CC BY
83
Российскую Федерацию. При желании в книге можно найти ответы и на те вопросы, которые имеют важное значение в целом для всех государств с переходной экономикой, поскольку круг обсуждаемых в ней тем далеко выходит за рамки Ближневосточного региона.
«Россия в глобальной политике», М., 2013 г., № 1, январь-февраль.
Андрей Яшлавский,
кандидат политических наук (ИМЭМО РАН) ИДЕОЛОГИЯ САЛАФИТСКОГО ДЖИХАДИЗМА КАК ТОТАЛИТАРНЫЙ ПРОЕКТ
В списке глобальных вызовов, угрожающих современному миру, международный терроризм, вероятно, может стоять под номером один. Будучи проявлением асимметричного насилия, идущего «снизу», на фоне процессов глобализации, распространения новых способов массовой коммуникации, угрозы неконтролируемого распространения оружия массового поражения, проблема экстремизма и терроризма приобретает совершенно новое звучание, становясь фактором не только внешней и внутренней политики большинства государств, но и повседневной жизни миллиардов людей на всей планете. На авансцену выходят новые акторы. В основе деятельности и идеологии наиболее несистемных из них лежит религиозная мотивация. При этом именно такие группировки имеют тенденцию к доминированию в общемировом террористическом процессе. Хотя религиозную мотивацию под насильственные действия экстремистского и террористического характера подводят представители разных конфессий, в силу целого ряда субъективных и объективных причин самым «заметным» оказался в последние годы «салафитский джихадизм».
Новое или хорошо забытое старое?
Задающий тон на современной политической сцене «исламистский терроризм», будучи, с одной стороны, явлением качественно новым (прежде всего с точки зрения мотивации своей экстремистской деятельности, а также тех возможностей, которые дают террористам глобализация и технологические достижения), с другой стороны, в структурном плане лишь развил тенденции, за-
ложенные идеологически или этнонационалистически мотивированными террористами предшествующих десятилетий. Это касается и транснационального характера деятельности, и характера террористических операций (даже приписываемые исламистам в качестве особо присущего им элемента суицидальные теракты не являются их изобретением), и умелого использования возможностей масс-медиа и т.д. Весь практический «инструментарий» фактически достался исламистам «по наследству» от террористических группировок, выступавших под светскими лозунгами. Мало того, даже с точки зрения теории и идеологических построений, как это ни парадоксально, между секулярными (чтобы не сказать атеистическими) ультралевыми террористами и возводящими мусульманскую веру во главу угла сторонниками «глобального джихада» конца XX - начала XXI в. существует немало сходных черт на структурном уровне. Те же ненависть и непримиримость к инакомыслию, то же манихейское видение мира, четко разделяемого на «добро» и «зло», такое же неприятие современных западных институтов и телеологичность (если в случае тоталитарных идеологий левого спектра борьба ведется за приближение бесклассового будущего, то в другом случае - за создание идеального халифата).
Феномен джихадистского терроризма есть сочетание целого ряда «ингредиентов» как религиозного, так и сугубо светского характера, и представляет собой следствие множества долговременных и кратковременных процессов внутри исламского мира и за его пределами. Движения, ратующие за «глобальный джихад», надо рассматривать в контексте процессов глобализации. Сопутствующие ей информационная революция и революционные технологические изменения позволили негосударственным субъектам играть существенно более заметную роль в международной политике. При этом возникновение новых субъектов действия далеко не всегда укладывается в рамки парадигмы формирования «глобального гражданского общества». Обратной стороной «неправительственного порядка» можно считать широкое распространение транснациональных террористических организаций.
При всей специфике салафитско-джихадистской идеологии, все же трудно не заметить, что по своей структуре она напоминает идеологические построения и практические действия адептов других идеологических конструкций, лежащих далеко за пределами исламского мира. На это, в частности, обращал внимание С. Хантингтон, находивший черты сходства между исламским
возрождением и распространением марксизма «своими священными текстами, видением идеального общества, стремлением к фундаментальным изменениям, неприятием сильных мира сего и национального государства, а также разнообразием доктрин, начиная с умеренного реформизма и заканчивая неистовым религиозным духом».
