого критерия выделения сферы «политического» 2 . «Враг» в интерпретации К. Шмидта является таковым не потому, что зол, подл или безобразен, а потому, что отрицает сам способ бытия, сложившийся в данном обществе. С точки зрения автора настоящей статьи, жесткое политическое разграничение на «верных» и «неверных» составляет смысловое ядро салафитско-джихадистской идеологии и продуци-
1 Azzam A. Martyrs: The building blocks of nations. - Mode of access: http:// www.ummah.com/forum/showthread.php768038-Martyrs-The-Building-Blocks-of-Nati ons [Дата обращения: 30.12.2014].
Schmitt C. Political theology: Four chapters on the concept of sovereignty. -Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 2005.
рует сильнейшую ксенофобию в отношении тех, кто придерживается иного видения мира [c. 33].
Ч. Бхатт обращает внимание на то, что салафиты-джиха-дисты призывают именно к тотальной войне, а не борьбе с отдельными государствами, в отличие от джихадистов-националистов. Радикальный исламский проповедник Аль-Каиды Анвар аль-Авлаки решительно отвергал «теории неверных» (kuffar theories), объясняющие действия бомбистов-смертников бедностью, угнетением, суицидальной направленностью мышления. Также яростно он критиковал и представление о том, что джихад может быть исключительно «оборонительным», нацеленным на освобождение оккупированных земель от иностранных захватчиков. В противовес этому им выдвигалась идея глобальной, достигнутой мученическим путем победы учения Пророка [с. 35].
Автор выделяет три основных типа интерпретации конфликта в рамках визуальной «вселенной» салафитов-джихадистов. Иллюстрациями к пропагандистским материалам радикальных мусульман служат преимущественно образы Земли, охваченной войной; отдельного, «истекающего кровью» региона Ближнего Востока или символические изображения торжества исламского закона на планете. Соответствующая эстетика отражает сопряжение в политическом «универсуме» салафитов-джихадистов двух формально противоположных футурологических проектов: апокалиптического и подчиненного идее глобального исламского порядка. Причем и революционный нигилизм, и авторитаризм исходят из того, что в основе будущих изменений лежит насилие [с. 36].
Во второй части статьи автор анализирует значение жертвы в салафитско-джихадистской идеологии. Свои рассуждения он предваряет описанием «отправных точек» западноевропейской философии в рассмотрении акта принесения себя или кого-либо в жертву. Во-первых, соответствующие насильственные действия признаются неотъемлемой частью нашей жизни, той необходимой крайностью, на которую идет общество для создания социального и политического порядка, сохранения идентичности и единства группы. «Лимитированное» ритуальное насилие войны символизирует выход за пределы социальных ограничений с последующим переопределением этих пределов с тем, чтобы создать новый политический порядок или обозначить новые национальные границы. Таким
образом, насилие и ограничение неизменно действуют в паре [с. 38]. Во-вторых, в ортодоксальной версии всех трех древнейших монотеистических религий понятие «мученик» содержит в себе два смысловых оттенка: «свидетеля» и «человека, приговоренного к смертной казни». Связующим звеном указанных ипостасей является человек, сливающийся с всевидящим духом и обретающий предназначение в момент смерти и только по причине смерти [с. 39].
Но подобное понимание истинной жертвенности как намерения убить себя и никого кроме, чтобы, перестав быть рабом земных страстей и желаний, прийти к более высокому этическому и моральному сознанию, не актуализировано в философии салафитов-джихадистов. Для радикальных исламистов в основе самопожертвования лежит стремление к «компенсации» и «возмездию», а «мучениками» признаются исключительно террористы-смертники или погибшие на поле боя [с. 40]. Центральное место в политической идеологии салафитского джихадизма занимает готовность к активным насильственным действиям, которые воспринимаются как благо даже при наличии многочисленных жертв, так как ведут к всемирному установлению порядка и одной, единственно верной религии [с. 41].
Третья часть статьи посвящена особенностям разработки и визуальной репрезентации концепта «рая» в салафитско-джиха-дистском универсуме. Рай в представлении радикальных исламистов - пространство структурированное и иерархическое. В том, каким образом джихадисты изображают «райские кущи», автор обнаруживает сразу два сюжета социологического характера: обретение богатства и достижение высокого социального статуса.
В контексте анализа роли «рая» в пропаганде радикального ислама Ч. Бхатт обращается к программной работе идеолога пакистанской террористической группировки «Джейше Мухаммад» (Армия Мухаммада) Масуда Азхара - «Достоинство джихада». Подзаголовок данной книги переводится как «кратчайший путь в ал-джанна», что отражает неотъемлемо присущее литературе подобного толка стремление представить смерть на «пути Господа» наиболее эффективным способом достижения «райских врат». В посмертном бытии мученику традиционно обещаются дворцы, шелковые одежды, горы золота и многие другие, в том числе сладострастные удовольствия, что обнаруживает абсолютную «впи-
санность» этого текста и соответствующей идеологии в маскулинную гендерную парадигму.
Если мир живых от мира мертвых отделяет лишь бесконечно малый осколок времени, тогда последний одновременно выступает своеобразным «инвертирующим зеркалом» (inverting mirror): греховные материальные блага и преступные чувственные удовольствия, иллюзии неправедной земной жизни, которые истинно верующий должен отвергнуть или разрушить, оказываются всецело доступны в другой реальности [c. 43]. Политическое насилие позволяет уничтожить погрязший в гедонизме «реальный» мир и обрести право наслаждаться всеми удовольствиями жизни в мире потустороннем, очищенном от скверны. Таким образом, заключает автор, вместо представления внятного этического проекта, ориентированного на жизнь «здесь и сейчас», салафитско-джихадистская идеология ограничивается обещанием материального и социального вознаграждения в раю, существование которого обеспечивают вражда и насилие на земле.
А.М. Понамарева
2015.02.006. ХЁРН Дж. СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ДОМАШНЕГО НАСИЛИЯ: НАПРЯЖЕНИЯ, ПАРАДОКСЫ И СЛЕДСТВИЯ.
HEARN J. The significance of domestic violence: Tensions, paradoxes and implications // Current sociology. - L., 2013. - Vol. 61, N 2. -P. 152-170.
Ключевые слова: домашнее насилие; социология насилия; интимность; маскулинность; транснациональные аспекты насилия.
Джефф Хёрн (Университет Хаддерсфилда, Великобритания) утверждает, что социология насилия имеет огромное значение для социологической теории в целом. Он рассматривает домашнее насилие как один из важнейших аспектов общей проблемы насилия в социологии, который широко исследуется во всем мире, особенно в феминистских и гендерных исследованиях; его определяющей чертой является то, что в подавляющем большинстве случаев женщины являются жертвами, а мужчины - виновниками. Автор подчеркивает, что эта тема не является главной в современной социологии, что уже само по себе есть парадокс. Еще одним парадоксом является
