2014. 02. 001. Воскресенский А. К. Информация и библиотека: гносеологические и онтологические аспекты. Часть 3: методология библиографии: библиография как наука. (аналитический обзор) Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ФИЛОСОФИЯ: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ

2014.02.001. ВОСКРЕСЕНСКИЙ А.К. ИНФОРМАЦИЯ И БИБЛИОТЕКА: ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЕ И ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ. Часть 3: Методология библиографии: Библиография как наука. (Аналитический обзор).

Свыше 270 лет тому назад, в 40-х годах XVIII в., вышел в свет на латинском языке печатный каталог Библиотеки Академии наук России - первое ее библиографическое издание. Каталог состоял из четырех частей и включал библиографические описания 15 562 книг (весь основной книжный фонд тогдашней библиотеки), расположенные в систематическом порядке. Система классификации XVIII в. была своеобразна. Первая часть каталога носила название «Книги теологические», вторая - «Книги юридические», третья - «Книги медицинские», четвертая - «Книги по философии». Каждая часть каталога была снабжена алфавитным указателем. Четвертая часть каталога, самая большая из всех (10 505 книг и рукописей), состояла из двух томов и включала описания литературы разнообразной тематики. Здесь находились книги по истории, литературе, философии, математике, архитектуре, военным наукам, географии и по целому ряду других наук (22, с. 43).

Каталог был издан тиражом всего 200 экземпляров, которые в продажу не поступили, а были разосланы по списку ограниченному числу лиц и розданы в качестве подарков, вследствие чего каталог очень скоро стал библиографической редкостью. Почти одновременно с латинским каталогом был опубликован на русском языке каталог русских фондов библиотеки, составленный известным библиотечным деятелем XVIII в., хранителем русских книг Библиотеки Академии наук А.И. Богдановым.

Хотя библиографические указатели, составленные Библиотекой Академии наук в дореволюционное время, были единичны, а библиографическая деятельность библиотеки была развита слабо,

обзор ее изданий свидетельствует о том, что уже тогда проявились ее основные особенности: библиотека занималась библиографией лишь научной литературы; придавая большое значение раскрытию содержания своих книжных фондов, она сосредоточивала свои силы на издании печатных каталогов и списков новых поступлений. «Уже до революции было положено начало всем тем видам библиографических изданий, развитие которых относится к более позднему времени: отраслевой библиографии, биобиблиографии, библиографии печатных каталогов (в том числе сводных), списков новых поступлений и библиографии периодических изданий» (22, с. 46).

В европейской культуре длительное время была распространена точка зрения, что библиографическая деятельность началась только после изобретения книгопечатания в Европе, не принимая при этом во внимание особенности развития древних и средневековых цивилизаций. Изучение вопроса показывает, что «древние письменные цивилизации независимо друг от друга неизбежно порождали сначала первичную, а затем и вторичную информацию» (31, с. 49). Библиографическая информация появилась после возникновения значительного числа документов (текстов), как архивных, так и литературных (книг), в связи с необходимостью их хранения и целенаправленного использования. На протяжении тысячелетий, вплоть до нашего времени, библиотечное дело и библиография существовали совместно, что неизбежно вело к взаимообогащению. Соответственно «национальные (государственные) библиотеки, которые по культурным и государственным соображениям стремятся собрать всю национальную литературу, неизбежно становятся колыбелью национальной библиографии» (31, с. 50).

Вопросом о том, что такое библиология, задается в 1917 г. крупный библиограф и выдающийся лингвист Эдуард Александрович Вольтер (1856-1940). Изложение вопроса о сущности библиологии, призванной «учесть накопленные еще со времен старой власти книжные богатства, разобраться в них (но уже без оглядки и утайки) и в то же время создать базу для всестороннего наблюдения и изучения "рек книжных словес", широко бегущих по лицу русской земли» базируется в его статье на подходе Международного библиографического института, изложенном в особом докладе II конгрессу библиографов в Брюсселе («Code des règles pour l'or-

ganisation de la bibliographic et documentation»). Библиологией (в более привычном виде теоретической библиографией) называется «совокупность теоретических знаний и практических правил, относящихся к книгам и документам. К числу книг и документов относится все, что, при помощи графических знаков, изображает или выражает какой-либо предмет, действие или мысль. В настоящее время большинство книг и документов представляют собой произведения печати» (10, с. 15).

«В совокупности своей книги и документы являются как бы графической памятью человечества, материальным остовом всех наших наук и знаний». «Наука не может правильно развиваться без правильной библиографической системы», необходимость «систематической организации библиографического осведомления» вызвана тем, что налицо обилие библиографий и каталогов, составленных по различным системам и лишенных взаимной связи; благодаря этому отсутствует уверенность «в исчерпывающей полноте каждого из этих пособий...» (10, с. 16).

На волне революционного энтузиазма весны 1917 г. автор считает необходимым обратить внимание на облегчение сообщения научных данных, содержащихся в графических памятниках. Для этого «библиографическое осведомление должно быть централизовано, организовано исчерпывающим образом и доступно; для этого необходимо создание международной сети умственного общения, объединяющей все организации, преследующие цели осведомления» (10, с. 17). Конкретизируя эти задачи на уровне инструментов библиографии, автор полагает необходимым выделить такие основные элементы, как: 1) формула, или типическая форма изложения; 2) карточка однообразного формата, позволяющая объединять сведения в комплексы - репертуары; 3) предметная классификация, присваивающая каждому сочинению определенное место в энциклопедической схеме международного библиографического осведомления; 4) правила, или инструкции, организующие сотрудничество большого числа работников и необходимого единообразия их предприятий; 5) программы предстоящих работ; 6) подробные инвентари уже существующих собраний и выполненных работ (см.: 10, с. 18).

Исследования теоретиков библиографии и библиотековедения, как принадлежащие сфере гуманитарного знания, характери-

зуются постоянным обращением к мнению авторитетов и к достижениям предшественников. В связи с методологией библиографии внимание привлекают фигуры М.К. Азадовского1 и И.В. Влади-славлева. Работы М.К. Азадовского в области теории и методики библиографии немногочисленны, однако посвящены кардинальным вопросам. Его выступления на съездах и конференциях по проблемам развития библиографии после Октябрьского переворота имели большое теоретико-методическое значение. М.К. Азадов-ский подчеркивал социальный характер библиографии, считал ее «могучим посредником между читателем и книгой, ибо она вносит организующее начало в беспокойный и бурный книжный поток, и поэтому вопросы организации библиографических работ имеют интерес не только узкоспециальный, но и широкообщественный» (35, с. 47).

Призывая уйти от библиографического универсализма, Аза-довский отмечал, что «только специалист сможет правильно разрешить проблему классификации, только специалист сумеет глубоко захватить источники, обнаружив целые ряды новых материалов, наконец, только специалист сможет разрешить проблему отбора, которая всегда в той или иной мере стоит перед библиографом». Тем самым М.К. Азадовский аргументировал, что библиограф должен выступать в роли исследователя, а не быть простым регистратором, - таково принципиальное положение М.К. Азадовского. Для ситуации 20-30-х годов, когда в стране еще не было полноценной научной базы для ведения библиографических работ, требование М.К. Азадовского было фундаментальным и принципиальным. И он справедливо утверждал, что «библиографическая работа неотделима от исследовательской, что ее нужно осуществлять научными методами, используя достижения данной науки» (35, с. 48-49).

В статье З.А. Сафиуллиной рассматривается аксиологическая основа библиографического творчества Игнатия Владиславовича Владиславлева (1880-1962) как базовая для понимания не только библиографии как явления, но и общественных процессов через

1 Марк Константинович Азадовский (1888-1954) - выдающийся фольклорист, литературовед и этнограф Сибири, ученик Н.М. Лисовского и Э.А. Вольтера, с 1930 г. в Ленинграде возглавил фольклорный сектор, вошедший в Институт русского языка (Пушкинский Дом). Сектор включал библиографический кабинет.

библиографию. С позиций информационной аксиологии, т.е. направления, «объясняющего закономерности воспроизведения в истории объектов, представляющих информационную ценность для живущих и последующих поколений, внимание к личности И.В. Владиславлева и его творчеству вполне объяснимо» (30, с. 65). Общественно-политическому контексту И.В. Владиславлев придавал большое значение. Роль выдающихся людей в развитии общества он определил следующим образом: они - продукт своего времени, своей эпохи. Поставленный в связь с человечеством, великий человек является завершителем того дела, над которым давно работала коллективная человеческая мысль. Высказанные И.В. Влади-славлевым мысли созвучны марксистско-ленинскому пониманию вопроса о роли личности в истории, о зависимости личности от накопленного социального опыта. «Как бы сегодня ни оценивался сам марксистско-ленинский подход исходя из аксиологических трансформаций в обществе, в данном случае мы имеем дело с весьма устойчивым научным представлением о взаимосвязи конкретной сферы социально-коммуникативной деятельности - библиографии - с более широким социальным контекстом» (30, с. 65).

В работах И.В. Владиславлева есть изначальные посылки для рассмотрения библиографии как объективной сферы посредством выделения не двух, а трех компонентов: книги, читателя и автора. По существу, им были точно определены основные составляющие книжно-библиографической социальной коммуникации и характер взаимоотношений между ними. А для их развития и установления тесного взаимодействия между ними достаточно смело был выбран марксистский контекст. Имеется в виду доклад И.В. Владиславлева «Методология библиографии и теория диалектического материализма» на II Всероссийском библиографическом съезде в 1926 г. (см.: 9), появление которого «означало начало глобальной политизации библиографии» (30, с. 66). Уже само название доклада свидетельствовало о том, что И.В. Владиславлев целенаправленно выбрал социально-философский контекст для обоснования значимости библиографии. «Исследователи наших дней особо выделяют когнитивную составляющую как в формировании этого контекста с помощью библиографии, так и его влияние на саму библиографию» (30, с. 66). Особое внимание обращается на следующее определение И.В. Владиславлева: «Библиография - основная часть кни-

говедения, наука о таком описании книг, которое возможно полнее ориентировало бы человечество в накопленных им книжных богатствах...» (9, с. 30).

Современные исследователи подчеркивают, что именно понимание библиографии как реестра всех идей человеческого ума объединяет позиции таких отечественных теоретиков, как В.С. Со-пиков, В.Г. Анастасевич, И.В. Владиславлев, Н.В. Здобнов, Д. Д. Иванов, Ю.Д. Теплов. Для них библиография - это аксиологическая сокровищница, совокупность ценностей, нашедших отражение в книгах всех времен и народов. Для И.В. Владиславлева это еще и сокровищница идей, которая должна быть сфокусирована на социальный контекст времени. Гуманитарный характер библио-графоведения как науки и научной дисциплины проявляется в ее структуре, в индивидуальности и субъективности проведения исследований, нестрогости, отсутствии в основании четко заданных парадигм и исследовательских программ. Особенность научных школ в гуманитарных науках проявляется в неспособности формирования «плотных сетей коммуникаций, необходимых для производства фактов, и поэтому они больше заняты неформальными дискуссиями и толкованием текстов», как полагает американский социолог С. Фукс (цит. по: 14, с. 97). Таким образом, научную школу в гуманитарных науках сложно идентифицировать по наличию единой исследовательской программы, «школу в гуманитарной науке нельзя понять вне связей с философией и политикой той или иной эпохи, страны» (14, с. 99). В этом смысле «библиографо-ведческие научные школы в большинстве своем научно-образовательные, т.е. предполагающие не только получение новых знаний, но и воспитание новых научных кадров», а главное предназначение «научной школы - не выращивание докторов наук, остепененность, а обеспечение преемственности, цитируемости» (14, с. 103)

В дискуссии 1960-х годов спор об определении понятия «библиография» и основных ее видов, начатый в связи с выходом в свет учебника «Общая библиография» (см.: 25), - это не абстрактный терминологический спор. В своей статье «Спорные вопросы теории библиографии и построения учебника "Общая библиография"» (см.: 8) М.А. Брискман справедливо указывает, что классификация видов библиографии выражает понимание ее предмета, направления и задач, определяет разработку ее методики, оценку

конкретных библиографических трудов и, наконец, наиболее целесообразную организацию библиографической деятельности.