Салафитская идеология основывается на утверждении, что исламский мир пришел в состояние упадка, поскольку отклонился от праведного пути, и «чтобы вернуть славу и величие золотого века, следует возвратиться к истинной вере и традициям предшественников, особенно Пророка Мухаммада и его соратников. Здесь любопытно сочетание футуристической направленности салафит-ского проекта с ориентацией на восстановление прошлого. Заметим, что именно в революционаризме и утопическо-футуристи-ческой направленности состоит одно из важнейших отличий тоталитаризма от других видов диктатур, от охранительных авторитарно-консервативных режимов. По мнению российского исследователя А. Малашенко, «сегодняшняя салафийя имеет четко выраженную компенсаторную функцию: содержащийся в ней призыв к возврату в «золотой век» является признанием неудач развития мусульманского мира, поиска новых (но взятых из прошлого «старых») ориентиров. Основой преодоления трудностей должно стать восстановление «истинных» исламских понятий, а уж затем в полном соответствии с ними следует предпринимать практические действия».
Борьба экстремистских радикальных исламистов может включать в себя одну или несколько из перечисленных ниже целей. Во-первых, эта борьба нацелена на свержение светских режимов в странах с преобладающим мусульманским населением (более того, даже теократические и фундаменталистские правительства могут быть объектами нападок ультрарадикалов - как это происходит, например, в Саудовской Аравии). Во-вторых, эта борьба может быть направлена на достижение независимости для мусульманских меньшинств в странах, где ислам не является преобладающей религией (с последующим созданием независимых исламских государств). В-третьих, такая борьба может быть направлена на подавление этнокультурных меньшинств в мусульманских странах, требующих независимости или автономии. В-четвертых, эта борьба направлена на нейтрализацию влияния иных (прежде всего западных) цивилизаций на линии соприкосновения с исламской культурой.
В идеологических конструкциях салафитов-джихадистов одно из центральных мест занимает антизападная угрожающая риторика, активно эксплуатирующая три основные темы.
Первая: утверждается, что Запад неумолимо враждебен исламу и представляет для него смертельную опасность. В этой связи уместно указать на популярность в идеологических построениях воинствующих исламистов конспирологических теорий, прежде всего об иудейско-христианском заговоре против ислама.
Вторая: исходя из «угрозы» со стороны Запада мусульманскому миру, единственный ответ на эту угрозу, понимаемый Западом, - язык насилия. Третья: джихад - единственный путь борьбы с Западом.
По сути дела, идеологи джихадизма подхватывают мотивы популярной на Западе идеи «столкновения цивилизаций». В частности, Усама бен Ладен оперировал именно этим понятием, когда утверждал: «Эта борьба - борьба идеологическая и религиозная, и это столкновение есть "столкновение цивилизаций". Они (США и Запад) стремятся уничтожить исламскую идентичность во всем исламском мире. Это истинная позиция по отношению к нам...» Поэтому, помимо тактических задач, в идеологическом арсенале радикальных исламистов имеются и стратегические, можно сказать, конечные цели. Такую конечную цель, достижимую путем глобального джихада, предполагает используемый идеологами «Аль-Каиды» и близких ей по духу исламистских группировок концепт халифата.
Джихад видится как апокалиптическая битва между силами Добра и Зла. «Представляя джихад как космическую борьбу между добром и злом, немногие джихадисты предвидят "краткую войну", если только воля врага не будет сломлена удачными террористическими ударами, включая операции шахидов и атаки с большим количеством жертв в сочетании с войной на истощение. Вместо этого джихадисты представляют себе продолжительный и глобальный конфликт». Концепт, предполагающий, что восстановление халифата путем джихада есть долгая борьба, иллюстрируется цитатой из Аймана аз-Завахири: «Если наша цель - всеобъемлющее изменение, и если наш путь, как показывают нам Коран и наша история, - это длинный путь джихада и жертв, мы не должны отчаиваться из-за повторяющихся ударов и бедствий».
