CC BY
121
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2014.03.001. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В НАРРАТОЛОГИИ. Current trends in narratology / Ed. by Olson G. - Berlin; N.Y.: De Gruyter, 2011. - 367 p.
Начало XXI в. стало временем стремительного развития нар-ратологии, превратившейся из сравнительно небольшой отрасли литературоведения в интердисциплинарное направление на стыке нескольких гуманитарных наук. Работающие в этой области исследователи пришли к выводу о недостаточности классических структуралистских концепций в духе В. Проппа, Р. Барта, Ж. Женетта, У. Бута и необходимости использовать для изучения повествований другие научные парадигмы. Во вступительной статье к реферируемому сборнику М. Флудерник и Г. Олсон дают обзор современного состояния нарратологии, выделяя внутри нее два направления. Первое занимается «уточнением существующих "классических нарратологических" моделей, пересматривая их фундаментальные концепты и переосмысляя их исходную проблематику; второе стремится выйти за их пределы, применяя нарратологический аппарат к нелитературным повествованиям, артефактам и явлениям, которые обычно не входят в поле зрения нарратологов, например в изучении связей между ментальными процессами и нарративами» (с. 2). В рамках первого были созданы такие значительные работы,
как «Справочник по нарративной теории» под редакцией Дж. Фе-лана и П. Рабиновича1 и «Руководство по нарратологии» под редакцией П. Хюна2. Реферируемый сборник отразил вторую тенденцию - к расширению границ нарратологии. Собранные в нем работы можно разделить на три смысловых блока. Два из них: взаимосвязь человеческого сознания с нарративами, а также трансмедиальные и трансжанровые возможности нарратологии, - затрагивают темы, привычные для постклассической стадии развития дисциплины. Наряду с ними в книгу вошли несколько статей о предметах, привлекавших внимание исследователей в значительно меньшей степени, - о национальных традициях в нарратологии за пределами англоязычной и немецкоязычной науки и об истории дисциплины.
Первый раздел книги охватывает широкий круг вопросов, связанных с когнитивными аспектами изучения повествований. Исследования Ричарда Геррига (Университет Стоуни Брук) лежат на границе нарратологии, когнитивной психологии и эмпирических исследований литературы. Он анализирует процесс восприятия произведений читателями, опираясь на экспериментальные методики, нацеленные на проверку гипотез как теоретико-литературного, так и рецептивно-психологического характера. В реферируемой статье Р. Герриг рассматривает бессознательные и сознательные процессы, протекающие при восприятии текста. Первые активизируются сами по себе, не требуя никакого усилия со стороны человека, вторые, напротив, предполагают обдуманность и рефлексию. В когнитивной нарратологии, как правило, большее внимание уделялось первым, но Р. Герриг придерживается дуалистической концепции, предполагающей, что между этими процессами происходит постоянное взаимодействие. Он анализирует его в отношении двух аспектов восприятия текста. Во-первых, какую роль те и другие процессы играют при вынесении имплицитных суждений относительно того, насколько нормальны какие-либо действия или ситуации? Во-вторых, каким образом для этого ис-
1 A companion to narrative theory / Ed. by Phelan J., Rabinowitz P.J. - Maiden: Blackwell, 2005.
2 Handbook of narratology / Ed. by Huhn P. - N.Y.; Berlin: Walter de Gruyter,
2009.
пользуются фоновые знания читателя, и какое влияние они оказывают на его опыт восприятия текста? Третий рассмотренный в статье вопрос - влияние на непосредственное восприятие и позднейшую память о тексте «резонанса». Резонанс - это быстро протекающий пассивный процесс, в рамках которого содержащиеся в оперативной памяти ключевые элементы - концепты, почерпнутые из только что прочитанного отрывка текста, - взаимодействуют с информацией в долговременной памяти. Р. Герриг исследует, как этот феномен способствует разбору воспринимаемого текста на компоненты.
