CC BY
17
по сути дела, говорили на разных языках и обитали в различных культурных универсумах» (с. 53).
Успех реформаторов трудно переоценить. Крестьяне не только поддержали их начинания, но и сами все более вовлекались в происходившее на сцене действие - так что иногда даже приходилось по их требованию переписывать окончание пьесы или же сочинять продолжение. «Данные случаи продемонстрировали, насколько зыбкой может оказаться грань между театральными подмостками и той сценой, на которой разыгрывалась повседневная жизнь крестьян... Реальная жизнь в это время переживалась как представление, в то время как театральные постановки приобретали все более жизненное звучание» (с. 74).
«Подобное восприятие крестьян и как субъектов, и как объектов процесса сельской реконструкции. позволяло втянуть крестьянскую аудиторию в общенациональный перформанс - ведь они становились. эмоционально вовлеченными актерами, принимающими участие в создании спектакля» (с. 86).
К.Б. Демидов
2014.02.042. ТЬЕЗИ Ш. ПОЗНАНИЕ КИТАЙСКОЙ ПОЛИТИКИ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ СОВРЕМЕННОЙ КИТАЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. TIEZZI S. Understanding Chinese politics through the lens of modern chinese literature // Washington j. of Modern China. - Wash., 2012. -Vol. 10, N 2. - P. 90-98.
В своей работе научный сотрудник USCPF (U.S.-China Policy Foundation) Шеннон Тьези анализирует взаимосвязь между политикой и литературой в Китае. Исследовательница выделяет XX в. как наиболее сложный и важный этап для понимания процессов, происходящих в китайской литературе.
С момента возникновения китайская литература была тесно связана с политикой. Наиболее известными произведениями древней китайской философии были рассуждения об идеальном государстве, идеальном правителе и идеальном члене общества. Эзотерические даосские работы Лао-цзы и Чжуан-цзы затрагивают схожие проблемы, связывая их с вопросом о месте человека в обществе и его отношениях с властью. Даже при чтении старинных сборников стихов и песен читатель через аллегории мог познако-
миться с политической ситуацией и представить ход социально-политического процесса.
И сегодня литература считается политическим инструментом, способным не только служить для описания политической реальности или эмоций граждан, но и принимать активное участие в формировании нового гражданина, нового правительства и нового Китая. Именно эта роль литературы, по словам Тьези, является «мечтой и кошмаром Коммунистической партии Китая» (с. 90).
КПК с озабоченностью следит за группой писателей-реформаторов, чьи предшественники еще в начале прошлого века высмеивали нравы, разоблачали власти и описывали трудности, испытываемые простыми людьми. В то время писатели считали себя революционерами, выступавшими от имени народа. Особенно это касалось Движения 4 мая, сочетавшего в себе литературное творчество и общественно-политическую и деятельность с 1919 до середины 1920-х годов. Один из ярчайших участников движения Лян Цичао выступал за тесную связь между государством и литературой. Он считал, что плохая литература может разрушить страну, а хорошая сделает ее сильнее. В статье «О связи между художественной литературой и правительством» (1902) он констатировал, что все беды Китая связаны с распространением плохих произведений; необходимо создавать хорошую литературу, которая сможет вылечить китайское общество.
Философ Ху Ши, возглавлявший движение, также пытался реформировать китайскую литературу, дабы создать здоровое общество. Его призыв к реформе имел целью модернизацию китайской культуры с отказом от традиционного письменного языка и заменой его на разговорный. Предлагалось это для того чтобы писателям было проще передавать в текстах современные мысли и идеи.
Примером тех, кто последовал этому призыву, был Лу Синь, считающийся одним из величайших китайских писателей ХХ в. В предисловии к роману «К оружию» он описывает причины, побудившие его уйти от профессии врача и стать писателем: он отказался от попытки вылечить тело ради врачевания души. Не веря в возможность литературы полностью изменить сложившийся строй, Лу Синь писал скорее из чувства ответственности перед обществом, в надежде на то, что его произведения смогут трансформиро-
вать его изнутри. Именно поэтому в наиболее личном сборнике стихов в прозе «Дикие травы» он создает ряд объемных политико-аллегорических образов.
В конце 1920-х годов произошел разрыв между представителями направления «искусства ради искусства», стремившимися передать свои субъективные чувства и ощущения через литературу, и «искусства для жизни», описывающими общественную жизнь и социальные механизмы ее изменения.
Приверженцы «чистого искусства» оказались в невыигрышном положении, тогда как писатели, писавшие о политике, были на подъеме популярности. Многие из них стали сотрудничать с формирующейся в то время коммунистической партией, видя в ее политике залог необходимых обществу социальных и политических преобразований. В 1930 г. была создана Лига левых писателей Китая, которые считали своей целью привести общество под руководством КПК к новому «золотому веку».
Вопреки идеям, приверженцем которых был Чэнь Дусю - о равноправии политики и литературы в деле построения нового коммунистического Китая, КПК перешла к прямому вмешательству в литературный процесс. Отношение к писателям радикально изменилось: творчество одних было запрещено, а произведения других подвергались сильной цензурной обработке с изъятием даже намеков на критику политики КПК.