Несмотря на претензии джихадистских идеологов на «осо-бость» своего проекта, их устремленность к восстановлению халифата как будущего справедливого общества вписывается в кон-
текст утопической и апокалиптической традиции, присущей авраамическим религиям (не только исламу, но и иудаизму и христианству). Здесь можно принять точку зрения Д. Уилсона, утверждавшего, что «для побежденных или разрозненных людей будущее может быть мощным источником надежды и комфорта. Независимо от того, насколько плохи дела теперь, насколько уныла и гнетуща ситуация, в конце концов люди одержат победу и будут жить в мире, процветании и гармонии. Такое видение будущего восходит к еврейской апокалиптической традиции... Мотиву будущего как надежды родственно представление будущего временем воздаяния, когда угнетаемый возвысится и уничтожит своих угнетателей вместе со всеми конкурирующими этническими и религиозными группами, которых можно было бы обвинить в его несчастье. У этого представления также имеются библейские прецеденты». Не случайно некоторые авторы вводят в оборот понятие «апокалиптических джихадистских группировок». Более того, нетрудно провести параллели между джихадистской утопией и секу-лярными милленаристскими тоталитарными проектами XX в. Так, например, ряд наблюдателей сравнивают устремления исламистов по созданию глобального исламского халифата с большевистскими проектами всемирного коммунизма.
«Вызван ли современный джихадистский терроризм исламом или он присущ ему?» - ставя этот вопрос, американский исследователь Дэвид Аарон сам же отвечает на него: «Не более чем "арийские нации" являются неизбежным продуктом христианства. В то время как правда состоит в том, что все джихадисты считают себя мусульманскими фундаменталистами, мало кто из мусульман, и даже фундаменталистов, является джихадистами. Фанатизм и насилие - не уникальны для ислама и религии вообще». И если рассматривать джихадистскую версию исламизма как возникшее в новейшее время извращение религии, отклонение от мейнстрима, то аналогии с секулярными квазирелигиозными тоталитарными идеологиями делаются еще более оправданными.
Халифат как конечная цель
Целью религиозного движения, в основе которого лежит идеология глобального салафитского джихада, является упразднение в исламском мире национальных государств и восстановление былого величия исламского мира в едином государстве, простирающемся от Марокко до Филиппин, устраняющем существующие
ныне границы. Для исламистских, суннитских группировок характерно убеждение в том, что настоящий ислам был только во времена золотого века, когда существовало созданное в Медине Му-хаммадом государство, находившееся после смерти Пророка под «праведным руководством» четырех первых халифов: Абу Бакра (632-634), Омара (634-644), Усмана (644-656), Али (656-661).
Одно из объяснений нынешней ситуации джихадистскими идеологами заключается в смене системы, существовавшей при «четырех праведных халифах», наследственной монархией. Эта беззаконная, по их мнению, система правления привела к множеству интеллектуальных, религиозных и политических болезней исламского мира, в том числе к появлению деспотических правителей, которые создали свои собственные законы, применяя их, а не данную Богом систему шариата.
Джихадисты утверждают, что эти правители, правя по своим законам, фактически сместили власть Бога и заняли его место. Современные режимы в исламском мире - «суть духовные наследники тех первых наследственных правителей, - и их поддерживают в их отступничестве США и другие западные страны, использующие их в качестве своих марионеток для подрыва ислама и разрушения Божьих законов на Земле». Другие джихадисты считают, что проблемы начались в марте 1924 г., когда Ататюрк упразднил Османский халифат. Этот акт, названный одним из джихадистских авторитетов «матерью всех преступлений», якобы положил конец «истинному» исламу.