Канадский нарратолог Ю. Марголин (Университет провинции Альберта) переворачивает привычный способ использования методов когнитивной науки при анализе литературного произведения. Обычно исследователи ищут когнитивные основания какого-либо предсуществующего литературного феномена - например, приема или жанра. Они отвечают на вопрос, какие ментальные механизмы обеспечивают его функционирование. Ю. Марголин, напротив, предлагает проанализировать отражение в литературных текстах какого-либо компонента человеческого сознания, опираясь на его понимание когнитивными психологами. «Изображение работы человеческого сознания (ментальное функционирование) -это один из главных предметов литературных повествований и одна из главных причин, почему мы их читаем» (с. 61). Литература, таким образом, рассматривается Ю. Марголиным как семиотическая репрезентация человеческой экспериенциальности, т.е. опыта ощущения и осознания себя в мире здесь и сейчас. В качестве конкретного объекта исследования Ю. Марголин выбирает зрительную перцепцию и ее ошибки. Исследователь описывает последовательные стадии визуального восприятия (как они понимаются современной когнитивной психологией), иллюстрируя их и соответствующие им ошибки примерами из художественных произведений -преимущественно модернистских: «На маяк» В. Вулф, «Ревность» А. Робб-Грийе и др. Этот аннотированный перечень является, с точки зрения нарратологии, не столько результатом исследования, сколько инструментарием для будущих исследований. По мнению Ю. Марголина, он может быть полезен в первую очередь при изучении фокализации. Кроме того, специфические способы передачи визуального восприятия могут быть признаком конкретной худо-
жественной школы, направления, периода или индивидуального стиля. Персонажи различных авторов воспринимают одни и те же вещи (например, дома, улицы, людей и т.п.) совершенно различным образом (Ю. Марголин предлагает сравнить в этом отношении произведения Бальзака и Роб-Грийе). Анализ подобных различий позволит более полно охарактеризовать их художественный метод и выявить их имплицитные представления о человеческом сознании. Поскольку в изобразительных искусствах характеристики периодов и стилей традиционно построены именно на особенностях передачи визуального восприятия, выявление аналогичных параметров в художественной литературе может стать основой для интердисциплинарных исследований.
Английский независимый исследователь Алан Палмер (Лондон) обращается к теме, которая была в центре его внимания в течение последних лет, - изображению в нарративах так называемого «социального сознания»1, т.е. ментальной деятельности, взятой в ее внешней перспективе. Один из ее важнейших аспектов - «интерментальное» (групповое, распределенное, совместное) мышление, противоположное мышлению индивидуальному и частному. Современная наука склоняется к идее, что субъективность присуща не только изолированным индивидам, но и их группам. Речь идет о способности людей к ментальному взаимодействию, основанному на моделировании чужого сознания и на признании аналогичных чужих способностей, а также о феномене контекстуально обусловленной идентичности (situated identity), т.е. о том, что идентичность человека определяется не только его внутренним восприятием себя, но и восприятием его другими людьми. В реферируемый сборник вошла статья, завершающая цикл о социальных сознаниях в «Крошке Доррит» Диккенса2. В ней А. Палмер рассматривает малые группы, преимущественно диады, в которых проявляется этот
1 Palmer A. Social minds in fiction and criticism // Style. - DeKalb, 2012. -Vol. 45, N 2. - P. 196-240; Palmer A. Social minds in the novel. - Columbus: Ohio state univ. press, 2010.
2 Palmer A. Small intermental units in Little Dorrit // The literary mind / Ed. by Schlaeger J. - Tübingen: Gunter Narr Verlag, 2008; Palmer A. Social minds in Little Dorrit // Theory of Mind and literature / Ed. by Leverage P. et al. - Lafayette: Purdue univ. press, 2010.
феномен. Исследователь на конкретных примерах показывает, что изображение социальных сознаний плотно вплетено в языковую ткань произведения, и для интерпретации этого романа гораздо важнее выявление и понимание подобной «распределенной когни-тивности», чем анализ индивидуальных, частных сознаний.
