CC BY
55
ни научности компаративного анализа. В подобном случае необходимы определенные условия, минимизирующие сомнения и неточности компаративистки. Одним из этих условий является связь теоретических концепций с практикой сравнительного анализа. Необходимо также формализовать задачи и правила, создать своего рода кодекс поведения по отношению к объектам, подвергающимся научному изучению, определить этику компаративистов.
Подводя итоги, Ф. Тудуар-Сюрлапьер подчеркивает, что компаративистика не существует автономно, важным компонентом ее является этика, поскольку она делает необходимым понимание другого, непохожего, различного в литературе и культуре.
Н.Т. Пахсарьян
2014.02.002. НЕЕСТЕСТВЕННЫЕ НАРРАТИВЫ И НЕЕСТЕСТВЕННАЯ НАРРАТОЛОГИЯ: ОБСУЖДЕНИЕ В ЖУРНАЛЕ «ПОВЕСТВОВАНИЕ». (Сводный реферат).
1. Неестественные нарративы, неестественная нарратология: За пределами миметических моделей.
Unnatural narratives, unnatural narratology: Beyond mimetic models / Alber J., Iversen S., Nielsen H.S., Richardson B. // Narrative. -Columbus: Ohio state univ. press, 2010. - Vol. 18, N 2. - P. 113-136.
2. ФЛУДЕРНИК М. Насколько естественна «неестественная нарратология», или Что неестественно в неестественной нарратологии? FLUDERNIK M. How natural is 'unnatural narratology'; Or, what is unnatural about unnatural narratology? // Narrative. - Columbus: Ohio state univ. press, 2012. - Vol. 20, N 3. - P. 357-370.
3. Что неестественно в неестественной нарратологии: Ответ Монике Флудерник.
What is unnatural about unnatural narratology?: A response to Monika Fludernik / Alber J., Iversen S., Nielsen H.S., Richardson B. // Narrative. - Columbus: Ohio state univ. press, 2012. - Vol. 20, N 3. - P. 371382.
Одним из интенсивно развивающихся новых направлений в современной нарратологии в начале XXI в. стала так называемая «неестественная нарратология», или нарратология неестественных повествований. Первой крупной работой в этой области была книга Б. Ричардсона «Неестественные повествователи: Экстремальная наррация в художественной литературе Нового времени и совре-
менности» (2006)1. С этого момента группа американских и немецких нарратологов - Я. Альбер, Г.С. Нильсен, Р. Хайнце и др. - стала разрабатывать проблемы, поставленные ее автором, в журнальных статьях и тематических сборниках2. В 2010-2012 гг. журнал «Повествование», специализирующийся на нарратологической тематике, опубликовал дискуссию между представителями этой группы и одним из самых авторитетных современных нарратологов, создателем концепции «естественной нарратологии» М. Флудерник.
Открывшая ее статья четырех авторов (Ян Альбер - Фрайбургский университет, Стефан Иверсен и Генрих Сков Нильсен -Орхусский университет в Дании, Брайан Ричардсон - университет Мэриленда) должна была, по замыслу ее авторов, дать краткий обзор ключевых для этого подхода принципов, изложить несколько общепринятых выводов, привести примеры анализа текстов и наметить программу на будущее.
Нарратив, по мнению исследователей, до последнего времени определялся в связи с разнообразными миметическими концепциями, представляя традиционный реалистический текст как прототип повествования в целом и акцентируя идею, что повествовательный мир естественным образом моделируется на основе реальной действительности, а источником дискурса служит антропоморфный субъект, способный проинформировать нас об изменяющемся с течением времени содержании одного или нескольких сознаний. Это - базовая, естественная модель нарратива. При помощи термина «неестественное» авторы статьи подчеркивают «тот факт, что повествования также полны и ненатуральных элементов. Многие повествования пренебрегают этими ключевыми предпосылками нарратива, обнажают, высмеивают или обыгрывают их, экспериментируют с ними» (1, с. 114). Иначе говоря, неестественное повествование - это антимиметический текст, нарушающий законы привычного нам нарративного реализма или выходящий за рамки
1 Richardson B. Unnatural voices: Extreme narration in modern and contemporary fiction. - Columbus: Ohio state univ. press, 2006. - 166 p.