Принципиальный интерес представляет вопрос об изучении книги библиографом. Библиограф изучает совокупность литературы, а не просто каждую отдельную книгу. Это превосходно выразил Л.Н. Троповский на втором библиографическом съезде, подчеркивая, что специалист - в противоположность библиографу - не охватывает всего комплекса книг. Эту мысль он развил на Всесоюзном теоретическом совещании по вопросам библиотековедения и библиографии в 1936 г., уточняя функции библиографа по сравнению с критиком: «Благодаря рассмотрению массы книг библиограф вырабатывает опыт, чутье, улавливает тенденции, устанавливает типичные явления. Библиограф находится на своеобразном посту, с которого многое видно и о многом можно сигнализировать при условии теоретической вооруженности и большевистской активности» (цит. по: 33, с. 18). Считая объектом библиографии только книгу, М. А. Брискман и в классификации видов библиографии не учитывает требований, предъявляемых к ней обществом. Он предлагает положить в основание деления библиографии на виды следующие ее функции: 1) информацию о произведениях печати, 2) развернутую их оценку, 3) рекомендацию и помощь чтению. Классификация, предложенная М.А. Брискманом, представляется оппонентам неудовлетворительной по следующим причинам: потребности в информации о произведениях печати в широком смысле удовлетворяет библиография в целом, поэтому предложенное первое деление не годится; второе и третье деления -оценка, рекомендация и помощь чтению - методы и задачи всей советской библиографии. В них нуждаются все читатели - в разной степени в тех или иных конкретных случаях. Каковы же потребности в библиографии советского общества, главная цель которого -максимальное удовлетворение материальных и духовных потребностей каждого его члена, со своей стороны связывающего воедино личные и общественные интересы? В полном учете и регистрации всей совокупности произведений печати, выходящих в стране, нуждаются для самых разнообразных культурных целей общество и государство в целом. «Эту потребность удовлетворяет государственная учетно-регистрационная библиография, которая является универсальной базой, обеспечивающей информацию о литературе

практически на любую тему, если она отражена в советской печати» (33, с. 20). Вторая общественная функция библиографии - содействие развитию науки и техническому прогрессу. Эту функцию выполняет научно-информационная библиография, которая обслуживает ученых, исследователей, творцов новой техники. Третья важная функция - помощь самым широким массам народа в повышении идейно-политического уровня, в общекультурном и культурно-техническом росте, содействие всестороннему развитию личности. Эту функцию выполняет рекомендательная библиография.

Библиография - необходимый этап любой научной деятельности и неотъемлемая часть любой отрасли знания. Развитие библиографии определяется потребностями общества, закономерностями прогресса науки и техники. Ими же определяются творческие задачи ученых, высококвалифицированных специалистов. Одной учетно-регистрационной библиографии для них недостаточно. Способствуя максимальной экономии времени и сил данной группы читателей, «для них необходимо создать указатели, в которых дается строго обоснованный, необходимый и достаточный подбор ценной в научном отношении литературы, независимо от вида издания и места публикации, и путем соответствующей организации библиографического материала, обеспечить быструю и всестороннюю ориентировку в этой литературе» (33, с. 18).

Для нашего времени достаточно странно выглядят возражения против выделения этого вида библиографии (который, кстати, вовсе не возник внезапно в 1952 г., как написано в статье «Спорные вопросы.», а существовал ранее под названием «отраслевая библиография»), странно звучит утверждение: «Не нужно, даже вредно класть в основу классификации основных видов библиографии деление читателей на специалистов и "прочих", на научных и не научных работников» (33, с. 20). Изучение интересов читателей занимает существенное место в рекомендательной библиографии и носит другой характер, чем в библиографии научно-информационной. Мало того, рекомендательная библиография призвана формировать эти интересы, указывать темы для чтения, вырабатывая и иные, чем научно-информационная, критерии оценки литературы.

Обсуждение этих вопросов на страницах «Советской библиографии» широко развернулось после сентябрьского пленума ЦК КПСС 1953 г. и других мероприятий КПСС. Однако в редакцион-

ной статье «О некоторых теоретических вопросах советской библиографии» (см.: 24) при рассмотрении вопроса о видах библиографии главное внимание было уделено размежеванию учетно-регистрационной и научно-информационной библиографии. Относительно рекомендательной библиографии в статье было сказано, что в ее оценке нет разногласий. Между тем разногласия были налицо, и от этих дискуссий мы можем вести отсчет наших сегодняшних успехов, наработок и проблем в сфере «библиографической информации по общественным наукам».

В статье Д. Д. Тараманова констатируется, что во многих материалах, характеризующих виды библиографии, отсутствует исторический подход к разрешению проблемы. Между тем виды библиографии не являются какими-то постоянными категориями, раз и навсегда данными и неизменными. История библиографии дает немало примеров, свидетельствующих о том, что виды библиографии меняются в зависимости от изменений в социальной и культурной жизни общества. Все это говорит о том, что при делении библиографических работ на виды необходимо учитывать то, в какой мере эти работы отвечают уровню науки и культуры данного исторического периода, следовательно, конкретно-исторический подход является первым важнейшим условием правильного разрешения проблемы классификации библиографии. Другим важнейшим условием для положительного разрешения данной проблемы является наличие единого наиболее целесообразного признака, который следует положить в основу группировки библиографических работ. По этому вопросу нет единства мнений. Одни считают, что таким признаком должна быть степень полноты библиографии; другие - методы характеристики произведений печати, третьи -целевое и читательское назначение библиографии.

Достаточно широкое распространение получило мнение, что в основу деления библиографических работ на виды необходимо положить определенные функции библиографии. Исходя из этого, у нас выделяют в самостоятельный вид информационную библиографию. Но разве информационная функция характерна только для определенной группы указателей? Как известно, такую функцию выполняют все без исключения библиографические работы. Поэтому «признак, свойственный всем без исключения библиографи-

ческим указателям, не может быть положен в основу группировки библиографических работ по видам» (34, с. 31).

Самое решительное возражение у автора публикации 1960 г. вызывают попытки распространить функции научной и литературной критики на библиографию. «Нельзя требовать, чтобы библиография помимо информации читателей о произведениях печати, помощи им в подборе необходимого материала активно вторгалась в науку, оценивала ее результаты, указывала, правильно или неправильно разработаны и освещены определенные проблемы» (34, с. 32), и в то же время вносила свой вклад в науку, как это обычно делает научная критика. Разумеется, такая задача не может быть возложена на критическую библиографию, если даже признать возможным самостоятельное существование такого аморфного понятия. По какому основному признаку следует группировать библиографические работы по видам? Надо согласиться с теми библиографами, которые считают таким признаком целевое назначение библиографии. Это рекомендательная библиография и библиография в помощь научной работе. Определенное целевое назначение имеет и учетно-регистрационная библиография, вопрос о выделении которой в самостоятельный вид уже не является спорным.

При этом уже в 60-е годы фиксируется немало библиографических указателей, предназначенных в помощь научной работе, которые все более и более настойчиво требуют определения их места среди других видов советской библиографии. Существует немало доводов в пользу выделения научно-информационной библиографии в самостоятельный вид, не лишенных основания. «Необходимость научно-информационной библиографии вполне оправданна, если исходить из современных требований науки, нуждающейся в постоянной и широкой информации обо всех значительных достижениях в различных областях знания как у нас, так и за рубежом» (34, с. 33).

Причем было бы неправильно полагать, что научные работники и специалисты нуждаются только в таких указателях, которые информируют о новой литературе по той или иной отрасли знания. Наряду с текущими изданиями им необходимы и такие работы, которые представляют произведения печати по различным проблемам и отраслям знаний независимо от времени и места издания. Таким образом совершенно определенное целевое назначение биб-

лиографии в помощь научной работе дает все основания для того, чтобы она была выделена в самостоятельный вид и заняла подобающее ей место в системе советской библиографии.

В соответствии с современными теоретическими представлениями о библиографии признано, что оценочные функции выполняют все ее виды, в том числе и регистрационная библиография. Но только рекомендательная библиография обеспечивает целенаправленное аксиологическое воздействие на потребителя информации, используя для этого арсенал своих методов. Творчество И. В. Владиславлева помогает нам понять, что без должного обобществления трудно достигать результатов в формировании духовных начал. В нынешних социально-коммуникативных процессах мы сталкиваемся с такой ситуацией, когда потеряна управляемость из-за множества информационных смыслов (как низменных, так и наполненных, с точки зрения коммуникаторов, положительным содержанием), исходящих из самых разных коммуникативных каналов. В связи с этим вновь актуализируется проблема «кругов чтения», формирования системы предоставления информации, поднятия уровня управляемости информационно-коммуникативными процессами. Это вовсе не означает регламентации информационной деятельности потребителей информации. Не призывал к этому и И.В. Владиславлев, который ратовал за организацию свободного и самостоятельного чтения - в этом он видел идеал всякого чтения. Но «возможность такой организации им усматривалась в выработке человеком определенного миросозерцания на основе лучших произведений, чтобы он перестал нуждаться в руководстве» (30, с. 69). Таким образом, активно отстаивая идею социального воздействия на людей с помощью библиографии, возможность ее реализации библиограф видел не в жесткой управляемости чтением, а в «формировании установки на систему информационных ценностей, в рамках которой потребитель информации сам может свободно осуществлять выбор литературы» (30, с. 69).

Последующие коммуникативные отношения (связи) между автором и потребителем информации становятся возможными во многом благодаря тому, как библиографу удалось использовать свои собственные методы (каналы) воздействия на читателя. Задачу создания общего ценностного поля между потребителями и авторами, отвечающего позициям библиографа, и ставил И.В. Влади-

славлев. В данном случае посреднические функции библиографа в определенной степени выглядят даже солиднее сугубо авторских, поскольку на него ложится ответственность нормирования информационных ценностей. Соционормативная сфера современной библиографии предполагает доступность для потребителей информации социально-политических аспектов, ибо они «создают базу для усвоения других норм, которых сегодня бесчисленное множество, но в них можно ориентироваться, усвоив базовые» (30, с. 69).

В начале 1960-х годов И.И. Решетинский и В. А. Николаев констатировали, что опыт преподавания дисциплины «Общая библиография» в библиотечных институтах показывает, что наиболее трудным для студентов является первый раздел учебника - «Введение в библиографию» и что именно он «нуждается в серьезной переработке» (29, с. 3). При этом они констатировали, что исследование вопросов о предмете библиографии, о единстве теории и практики библиографии, определения библиографии, классификации библиографии не затрагивает такие важные для выяснения истины вопросы, как сущность теории библиографии, ее предмет, природа библиографической практики, соотношение практики и теории библиографии, изучение читательских потребностей. «Не стремясь рассматривать библиографию как явление общественной жизни во всех ее существенных проявлениях, М.А. Бриск-ман сделал попытку решить все споры путем доказательства лишь одного положения: предметом библиографии является «изучение произведений печати для содействия их распространению и плодотворному использованию» (29, с. 4). Напомним, что когда один из авторов статьи писал: «Взаимная зависимость теории и практики, их единство являются одной из характерных особенностей марксистского философского материализма. Единство теории и практики состоит в том, что теория должна развиваться на основе практики. Без практики невозможно создать истинно научной, объективной теории» (28, с. 40), - его оппонент подчеркивал: «Признавая единство теории и практики, марксизм-ленинизм не допускает отождествления их. Следовательно, при определении предмета науки дело заключается не в том, чтобы в одной формуле "связать", "объединить" теорию и практику, а чтобы теория была на деле связана с практикой».

У М. А. Брискмана совершенно иное понимание единства теории (науки) и практики. Вот что он пишет по этому поводу: «Нам важно одно - библиография должна рассматриваться как единство, как научно-практическое целое, а не как разные области, даже с разными объектами», подчеркивая, что теория и практика библиографии являются «двумя сторонами одной дисциплины», а теория библиографии - лишь «часть единого понятия библиографии» (8, с. 82). Между теорией и практикой библиографии имеются существенные различия, которые состоят в том, что библиографическая практика - это деятельность по информации и пропаганде книги среди читателей. Она преследует чисто практические цели и задачи. Любое библиографическое пособие лишь отражает существующие произведения печати и не имеет специфических черт, характерных для теоретических работ, поскольку не содержит научных обобщений и выводов. Совершенно иной характер имеет теория библиографии. Ее цель - изучить и обобщить конкретный библиографический опыт, практику составления и использования библиографических пособий, обслуживания читателей и организации библиографического дела, представив эту деятельность в виде стройной системы руководящих идей. Это обобщение опыта библиографической работы необходимо для дальнейшего развития и совершенствования самой библиографической деятельности. «Теория библиографии есть абстрактное отражение библиографической практики в существенных проявлениях» (29, с. 6). Тем самым она носит ярко выраженный научный характер: выявляет существенные черты библиографической деятельности, делает выводы, подмечает закономерности ее развития. Это отличает ее от библиографии как деятельности по информации и пропаганде книг среди читателей. Поскольку есть все основания отождествлять понятия «теория» и «наука», следовательно, можно именовать теорию библиографии наукой, изучающей и обобщающей библиографическую практику, так как она отвечает определению понятия «теория».