В статье Моники Флудерник (Фрайбург) анализ дейктиче-ских выражений используется для иллюстрации тезиса, что в ты- и мы-повествованиях (т.е. нарративах от второго единственного и первого множественного лица) неопределенность референции является внутренне обусловленной стратегией. Автор приходит также к выводу, что в таких текстах дихотомия дискурса и истории (или экстра- и интрадиегетического уровней) не имеет абсолютного значения. Подобные нарративы эксплуатируют эти неясности в статусе производителя и реципиента дискурса в рамках текста. Они особенно предрасположены к игре с оппозицией факт / вымысел, к использованию металепсиса и к стремлению дезориентировать читателя.
Второй раздел книги включает статьи, затрагивающие вопросы интермедиальности нарратива. Классическая нарратология занимается преимущественно литературными повествованиями, признавая тем самым единственный вариант медиального субстрата нарратива. Постклассическая нарратология, как подчеркивает Вер-нер Вольф (Грац), начала расшатывать гегемонию повествований, исходящих от нарратора. Современные исследователи в полной мере осознают трансмедиальную природу нарративности как когнитивной схемы. Сегодня предметом изучения в нарратологиче-ских исследованиях могут быть драма и лирическая поэзия, фильмы, повествовательные изображения, музыка. Автор статьи демонстрирует потенциал дальнейшего расширения границ нарратологии, применяя ее инструментарий в анализе произведения пластического искусства - скульптурной группы «Лаокоон» (Ватиканский музей). Однако эта экспансия имеет свои последствия, как утверждает автор статьи. К позитивным следует отнести установление связей между различными дисциплинами и возможность изучать повествование в качестве одного из механизмов порождения смысла, присущих человеку. Вместе с тем интердисциплинарный экспорт нарратологического анализа влечет определенные риски, в первую очередь риск распада самой дисциплины на множество мелких от-
ветвлений. В. Вольф придерживается мнения о необходимости единой нарратологии на базе трансмедиального, когнитивного и основанного на теории прототипов представления о нарративности (сущности повествования). Оно должно сопровождаться гибким пониманием термина «медиа» (средство передачи), позволяющим интегрировать его в научный аппарат дисциплины и обеспечивающим фундамент как для систематических, так и для функциональных исследований.
Брайан Ричардсон (Университет штата Мериленд) исследует вопрос о завершениях драматических и сценических произведений. В прошлом теория драмы занималась ими в контексте способов «разрешения фабулы» и идеологической или моральной трактовки концовок. В последние 70 лет акцент сместился на оппозицию открытого и закрытого финала. Б. Ричардсон, анализируя с помощью нарратологических категорий финалы примерно двух десятков пьес, приходит к выводу, что типология драматических концовок на самом деле намного шире. Классический «фиксированный» финал со времен Аристотеля и вплоть до рубежа Х1Х-ХХ в. считался наилучшим выбором для драматурга. Между тем при внимательном изучении вопроса становится очевидным, что противопоставляемый ему открытый финал не является специфически модернистской техникой: автор статьи показывает, что многие из пьес Шекспира имеют именно такое завершение.
Конечно, самый широкий спектр разнообразных завершений дают современные антимиметические драмы. Темпорально циклические завершения использованы С. Беккетом в «Игре» и У.Б. Йейтсом в «Чистилище», циклически-спиральная структура завершения представляет собой «пуант» драмы Дж.Б. Пристли «Опасный поворот». Множественные завершения, когда разным аудиториям предлагаются разные финалы, встречались в драматургии с XVII в. В XX в. они перестали связываться с различными вариантами пьесы и могли выстраиваться в последовательность в рамках одного представления (например, в «Похищении Франчески» Дарио Фо). Существуют произведения, где зрителю эксплицитно предлагается выбрать подходящий вариант завершения, а также пьесы с расходящимися фабулами, в конечном счете приходящими к одному из двух финалов. Интересны эффекты, основанные на рассогласовании фабулы и сюжета, когда завершение пьесы
переносится в начало («Предательство» Г. Пинтера) или сюжет составлен из повторения зеркально отраженных фабульных ходов («Художник, спускающийся по лестнице» Т. Стоппарда). Соотношение темпоральностей обыгрывается и во вполне традиционных пьесах, когда, например, драма с открытым финалом использует часть популярной фабулы или основана на исторических событиях, исход которых известен зрителю. Систематическое описание всего этого разнообразия невозможно, если пытаться построить теорию на основе какой-либо одной бинарной оппозиции. Следует учитывать различные аспекты соотношения фабулы, сюжета и сценической репрезентации, понимая в то же время, что любой финал является произвольным и искусственным разделением превосходящей фабулу сети событий.