2 A poetics of unnatural narrative / Ed. by Alber J., Nielsen H.S., Richardson B. -Columbus: Ohio state univ. press, 2013. - 234 p.; Unnatural narratives - unnatural nar-ratology / Ed. by Alber J., Heinze R. - Berlin; Boston: De Gruyter, 2011. - vi, 273 p.
нарративных конвенций, уподобляющих художественное повествование естественной форме устного рассказа.
В этом плане представляют интерес два вопроса. Какими именно способами некоторые нарративы бросают вызов миметическому принципу? Какие следствия для общей нарратологической теории можно вывести из самого существования подобных текстов? «Неестественная нарратология» направлена против миметического редукционизма - идеи, что все истории располагаются в рамках коммуникативного контекста, сопоставимого с жизненными ситуациями рассказывания1. Художественные нарративы могут излагать физически или логически невозможные последовательности событий, нарратор может не быть антропоморфным, а представлять собой машину, другой неодушевленный объект, животное, труп или же быть «всеведущим», т.е. обладать нечеловеческими способностями. Персонажи также могут делать то, на что были бы неспособны аналогичные существа в реальном мире, или же совершать акты «металепсиса», смешивая художественный и дискурсивный миры, например «подвергать автора пыткам за то, что он плохой писатель». Исследуя подобные тексты, необходимо, во-первых, выявить, в чем эти нарративы отклоняются от когнитивных фреймов, используемых при восприятии реальной действительности, а во-вторых, интерпретировать эти отклонения.
В статье рассмотрены три конкретные разновидности подобных отклонений: неестественные миры, неестественные сознания и неестественные акты наррации. К первой категории можно отнести повествования, моделирующие физически или логически невозможные миры. Так, например, в романе «Стрела времени» М. Эмиса время движется в противоположном направлении, каждое физическое действие изображено «наоборот». В романе А. Карпентьера «Путешествие назад к источнику» герой движется от момента смерти к собственному детству, но его жизнь остается неизменной в том, что касается уже случившихся событий.
1 Herman D. Basic elements of narrative. - Chichester, U.K.; Maiden, MA: Wiley-Blackwell, 2009. - 249 p. Реферат: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7, Литературоведение: РЖ / РАН. ИНИОН. - М., 2011. - № 2. - С. 18-24. - (Автор - Е.В. Лозинская).
Логическая невозможность представлена повестью Р. Кувера «Бебиситтер», которая рисует множество несовместимых между собой вариантов развития событий в истории, начинающейся с того, что супружеская пара Такеров отправляется на вечеринку, оставив своих троих детей с девушкой-бебиситтером. Писатель разворачивает перед аудиторией 107 сценариев - от такого, в котором супруги возвращаются домой и находят все в порядке, до таких, в котором няня случайно топит младенца или в котором жена возвращается и находит детей убитыми, мужа пропавшим, дом полуразрушенным, в ванной комнате чей-то труп. Возможны разные подходы к толкованию этого произведения: можно считать этот текст представлением реальных событий и чьих-то мечтаний, желаний, фантазий, страхов и т.п. как обладающих одинаковым онтологическим статусом. Некоторые критики пытаются выделить «действительно» имевшие место события, но авторы статьи предпочитают «концептуализировать саму невозможность сценария, при котором внутренние процессы - мечты, желания, фантазии -становятся столь же реальными, как и настоящая действительность... Новелла Р. Кувера превращает реальность в область потенциального, отказываясь от редукционизма, характерного для представления вещей как они есть» (1, с. 118).
В последние годы приобрела популярность идея, что наррация обязательно связана с некоторым воспринимающим мир сознанием. Нарратив существует благодаря имеющейся у нас способности моделировать чужие сознания, основываясь на представлении о своем собственном. Хотя внесение этого тезиса в нарратологию обеспечило множество важных открытий, полное уподобление репрезентированных сознаний реальным может привести к затушевыванию важнейших характеристик повествования. «Неестественные» способы изображения сознания могут варьироваться в широких пределах, включая, с одной стороны, привычные проявления всеведения гетеродиегетического повествователя, нарративы от лица неодушевленных предметов, несколько менее распространенные случаи всеведущего повествователя в нарративе от первого лица, а с другой - откровенно «странные» случаи, как, например, засорение сознания действующих лиц словами «голубой» и «чайник» в пьесе Д. Черчилл «Голубой чайник» или тонкое совмещение
разновременных пластов повествующего и действующего субъектов в «Голоде» Г. Гауптмана.
Повествования также могут использовать «физически, логически, мнемонически или психологически невозможные высказывания» (1, с. 124). Авторы статьи анализируют новеллу Э. По «Сердце-обличитель» («The Tell-Tale Heart»), показывая, что она представляет собой пример ситуации, когда высказывания от первого лица, которые «в невымышленном нарративе очевидным образом характеризовали бы нарратора как безумного или недостоверного, сообщаются читателю в качестве неоспоримых. Это происходит потому, что такие предложения не могут быть однозначно приписаны конкретному персонажу (его старшей и более знающей версии)» (1, с. 125). Новелла «эксплицитно тематизирует идею, что даже в повествовании от первого лица не существует нарратора, повествующего о чем-нибудь, напротив, есть повествовательный мир, включающий "Я" и его действия, создаваемый посредством референциального акта... Структура нарратива определяется не тем, что он повествует нам о том, что случилось, но то, о чем повествуется, действительно происходит» (1, с. 127), и это порождает сам нарратив.
Исследователи отмечают, что в рамках не только постмодернистских, но и традиционных реалистических текстов существует множество проявлений «неестественного». Это ставит перед нами несколько вопросов и задач.
Во-первых, существует ли позитивное определение повествования, которое включало бы в себя как естественные, так и неестественные его формы? Каковы различия между неестественным повествованием и текстами, которые вообще не являются повествованиями? Во-вторых, следует рассмотреть соотношение «неестественной» нарративности и темпоральности с литературными конвенциями, их исторической изменчивостью. Новые способы наррации постепенно конвенционализируются, расширяя тем самым область того, о чем можно рассказывать в литературе. Примером этого является постепенное привыкание читателей к всеведению нарратора, к «симультанному повествованию» (в настоящем времени и первом лице), к модусу рефлектора и т.п. Но это не предполагает их натурализации, т.е. объяснения через модель естественной коммуникации или через реалистический миметический
дискурс. В-третьих, в какой степени вопрос о неестественности должен быть исторически и интенционально контекстуализирован? Должны ли мы исходить из того, что у разных авторов (или у нас и автора) представления о естественности могут различаться?
Моника Флудерник, создатель концепции «естественной нарратологии», обратила внимание, что слово «неестественный» имеет множество негативных коннотаций, не связанных с действительным значением этого термина, как он употребляется Б. Ричардсоном и его коллегами. Комплекс идей, к которым оно отсылает в рамках «неестественной нарратологии», включает небывалое, магическое, сверхъестественное и невозможное в логическом или когнитивном плане, но не имеет никакого отношения к перверсив-ному, лишенному своих природных свойств и т.п. Создавая термин «естественная нарратология», М. Флудерник не подразумевала, что этому направлению будет противопоставлена нарратология «неестественная» (unnatural). В ситуациях, предполагающих дихотомию, исследовательница предлагает использовать термин «non-natural» («а-натуральный»), не имеющий негативных коннотаций (2, с. 362).
На самом деле, подобное понимание несколько смещает акценты, расставляемые авторами исходной статьи. Б. Ричардсон, в частности, специально подчеркивает, что неестественное повествование выраженным образом нарушает нарративную норму, в частности конвенции невымышленных нарративов, устных или письменных, и вымышленные модусы, основанные на подражании невымышленным (например, реализм).
Важнейшей заслугой «неестественной нарратологии» стало то, что она вернула важность фантастическим и т.п. элементам повествования. Вплоть до начала XXI в. инструментарий нарратоло-гии создавался в процессе анализа реалистических произведений без учета особенностей повествовательных традиций, существовавших до XVIII в. В этом плане высокой оценки заслуживает толкование новеллы Э. По, которое до сих пор сводилось к тривиальному утверждению, что главный герой и повествователь страдает помрачением ума. В то же время предложенное авторами статьи прочтение новеллы «Бебиситтер», по мнению М. Флудерник, сводится либо к натурализации нарратива, т.е. к представлению различных сценариев как фантазий разного рода, либо к постмодернистской идее «множественности миров», которая не требует
специальных средств для своего обоснования. Различные варианты объяснения подобных текстов были описаны израильским наррато-логом Т. Якоби1 (в частности, в данном случае основные тезисы авторов статьи соответствуют «жанровому принципу» Т. Якоби). Конечно, это не опровергает само прочтение новеллы, но ставит вопрос, в чем заключается его новизна.