Конечная задача борьбы в этом контексте - установление обновленной всемирной исламской уммы под властью истинного халифа и законов шариата. Большое число исламистских политических партий, а также экстремистских группировок призывают к восстановлению халифата и объединению мусульманских народов путем либо политических действий (как, например, «Хизб ут-Тахрир»), либо через насилие (например, «Аль-Каида»). При этом, согласно джихадистским доктринам, любое правительство рассматривается как еретическое, поскольку оно устанавливает для людей свои (а не шариатские) законы и правила. Джихадисты утверждают, что осуществление власти - это прерогатива Бога, а не людей. Соответственно, они утверждают, что исламское государство будет охватывать умму и будет жить согласно исламским принципам.
Несмотря на то что понятие уммы заложено в исламе изначально, лишь во второй половине XIX в. были впервые выдвинуты
панисламистские идеи, направленные на политическое объединение всех мусульманских стран. Выдвинул их Джемальаддин аль-Афгани, ставший в определенном смысле предтечей и духовным отцом нескольких поколений исламистов различной окраски - от умеренной до крайне экстремистской. Аль-Афгани выступал за объединение мусульман в борьбе против европейских держав и создание конфедерации мусульманских государств во главе с халифом. В Османской империи, султаны которой носили титул халифа (духовного главы всех мусульман), панисламизм особенно активно проповедовался султаном Абдул-Гамидом II и младотурками, стремившимися объединить под эгидой Турции и под властью халифа мусульман всего мира (в том числе Афганистан, Персию, Египет, Северную Африку, а также населенные мусульманами британские колонии и территории Российской империи). После ликвидации в 1924 г. в Турции халифата панисламистами был поднят вопрос об избрании нового общепризнанного халифа. В 1926 г. в Каире состоялся Первый Международный конгресс ха-лифатистов.
В идеологии возникшей в Египте в период между двумя мировыми войнами организации «Братья-мусульмане» немалое место занимала проблематика, сопряженная с восстановлением золотого века ислама (для чего необходима масштабная реисламизация всего мусульманского сообщества). А после провала попыток создать объединенное арабское государство «Братья» пришли к мысли о необходимости союза исламских стран под знаменем одной религии, иными словами, выступали за восстановление халифата. При этом «Братья-мусульмане» не отвергали патриотизм и национализм в рамках «малой родины» во имя ее освобождения от иностранного господства. А халифат, «великая родина» мусульман, виделся им в форме федерации мусульманских государств с ядром, состоящим из арабов, с Египтом в качестве исламского центра, «поскольку именно это государство в свое время несло знамя борьбы против крестоносцев и монголов, а ныне оно призвано сыграть особую роль в возрождении исторической религии арабов».
Установление халифата, призванного объединить все страны мусульманского мира, является целью, провозглашенной международной панисламистской суннитской партией «Хизб ут-Тахрир» (Партия освобождения), причем этот халифат, по мнению идеологов партии, станет залогом стабильности и безопасности для всех населяющих его людей, как мусульман, так и немусульман. Ак-
тивным сторонником возрождения халифата был основатель «Хизб ут-Тахрир» Такиддин ан-Набхани. Создание халифата провозглашается идеологами «Хизб ут-Тахрир» религиозным долгом мусульман. При этом, отвергая демократию как западный и неисламский феномен, «Хизб ут-Тахрир» выступает за выборность халифа мусульманами и его подотчетность. Эта партия продвигает программу создания исламистского государства, которое установит законы шариата и будет распространять ислам по миру. Такое государство, по мнению идеологов «Хизб ут-Тахрир», положит конец «колониальной внешней политике» Запада, вмешательству со стороны США в дела исламского мира, войнам, инспирированным энергетической политикой, «марионеточным» правительствам в мусульманском мире. В сочинениях идеологов «Хизб ут-Тахрир» можно найти, по крайней мере, намеки на то, что будущий халифат вряд ли ограничится нынешними границами исламского мира.