Б. Ричардсон предлагает для описания драматических завершений систему оппозиций, термины которых следует воспринимать не как альтернативы, а как полюса качественного спектра возможностей. Финал может быть: 1) открытым или закрытым; 2) вероятностно связанным с предшествующими событиями или случайным; 3) предполагающим формальное разрешение или остающимся неестественно открытым; 4) идеологически закрытым или открытым; 5) единым или множественным; 6) миметичным или антимиметичным (во втором случае имеет значение, как организована фабула и каково ее отношение к сюжету); 7) основанным на совпадении или несовпадении границ истории и ее репрезентации. Подобная система позволяет описывать традиционные драматические финалы с привычной точки зрения, но в то же время допускает выход за рамки этих представлений и дает возможность изучения современных экспериментальных драм.
Ансгар Нюннинг (Гиссен) и Рой Зоммер (Вупперталь) также обращаются к анализу драматических произведений. Авторы выявляют и систематизируют разнообразные формы и функции повествований в пьесах Шекспира, используя для этого аналитический аппарат нарратологии. Фундаментом подобного исследования должно стать, по мнению исследователей, рассмотрение самой возможности изучать драму как нарративный жанр. В статье дан краткий обзор недавних дискуссий на эту тему. Традиционная точка зрения, противопоставляющая драматический и эпический роды литературы, имела авторитетных сторонников и в конце XX в.
Ф. Штанцель, М. Пфистер и их коллеги, проводя границу между родами, опирались на представление о «медиированности» эпики. В то же время, как указывала М. Флудерник, нельзя забывать, что современная нарратология во многом выросла из аристотелевской теории драмы. Противопоставление двух родов идет от одностороннего ее понимания, считают авторы статьи. Пьесы Шекспира являются хорошим примером того, что «рассказ» и «показ» (showing / telling) могут не противопоставляться друг другу, поскольку его драматические сюжеты во многих случаях не показываются, а рассказываются интрадиегетическими или гетеродиегетиче-скими нарраторами. Исследователи доказывают, что нарративность имеет как диегетический, так и миметический аспекты, связанные с акцентом на передаче событий словами в первом случае и на создании эстетической иллюзии, эффекта погружения - во втором. Наличие и того и другого аспекта нарративности в эпических произведениях очевидно, но и драма может включать в себя типично диегетические нарративные приемы, например металепсис, присутствующий в классической драме в виде парабасиса, реплик в сторону, пролога, эпилога и т.п.
Среди шекспировских драм в наибольшей степени насыщены диегетической нарративностью «Отелло», «Как вам это понравится», «Буря», «Генрих V», «Перикл». Последняя пьеса является примером использования экстрадиегетического нарратора, осознающего себя. Гауэр выполняет функции, обычно присущие аукто-риальному повествователю в художественной прозе, включая и ме-танарративные, т.е. ориентированные на сам акт наррации.
Лирика - один из немногих литературных модусов, остающихся вне пределов все более и более расширяющейся области нарративов. Отсутствие повествовательности часто выдвигается в качестве конститутивной черты этого рода литературы: лирика -это атемпоральная, внепространственная, адинамичная, неспеци-фицирующая, не экспериенциальная и анти-иллюзионистская разновидность дискурса. Эва Мюллер-Зеттельманн (Вена) опровергает эти пресуппозиции и демонстрирует уместность применения к анализу лирического текста классического и современного нарратоло-гических аппаратов. В качестве типичного лирического стихотворения она выбирает «Конец» Кристины Россетти (1862), на его
примере исследуя исходные условия, в которых возникают лирическая нарративность и ее характерные модусы.