Причины и последствия данного курса были изложены в речи Мао Цзэдуна 1942 г. «О литературе и искусстве», в которой он говорил о важности политической литературы и о ее могучей силе. Здесь же он приравнял художественное слово к оружию в руках партии, провозгласил подчинение целей писателей целям партии, состоящим в том числе в возвеличивании образа Мао и страны им управляемой. Писателям позволено было обличать коррупцию и социальную несправедливость, если это не касалось КПК или если участниками деяний такого рода были ее враги.
Писатели, помнившие идеи Движения 4 Мая о месте литературы в обществе и ответственности писателя, начали сопротивляться политике КПК. Так, движение «Сто цветов» 1957 г., ответившее на призыв о свободной дискуссии и обсуждении социальных вопросов, критиковало политику партии и было приравнено к правым антиправительственным силам. За подавлением
«правого уклона» последовала потеря литературой остатков самостоятельности. Кульминацией стала «культурная революция» (1966-1976), когда не только литература, но и другие виды искусства стали выполнять функцию инструмента политики партии.
Только после смерти Мао Цзэдуна и окончании «культурной революции» китайская литература начала возвращать себе прежний статус, свое место в сфере политического дискурса и критики.
Осуждение КПК эксцессов «культурной революции» дало некоторую свободу для рефлексии по поводу пережитой народом травмы. Появился корпус произведений, известный как «литература шрамов». Популярная в 1970-х, она напоминала читателям творчество писателей Движения 4 Мая. Но литераторы по-прежнему не могли критиковать правительство в целом, а должны были ограничиться небольшой группой второстепенных политиков. К тому же им не позволялось намекать на необходимость реформ, особенно после того, как призывы к ним были размещены на «стене демократии» во время студенческого движения в Пекине.
С появлением Интернета традиционная цензура и необоснованные запреты были заменены на то, что американский критик Пери Линк назвал «анакондой на люстре» - самоцензурой перед лицом смертельной опасности1. Писатели, помня уроки прошлого, решают для себя, какую позицию принять.
Таким образом в настоящее время КПК старается сохранять и даже, возможно, расширить свободу творчества, но в определенной дозе и не для любого художественного направления. «Это может быть связано с большей коммерциализацией страны и необходимостью сохранения за партией определенного уровня доверия» (с. 96). Так, во многом благодаря новым технологиям автор может не только писать, находясь вне власти системы, но и получить большую читательскую аудиторию. Но цензура не обходит и их творчество. Правительство закрывает сайты и блоги или закрывает аудитории доступ к ним.
Тьези выделяет творчество блогера Хань Хань, который стал самым популярным среди соотечественников. Его творчество дает
1 Link P. China: The Anaconda in the Chandelier // New York rev. of books. -May 27. - 2005. - Mode of access: http://www.nybooks.com/articles/archives/2002/ apr/11/china-the-anacondain-the-chandelier/?pagination=false - Приведено по реф. источнику.
надежду другим писателям на обретение большей свободы выражения своей гражданской позиции. Статьи его блога «Это поколение» пробуждают в читателях уверенность в том, что каждый из них в скором будущем сможет влиять на политику.
В заключение исследовательница отмечает, что современные авторы являются достойными продолжателями дела Лу Синя и его современников. Они, как и участники Движения 4 Мая, стремятся решать вопросы общественной важности. Сегодня снова встает вековой вопрос о способности культуры и искусства реально влиять на политику. Увеличение количества произведений, созданных вне контроля правящей партии, может иметь серьезные последствия как для литературы, так и для политического будущего Китая.
Я.Г. Гудкова
ИСТОРИЯ
2014.02.043. ФРЭНКС П. ПРОСТЫЕ УДОВОЛЬСТВИЯ: ПОТРЕБЛЕНИЕ ЕДЫ В ЯПОНИИ В СРАВНЕНИИ С МИРОВЫМИ СТАНДАРТАМИ.
FRANCKS P. Simple pleasures: food consumption in Japan and the global comparison of living standarts // J. of global history. - Cambridge, 2013. - Vol. 8, N 1. - Р. 95-116
Изучение стандартов потребления пищи относится к числу исследований, призванных объединить разрозненные «истории» стран мира в глобальную. При этом наиболее актуальным представляется объединение в единую экономическую историю знания о Евразии. Для этого необходимы сравнительные исследования Европы и Восточной Азии, а также других регионов.
Считается, что Токугавская Япония имела хорошие показатели аграрного производства, а также ремесла, продукты которого распространялись не только на локальных, но и на общеяпонском рынке, что и стало залогом в будущем успешной индустриализации. Однако при сравнении уровня жизни оказывается, что Япония едва дотягивала до отсталых стран Европы. Исследователи не могли дать однозначного ответа, почему общий уровень производства не повысил уровня жизни отдельного человека.
П. Фрэнкс (университет Лидса) предлагает сравнивать группы товаров, которые стали составлять определенную нишу в Евро-