В идеологических построениях одного из основоположников «революционного джихадизма» Сайида Кутба идее восстановления халифата придается милленаристское, утопическое звучание. Речь идет не столько о реставрации халифата, предводительствуемого «амиром правоверных», сколько об установлении, выражаясь языком западного мира, «Царства Божия» на земле. В частности, по словам Кутба, «наша религия тождественна полной и всеобъемлющей революции против людской власти во всех ее проявлениях и разновидностях, включая все типы и формы государственного устройства. Она неуклонно восстает против любой системы, так или иначе основанной на человеческом авторитете, т.е. против любой формы узурпации власти человеком. Всякая система правления, в которой окончательное решение отдано в руки людей и где они обладают всей полнотой власти, в действительности их же и принижает, ибо ставит над ними "кого-то, кроме Бога". ...Провозглашая высшую власть и авторитет Аллаха, мы встаем перед необходимостью стереть с лица земли все людские царства, чтобы правил в мире его истинный Вседержитель».
Провозглашая «окончательное освобождение человека» как «идеальное воплощение исламской идеи», не сводимое исключительно к философским или идеологическим построениям, Кутб утверждал, что «дорога джихада - одно из самых фундаментальных требований для осуществления столь революционной идеи. Выполнять это требование следует вне зависимости от того, царит ли на родине ислама (более точный исламский термин: Дар-уль-
Ислам) мир или ей угрожают соседние державы. Борясь за мир, ислам не имеет в виду поверхностное поддержание безопасности приверженцев ислама на какой-то конкретной территории. Ислам жаждет мира путем воцарения религии на всей земле».
Один из наиболее известных идеологов «Аль-Каиды», испытавший большое влияние идей Кутба, Айман аз-Завахири, говоря об идеале, ради которого он сражается вместе со своими единомышленниками, утверждал, в частности, следующее: «Наша свобода - есть свобода Единобожия, морали и добродетели. Соответственно, реформа, которой мы добиваемся, строится на трех принципах. Первый принцип - это шариатское правление. Шариат -это курс, которым мы следуем, поскольку он ниспослан Всемогущим Аллахом. (...) Второй принцип - это принцип, на котором должна быть основана реформа, и она есть часть первого принципа, а именно - свобода мусульманских земель и их освобождение от любого захватчика, грабителя и вора. Мы не представляем осуществления никакой реформы, пока мы находимся под игом США и еврейской оккупации. Для нас невозможно осуществлять реформы, пока наши правители ради достижения своих личных интересов проводят политику нормализации отношений с Израилем и позволяют ему разрушать нашу экономику. (...) Третий принцип: (... ) - освобождение людей».
По мнению такого столпа исламистской мысли XX в., как Маудуди, ислам предусматривает установление исламского государства (идеал этого государства может быть обозначен как «тео-демократия») с соблюдением трех принципов - единобожие, пророчество и халифат. Исламское государство, с точки зрения Мау-дуди, должно «сосуществовать с человеческой жизнью»; в таком государстве, руководствующемся шариатом, никто не может рассматривать никакую сферу деятельности как личную и частную. По мысли Маудуди, суверенитет Бога и суверенитет людей взаимоисключаемы. По сути дела, он провозглашал исламскую демократию как противовес светской западной демократии, передающей суверенитет Бога людям.
По выражению одного из исламистских авторов, «халифат, к которому мы стремимся, не может быть сравним ни с одной из известных политических систем, созданных человеком». Цель восстановления халифата - периодически повторяющаяся тема среди многих лидеров и идеологических сторонников «Аль-Каиды». Усама бен Ладен, в частности, выступал с призывами к мусульманам найти лидера, который объединил бы их для создания «пра-
ведного халифата», управляемого исламским законом и подчиненного исламским принципам финансового и социального поведения.