Ирма Таавитсайнен (Хельсинки) анализирует использование нарративов в медицинских текстах конца Средневековья и начала Нового времени (1375-1700). В Средние века в тексты, ориентированные на широкую аудиторию, вставлялись библейские наррати-вы, а в более специализированные трактаты - описания медицинских случаев. К Новому времени репертуар подобных вставок заметно расширяется: некоторые из нарративных форм лежат на границе между фикциональным и документальным повествованием, некоторые используют типично литературные схемы. Исследовательница анализирует их лингвистические и дискурсивные характеристики, включая способы их конструирования и особенности их языковой реализации.
Третий раздел книги включает в себя статьи метатеоретиче-ского характера, в которых авторы анализируют национальные традиции и историю дисциплины.
Вильгельм Шернус (Гамбург) обращает внимание на то, что с самого начала предмет нарратологии, ее ключевые концепции и место дисциплины в ряду гуманитарных наук вызывали активные дискуссии. Не существует общепринятого определения нарратоло-гии, более того, не очень понятно, является ли она самостоятельной дисциплиной или областью литературоведения. В то же время нар-ратология существует уже более ста лет и за это время породила последовательную и логичную систему концепций и понятий. Как удачно сформулировал Р. Зоммер, «терминологическая ясность, хорошо определенные категории и систематическая аргументация в нарратологических интерпретациях литературных текстов позволили создать нарративную теорию, аналогичную герменевтике и семиотике, как интернациональный и междисциплинарный критический метаязык. Ее статус "lingua franca" литературоведения основан на способности выстраивать связи не только поверх институциональных разрывов между различными дисциплинами, но и между различными традициями в рамках одной дисциплины»1.
1 Sommer R. Beyond (classical) narratology: New approaches to narrative theory // European journal of English studies. - L.; Lisse, 2004. - Vol. 8, N 1. - P. 4.
В. Шернус ставит вопрос: как в такой ситуации можно преподавать нарратологию, где, собственно, искать эти определенные категории и базовые понятия. Он предлагает с этой целью обратиться к тому, что он называет «кодифицирующими» текстами. В этой разновидности научных трудов накопленный в рамках дисциплины объем знаний представлен в виде общепринятых и общезначимых утверждений. Не создавая нового знания, они лишь воспроизводят уже имеющееся, при этом несколько упрощая его и сглаживая или даже устраняя спорные моменты. Но их целевая аудитория находится внутри дисциплины, упрощение связано не с популяризацией, а с подготовкой новых поколений ученых. Исследователь выделяет три больших класса подобных текстов. Хрестоматии и антологии предлагают собрание законченных работ или выдержек из них, которые, в свое время будучи революционными, сейчас приобрели репутацию канонических. Такие сборники обеспечивают устойчивость дисциплины и ее автолегитимизацию. Работы энциклопедического характера дают представление о современном состоянии научного аппарата дисциплины в целом или ее отдельной отрасли. Введения в нарратологию резюмируют достижения отдельных теорий и предлагают их синтез в отношении наиболее базовых категорий.
Эти тексты имеют не только дидактическое значение, утверждает В. Шернус. Они укрепляют понятийное ядро дисциплины, способствуют избавлению от устаревших концептов и открывают новые пути исследования. Статья содержит избранную библиографию кодифицирующих работ из трех частей в соответствии с их тремя разновидностями.