Исследователи 60-70-х годов были вынуждены идеологизировать библиографическую деятельность, поскольку руководя чтением (или помогая чтению), библиограф сознательно рекомендует читателю именно ту книгу, которая будет способствовать формированию его мировоззрения. Как раз в этом и проявляется сущ-

ность известного постановления ЦК КПСС «О литературной критике и библиографии» 1940 г., что библиография есть средство коммунистического воспитания трудящихся. Так обстоит дело с наиболее сложным видом библиографической практики - с руководством чтением. Но даже в наиболее простой ее форме - составление информационного списка книг - библиограф имеет целью оповестить читателя о вышедших из печати книгах. «Значит, как сложная, так и самая простая форма библиографической практики представляет собой целенаправленный процесс, выражающий взаимоотношения библиографа с читателями» (29, с. 9). Похоже, что в своем подходе М.А. Брискман не хочет видеть в библиографической практике процесс взаимоотношения библиографа с читателями. Для него центральным вопросом является отношение библиографа к книге, а «что означает изучение книги "для читателя" -он не поясняет, но всячески подчеркивает, что библиограф занят книгами, а не читателями» (29, с. 9).

По мнению советских исследователей 60-х годов, позиция, для которой суть библиографии состоит в изучении книг, выражает чрезвычайно суженный взгляд на библиографию, хотя она усиленно пропагандировалась «библиографами старой школы», которые, не видя и не зная читателей, «изучали» и описывали книгу, отгородившись от общественной жизни, от нужд общественной практики. Для советского общества и для советской идеологии библиограф -активный участник коммунистического строительства, ясно осознавший, что деятельность его нужна народу, нужна читателю. Именно поэтому библиограф имеет дело не только с книгами, но и с читателями, с их конкретными запросами, которые, в свою очередь, зависят от производственной и общественной жизни народа. Следовательно, библиография немыслима без книг так же, как она немыслима без читателей, без учета их запросов и потребностей. В этом полагается корень «разногласий по вопросу о предмете биографии как практической деятельности» (29, с. 10).

Таким образом, изучение книги в процессе составления библиографических пособий для библиографа не самоцель, а лишь средство, с помощью которого осуществляется основная задача библиографии - дать читателям полноценные сведения о литературе. Саму библиографическую практику следует трактовать не как составление указателей и обзоров литературы, а как их потребле-

ние, т.е. с позиций читателя, поскольку по своей сущности работа библиографа заключается не в пресловутом «изучении произведений печати», а в подготовке информации для читателей, в пропаганде книг среди читателей; для читателей важно не то, как изучал книгу библиограф. Для него важно, «чтобы информация о книге была своевременной, точной и правильно раскрывала содержание произведений печати. Так обстоит дело с сущностью библиографической практики» (29, с. 11).

Основные противоречия теоретической концепции М.А. Бриск-мана, пропагандируемой в его учебнике, вытекают из неправильного методологического подхода к библиографии как явлению общественной жизни, из неверного понимания единства теории и практики. Его оппоненты аргументируют, что марксистско-ленинская теория познания не утверждает, что между теорией и практикой нет различий, что они сливаются в какое-то «научно-практическое единство». Единство теории и практики - это не простое их сложение или отождествление; единство теории и практики - «это признание того факта, что наши знания черпаются из практики и что достоверность наших знаний проверяется на практике. Это азбучная истина теории познания» (29, с. 11). Исследователи констатировали, что «попытки подвести многообразную деятельность в области библиографии под одно всеобъемлющее, единое определение не дали положительных результатов и в конечном счете тормозили разработку теоретических вопросов советской библиографии. Возникает необходимость в отдельных определениях практической библиографической деятельности, теории и истории библиографии» (29, с. 11-12). В противном случае, не уделяя должного внимания научно-информационной (или научно-вспомогательной) библиографии, хотя «термины эти уже довольно прочно вошли в обиход... и проникли даже в некоторые официальные документы», можно декларировать весьма категоричный тезис: «Введение понятия "научно-информационная" библиография не помогает развитию советской библиографии» (8, с. 88).

По мнению оппонентов, нельзя согласиться с утверждением, что введение понятия «научно-информационная библиография» не помогает развитию советской библиографии. Наибольшее соответствие определенным читательским потребностям достигается в той или иной библиографии путем продуманного, наиболее целесооб-

разного в каждом конкретном случае отбора, расположения литературы, ее характеристики. Отбор, характер включенного материала, хронологические рамки - это производные, подчиненные моменты; они не могут служить признаками для выделения основных видов и разновидностей библиографии. В связи с этим несостоятельна попытка квалифицировать научно-информационную библиографию только как учетно-регистрационную отраслевую: суть научно-информационной библиографии заключена вовсе не в противопоставлении общей и отраслевой библиографии. «Научно-информационная библиография - это самостоятельная разновидность, имеющая специфическую задачу - содействовать развитию науки и производства» (29, с. 13).

В своей методологической полемике теоретики советской библиографии обращались к библиографическому авторитету ФБОН АН СССР, полагая, что функции и особенности научно-информационной библиографии применительно к нуждам общественных наук четко охарактеризованы в статье Д. Д. Иванова 1940 г. «На путях к научной библиографии» (15). Д.Д. Иванов подчеркивал, что «задачей библиографической работы должно являться не простое собирание материала, могущего быть полезным вообще в научной работе, а мобилизация его именно для поставленной цели, т.е. для обслуживания определенного типа научной работы» (цит. по: 28, с. 14).

Таким образом, полемика 60-х годов по вопросам классификации основных видов библиографии и их разновидностей, попытки в ходе ее отрицать специфику научно-информационной библиографии не подкреплены сколько-нибудь серьезными доказательствами. Выдвинутое в учебнике и статье понятие «информационная библиография» настолько неопределенно и аморфно, что принять его нельзя, так что предлагается различать два основных вида библиографии: рекомендательную (относительно нее никаких споров нет) и - назовем условно - информационную (то, что некоторые авторы называют учетно-регистрационной). Ко второй относятся все виды библиографических пособий, не ставящих целью пропаганду наиболее ценной и доступной широкому кругу читателей литературы. «Информационная библиография предполагает полное, даже исчерпывающее сообщение о произведениях печати, необходимых для научной или производственной деятельности» (29, с. 15).

О.В. Янонис в статье 1984 г. ставит вопрос о статусе методологического раздела библиографической науки, отмечая, что интерес советского библиографоведения к самопознанию объясняется как современным этапом его развития, так и применением концепции методологических уровней, разработанной советскими философами и методологами науки в конце 60-х - начале 70-х годов. При этом рассмотрение методологии библиографоведения в общей системе методологии научного познания, с учетом взаимосвязей и взаимовлияния разных уровней друг на друга, является одним из существенных условий успешного познания библиографии. Безусловно, наиболее сильным аргументом является то обстоятельство, что «методологическая проблематика в библиографоведение не привнесена извне, а является логическим результатом его развития, выражением его внутренних потребностей» (39, с. 14). Необходимо подчеркнуть, что развитая методология библиографоведения будет нуждаться в оформлении ее в качестве теории, но теории специфической - теории методов и других средств познания библиографических объектов и способов построения библиографоведческого знания. Методологию библиографоведения можно определить как относительно самостоятельный его раздел, изучающий концепту -альные средства познания библиографических объектов и принципы, способы и формы построения библиографоведческого знания. Тем самым методологический раздел призван обслуживать библиографическую науку, совершенствовать ее познавательный арсенал, создавать необходимые условия для ее успешного развития.

М.Г. Вохрышева отмечает в статье 1984 г., что значение вопросов методологии в библиографической литературе начали осознавать сравнительно давно, еще в 20-е годы. В 80-е годы попытки преодоления трудностей методологического раздела библиографической науки «активизируются в связи с развитием методологических исследований в философии, логике, науковедении и конкретных науках» (11, с. 10). Автор ставит себе задачу - доказать, что библиографоведение располагает своим научным методом и что этот метод носит общенаучный характер. Считая библиографове-дение наукой со своим предметом исследования, необходимо логически признать, что эта наука обладает и соответствующим предмету методом исследования. Интуитивно это было ясно еще

библиографам 20-30-х годов, ставившим задачу разработки методологии библиографии.

В чем же сущность этого метода? Она заключается «в исследовании степени изученности проблемы, отраженной в различных формах фиксирования информации. Библиографический метод определяет структуру познавательной деятельности, направляя применение в ней библиографических средств на получение содержательного знания о предмете» (11, с. 12). Поскольку научная информация зафиксирована главным образом в документах, то исследование степени изученности научной проблемы осуществляется в реальной науке через ориентацию в этих документах библиографическими средствами - путем использования и параллельного создания источников библиографической информации. Таким образом, библиографическая ориентация выступает своеобразным методом разграничения сфер изученного и неизученного. Можно полагать, что понятие «библиографическая ориентация» является «достаточно точным по отношению к тем исследовательским процедурам, которые осуществляются на этапе библиографического исследования проблемы» (11, с. 13).

Между тем вспомогательный характер библиографии имплицитно также содержит в себе представление о ней как о методе, что не «принижает» библиографию, а напротив, придает ей дополнительный общественный вес. Библиографический метод, как и все общенаучные методы, не универсален с точки зрения возможностей исчерпать познание какого-либо объекта. Он «специфичен по своей направленности, характеру изучения действительности и поэтому не применяется в качестве единственного ни в одной из наук, в том числе и в библиографоведении, но ни одна из наук не может развиваться без его применения» (11, с. 13).

В соответствии с современными науковедческими концепциями, общенаучные методы разрабатывают отдельные аспекты того или иного объекта, различаясь по своему характеру и возможностям интерпретации содержания другой науки. Определяя специфику общенаучных методов в сравнении с философскими, И.В. Блауберг и Э.Г. Юдин отмечают, что общенаучные методы «применимы не ко всякому научному познанию, а лишь к определенным типам научных задач, находящихся, так сказать, в юрисдикции научного подхода» (7, с. 98). Специфическим типом науч-

ной задачи является и изучение достижений в какой-либо области знания, изучение литературы по проблеме или теме, анализ библиографии вопроса. «В современных условиях обилия научной информации эта задача может быть адекватно решена только с помощью библиографического метода. Непосредственно не участвуя в создании новых теорий, не интерпретируя содержания других наук, он тем не менее способствует этой интерпретации, находясь у ее истоков» (11, с. 13).

Библиографический метод, чтобы претендовать на общена-учность, должен отвечать еще одному требованию - способствовать приращению знаний в других науках. Тезис о том, что библиографический метод - одно из необходимых средств получения нового знания, не нуждается в особых доказательствах. Он позволяет ученым использовать источники, непреходящие по своему значению. Применение уже имеющихся знаний, достижений прошлого является закономерностью развития науки: движение к будущему, особенно в гуманитарном знании, не непосредственно, не однолинейно, не однонаправленно, а опосредовано обращением к прошлому, которое постоянно актуализируется настоящим и аккумулируется, критически включается в его «кровь и плоть». «Библиографический метод базируется на единстве исторического и логического подходов. Он предполагает оценку документов в контексте эпохи, в связи с их ролью в современном им обществе, помогает исследователю обосновать необходимость изучения данной проблемы, раскрыть ее проблемное окружение». Таким образом, библиографический метод имеет ряд характеристик, которые «свидетельствуют о его общенаучности: общепризнанность базового понятия, наличие библиографического аспекта во всех областях научной деятельности, распространенность метода во всех науках, интегративность» (11, с. 14).

В статье 1976 г. И.Е. Баренбаум отмечал, что уже давно назрела потребность в осмыслении и теоретическом обобщении многочисленных высказываний и дискуссий последних 10-15 лет по вопросам объекта, предмета, сущности, методов, целей и задач библиографии (см.: 3, с. 47). Длительное время теория библиографии находилась в кризисном состоянии, это ощущалось всеми, в печати развернулась широкая дискуссия. Договориться, однако, не удалось - каждый остался при своем мнении. Все же «побочным»

продуктом дискуссии явилось принятие ГОСТа на библиографическую терминологию (см.: 12).