Несмотря на то что отмена светскими властями Турции халифата преподносится идеологами джихадизма как «мать всех преступлений», идеалом будущего устройства для них является не османский коррумпированный и упаднический, с их точки зрения, халифат. Известно, что Усама бен Ладен призывал стереть «искусственные границы, созданные крестоносцами, и создать великое исламское государство от океана до океана».
Идеологи «Аль-Каиды» рассматривают воссоздание халифата не как непосредственную, а скорее как удаленную задачу (в отличие, например, от движения «Хизб ут-Тахрир», которое видит восстановление халифата в числе первоочередных своих задач). Ликвидация халифата рассматривается как одна из причин плачевного состояния мусульманского мира.
Уже упоминавшийся идеолог «Аль-Каиды» Айман аз-Завахири признавал, что восстановление халифата является конечным намерением группировки: «Моджахедское исламское движение не восторжествует против мировой коалиции, пока не завладеет фундаментальной базой в сердце исламского мира. Все средства и планы, которые мы рассматриваем для мобилизации нации, остаются подвешенными без отчетливых достижений или выгод, пока не приведут к установлению халифатского государства в сердце исламского мира... Установление мусульманского государства в сердце исламского мира - не легкая цель или легко решаемая задача. Но оно составляет надежду мусульманской нации на восстановление рухнувшего халифата и его славы». Афганистан при талибах продолжает служить лучшей моделью того типа режима, который воображает «Аль-Каида». Ирак предоставил «Аль-Каиде» возможность установить такое исламское государство, которое послужит ядром будущего халифата в «сердце мусульманского мира» - и при этом в арабской стране. Более того, важность Ирака усиливается тем, что некогда он был местом Аббасидского халифата. Аз-Завахири фактически повторяет тезис Сайида Кутба о том, что после ликвидации в 1924 г. в Турции халифата и в настоящее время не существует ни одного мусульманского государства. При этом аз-Завахири обращается не к тому халифату, который был во времена Османской империи, а к временам четырех «праведных халифов».
Границы будущего халифата в представлениях идеологов джихада четко не очерчены, но очевидно, что они не совпадают ни с границами государства времен «праведных халифов», ни с пределами Османской империи. Более того, есть все основания предполагать, что конечной целью салафитов-джихадистов является не только установление халифата на всех территориях, населенных мусульманами (или некогда входившими в состав халифата, как Пиренейский полуостров), но и распространение его власти на глобальном уровне. В частности, эхо таких планов озвучил один из известнейших идеологов «Аль-Каиды» саудовец Луис Аттийя Алла (известный своей беспощадной критикой в адрес правящего режима Саудовской Аравии, а также Запада), призывающий к «восстановлению исламского государства»: «Мы станем хозяевами мира, поскольку судьба мировой экономики зависит от нас, ибо у нас есть ресурсы, в которых мир нуждается, и все элементы контроля над миром в наших руках».
В свою очередь, идеологи «Хизб ут-Тахрир», позиционирующей себя как всемирная исламская партия, придерживающаяся ненасильственных методов борьбы, рассматривают будущий халифат не только как идеальный государственный проект, но и как альтернативу господству сверхдержавы в лице США: «Это будет государство, которое не станет сеять террор и смуту, как это делают США, а государство, которое положит конец оккупации, станет гарантом стабильности и безопасности во всем исламском мире. Это государство, экономическая система которого поможет покончить с нищетой и принесет спокойствие всему миру».
Джихадизм и исторические формы
тоталитаризма
Осознавая, что зачастую практикуемое сравнение воинствующего исламизма (особенно в его джихадистской форме) с фашизмом, нацизмом и большевизмом носит скорее эмоциональную окраску или выполняет пропагандистскую функцию, обратим внимание на имеющиеся черты сходства между указанными течениями. Несмотря на очевидные черты сходства структур идеологии и практики джихадистских группировок с тоталитарными идеологиями XX в., использование многими авторами появившегося с начала 90-х годов на Западе термина «исламофашизм» в отношении религиозно-экстремистских группировок представляется не совсем корректным и упрощающим, не учитывающим всю
сложность того феномена, каковым является воинствующий исламизм. Как утверждает Рассел Берман, джихадизм - «это новый коммунизм в своем видении репрессивной социальной утопии и новый фашизм в своей милитаризации жизни и в своем хилиасти-ческом (милленаристском) желании смерти. Определение "исла-мофашизм" обозначает этот источник и эту брутальность». И все-таки, как представляется нам, это определение носит скорее эмоциональную и политическую окраску.