В статье Эйала Сегала (Тель-Авив) речь идет о «тель-авивской школе» в нарратологии - исследователях, придерживающихся риторико-функционального направления. Они рассматривают нарратив в первую очередь как коммуникативный акт, и в этом их позиция близка взглядам немецкой «констанцской школы» и «reader-response» направления в американском литературоведении. Подобно им, тель-авивские нарратологи выдвигают на первый план читательскую активность, анализируя, в частности, динамику самого процесса чтения. Вместе с тем риторико-функциональный подход предполагает более сбалансированный взгляд на нарратив, принимая во внимание не только читателя, но и (имплицитного)
автора, придающего тексту определенную форму ради достижения своих коммуникативных целей. В рамках этого подхода не только изучается процесс конструирования читателем смысла произведения, но и анализируются текстуальные средства, позволяющие контролировать и направлять этот процесс. В отличие от риторической нарратологии У. Бута, в которой первостепенное значение придавалось этическим аспектам взаимодействия текста и читателя и, следовательно, вопросам, связанным с «точкой зрения», подход израильских ученых учитывает все аспекты этого взаимодействия. Функционализм тель-авивской нарратологии заключается преимущественно в том, что целью исследования становится не только описание и классификация художественных форм, но и выявление стоящих за ними целей и мотиваций.
Автор статьи дает обзор трех направлений научного поиска в тель-авивской школе. Тамар Якоби внесла существенный вклад в изучение недостоверного повествования1. Ее подход отличается от большинства теорий этого явления в том, что недостоверность рассматривается ею не как фиксированная характеристика нарратора, а как читательская гипотеза, сформулированная для того, чтобы справиться с неоднозначными моментами в тексте. Недостоверность, таким образом, не дана нам изначально, а постулируется как интерпретативная, гипотетическая предпосылка.
В рамках риторико-функционального подхода Меир Штернберг создал теорию нарративности2. В отличие от многих других
1 Yacobi T. Fictional reliability as a communicative problem // Poetics today. -Durham, 1981. - Vol. 2, N 2. - P. 113-126; Yacobi T. Narrative and normative pattern: On interpreting fiction // Journal of literary studies. - Pretoria; Abingdon, 1987. -Vol. 3. - P. 18-41; Yacobi T. Package-deals in fictional narrative: The case of the narrator's (un)reliability // Narrative. - Columbus, 2001. - Vol. 9, N 2. - P. 223-229; Yacobi T. Authorial rhetoric, narratorial (un)reliability, divergent readings: Tolstoy's Kreutzer sonata // A companion to narrative theory / Ed. by Phelan J., Rabinowitz P.J. -Malden: Blackwell, 2005. - P. 108-123.
2 Sternberg M. Expositional modes and temporal ordering in fiction. - Baltimore: Johns Hopkins univ. press, 1978; Sternberg M. The poetics of biblical narrative: Ideological literature and the drama of reading. - Bloomington: Indiana univ. press, 1985; Sternberg M. Telling in time (I): Chronology and narrative theory // Poetics today. -Durham, 1990. - Vol. 11, N 4. - P. 901-948; Sternberg M. Telling in time (II): Chronology, teleology, narrativity // Poetics today. - Durham, 1992. - Vol. 13, N 3. -P. 463-541.
исследователей, он рассматривает сущность нарратива не в терминах миметического подхода - как изображение действия или повествование о нем, а в риторико-функциональных терминах коммуникативного интереса. Этот интерес возникает у читателя из-за наличия пробелов в информации о любых аспектах изображаемого мира (событиях, точке зрения, чертах характера персонажа, модели реальности и т.п.). Эти пробелы возникают из-за переплетения двух темпоральностей - изображаемого мира и рассказа о нем, между миметической и текстуальной сторонами нарратива. Автор статьи сравнивает концепцию М. Штернберга с нарратологической системой Ж. Женетта, приходя к выводу, что первая, в отличие от последней, лучше приспособлена для выявления функционального фундамента особенностей текста и тем самым обеспечивает основу для синтетического анализа, выявляющего взаимосвязь всех приемов в рамках конкретного повествования. Завершается статья Э. Сегала изложением ключевых моментов его собственной теории нарративных финалов, созданной на основе теории нарративности М. Штернберга.