Автор крупного исследования 70-х годов А.И. Барсук формулирует следующую позицию: «Свою основную задачу мы видим в том, чтобы выделить наиболее острые и дискуссионные вопросы современной теории библиографии: сущность и научное определение библиографии, объекты и методы библиографии и библиогра-фоведения, их место в системе наук и областей деятельности, соотношение библиографии и библиографоведения с научно-технической информацией и информатикой, теоретические основы и границы отдельных видов библиографии» (4, с. 3). По существу, в центре внимания исследований были ключевые проблемы теории библиографии, по которым проходит водораздел между теми, кто тяготеет к сложившимся в прошлом представлениям, и теми, кто стремится обновить понятийный аппарат науки, выдвигает ее новые цели и задачи. Трудности исследования были вызваны тем, что невозможно осмысление науки «изнутри», с позиций самой науки (с учетом достигнутого ею уровня), ее собственной терминологии, ее методов и закономерностей. Алхимик не может быть одновременно химиком, Эвклид не может создать неэвклидову геометрию. Ситуация, которую переживала библиография в ее теории, методологически сходна с теми периодами, когда на смену одному уровню науки приходил другой, более высокий и сложный. Некоторым кажется, что наука заходит в тупик, что ей грозит быть поглощенной другими науками, раствориться в них, исчезнуть. Сложилась ситуация кризиса классического периода, из которого теоретики библиографии - «традиционалисты» не могли вывести науку. «Нужны были более общий, несколько сторонний взгляд, смелость дерзания, надо было на время выйти за пределы собственно библиографии. И это случилось» (3, с. 48). Если О.П. Коршунов использовал в этих целях системно-структурный подход и добился существенных результатов в рассмотрении ряда принципиальных вопросов общей теории библиографии, то подход А.И. Барсука оказался иным, но не менее продуктивным. Этот подход кратко можно определить как книговедческий. Правда, сам автор склонен рассматривать принятую им концепцию системы «библиография -библиографоведение» как книговедческо-информационную.

Книговедение, его методы способствовали в данном случае осмыслению ряда специфически библиографических явлений и закономерностей, подсказали реальный выход из образовавшегося теоретического тупика. В то же время прогрессивный книговедческий подход повлек за собой обращение к информационной концепции, ибо, как справедливо замечает автор, «информационная и книговедческая концепция отнюдь не взаимоисключающие». «В данном случае менее всего уместно метафизическое "или-или", ибо к книге и ко всем ее службам возможен, а во многих случаях необходим также и информационный подход» (4, с. 22).

Не замыкаясь в имманентном ряду сугубо библиографических явлений, автор вводит «библиографию» и «библиографоведе-ние» в более общий, высший и вместе с тем генетически и субстанционально взаимосвязанный классификационный ряд и с этих «макропозиций» (применяя терминологию автора), «сочетая книговедческую традицию в мировой и отечественной науке с современными информационными теориями, добивается впечатляющих результатов» (3, с. 49).

При этом вопросы терминологического порядка вынесены автором на первый план в силу отсутствия до сих пор единой концепции библиографии, различного толкования термина «библиография», связанного с многозначностью его употребления, полисемией. Сформулированные А.И. Барсуком определения библиографии и библиографоведения представляются продуктивными: «Библиография рассматривается как специальная область научно-практической деятельности (книжного дела), а библиографоведение -как научная книговедческая дисциплина» (3, с. 50).

Твердый сторонник «концепции взаимодействия» библио-течно-библиографических и информационных служб, убедительно обосновывающий целесообразность и неизбежность тесного сотрудничества специалистов той и другой области, А.И. Барсук одновременно «озабочен поисками специфики библиографической и информационной деятельности с целью правильного определения общей перспективы их развития» (3, с. 52). Основополагающим признаком для выяснения специфики развития двух сопоставляемых институтов современного общества автор выдвигает уровень подхода к документу. При этом для его концепции принципиальное значение имеет осмысление библиографии как области книжного

дела, а библиографоведения - как книговедческой дисциплины. Именно этот книговедческий подход позволяет А.И. Барсуку обратить наше внимание на то, что «все службы книги оперируют с целостными произведениями (единицей учета в библиографии выступает произведение), в то время как НИД имеет дело с фактами, законами, идеями, принципами, заключенными в произведениях («публикациях»). Соответственно подход библиографа квалифицируется как макроподход, а подход информаторов как микроподход» (3, с. 52).

В свете научных терминологических поисков правомерно внесенное А.И. Барсуком уточнение, требующее «сравнивать сравнимое» - «библиографию с научно-исследовательской деятельностью, а информатику с библиографоведением» (3, с. 53). Сформулировав три основных момента, осознание которых необходимо при классификации (объект, цели, методологические принципы и структурный уровень классификации), А.И. Барсук ставит принципиально важный вопрос о необходимости различать сущностную видовую структуру библиографической информации в системе «книга - читатель» и внешнюю функциональную классификацию библиографии в системе «библиография - общество». «В основе последней, - подчеркивает он, - лежит не внутренняя структура библиографической информации, а структура потребностей общества в библиографическом обслуживании» (4, с. 115).

Для внешней функциональной классификации на универсальном уровне в качестве основания деления выдвигается компенсирующий, по словам автора, критерий общественного назначения, понимаемый как особое синтезированное единство целевого и читательского назначения. «Выдвижение этого признака как решающего является принципиальным достижением советской теории библиографии. В этом смысле А.И. Барсук занимает позицию, на которой стоит все советское библиографоведение» (3, с. 54). Таким образом, А.И. Барсук весьма последовательно проводит свою исходную мысль о зависимости и неотрывности проблемы видовой структуры библиографии от общекниговедческой типологии литературы, нащупывая и реализуя в предлагаемой классификации «закономерную связь между функциональной структурой библиографии и типологией литературы по общественному назначению» (3, с. 54).

Очередную и глубокую полемику вызвало появление в 1970-е годы книги О.П. Коршунова1 (см.: 17). Основываясь на критических отзывах, А.И. Серебренников и Г.П. Фонотов останавливаются главным образом на рассмотрении сформулированных автором компонентов общей теории библиографии. По мысли самого Коршунова, он, «отвергнув путь обобщения опыта и применив новый (системный) подход, попытался выявить внутреннюю сущность библиографии, что, по его мнению, открывает выход из тупика» (32, с. 63). Оппоненты с обеих сторон полагают главным недостатком «библиографической науки - ее отставании от потребностей библиографической практики» (32, с. 64). Главную задачу общей теории О.П. Коршунов видит в познании и выражении библиографии как самостоятельного общественного явления, некоей системы, «обладающей собственной внутренней сущностью (структурой), собственными закономерностями развития и функционирования» (17, с. 51), при этом непосредственным «объектом общей теории библиографии является библиография в целом» (32, с. 65).

Результатом монографического исследования является более точное определение общей теории библиографии: «Это система научных понятий, образующая в совокупности развитое (конкретное) понятие вторично-документальной информации» (16, с. 128). Коршунов подчеркивает: «Теория библиографии призвана выяснять общие закономерности, принципы, задачи, составляющие теоретическую основу тех правил и методических рекомендаций, которыми руководствуются библиографы в практической деятельности» (16, с. 130)

В своей аргументации «наиболее адекватным общим сущностным определением» библиографии О.П. Коршунов считает следующее: «.библиография (точнее библиографическая информация) - есть способ регулирования информационных отношений в системе "документ - потребитель", посредством которого поисковая, коммуникативная и оценочная функции в сфере документальных коммуникаций осуществляются на вторично-документальном уровне (т.е. в рамках представления организованных сведений о документах)» (16, с. 124). Однако анализ внутренней логики аргу-

1 Коршунов О.П. Библиография: Теория, методология, методика. - М.: Книга, 1975. - 192 с.

ментации выявляет несколько вопросов, касающихся следующих понятий.

Определяемое (ёейшепёиш) - «Библиография (точнее библиографическая информация)»; ближайший род (ёейтеш): «способ регулирования информационных отношений»; видовое различие: «в системе "документ - потребитель"»; дополняющее определение: «посредством которого (способа регулирования) поисковая, коммуникативная и оценочная функции в сфере документальных коммуникаций осуществляются на вторично-документальном уровне (т.е. в рамках предоставления организованных сведений о документах)» (32, с. 67).

Определяемое сразу же вызывает недоумение: что определяется - библиография или библиографическая информация? Предвидя этот вопрос, автор поясняет: «. в том-то и дело, что в понятии «библиографическая информация» заключена сущность библиографии. Выявив эту сущность, мы тем самым сформулировали общее определение библиографии. ее всеобщую исходную сущность» (16, с. 125). С точки зрения оппонентов, по мнению А.И. Серебренникова и Г.П. Фонотова, получается «очевидная нелепость: определяемое содержит в самом себе определение» (32, с. 68). Часть участников обсуждения монографии О.П. Коршунова встретили одобрением введение в определение библиографии формулы «документ - потребитель». Она выглядит современной, создает впечатление учета всех форм распространения информации в обществе. Однако Ю.М. Тугов поставил под сомнение правильность утверждения О.П. Коршунова о том, что «система "книга -читатель" является исходным пунктом теоретического воспроизведения библиографии» (32, с. 68). Ю.М. Тугов был прав, когда писал: «.невозможно согласиться с тем, что объектом библиографической деятельности является информационная связь между книгой и читателем» (37, с. 51).

Сомнения иного порядка были сформулированы в связи с признанием О.П. Коршуновым отношения между «документом» и «потребителем» общественной системой. Автор монографии считает себя сторонником новой дисциплины - теории социальной информации (17, с. 174). Но социальная информация, как известно, циркулирует в обществе. В узком смысле слова информация, как справедливо отмечает В.Г. Афанасьев, касается прежде всего от-

ношений людей, их взаимодействия1. «О.П. Коршунов игнорирует эту объективную реальность. Библиограф выпадает из построенной им системы. Вообще он редко упоминается на страницах монографии. Все внимание автора сосредоточено на информационной связи между документом и потребителем. О библиографической деятельности, т.е. о деятельности библиографа, в монографии говорится мало» (32, с. 69). Э.К. Беспалова развернуто и убедительно показала, что автор не квалифицирует библиографическую деятельность как общее понятие и что он недооценивает ее роль, место и значение (см.: 5, с. 78-80). В эти же годы в учебном пособии под редакцией А.В. Соколова аргументированно показано, что в процессе передачи информации должны участвовать три объекта: «Отправитель информации - Информационное сообщение - Потребитель информации» (26, с. 9-10). Таким образом, правильность предложенной О.П. Коршуновым формулы информационной связи не находит подтверждения в теории социальной информации. Поэтому вызывает сомнение и определение библиографии как способа регулирования информационных отношений в системе «документ - потребитель».

По мнению рецензентов, во всем этом выражены весьма серьезные ошибки О.П. Коршунова, которые по существу «сводятся к полному игнорированию социальной сущности библиографии, превращению ее в некий механический регулятор отношений в указанной системе» (32, с. 70). Но чьей энергией движется этот регулятор, чей социальный заказ он выполняет? Можно, конечно, достигнуть очень высокой степени абстракции и говорить о человеческом обществе «вообще», о книге и читателе также «вообще». Но «в современном обществе библиография является орудием борьбы различных социально-политических сил, борьбы передовых и реакционных направлений в науке» (32, с. 70).

Таким образом, рассмотрев предложенное О.П. Коршуновым наиболее развернутое определение библиографии, которое призвано выразить систему научных понятий, оппоненты констатируют, что оно не отвечает требованиям ни формальной, ни тем более диалектической логики, содержит ряд внутренних несогласованно-

1 См.: Афанасьев В.Г. Социальная информация. - М.: Наука, 1994. -С. 393-394.

стей, противоречий и просчетов, ведет к принижению общественного назначения библиографии. Совокупность отмеченных недостатков в составных частях определения приводит к ошибочности и неприемлемости его в целом. Автор игнорирует существенные признаки, устанавливающие тот непреложный факт, что любые библиографические материалы (результаты библиографирования) предназначены для общественного оповещения и должны служить развитию духовной культуры. Главную задачу общей теории библиографии О.П. Коршунов видит в познании и выражении собственных закономерностей развития и функционирования библиографии как самостоятельного общественного явления, но беда его в том, что предлагаемые законы носят слишком общий характер, очень отдалены от реального библиографического дела даже в самых общих его проявлениях. Даже если отвлечься от этих упреков, остается вопрос: каковы закономерности развития библиографии в условиях социализма и капитализма? И разве закон оптимальной реализации соответствий в системе «документ - потребитель» не имеет специфики в своем проявлении в разных общественно-исторических условиях? «Какова, например, роль библиографии в переоценке книжных богатств при смене социально-экономической формации?» (32, с. 76) - задают авторы вопрос в 1977 г., не предвидя что его не требующий ответа риторический посыл реализуется в практические проблемы в процессе российского перехода от социализма к капитализму. Не прошло и 15 лет.