Конечно, довольно рискованно проводить прямую связь между тоталитаризмами, описываемыми нередко как «секулярные религии», и современными воинствующими салафитами. При этом следует признать, что в той мере, в какой секулярные тоталитарные идеологии XX в. являлись квазирелигиозными феноменами, прослеживаются довольно четкие параллели между ними и проектами джихадистских идеологов (хотя, конечно, нельзя не признать, что у салафитского джихадизма и сталинского большевизма или гитлеровского нацизма совершенно разные истоки и составные части). Политолог М. Хабек, рассматривая взгляды на суверенитет Бога (hakimiyyat Allah) одного из отцов современного радикального исламизма Маудуди, утверждавшего, что поскольку Бог един и является Владыкой всего сущего, то ничего не может быть вне прямого контроля Бога и Его Закона, видит в них прообраз «формы тоталитаризма с государством и правителем, выступающими в качестве представителей Бога на Земле, уполномоченными регулировать все сферы как личной, так и общественной жизни. Результат этого убеждения, разделяемого многими джихадистами так же, как и некоторыми исламистами, можно было видеть в талибском Афганистане, Иране и Судане». По мнению Мэри Хабек, Маудуди (вероятно, в большей степени, чем аль-Банна и Кутб) испытал влияние современных ему политических идей, «так как подобно фашистам и коммунистам, он тоже считал, что Запад обанкротился и загнивает... Он тоже размышлял о своей партии как об авангарде, который в лучших ленинских традициях возглавил бы революцию мусульманских масс. Он даже представлял себе исламское государство, которое управлялось бы небольшой группой коранически образованного и набожного духовенства - чем-то вроде Политбюро в советском государстве».
Не будет большим преувеличением сказать, что в той мере, в которой секулярные тоталитарные идеологии являются квазирелигиозными, салафитско-джихадистский проект является квазитоталитарным.
Так же, как тоталитарные движения XX столетия, джиха-дизм носит универсальный, наднациональный характер. Если футуристический проект джихадистов направлен на разрушение «джахилии» (язычество, невежество) и установление на земле «власти Бога», то и для тоталитарных идеологий XX в. в качестве основной задачи ставилось разрушение старого мира и построение мира нового (ср.: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим...») - своего рода «Царства Божия на обезбоженной земле» (в национал-социалистической Германии таким «царством» должен был стать «Тысячелетний Рейх», а в СССР - коммунизм). С тоталитарным милленаризмом связано манихейское видение мира, который четко делится на «мы» и «они» (что приравнивается к оппозиции «добро» и «зло»). Соответственно, построение идеального общества возможно лишь при полном устранении «зла», носителями которого могут быть безбожники, неверные и отступники-лицемеры (у джихадистов), евреи, плутократы, марксисты (у национал-социалистов) или представители эксплуататорских классов (у большевиков). Подобная схема служит оправданием перманентному террору в отношении реальных или вымышленных врагов.
Нетрудно заметить сходство между «глобальным джихадиз-мом» и тоталитарной идеологией, использовавшейся диктатурами XX в. в качестве мифа избавления, спасения. Согласно этой идеологии, определенная человеческая группа обозначается как единственно законное выражение человечества «истинные мусульмане» - в трактовке джихадистов, арийская раса - у германских нацистов или пролетарский класс - в СССР), однако эта группа находится во враждебном пространстве, где правит «зло», где другие группы соперничают с ней. Общественное зло имеет причину и обличье («ближний» и «дальний» враг для джихадистов - американцы и евреи, для нацизма - евреи, коммунисты и плутократы, для коммунизма - эксплуататорские классы, в первую очередь буржуазия). Существует и лекарство от него (уничтожение - в одном случае, революция с экспроприацией эксплуататорских классов и террор - в другом, военный джихад - в третьем).
Устранение врагов - носителей зла ведет к торжеству золотого века (у воинствующих исламистов - это «глобальный халифат», где «неверным» будет предоставлен выбор либо принять ислам, либо платить джизью и принять подчиненное положение, либо погибнуть; «Тысячелетний Рейх» у национал-социализма, где раса господ будет доминировать, управляя «недочеловеками»;
коммунистический идеал конкретизируется в бесклассовом обществе, где осуществлен лозунг «Каждому по потребностям»). Следовательно, История имеет конец. В этом смысле джихадистская идеология, как и светские тоталитарные идеологии, утопична.
Мессианские мотивы, звучащие в риторике пропагандистов «глобального джихада» в целях установления в будущем халифата, также соотносятся с мессианизмом тоталитаризмов XX в., на который обращал внимание французский политолог Жан Лека. Суть его статьи «Тоталитарная гипотеза» сводится к тому, что, в качестве мессианизма, тоталитаризм является утопией и отказом от конкретных общественных разделений. Выделяя основные характеристики тоталитаризма, Жан Лека выводит тоталитарный синдром в следующих элементах. Тоталитаризм - монистический. Под этим подразумевается, что все образы познания и восприятия реальности взаимосвязаны и зависят от одного истинного познания, всякое расхождение сводится к оппозиции «истина-ошибка», далее к «верность-предательство». Тоталитаризм революционен, ибо предполагает переделку общественных отношений и создание нового человека . Во всех этих признаках в той или иной степени очевидны параллели с мировосприятием современных джиха-дистов.
Говоря о салафитском джахадизме как о тоталитарном (или даже квазитоталитарном) проекте, следует иметь в виду, что речь идет прежде всего об идеологии. В то же время насильственные действия, к которым прибегают адепты этой идеологии, усиливают сходство ее с тоталитарными идеологиями XX в., ставившими насилие во главу угла. Обратим внимание на то, что воплотить свой проект в жизнь сторонникам салафитского джихада если и удавалось, то лишь на ограниченное время и на ограниченном же пространстве. Пожалуй, наиболее ярким примером может служить провозглашение талибами «Исламского Эмирата Афганистан». Недолгое существование этого проекта, отягощенное вдобавок постоянной политической турбулентностью, не позволяет говорить о нем как о тоталитарном (квазитоталитарном) опыте. Тем более трудно обозначить разницу между талибским проектом и традиционалистскими теократическими авторитарными режимами, существовавшими и существующими в исламском мире.
Проведение параллелей между религиозно-мотивированным экстремизмом XXI в. и тоталитарными идеологиями XX в. помогает не только лучшему пониманию характера джихадистской идеологии и того, какую судьбу готовят миру воинствующие адеп-
ты салафитского джихадизма, но и осознанию того, что в своей основе исламистский терроризм не слишком отличается от терроризма, мотивированного другими учениями. Естественно, специфическая исламская составляющая определяет лицо джихадист-ского экстремизма, но сектантская, насильственная сущность экстремистов проявляется вне зависимости от того, под какими знаменами они выступают. «У истоков террора могут стоять "высокие" идеалы, мессианские абсолюты, вера в высшее благо. Невозможность иными средствами обратить других - и не просто других, а большинство, - в эту веру, собственно и является в этом случае причиной обращения к террористическим методам», - эти слова были в свое время написаны применительно к ультралевым террористам, но их вполне можно отнести и к тем, кто называет себя бойцами глобального джихада.
«Мировая экономика и международные отношения», М., 2013 г., № 4, с. 71-78.