Сильви Патрон (Париж) дает краткий обзор французской «нарратологии высказывания» (епипс1айуе пагга1о^у) - теории, основанной на лингвистике высказывания и успешно закрывающей некоторые лакуны женеттовской концепции. Ж. Женетт сам активно использовал терминологию этой отрасли лингвистики, но в целом отводил грамматическим фактам лишь второстепенное место. Автор статьи подробно рассматривает концепции трех французских исследователей. Создателем нарратологии высказывания (и термина, и концепции) является Рене Ривара1. Его теория основана на идее, что существуют определенные аспекты повествования, которые могут быть описаны как с нарратологической, так и с лингвистической позиций, и у многих нарратологических категорий имеются корреляты в лингвистике высказывания. Наиболее эффективной его концепция оказалась при анализе использования грамматических времен в повествовании.
1 Rivara R. La langue du récit: Introduction à la narratologie énonciative. - P. L'Harmattan, 2000.
Лоран Данон-Буало в работе «Создание вымысла: Лингвистика и романное письмо»1 исследует «отношения между высказыванием и процессом референции, т.е. конструирование референта в вымышленных повествовательных текстах» (с. 317). С. Патрон излагает ту часть этой концепции, где создается схема, охватывающая вопросы повествовательного залога (голоса, voice) и фокали-зации. Ключевым ее моментом является разграничение между нарратором, который относит к себе местоимение «Я», и наррато-ром, который не может этого сделать. Заслуживает внимания также категория «писателя» - источника написанного текста (отличного от реального автора), именно писатель отвечает, например, за такие повествовательные эффекты, как пролепсисы, аналепсисы, эллипсы, различия между сценами и резюме.
Работы Алана Рабателя2 связаны с идентификацией минимальных лингвистических маркеров повествовательной точки зрения. По мнению автора статьи, его метод значительно более точен, чем традиционный нарратологический подход, основанный на выяснении того, «кто смотрит» на сцену. Вместе с тем нарратология высказывания имеет, по мнению С. Патрон, определенные ограничения, будучи основана на концепции нарратора, как и теория Ж. Женетта.
Джон Пьер (Париж) исследует вопрос, существует ли французская ветвь постклассической нарратологии. Если понимать этот термин так же, как и его создатель Д. Герман, следует дать отрицательный ответ. Во Франции не случился расцвет нарратологиче-ских исследований, аналогичный тому, что имел место в англо- и немецкоязычных странах, не возникли и разнообразные тематически ориентированные «нарратологии» (феминистская и т.п.). Тем не менее и во Франции развивалось теоретическое исследование нарративов, отличное от классических структуралистских моделей.
1 Danon-Boileau L. Produire le fictif: Linguistique et écriture romanesque. - P.: Klincksieck, 1982.
2 Rabatel A. Une histoire du point de vue. - Metz: Presses univ. de Metz, 1997; Rabatel A. La construction textuelle du point de vue. - Lausanne; P.: Delachaux and Niestlé, 1998.
Дж. Пьер отмечает здесь работы П. Рикёра1, создавшего семиотико-герменевтическое представление о нарративе; Ж.-М. Шеффера -создателя теории «fiction» (художественный, вымышленный текст) как явления, отличного от собственно повестования2; М. Оже3, изучавшего в рамках социальной антропологии циркуляцию вымышленных текстов в обществе и их появление в определенные исторические моменты; К. Калама4, сочетавшего культурную и социальную антропологию с дискурсивным анализом, в особенности с изучением прагматики высказывания. К. Салмон5 исследовал социальную роль нарративов, заметно выросшую в результате активного использования «историй» в области маркетинга. Этот исследователь, как отмечает Дж. Пьер, во многом идет вслед за «нарративным поворотом» в англоязычных странах.