Подводя итоги дискуссии, критики полагают, что О.П. Коршунов поставил перед собой трудную задачу создания новой, оригинальной общей теории библиографии, которая являлась бы платформой, объединяющей и корректирующей частные подходы и концепции и отличалась от них широтой и глубиной взглядов. Однако справиться с этой задачей ему не удалось. В известной мере это связано с тем, как автор использует системный подход. Сам автор признает, что в настоящее время «мы не располагаем даже начальными понятиями для выражения специфики системного строения библиографии» (17, с. 49). Остановимся теперь на некоторых элементах внутреннего строения здания, сооруженного О.П. Коршуновым. Все сущностные явления рассматриваются им на элементарном уровне: для того чтобы сформулировать понятия основных общественных функций, он мысленно свел «систему до-

кументальных коммуникаций к ее элементарному основанию: одному документу, одному потребителю и отношениям между ними, регулируемым библиографом. В этом предельном случае исчезает (снимается) все специфическое, и в поле зрения остаются отношения самого общего характера, которые в принципе сохраняются при подстановке в нашу идеализированную систему любых конкретных потребителей и документов» (17, с. 93). Таким же элементарным основанием у автора является одна библиографическая запись. Автор монографии признает лишь те функции библиографии, которые роднят ее с научно-информационной деятельностью, что в значительной мере связано с механическим применением системного подхода. Подменив «книгу» «документом» и тем самым растворив книгу в документах, О.П. Коршунов сбился с правильного пути: «его концепция оказалась не библиографической, а докумен-тографической, со всеми вытекающими из этого последствиями» (32, с. 86).

Наряду с монографией О.П. Коршунова оживленное обсуждение вызвал выход в 1975 г. работы А.И. Барсука (см.: 4). По критическому мнению Ю.М. Тугова, хотя особого внимания заслуживает вопрос об исходном пункте теоретического воспроизведения библиографии, поскольку из монографии нельзя понять, что же О.П. Коршунов считает исходным пунктом в теоретическом воспроизведении целостности библиографии. Сначала он пишет, что отношение «книга - читатель» «представляет собой ту "почку", в которой скрыто все будущее многообразие библиографии» (17, с. 64). В другом случае таким пунктом становится свойство библиографии упорядочивать и фиксировать сведения о документах, которыми можно пользоваться отдельно и независимо от самих документов. «В этом, - подчеркивает О.П. Коршунов, - и заключен общий смысл вспомогательности (вторичности) библиографии, в этом - ее исходная сущностная природа» (17, с. 68). Затем в качестве всеобщей сущности объявляется двойственность вторично-документальной информации (17, с. 75). Вряд ли заслуживает специального рассмотрения в качестве исходной сущностной природы свойство библиографии упорядочивать и фиксировать сведения о документах, «которыми можно пользоваться отдельно и независимо от самих документов» (17, с. 68). Это положение отражает лишь внешнюю сторону отношений книги и библиографии. Исходя из

него, нельзя объяснить существенные библиографические явления -библиографические потребности, библиографические функции и т. п., поэтому рассмотрим два других определения исходного пункта - отношение «книга - читатель» и двойственность вторично-документальной информации.

Суть методологического расхождения: в самом общем смысле можно сказать, что «общественная система "книга - читатель" составляет объект библиографической деятельности» (37, с. 51). С помощью формулы «книга - читатель» можно описать многие библиографические явления. Суть расхождений между библиографоведами состоит не в том, чтобы признать или не признать эту формулу, а в том, «является ли она исходным пунктом в теоретическом воспроизведении библиографии как целостности. В качестве исходной абстракции ее нельзя принять, так как она представляет собой сложное понятие и требует своего дальнейшего анализа» (37, с. 51). Как известно, отношение «книга - читатель» исследуют многие науки - социология и психология чтения, книговедение, библиотековедение, теория библиографии, педагогика и т. д., причем каждая со своих позиций, подчеркивая один из элементов этого отношения. «По этой же причине невозможно согласиться с тем, что объектом библиографической деятельности является информационная связь между книгой и читателем. Надо еще раскрыть, что же такое информационная связь, которую обеспечивает библиография, в чем сущность этой связи» (37, с. 51).

О.П. Коршунов, как следует из его рассуждений, понимает, что необходимо объяснить суть общественной системы «книга -человек» с точки зрения библиографии. Он ищет это объяснение в природе чтения. Мысль, безусловно, правильная, но тем самым О.П. Коршунов опровергает ранее выдвинутое им положение о том, что «отношение "книга - читатель" представляет собой ту «почку», в которой скрыто все будущее многообразие библиографии. Как известно, «исходный пункт теоретического воспроизведения библиографии должен быть простейшей абстракцией» (37, с. 51). Вызывает возражение и объяснение сути чтения. В трактовке О.П. Коршунова чтение - это движение двух противоположностей -книги и читателя. Если в книге «... содержится то, чего нет, но что может и (или) должно быть перенесено в сознание читателя», то сохраняется само отношение «книга - читатель» (17, с. 65). Если

книга вошла своим содержанием в сознание читателя, отождествилась с ним, то она больше не интересует читателя, и для нее данный индивид больше не читатель. «Снятие, разрешение противоположностей между книгой и читателем на основе их соответствия. -пишет он, - является одновременно целью и смыслом существования самой системы "книга - читатель"». Чтение - это и есть бесконечный процесс (способ) разрешения и вместе с тем расширенного воспроизведения соответствия (единства противоположностей между книгой и читателем» (17, с. 66). Получается, что общественная система «книга - читатель» существует для того, чтобы противопоставлять книгу и читателя и отождествлять их. Это, безусловно, «упрощенная модель чтения. Чтобы раскрыть природу чтения, необходимо обнаружить его внутренний источник самодвижения. О.П. Коршунов же все объяснение сводит к внешнему противоречию, к противоположности между книгой и читателем» (37, с. 51). Схематизм в толковании чтения приводит автора монографии к поверхностному объяснению причин возникновения библиографических потребностей. Он исходит в решении этого вопроса из тезиса, который гласит, что «в реальной жизни книга и человек отделены друг от друга», так что книгу «каждый раз надо. обнаружить в пространстве» (17, с. 66). О.П. Коршунов с помощью физических характеристик (материальность книги, «рассеивание» ее в пространстве) пытается понять библиографические потребности (и библиографию в целом), которые «по природе своей представляют общественные явления». Конечно, подобный «физический» подход может принести определенные данные о библиографических потребностях, но «их сущность, действительные причины их возникновения нельзя обнаружить, если ограничиться только этим подходом» (37, с. 52).

Несомненно, что «для объяснения библиографических явлений необходимо исходить из понимания чтения как сложнейшего социального, психологического явления. Чтение (читательская деятельность) - процесс, в ходе которого происходит обогащение и развитие человеческой личности. Читательская деятельность - это активность читателя, направленная на овладение содержанием произведения печати, а сам читатель - субъект своей деятельности» (37, с. 52). Читательская деятельность в основе своей - познавательная деятельность, в которой активность читателя не разру-

шает и не преобразует произведение печати, а овладевает его содержанием. Активность читателя проявляется не только во время овладения содержанием произведения печати, но и в ходе его выбора. Выбор книги (книг) для чтения, выбор направления в чтении составляет существенную сторону в читательской деятельности индивида. Читатель определяет или уточняет тему чтения, производит отбор литературы, выделяет ту, которую считает нужным прочитать.

Ориентировочная деятельность читателя, связанные с ней побуждения к дальнейшей организации чтения, формирование образов произведений печати «порождают у читателей нужду в информации о произведениях печати. Иначе говоря, в ходе этой деятельности у индивида появляются библиографические потребности» (37, с. 53). Возникает вопрос: снялась ли бы потребность в информации о книге, если бы книга «по мановению волшебной палочки» возникла перед читателем? О.П. Коршунов отвечает на этот вопрос положительно (17, с. 66). На наш взгляд, «ответ должен быть отрицательным, поскольку библиографическая информация порождена не физическими причинами (материальностью книги, движением ее во времени и пространстве), а потребностями в деятельности читателя, прежде всего той ее фазой, которая связана с выбором книги (книг) для чтения» (37, с. 53). Но, может быть, как это утверждает О.П. Коршунов, библиографическая информация обусловливается ростом числа книг, читателей и многообразия их потребностей, увеличением общественной значимости книги? Однако и при большом числе книг (при разнообразных читательских потребностях) и при незначительном количестве книг (при слабом развитии потребностей в чтении) необходимость в библиографической информации в той или иной форме остается. «Библиографическая потребность обусловливается самим содержанием читательской деятельности, ее механизмами, а не ее масштабами, количественными характеристиками». «Внутреннее противоречие, заложенное в деятельности читателя (в той ее фазе, которая прежде всего характеризуется выбором книг для чтения), и есть та начальная объективная реальность, которая обусловила появление библиографической информации» (37, с. 54). Ориентировочная деятельность в чтении имеет настолько большое значение, что выделяется в самостоятельную и весьма характерную деятельность

читателя. В свою очередь «она вызывает к жизни деятельность библиографа (библиотекаря), возникает отношение "библиограф -читатель"» (37, с. 54). Одна из основных объективных причин недостаточно глубокого решения библиографических проблем в целом, и в монографии О.П. Коршунова в частности, лежит в неразработанности теории чтения. Он полагает, что мы «до сих пор не имеем четкого представления о читательском процессе как едином целом» (цит. по: 37, с. 54).

Важным является вопрос определения «двойственности вторично-документальной информации как всеобщей сущности библиографической деятельности» (37, с. 54). Мысль о библиографической информации как символической структуре упорядоченных сведений о документах (произведений печати) не вызывает возражений. Но ее дальнейшее истолкование весьма спорно: автор монографии не раскрывает, в чем же состоит переход от структуры документальной упорядоченности к структуре основных связей в системе «документ - потребитель». Между тем определение содержания перехода составляет решение проблемы сущности библиографической информации: «Структура документальной упорядоченности сведений о документах (произведениях печати) - это и есть библиографическая форма связей в системе "документ - потребитель"» (37, с. 55). Библиографический знак, в широком смысле, обладает предметным значением: он отсылает читателя к произведению печати. Библиографическая знаковая ситуация характеризуется наличием следующих основных элементов: 1) предмета, выполняющего функцию знака (произнесенные или графически изображенные слова); 2) произведения печати, к которому библиографический знак отсылает; 3) смыслового значения (следа), при помощи которого осуществляется отсылка; 4) читателя - организованной системы, отсылаемой к произведению печати. Хотя «центральное, ведущее, активное звено библиографических знаковых ситуаций составляет читатель» (37, с. 56), но до читателя сходный «знаково-семантический» путь проходит библиограф. Если изъять читателя из библиографической знаковой ситуации, не остается ничего, кроме некоторого объективного явления, не обладающего ни предметным, ни смысловым значением. «Те, кто намеренно отвлекаются от читателя, допускают серьезную ошибку, искажают смысл библиографических знаковых ситуаций. Ошибки подобного

рода нередки и ведут к своеобразному библиографическому знаковому фетишизму, в плену которого находятся еще немало библиографов» (37, с. 56).

Поэтому не бывает так, чтобы библиографический знак отсылал к произведению печати сам по себе, вне смыслового значения. Механический подход в истолковании органически целостного библиографического процесса (составление, использование библиографических пособий, управление этими процессами) О.П. Коршунов еще нагляднее демонстрирует, когда говорит о роли книги и читателя в этом процессе. Критикуя односторонность существующих концепций («либо читатель соподчиняется с книгой. либо книга соподчиняется с читателем»), О.П. Коршунов отстаивает равноправие книги и читателя в библиографии. Это равноправие он объясняет следующим образом: книга выступает в библиографической области в качестве материального объекта библиографирования. «Читатель в процессе библиографирования в таком качестве выступать не может. Он олицетворяет собою конечную цель и является, таким образом, идеальным объектом труда библиографа-составителя. Этот идеальный объект материализуется в конкретную личность (в непосредственный объект) только в процессе использования библиографического пособия.» (17, с. 20).

Таким образом, из приведенных цитат можно четко установить, что на уровне «структуры документальной упорядоченности» (17, с. 77) библиографирование осуществляется, по мнению О.П. Коршунова, независимо от читателя, его запросов и потребностей в чтении. Такое понимание процесса библиографирования противоречит всей практике составительской библиографической работы. Если рассмотреть этот процесс хотя бы в общих чертах, то можно увидеть, что читатель в нем представлен (присутствует) с самого начала: и когда определяется замысел библиографической информации, ее цели, структура, и когда осуществляется отбор литературы, и даже когда производится описание произведений печати, дополняемое в нужных случаях аннотацией. «Библиографирование представляет собой моделирование читательской деятельности индивида, группы, общества в основных ее параметрах. Объектом же библиографирования являются модели чтения, основу которых составляют потребности читателя в организации его читательской

деятельности и в соответствии с которыми создается определенная совокупность сведений о книжном мире» (37, с. 57).

Следовательно, хотя модель чтения несет в себе сведения о произведении печати, но суть библиографирования не сводится к простому отражению произведений печати в библиографической информации. Она заключена в выборе признаков и свойств произведений печати для построения модели чтения. В научном исследовании исследователь сам создает модель и сам с ее помощью изучает объект. В библиографии же «модель чтения разрабатывается библиографом, а использует ее в качестве инструмента (средства) познания книжного мира читатель» (37, с. 58). Этого различия моделей в науке и библиографии не уловил О.П. Коршунов. Иначе бы он с большим вниманием отнесся к работам М.К. Архиповой «Ленинские принципы партийности познания общественных явлений и библиографическая информация по общественным наукам» (см.: 1) и С.А. Трубникова «Литературная библиография как средство эстетического развития читателя» (см.: 36), рассматривающим информационно-познавательные модели книжного мира, и не ограничился малозначительными замечаниями вроде того, что «труд сапожника - своеобразное моделирование человеческих ног» (17, с. 123).

Проблема моделирования в библиографии заслуживает тщательного анализа. Важно понять, что модель чтения как особая библиографическая знаковая система служит организации читательской деятельности человека. «В своем функциональном назначении библиографическая информация осуществляет регуляцию психических процессов чтения, является источником читательского сознания» (37, с. 58). Библиографический процесс сложен и противоречив. В ходе составительской работы происходит «опредмечивание» нужд индивида в организации его читательской деятельности (например, научного работника), при использовании библиографической информации возникает противоположный процесс - «распредмечивание» этих нужд (выбор определенной книги для чтения, установление направления в чтении и т.д.) Если мы исключим читателя из процесса библиографирования, то не поймем, каким образом он, «этот идеальный объект материализуется в конкретную личность. в процессе использования библиографического пособия» (17, с. 20). Всеобщая сущность библиогра-

фической деятельности заключена не в манипулировании с книгами («библиографическое упорядочение отношений между документами»), с одной стороны, не в «работе» с читателем («библиографическое выражение связи между читателем и вторичной информацией») - с другой, а в том, что «библиографическая деятельность выступает как моделирование психических процессов в плане образа произведения печати, всех тех мыслительных процессов, которые связаны с установлением значения произведений печати для чтения, их сличением, оценкой, принятием решения читать их или не читать. Эта особенность библиографической информации обусловливает и библиографическое упорядочение отношений между документами, и процесс использования читателем библиографических пособий. В этом состоит суть информационной связи в системе "книга - читатель"» (37, с. 58).

К анализируемому вопросу можно подойти и с другой стороны. Методологически важно вычленить то целое, по отношению к которому выполняется функция библиографической информации (быть моделью читательских процессов, а следовательно, организатором чтения). Таким целостным образованием является процесс чтения, протекающий в обществе. Иначе говоря, «библиографическая информация есть функция читательской деятельности, которая выражает зависимость библиографической информации от этой деятельности. Чтобы выполнить свое функциональное назначение, библиографическая информация должна быть изоморфна по своей структуре человеческой деятельности» (37, с. 59).

После выяснения исходной сущностной структуры библиографии О.П. Коршунов выделяет еще один уровень в ее целостном воспроизведении - ее внутреннюю структурную форму. «Несомненно, - подчеркивает он не без основания, - что ключевая в этом аспекте - проблема общего видового деления библиографии. Именно видовая классификация содержит в себе возможности адекватного описания внутренней структуры библиографии как целостного общественного явления» (17, с. 80). Это - одна из центральных и наиболее трудных проблем в теории библиографии. Вид библиографии - это сложный компонент библиографической системы, его определение требует выявления многих сторон (признаков). О.П. Коршунов упрощает эту проблему: он отождествляет вид библиографии с общественной функцией. «Следует подчерк-

нуть, - пишет он, - что введенные нами понятия основных общественных функций (видов библиографии) представляют собой абстракции весьма высокого уровня». И далее: «. каждая соответствующая пара понятий, например, поисковая функция и поисковая библиография, означают по существу одно и то же, т.е. элемент структуры или вид библиографии в его абстрактно-сущностном значении» (цит. по: 37, с. 95). При этом одностороннее определение не может считаться достаточным. Всякая функция выполняется соответствующим компонентом, включающим в себя определенного носителя характерных признаков и свойств. «Такой носитель существует и у вида библиографии. Им является библиографическая информация - совокупность сведений о путях и способах организации читательской деятельности человека, выступающих в виде сведений о произведениях печати» (37, с. 60).

На современном этапе развития библиографической теории имеются возможности для достаточно четкого обозначения направления, по которому следует вести обоснование. Оно должно опираться на положение, определяющее библиографию как средство (метод) помощи чтению, суть которого состоит в организации ориентировочной деятельности читателя. В процессе ориентировки читатель оперирует с произведениями печати не просто как с материальными предметами, а как с источниками информации определенного содержания. «Отсюда следует, что содержание чтения человека определяет содержание его читательской ориентировочной деятельности и соответственно составляет основу содержательной структуры библиографической информации» (37, с. 61). Выделение вида библиографии должно производиться при обязательном учете содержания читательской деятельности. Существенно важно при определении вида библиографии учитывать, что читательская деятельность в чистом виде существует только в теоретическом описании, так что «научная работа и соответствующая ей читательская деятельность приводит к образованию сложных гетерогенных (неоднородных) структур, в которых чтение тесно переплетается с научным исследованием и является по содержанию продолжением последнего» (37, с. 61).

Подчеркнем существенную связь между библиографическими и «человеческими» потребностями: «Библиографические потребности, - пишет Коршунов, - тесно связаны с читательскими,

точнее с потребностями в документах, возникают на почве последних потребностей и по содержанию совпадают с ними, будучи лишь особой формой их проявления» (17, с. 91). Поэтому далее: потребности в документах (вместе с библиографическими) занимают вполне определенное место в общей структуре человеческих потребностей. Через более широкое понятие информационных потребностей (которые могут быть не только потребностями в документах) они входят в состав общего понятия «потребности» и опосредованно возникают на почве последних. Но все последующие теоретические построения О.П. Коршунов ведет вопреки этому важному для библиографии положению. Он ни в какой мере не прослеживает обусловленность библиографических потребностей «человеческими» потребностями. Более того, он все общественные потребности в библиографической информации сводит к потребностям отдельного индивида. Путь познания видовой структуры библиографии О.П. Коршунов видит в том, чтобы максимально упростить задачу, мысленно сводя систему документальных коммуникаций к ее элементарному основанию: «одному документу, одному потребителю и отношениям между ними, регулируемым библиографом» (17, с. 93).

Методологическая критика исторической концепции О.П. Коршунова вызвана тем, что она лишена логического движения мысли, ее исходный пункт не является всеобщим, не несет в зародыше характеристики содержательной структуры вида библиографии. В связи с этим библиографию можно определить как поток библиографической информации, направленной на организацию ориентировочной деятельности определенного контингента читателей. «В своей содержательной структуре он соотносится с содержанием чтения, а через него с содержанием той деятельности, которую чтение обслуживает. Библиографическая информация придает устойчивость виду библиографии, выступая как единство содержательных элементов и отношений, и существует относительно длительный отрезок времени (пока функционирует воспроизводящая ее читательская деятельность группы)» (37, с. 65).

Таким образом, «вид библиографии - основная единица в систематизации библиографических явлений» (37, с. 66). Концепция О.П. Коршунова отражает библиографический процесс лишь в одном аспекте. Если возьмем выделенные им функции (поисковая, коммуникативная, оценочная), то увидим, что они связаны только с

процессом использования библиографических источников. Один и тот же библиографический источник в процессе использования может привлекаться для разных целей, т.е. он несет разные функции (и поисковую, и коммуникативную, и оценочную). Преобладание той или иной функции зависит от конкретной ситуации, возникшей в процессе организации читательской деятельности человека. С точки зрения использования библиографических источников О.П. Коршунов проанализировал также и исходный логический пункт развертывания библиографии, и «фундаментальную двойственность системы «документ - потребитель», и вопрос о «равноправии» книги и читателя в библиографии, и читательское назначение вида библиографии. Однако концепция О.П. Коршунова о сущностной природе библиографии, все его рассуждения о «теоретических абстракциях весьма высокого уровня» представляют собой изучение библиографического процесса в плане использования библиографических источников. Сущность библиографического процесса, принципиальные основы структуры библиографической информации, ее качественные характеристики остались за бортом теоретических поисков О.П. Коршунова.

Получившая широкий отклик специалистов статья И. Л. По-лотовской и Ю.А. Шрейдера (1998) посвящена сопоставлению понятий «документ» и «объект библиографирования», т.е. прояснению тех оснований, которые, с точки зрения библиографов, делают убедительной подверженность документов процедуре библиографирования. Авторы исходят из того, что мы не можем сказать, какие именно документы станут объектами библиографирования в предвидимом будущем. Но мы в состоянии теоретически обосновать, какие свойства документов сделают их таковыми. И это отнюдь не абстрактная задача. Наблюдаемое увеличение разнообразия документов, в том числе безбумажных (машиночитаемых), размывание границ библиотечного и информационного обслуживания подталкивает к выявлению новых видов документов. Необходимо рассмотреть содержание понятия «объект библиографирования», т.е. те свойства, которые «делают» документы таким объектом. Эти документы в известном смысле выполняют (или могут выполнять) роль книги как носителя информации. В какой-то мере такую роль выполняют грампластинки, что и сделало их объектом библиографирования. Сходную роль начинают играть в кон-

це 90-х годов документы на машиночитаемых носителях - магнитных и оптических дисках.

«Важно выделить не только объект, но и предмет библиографирования, т.е. обнаружить ракурс рассмотрения документов, возникающий при составлении их библиографического описания и систематизации. Наблюдения библиографов в этом смысле богаче любых имеющихся определений процедур и объектов библиографирования. Памятуя об этом, мы будем выявлять предмет библиографирования через анализ представлений библиографов. Но при этом формулировка предмета должна быть прогностичной: в ней нужно предусмотреть библиографирование новых видов документов» (27, с. 28). В условиях повсеместного распространения ЭВМ средства традиционного библиографирования иногда кажутся несколько архаичными. Порой представляется, что в библиографических базах данных (электронных каталогах) документы уместнее было бы представлять на более современном языке. Но это заблуждение: «Попытки изменить традиционную форму библиографической информации лишают пользователей существенных удобств. Поэтому сегодня в автоматизированных системах используются обычные библиографические описания. Они нужны для того, чтобы документы представляли из себя не хаотическую совокупность, но организованную систему. Иначе говоря, библиографический учет вносит необходимую упорядоченность в информационную среду» (27, с. 29).

Безусловно, существенным признаком документа является социальная значимость содержащейся в нем информации. Вместе с тем нельзя забывать, что последняя определяется конкретно-историческими условиями использования документа, а не его материальными характеристиками. Исторически, как показала практика, «объектами библиографирования становились наиболее распространенные в данный момент виды документов» (27, с. 29). Если мы хотим выявить новые объекты библиографирования прогностически, то должны найти такое определение их свойств, которое бы не зависело от существующих видов документов. Поэтому надо выработать и само понятие «документ» в теоретически инвариантной форме, допускающей подведение под это понятие и того, что станет документом лишь в будущем. При этом нежелательно создавать новое понятие, не опирающееся на историческую практику.

При этом расширение понятия «документ» происходит «за счет снятия обременительных ограничений на вид материального носителя информации и констатации способности документа хранить эту информацию в виде, пригодном для передачи и использования». Существенно то, что «документ» являет собой хотя бы частичное отражение первоначального объекта. В такой трактовке возможность и целесообразность учета проявляется как факультативное свойство, обычно подразумевается, что документ обладает свойством достоверности (надежности, авторитетности), позволяющим сделать на его основе некоторые заключения об описываемом объекте. Это предположение возвращает к первоначальному значению слова «документ»: он удостоверяет подлинность описываемых в нем событий или фактов, свидетельствует о достоверности информации. «Именно это значение является ключевым для решения рассматриваемой проблемы» (27, с. 29).

Таким образом, свойство документа быть объектом библиографирования связано не с характеристиками издания, т.е. не с особенностью его производства. Ясно также, что оно не может определяться материальной формой документа. Возникает проблема выделения такого основного свойства документа, которое делает его закономерным объектом библиографирования. Трудно найти и сформулировать искомое свойство: оно не определяется ни способом создания, ни материальной формой. Единичный документ нельзя подвергнуть анализу, позволяющему определить, подлежит ли он библиографированию. Для выявления этого свойства надо исследовать «особенности общественного использования документа» (27, с. 31).

Следовательно, искомое свойство документа не атрибутивно: оно не определяется самим документом или процессом его производства. Возникает это свойство в связи с общественными отношениями, в которые вступает документ, характером его социального использования - общезначимостью, авторитетностью и т.д. Библиографическое описание явно выражает свойство автодемонстра-ционности: оно есть та самая часть документа (книги, грампластинки и т. д.), которая удостоверяет его тождественность самому себе, т. е. «автодемонстрационность документа есть то свойство, которое делает его предметом библиографирования» (27, с. 32).

В последнее время широкое распространение получили электронные базы знаний и экспертные системы, используемые как модели человеческих знаний в процессах массовой коммуникации. Такие свойства машиночитаемых документов, как тиражирование, многократное обращение, преобразование, транспортировка в пространстве и времени являются общими для них. Они характеризуют документ как информационное сообщение, выполненное в виде материального объекта. Принцип автодемонстрационности позволяет выявить, какие машиночитаемые записи являются документами, подлежащими библиографированию.

Подводя итоги, И.Л. Полотовская и Ю.А. Шрейдер предлагают считать способность удостоверять некую реальность непременным свойством документа. Объекты библиографирования выделяются среди прочих документов автодемонстрационностью, способностью удостоверять собственную аутентичность. В качестве общего принципа «предлагаем следующую формулировку искомого принципа: удостоверять (с помощью библиографического описания) можно лишь документы, которые несут в самих себе признаки самодостаточности или самотождественности, т.е. являются автодемонстрационными» (27, с. 34).

Ю.А. Шрейдер в публикации 1998 г. указывает на общую библиографоведческим исследованиям «философско-науковедчес-кую неточность» (38, с. 48). Современные науковеды торопятся зафиксировать происходящий в ХХ в. отказ от классической науки, однако если образ классической науки можно представить достаточно ясно, то неклассическую науку охарактеризовать труднее, а постнеклассическую и того тяжелее; похоже, что под этим понимается нечто вроде постмодернизма, «но далеко не факт, что наука движется именно по этим рельсам» (38, с. 49), - скептически замечает автор. Опыт философского науковедения говорит о том, что характеристика парадигмы, господствующей в науке в целом или в ее частной области, извлекается из опыта науки, а не предписывается ей. Можно, конечно, предлагать научные программы, ставить перед наукой определенные цели, но отнюдь не гарантировано, что эти цели приведут к адекватным результатам. Наука, к счастью для нее, не управляема. Парадигма - это не только общепринятая точка зрения на предмет исследования, но и система ценностей, принятая в научном сообществе, а также общее представление о научности

тех или иных подходов и получаемых результатов. Отсюда ясно, что парадигма складывается в ходе развития науки и выявляется путем ретроспективного анализа исторических событий.

«Все парадигмы, которые предлагались в библиографии, не выводились из объективного исследования научного процесса, но формулировались как обязательные программы. мы находим серьезные аргументы в пользу того, что библиографические парадигмы, фигурирующие в острых баталиях и ставшие источником раздора между библиографами, представляют собой не факты истории науки, но содержание коллективной рефлексии библиографов. Тем самым речь идет не о парадигмах в смысле Т. Куна, а о некоторой мифологии или эпосе библиографов» (38, с. 49). То есть это не парадигмы, выведенные из объективного исследования библиографии как науки, но проекты парадигмы - представления видных и авторитетных ученых-библиографов о том, какой должна быть эта парадигма. Эти представления составляют рефлексию ученых о своей науке, и потому они тоже влияют на ход научных исследований, на характер развития библиографии как науки и заслуживают объективного изучения и обсуждения. Даже при том, что «представители разных парадигм друг с другом не дискутируют из-за отсутствия общей платформы, общих ценностных установок» (38, с. 49)

Автор защищает следующий тезис: «Единство библиографии определяется единством ее объекта, а попытки сформулировать ту или иную парадигму - разными выделениями предмета библиографии» (38, с. 50). Попытка выяснить, в какой мере библиография представляет собой науку, естественно упирается в проблему характеристики библиографического знания, т.е. знания, получаемого в ходе библиографической деятельности (составления библиографических описаний и исследования методики такого составления). «Если акцент ставится на природе знания, то правомерно рассматривать библиографию в рамках когнитивной парадигмы» (38, с. 50). Если же акцентируется способ представления этого знания, то не менее естественно рассматривать информационную парадигму. В ней процесс составления библиографических описаний (библиографирование) рассматривается прежде всего с точки зрения результата - получения одного из видов социальной информации, реализуемого как достаточно рутинная процедура применения

соответствующих инструкций, исключающая момент исследования объектов библиографической обработки. Исследовательский же компонент библиографии усматривается в создании этих инструкций, требующем изучения соответствующего объекта с точки зрения выявления адекватных методов и приемов его библиографического описания. Отсюда - «стремление выделить сферу научности в работе библиографов. Это влечет расщепление библиографии на библиографирование и библиографоведение, на рутинный (технический) и творческий (исследовательский) компоненты» (38, с. 50)

Что касается обособления творческих и технических моментов, то нельзя забывать, что даже в фундаментальных науках они теснейшим образом переплетены, на технику научного исследования затрачивается большая часть рабочего времени, а в ряде наук рутинное описание объектов играет существенную роль и требует соответствующей научной квалификации.

Ю. А. Шрейдер исходит из развиваемой им концепции о том, что информация есть социализированное представление знаний, отчуждаемых от индивидуальных носителей. Правомерно выдвинуть предположение, что «объектом библиографического исследования всегда является то, что допустимо назвать «библиоколлекци-ей», т.е. то, что библиографируется, - коллекции книг, статей и т.п.» (38, с. 51). Попытка доказать, что отдельным элементом, подлежащим библиографированию, является документ, удовлетворяющий некоторым естественным условиям, полагает автор, поддержки в кругу библиографов не нашла (см.: 27).

«Сказанное позволяет понимать под библиоколлекцией достаточно широкий класс сущностей, подлежащих согласованному библиографированию, указывающему их место как элементов коллекции, который обладает библиографически интерпретируемой целостностью». В качестве библиоколлекции может выступать фонд той или иной библиотеки, национальная совокупность изданий или их фрагментов, совокупность рефератов и т.п. С предлагаемой точки зрения библиографию можно рассматривать как науку, добывающую знание об естественно складывающихся библиокол-лекциях и составляющих эти коллекции псевдокнижных элементах, при этом «с информационной точки зрения библиографическое описание несет информацию о некотором "псевдокнижном объекте"». «Библиография, как результат работы библиографа, не-

сет информацию не о мире реальных вещей и событий, не о знаниях, но именно о книгах в достаточно широком понимании этого слова» (38, с. 52).

Хотелось бы подчеркнуть ошибочность точки зрения на библиографию как на область, смысл которой сводится к обслуживанию читателей и потребителей информации. Такое «чисто прагматическое воззрение на библиографию возникло под сильным влиянием информатики, где библиографические описания рассматривались как средство информационного поиска, притом достаточно второстепенное» (38, с. 52). С этой точки зрения цель библиографирования - создание библиографической информации как частного вида информации документографической. Дело не в том, что цель формулируется слишком узко, а в том, что смысл любой науки нельзя редуцировать к цели. «Смысл физики не сводится к ее полезности для достижения какой-либо цели. Он заключается в знании о природе независимо от конкретных целей, для которых это знание может быть использовано в той или иной ситуации» (38, с. 52).

Именно поэтому представляется принципиально неправильным рассматривать библиографию только с точки зрения получения информации, помогающей читателю ориентироваться в биб-лиоколлекциях при поиске литературы, отвечающей его интересам. Это лишь один из аспектов, оправдывающих изучение библиокол-лекций. «Ценность же библиографии состоит в получении знания об этих коллекциях и методов их научного описания» (38, с. 52). Важен принцип, что не цель определяет ценность знания, но «ценность знания состоит в том, что оно принципиально не детерминируется сегодняшними целями, а создает возможность ставить и достигать новые цели» (38, с. 52). Более того, само представление об объекте - его составе, структуре, возможностях пополнения новыми компонентами - достаточно размыто. Именно поэтому, говоря об объекте библиографирования, Ю.А. Шрейдер употребил термин «библиоколлекция» как не имеющий слишком определенных ассоциаций. Приступая к изучению объекта, исследователь вынужден не только обозначить исследуемое («что исследуется?»), но и определиться («как и для чего?»), задать цели и выбрать способы изучения данного объекта, превратив его тем самым в предмет исследования. «Знакомый объект - это уже не объект, а предмет» (38,

с. 53). Иными словами, чтобы познать объект интереса, его должно превратить в предмет увлечения. Таков нормальный ход познания как в науке, так и в других сферах жизни. Отсюда видно, что объект должен обладать ценностью, осознаваемой субъектом познания, а предмет формируется в процессе познания вместе с методами и целями исследования. «Предмет возникает как проекция данного объекта, рассматриваемого в определенном ракурсе, т.е. это не часть объекта, но способ его рассмотрения, посильный для изучающего» (38, с. 53).

В когнитивной парадигме главным позитивным элементом является осознание единства библиографического знания и библиографии как науки. Между изучением способов составления библиографических описаний (указателей, рубрикаторов, методик и т.п.) и фактической работой по описанию библиографических массивов нет пропасти, и тем самым нет нужды резко противопоставлять библиографоведение библиографированию» (38, с. 56). Объект и предмет библиографии принципиально различаются. Первый невозможно глубоко прояснить, и поэтому выбрано слово «библиоколлекция», которое не является термином, но лишь метафорой. А вот «понятие предмета нуждается в тщательной детализации, если не забывать о фундаментальном методологическом принципе: один объект может изучаться как разные предметы, но познать его можно, лишь сделав предметом изучения (увлечения)» (38, с. 56).

Отдельного внимания заслуживает вопрос о методологическом статусе «библиографии библиографии»: ТА. Новожёнова и А.В. Кухтина в публикации 2010 г. полагают, что «библиография библиографии является методологией изучения всех проявлений библиографии», основой решения как конкретных задач, так и рассмотрения аспектов феномена библиографии (23, с. 19). И.В. Гу-довщикова вообще полагала, что вся библиографическая наука -библиографоведение - в конечном счете берет начало в библиографии второй степени (13, с. 38). Эту позицию разделяет в своей монографии Э.К. Беспалова, делая вывод, что в источниках библиографии библиографии заключена история и теория библиографии, а также библиографическое мировоззрение их авторов. Соответственно этому библиографию библиографии она считает самосознанием библиографии, а составителей ее пособий - истори-

ками и теоретиками библиографии, представителями истории теоретической мысли (6, с. 139-161). Рассматривая библиографоведение в качестве рефлексивного, науковедческого раздела библиографии как науки, призванного изучать теорию, историю и методологию научно-библиографической деятельности в целом, т.е. считая его научной дисциплиной, она подчеркивает особое значение для развития библиографоведения «библиографии библиографии», подводящей итоги библиографии за определенные периоды. Соответственно этому «пособия библиографии библиографии в рамках ее концепции предстают библиографоведческими, науко-ведческими трудами, главным источником знаний о системе библиографического знания» (23, с. 22).

Тесную связь «библиографии библиографии» с библиотековедением доказывает и синергетика, согласно которой возникновение науки о библиографии тоже основывается на принципе нелинейности. Так, в свете синергетических идей относительно устойчивое состояние библиографии, ее длительное существование во времени, налаженная организация, разветвленная структура, наличие значительного объема библиографической продукции, разнообразие методических приемов ее создания и использования сопровождаются накоплением библиографического опыта по всем этим аспектам и направлениям, неконтролируемость которого на определенном этапе приводит к хаосу. Следствием этого является противоречие между ним и потребностью упорядочить библиографическую практику. Как результат его преодоления возникает «библиографоведение как средство упорядочения всех слагаемых опыта в области библиографии в системе научных представлений, понятий, теорий, концепций. Имея своим объектом непосредственную библиографическую деятельность, занимающуюся производством и распространением библиографической информации, биб-лиографоведение также изучает библиографическую информацию как основной элемент системы библиографии» (23, с. 22). Таким образом, «синергетика научно доказывает не только тесную связь "библиографии библиографии" с библиографоведением, но и методологически обосновывает их органичное единство на основе общей сущности и функции, а также общего принципа их возникновения - нелинейности самоорганизующихся систем» (23, с. 23). Вместе с тем авторы полагают, что «библиографии библиографии»

выходит за рамки науки о библиографии, поскольку имеет для ее развития методологическое значение.

В этом убеждает высказывание О.П. Коршунова о «библиографии библиографии» как особом виде библиографии, не стоящем в одном ряду ни с какими другими ее подразделениями, как о специфической «надстройке» над библиографией (см.: 18). И поскольку «библиография библиографии» выше самой библиографии, занимающейся производством и распространением библиографической информации, что изучается библиографоведением в историческом, теоретическом, организационном и методическом аспектах, она выше и науки о библиографии.

В данной связи Л.В. Астахова не случайно расценивает «библиографию библиографии» в качестве «одного из главных фундаментальных источников методологизма как формы научного самосознания библиографии, основы ее исторической реконструкции» (2, с. 54). Как полагает Э.К. Беспалова, «указатель библиографической продукции уже самим фактом своего существования позволяет уточнить функции библиографической системы в целом. С его высот видно, что главной задачей и началом специфической деятельностной структуры библиографии является содействие функционированию общественной системы "документ", движению документов в обществе. Следовательно, в пособиях библиографии библиографии заложены основы теоретического воспроизведения библиографии в ее системном единстве и целостности, благодаря чему они и расцениваются в качестве теоретической модели библиографии как инструмента ее изучения» (цит. по: 23, с. 23).

По мнению Валерия Павловича Леонова, директора Библиотеки РАН в Петербурге, конституирование библиографии как науки (также как социального института) затруднено тем, что «в академической среде преградой к равному диалогу служит давно и прочно закрепившееся в ней мнение о том, что книговедение, библиотековедение и библиографоведение не относятся и не могут быть отнесены к числу полноправных академических наук. Им отводят роль прикладных дисциплин, не заслуживающих собственного места в научном пространстве» (21, с. 23).

Если не вдаваться в тонкости современных библиотечно-информационных мифов, то общий сюжет их таков: существующая методика и практика библиотечно-информационной деятельности

себя изжила; на смену им приходят новые информационные технологии, которые в перспективе полностью вытеснят традиционные каналы коммуникации электронными. Эпоха Гутенберга закончилась, привычный образ библиотекаря и библиографа уходит навсегда в прошлое, его знания уже не нужны; библиотеки превращаются в музеи книги, их заменят электронные библиотеки. Правда, пока неизвестно, кто будет хозяином в этой виртуальной информационной деревне, кто будет заниматься ее комплектованием, библиографированием электронных документов, как будет устроен глобальный синтаксис, т.е. справочный аппарат, кто станет ответствен за обеспечение сохранности и безопасности.

Работа библиографа представляется «сродни работе философа. Библиограф размышляет над проблемами, которые не имеют однозначного решения. Он вытягивает из знания, воплощенного в книге, все новые и новые нити» для своего ковра, заведомо зная, что их никогда не будет достаточно. Странное, на непосвященный взгляд, занятие. Но, «вплетая нити в ковер мира знаний, библиограф сохраняет и расширяет его, не давая ему быть поглощенным Хаосом, царящим за его пределами. Он без устали заботится о том, чтобы пространство мира знаний было доступным, проходимым и обитаемым, выступая в роли проводника и посредника» (21, с. 127).

Одна из причин отсутствия в последнее время конструктивных книговедческих и библиографических теорий видится В.П. Леонову в следующем. «Современные исследователи работают не с библиографическими и книговедческими идеями, а с научными понятиями и терминами (такими как "система", "деятельность", "моделирование", "документ" и т.д.). По этому пути в направлениях поиска соответствующих теорий движется большинство ученых. В результате создаются понятийные концепции науки. В библиографии, например, их уже около 400. Такой подход построения научной теории изначально обречен на неудачу. Я убежден, что книговедение может успешно развиваться в том случае, если опираться на книговедческие теории и книговедческие понятия. Теория не может строиться только на основе научных терминов, хотя и обязана их использовать. К понятийному аппарату нельзя относиться так, как будто он существует реально» (21, с. 128). Резюмируя подход директора Библиотеки РАН, подведем

итоги и сформулируем некоторые основные идеи «теории книжного мира».

1. Книга есть космический субъект. 2. Мир книг (знаний) существует объективно в пространстве и во времени; он постоянно пополняется. 3. Книжному миру противостоит Хаос (книжный мир окружен Хаосом). 4. Библиография представляет собой путеводитель по миру знаний. 5. Библиографическое разыскание и отбор -основной метод получения нового (свернутого) знания в книжном мире (21, с. 129).

Таким образом, библиотечно-библиографическая сфера базируется на феноменах чтения и книги, а «книга как космический субъект представляет собой акт коммуникации с человеком, присутствие которого отложено. Следовательно, она не только предмет и средство коммуникации, но и мировоззрение. В мировоззрении книга предстает как рефлексивная пауза и показывает недостаточность нашего представления о человеке в каждый конкретный момент» (21, с. 130). Соответственно, для методологической проблематики библиографии такая интерпретация побуждает исследователя к новым методологическим поискам. Тема «книга как космический субъект» имеет больше общего с романом, чем с научным трудом. Как книжники, мы вынуждены примириться с уже признанным фактом, что в романе персонажи воспроизводят те или иные аспекты личности автора, тем более что, по определению М.Н. Куфаева, «книга - продукт человеческой психики и природа ее психическая».

Статус и современное состояние библиографии по общественным наукам, в том числе в ИНИОН РАН, определяются тем, что библиографическо-библиотечная область сохраняется, но перемещается, вследствие переформатирования, в информационную сферу, концентрируясь прежде всего на профессиональном информационном поиске. Однако необходимо трезво отдавать себе отчет в элементарном факте - что за базами данных в самом продвинутом электронном формате стоит традиционная библиографическая работа, что базы данных на электронных носителях создаются квалифицированными усилиями профессиональных библиографов, что никакого «автоматизированного поиска» невозможно «в принципе», по крайней мере до того светлого будущего, когда искусственный интеллект массово заменит сошедшее с ума человечество.

К сожалению для обыденно-административного сознания, библиография - это просто работа, деятельность, это то, чем занимается библиограф, в то время как центральной проблемой библиографии является поисковая проблема, причем не только как техническое мастерство, а как научное творчество: библиографическая интерпретация источников представляет собой особый вид мастерства. «Это - профессиональное реагирование на информацию, в котором отражается психологическая особенность сознания библиографа. Пониманию информации в тексте способствует диалог с ним. Вступая в диалог с текстом, библиограф порождает новую его интерпретацию и соответственно расширяет горизонт своего "живого знания"» (21, с. 69)1.

Список литературы

1. Архипова М.К. Ленинские принципы партийности познания общественных явлений и библиографическая информация по общественным наукам // Труды Ленинградского государственного института культуры им. Н.К. Крупской. -Л., 1971. - Т. 22. - С. 140-175.

2. Астахова Л.В. Библиография как научный феномен. - М.: МГУК, 1997. -339 с.

3. Баренбаум И.Е. Библиографоведение как наука книговедческого цикла // Советская библиография. - М., 1976. - № 4. - С. 47-56.

4. Барсук А.И. Библиографоведение в системе книговедческих дисциплин: Методологический очерк. - М.: Книга, 1975. - 206 с.

5. Беспалова Э.К. «Проблемы общей теории библиографии» О.П. Коршунова и концепция рекомендательной библиографии // Советская библиография. - М., 1976. - № 2. - С. 67-82.

6. Беспалова Э.К. Формирование библиографической мысли в России, (до 60-х гг. XIX в.): Монография. - М.: МГУ культуры, 1994. - 282 с.

7. Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного подхода. - М.: Наука, 1973. - 269 с.

8. Брискман М.А. Спорные вопросы теории библиографии и построения учебника «Общая библиография» // Советская библиография. - М., 1960. - № 3 (61). -С. 78-95.

9. Владиславлев И. В. Методология библиографии и теория диалектического материализма // Труды II Всероссийского библиографического съезда. - М., 1929. - С. 19-37.

1 Окончание см. в следующем номере: «Часть 4. Методология библиографии: Библиографическая информация».

10. Вольтер Э.А. Что такое библиология? // Библиографические известия. - М., 1917. - № 1-2. - С. 15-18.

11. Вохрышева М.Г. Обоснование библиографического метода как общенаучного // Советская библиография. - М., 1984. - № 3. - С. 9-15.

12. ГОСТ 16448-70. Библиография: Термины и определения. - М.: Издательство стандартов, 1971. - 12 с.

13. Гудовщикова И.В. О моделирующей функции библиографии второй степени // Теоретические проблемы библиографии второй степени: Сборник материалов по библиографии второй степени. - Л., 1975. - Вып. 26. - С. 38-45.

14. Захарчук Т.В. Идентификация научных школ в библиографоведении: постановка проблемы // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств. - СПб., 2010. - № 1. - С. 96-104.

15. Иванов Д.Д. На путях к научной библиографии (Библиографическая работа Фундаментальной библиотеки по общественным наукам Академии наук СССР) // Советская библиография. - М., 1940. - Вып. 1 (18). - С. 183-191.

16. Коршунов О.П. Библиография: теория, методология, методика. - М.: Книга.-1986. - 287 с.

17. Коршунов О.П. Проблемы общей теории библиографии. - М.: Книга, 1975. -192 с.

18. Коршунов О.П., Лиховид Т.Ф., Новоженова Т.А. Библиографоведение: Основы теории и методологии. - М.: ФАИР, 2009. - 336 с.

19. Косырева О.А. Формирование библиографической типологии как научного направления // Восьмая научная конференция по проблемам книговедения: Тезисы докладов. - М., 1996. - С. 20-22.

20. Лауфер Ю.М. Досадные просчеты в целостной концепции // Советская библиография. - М., 1976. - № 5. - С. 38-46.

21. Леонов В.П. Bésame mucho: Путешествие в мир книги, библиографии и библиофильства. - М.: Наука, 2008. - 268 с.

22. Луппов С.П. Научно-библиографическая деятельность Библиотеки Академии наук СССР // Советская библиография: Сборник статей и материалов. - М., 1964. - № 5 (87). - С. 43-59.

23. Новожёнова Т.А., Кухтина А.В. Методологический статус библиографии библиографии // Библиография. - М., 2010. - № 4. - С. 19-24.

24. О некоторых теоретических вопросах советской библиографии // Советская библиография. - М., 1958. - Вып. 50. - С. 3-14.

25. Общая библиография: Учебник для библиотечных институтов / Под ред. А. Д. Эйхенгольца. - М.: Сов. Россия, 1957. - 464 с.

26. Основные проблемы информатики и библиотечно-библиографическая работа: Учебное пособие. - Л.: ЛГИК, 1976. - 319 с.

27. Полотовская И.Л., Шрейдер Ю.А. Будущее наступает сегодня: (Документ как объект библиографирования) // Советская библиография. - М., 1998. - № 1. -С. 28-34.

28. Решетинский И. И. О теории и практике библиографии // Советская библиография. - М., 1956. - Вып. 42. - С. 37-44.

29. Решетинский И.И., Николаев В.А. Некоторые спорные вопросы теории библиографии // Советская библиография. - М., 1960. - № 5 (63). - С. 3-16.

30. Сафиуллина З.А. Аксиологический фундамент библиографического творчества И.В. Владиславлева // Библиография: Научный журнал по библиографове-дению и книговедению. - М., 2011. - № 4 (374). - С. 63-70.

31. Семеновкер Б. А. Возникновение библиотек как историко-культурный феномен // Библиотека в контексте истории. - М., 2011. - С. 36-43.

32. Серебренников А.И., Фонотов Г.П. О компонентах общей теории библиографии в книге О.П. Коршунова // Советская библиография. - М., 1977. - № 3. -С. 63-86.

33. Смирнова Б.А. О теории рекомендательной библиографии // Советская библиография. - М., 1960. - № 5 (63). - С. 17-29.

34. Тараманов Д. Д. Об основных видах библиографии // Советская библиография. -М., 1960. - № 5 (63). - С. 30-36.

35. Томина В.П. Библиографическая деятельность М.К. Азадовского // Советская библиография. - М., 1975. - № 2. - С. 45-57.

36. Трубников С.А. Литературная библиография как средство эстетического развития читателя. - М.: Книга, 1970. - 238 с.

37. Тугов Ю.М. Об исходном пункте теоретического воспроизведения библиографии // Советская библиография. - М., 1977. - № 1 (161). - С. 50-67.

38. Шрейдер Ю.А. Библиография - объект интереса и предмет познания // Библиография. - М., 1998. - № 2. - С. 48-56.

39. Янонис О.В. Проблемы и задачи развития методологии библиографоведения // Советская библиография. - М., 1984. - № 1. - С. 12-19.

2014.02.002. НИКОЛОВА А., ГЕОРГИЕВ Й. ДИНАМИЧНЫЙ ХАРАКТЕР РЕАЛЬНОСТИ: ТОЧКА ЗРЕНИЯ СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ И КИТАЙСКОЙ НАТУРФИЛОСОФИИ. НИКОЛОВА А., ГЕОРГИЕВ Й. Динамичният характер на реално-стта: Поглед от съвременната наука и китайската натурфилософия // Философски алтернативи. - София, 2011. - Год. 20, № 2. - С. 102117.

Антоанета Николова и Йордан Георгиев посвятили свою работу динамической парадигме реальности, развитой современной наукой, в первую очередь физикой, и китайской натурфилософией. По их мнению, «открытие и изучение элементарных частиц, достижения космонавтики, астрономии и астрофизики, развитие теории относительности и квантовой механики, как и новейшие теории суперструн и М-теория ведут к коренным переменам способов нашего описания реальности» (с. 103). Данные перемены остаются сравнительно неизвестными большей части населения, а сами фи-