Заслуга авторов, по мнению М. Флудерник, заключается также в акцентировании проблемы соотношения фикционального и неестественного в целом. М. Флудерник выделяет три этапа в истории повествования: дороманные нарративы; реалистический романный (миметический) нарратив; антимиметическое и метафик-циональное повествование эпохи постмодернизма. Неестественная нарратология, отталкиваясь от тезиса о прототипичности наррати-вов второго этапа, тем самым уравнивает «нормальное» (естественное) с миметическим. Хотя Б. Ричардсон с коллегами изучают, как невозможное проникает в саму ткань реалистического повествования, они игнорируют тот факт, что, скажем, «всеведение» было распространено и в самых ранних дореалистических нарративах. «Дух "неестественной" нарратологии требует такого термина, который обозначил бы третий термин или позицию в анализе взаимоотношений между миметическим и его разнообразными противоположностями (возможно, подойдет термин "невозможная" или "фантазмовая" нарратология» (2, 366).
Одним из наиболее перспективных моментов в теории авторов статьи М. Флудерник считает сопоставление «натурализации» и «конвенционализации». Всеведение было одной из наиболее распространенных характеристик гетеродиегетического повествования с самого раннего времени (в эпоху устных нарративов), по-видимому, не было такой эпохи, когда неестественность этого повествовательного приема отчетливо осознавалась. Вместе с тем то же самое всеведение в гомодиегетическом повествовании до сих пор сохраняет отчетливый оттенок странности. С теоретической точки зрения, конвенционализация как создание новой повествовательной модели принадлежит области институций, жанров и т.п.
1 Yacobi T. Fictional reliability as a communicative problem // Poetics today. -Tel Aviv, 1981. - Vol. 2, N 2. - P. 113-126; Yacobi T. Narrative and normative pattern: On interpreting fiction // Journal of literary studies. - Pretoria, 1987. - Vol. 3. - P. 18-41.
Но что же такое собственно натурализация, не должна ли она толковаться в духе Дж. Каллера как один из компонентов интерпретации? Однако в таком случае конвенционализация и натурализация принадлежат к совершенно разным уровням и областям анализа, указывает М. Флудерник. Вместе с тем, рассматривая, например, повествование от второго лица, мы можем заметить, что с течением времени непривычность этой формы снижается. Но речь здесь не идет о натурализации в том же понимании, в каком это слово использовалось в работах самой М. Флудерник. Скорее, здесь можно говорить о нормализации, о распространении приема, его переходе в категорию «вариантов нормы» (в смысле статистической нормы, распространенного явления).
Авторы статьи отвечают на призыв М. Флудерник прояснить свое противопоставление натурализации и конвенционализации, объясняя, что последняя связана с превращением неестественного в «базовую когнитивную категорию», если пользоваться терминами самой исследовательницы. В процессе конвенционализации формируется когнитивная схема, которая будет использоваться в восприятии будущих произведений. Натурализация, напротив, связана с применением уже имеющихся схем к неестественному повествованию и действительно может быть компонентом интерпретатив-ного процесса (3, 379).
«Общим для всех подходов в рамках неестественной нарра-тологии является, во-первых, очарованность в высшей степени невероятными, невозможными, нереальными, потусторонними, выходящими за рамки, эстремальными, не от мира сего, выраженно вымышленными нарративами и их внутренней организацией, во-вторых, стремление интерпретировать их через ответ на вопрос, что они могут потенциально означать, в-третьих, интерес к изучению взаимоотношений между этими специфическими и всеми прочими нарративами. Мы настаиваем на том, что с античных времен и до эпохи постмодернизма неестественное в повествованиях было распространено и играло важную роль, поэтому нарратология должна уделять ему серьезное внимание, даже если это будет означать необходимость пересмотра или расширения базовых категорий современной теории нарратива» (3, с. 380).
Е.В. Лозинская