Помимо этих направлений, явно выходящих за рамки чистой нарратологии, во Франции существует круг нарратологических исследований, которые можно было бы назвать собственно постклассическими. Это так называемый «analyse du discours», отличный от англоязычного «дискурсивного анализа», но, как и он, выросший на основе изучения структур более высокого уровня, чем предложение, и принимающий во внимание прагматические и контекстуальные аспекты высказывания. К этому направлению принадлежат работы Ж.-М. Адана6, с середины 1970-х годов и до настоящего
1 Ricœur P. Temps et récit. - P: Le Seuil, 1983. - 3 vol. - Рус. пер.: Рикёр П. Время и рассказ / Пер. Славко Т.В.. - М.; СПб.: РАН ИНИОН: Культурная инициатива: Университетская книга, 2000.
2 Schaeffer J.-M. Pourquoi la fiction? - P.: Seuil, 1999; Schaeffer J.-M. Fictional vs. factual narration // Handbook of narratology. - N.Y.; Berlin: Walter de Gruyter, 2009. - P. 98-114.
3 Augé M. La guerre des rêves: Exercices d'ethno-fiction. - P.: Seuil, 1997.
4 Calame C. Le récit en Grèce ancienne: Enonciation et représentations de poètes. - P.: Méridiens Klincksieck, 2000[1986].
5 Salmon C. Storytelling: La machine à fabriquer des histoires et à formater les esprits. - P.: La Découverte, 2007.
6 Adam J.-M. Le texte narratif: Précis d'analyse textuelle. - P.: Nathan, 1994[1985]; Adam J.-M. Eléments de linguistique textuelle. - Brussels; Liège: Mard-aga, 1990; Adam J.-M. Les textes: Types et prototypes.-4 ed. - P.: Nathan, 2001; Adam J.-M. Linguistique textuelle: Des genres de discours aux textes. - P.: Nathan, 1999; Adam J.-M. La linguistique textuelle: Introduction à l'analyse textuelle des discours. - P.: A. Colin, 2005.
времени, развивающего теорию нарратива, в которую интегрированы лингвистические и теоретико-литературные подходы. Его концепция выходит за рамки классической оппозиции текст / дискурс, которая вынуждала нарратологов выбирать, какой из этих двух аспектов нарратива будет объектом их исследования. Ж.-М. Адан сочетает изучение композиционной структуры текста и его социодискурсивных аспектов (в духе «речевых жанров» М. Бахтина). В его работах теория нарратива вписывается в более широкую концепцию, в которой повествование является лишь одним из нескольких предметов изучения.
Е.В. Лозинская
2014.03.002. МАСЕ М. СПОСОБЫ ЧТЕНИЯ, МОДУСЫ ЖИЗНИ. MACÉ M. Ways of reading, modes of being // New literary history. -Carlottesville: Univ. of Virginia, 2013. - N. 2. - P. 213-230.
В центре статьи Мариэль Масе из Национального центра научных исследований (Париж) вопрос о соотношении литературы и жизни: каким образом чтение влияет на повседневную жизнь и как, наоборот, жизнь воздействует на способы, «стили» чтения. Литературу и повседневность, подчеркивает исследовательница, не разделяет непроницаемый барьер, между ними постоянно происходит коммуникация. Чтение - не изолированная деятельность, конкурирующая с жизнью, а одно из средств, придающих существованию форму, насыщенность и даже стиль.
Всякий опыт чтения формирует индивидуальную историю, в которой читатель обретает самого себя, свой язык и возможности. Литературные стили предстают перед читателем подлинными формами жизни, оказывая воздействие на его поведение, способы созидания, методы и жизненные ценности (с. 214).
В качестве примера взаимодействия между чтением и повседневной реальностью из своей собственной практики М. Масе выбирает стихотворение «В стиле ласточки» Ф. Понжа. «Каждая ласточка неустанно трудится над - практикуясь все время - росчерком, своей подписью в небе», - звучит первая строка этого стихотворения. М. Масе отмечает, что лично у нее возникает индивидуальная ассоциация с другой «подписью», укорененной в истории ее семьи, - с индивидуальным росчерком, которым пекари отмечают сформованный ими хлеб перед тем, как поставить его в печь:
