CC BY
20
нансовой стабильности банков, дававших взаймы правительствам развивающихся стран, - при этом в числе кредиторов могут быть и банки и самих этих развивающихся стран».
С.В. Минаев
ВЛАСТЬ
2013.01.007-008. ВООРУЖЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ И БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ И РЕСУРСЫ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ЮЖНОЙ АЗИИ В
1990-2000-е годы.
2013.01.007. TUNCER-KILAVUZ I. Understanding civil war: A comparison of Tajikistan and Uzbekistan // Europe - Asia studies. - Glasgow, 2011. - Vol. 63, N 2. - P. 263-290.
2013.01.008. Rashid A. Descent into chaos: How the war against Islamic extremism is being lost in Pakistan, Afghanistan and Central Asia. - L.: Allen Lane, 2008. - LX, 484 p.
Сотрудник университета Мармара, Стамбул (007), анализирует причины гражданской войны в Таджикистане в сравнении с ситуацией в соседнем Узбекистане.
В 1992-1997 гг. Таджикистан пережил гражданскую войну, в которой погибло 60-100 тыс. человек и было перемещено почти 700 тыс. (007, с. 263). Узбекистан, который по многим параметрам схож с Таджикистаном, ничего подобного не испытал. Две страны похожи во многом: разделение общества по областным идентично-стям, преобладание ислама, советское наследие и т.д. Почему же война вспыхнула только в Таджикистане?
Литература по гражданским войнам предлагает для их объяснения разные факторы. Один из подходов делает акцент на обидах (grievances) из-за выключенности тех или иных групп из политического пространства, гнета и экономического неравенства1. Другие авторы подчеркивают контекст слабого государства2. Третьи, опираясь на количественный метод, выделяют несколько фак-
1 Например: Gurr T.R., Harff B. Ethnic conflict in world politics. - Boulder:
Westview press, 1994. - Здесь и далее описание по реф. источнику.
2
Например: Collier P., Hoeffler A. Greed and grievance in civil war: World Bank policy research working paper 2355. - Wash. (DC): World Bank, 2001.
торов: ресурсы, которые легко грабить, горная местность и политическая нестабильность1.
Ученые, анализировавшие гражданскую войну в Таджикистане исходя из фактора обид, утверждают, что ее причинами были экономическая и политическая дискриминация ряда региональных групп. Однако, во-первых, война не прямо противопоставила богатые области бедным (так, Кулябская область, население которой поддержало правительство, была одной из беднейших в стране). Во-вторых, хотя в партии и правительстве действительно преобладали выходцы из богатой Ленинабадской области, другие важные посты занимали представители элиты Куляба, Гарма и Бадахшана, причем был достигнут баланс сил. В Узбекистане иные области тоже были богаче других, а советская политика отдавала предпочтение одним группам перед другими (например, Каракалпакистан, Хорезм и Сурхандарья были плохо представлены в республиканском правительстве и партийных органах).
Экономические показатели в Узбекистане и Таджикистане также весьма схожи. ВВП на душу населения в 1991 г. в двух странах составлял соответственно 1603 и 1404 руб. ВВП на душу населения по паритету покупательной способности в Таджикистане в 1991 г. был даже выше - 3000 долл. по сравнению с 2300 долл. в Узбекистане. В советское время Центр субсидировал значительную часть бюджета не только Таджикистана, но и Узбекистана (47 и 43%) (007, с. 265). В некоторых исследованиях гражданских войн утверждается, что они происходят в основном в бедных странах. На деле многие бедные страны не имеют такого опыта. Так, распад СССР одинаково затронул все его центральноазиатские республики: остановились заводы, выросли различия в доходах, упал уровень жизни и т.д. Тот факт, что гражданская война вспыхнула лишь в Таджикистане, говорит о том, что экономическое положение само по себе - объяснение недостаточное.
Ряд ученых утверждают, что, будучи слабым государством, Таджикистан не имел возможностей справиться с проблемами переходного периода. Опять же, многие факторы, которые обычно называют как показатели слабости государства, существовали во
1 Например: Collins K. Clan politics and regime transition in Central Asia. -Cambridge: Cambridge univ. press, 2006; Tadjbakhsh S. Causes and consequences of the civil war // Central Asian monitor. - 1993. - Vol. 2, N 1.
всех странах Центральной Азии: искусственные границы, квазигосударственный характер этих стран, отсталая экономика, этатистская модель политического и экономического развития и т.д. В то же время центральноазиатские государства отличались от слабых государств, описанных в литературе по другим регионам мира (например, наличием крупных бюрократических аппаратов, способных управлять неоднородным обществом и аграрной экономикой). Прямой корреляции между слабыми государствами и гражданской войной нет. Могут существовать слабые государства, способные избежать масштабного насилия.
Аналитики спорят о структуре социальных и политических сетей в Центральной Азии. В Таджикистане и Узбекистане эти сети весьма схожи. И для элит, и для простого народа в обеих странах важны региональные, местные и основанные на родстве идентичности и лояльности. Представление о гражданской войне в Таджикистане как вызванной соперничеством областных элит (худжанд-цы и кулябцы против гармцев и горно-бадахшанцев) кажется преувеличением, особенно если говорить о начале войны. Не была война и вооруженным противостоянием кланов. В формировании социальных и политических сетей клановые и областные лояльности важны, но служат не единственным фактором. Имеют значение и семейные, дружеские, профессиональные связи, отношения патрон - клиент. Представители одной области могут быть соперниками, а разных областей - союзниками. Другое дело, что начало гражданской войны усилило регионализм. Сельский характер общества и экономики, воплощенный в системе колхозов, вместе с основанной на областном принципе организацией элитных сетей означал, что область станет важным мобилизационным инструментом войны.
Существование упомянутых сетей - общая черта всех стран Центральной Азии. Особенностью Таджикистана было то, что гражданская война показала: в конфликтных ситуациях эти сети могут быть соединены и активизированы, когда в этом нуждается элита. «Данные сети были основаны как на региональных связях, так и на личных связях патронажа. На местном уровне они (элиты. - Прим. реф.) задействовали колхозные, деревенские и родственные сети... Сети были ключом к мобилизации в Таджикистане. На уровне элит существовали сети патрон - клиент, которые необязательно вклю-
чали региональные связи, завязанные в среде республиканской и областной или местной элиты... Гражданская война в Таджикистане показывает, что в конфликтах возможно соединять массы с элитами на местном и национальном уровнях с помощью сетей. Элиты с обеих сторон активизировали свои сети, и на деревенском уровне их агенты мобилизовали население весьма организованным образом» (007, с. 268).
Сторонники многофакторного подхода выдвигают на первый план зависимость страны от экспорта сырья, особенно такого, которое легко грабить, - золота, алмазов, нефти. Также они указывают на многочисленное население, гористую или лесистую местность, бедность и политическую нестабильность. В случае Таджикистана и Узбекистана большого различия между двумя странами в уровне безработицы среди молодежи, ВВП на душу населения или доступности высшего образования не было. Согласно упомянутому подходу, более многочисленное население и богатые ресурсы Узбекистана (природный газ, золото, уран, медь, нефть) делают его страной с большим риском быть ввергнутой в гражданскую войну. Плотность населения в Узбекистане выше. Гористая местность характерна больше для Таджикистана, но война началась со стычек в Душанбе и велась по большей части на равнинах. В конце 1980-1991 г. Таджикистан был более стабильной республикой, чем Узбекистан с его этническими конфликтами и чистками.
Для объяснения гражданской войны в Таджикистане наиболее подходят сделочные теории войны (bargain in theories of war). Согласно этому подходу, поскольку война дорогостояща и рискованна, объяснять ее следует исходя из того, что мешает лидерам заключать довоенные сделки, которые исключили бы расходы и риски войны. В этой теории война понимается как провал сделки1. Например, согласно Р. Пауэллу, важнейший фактор - различие между распределением силы и распределением благ: чем оно больше, тем вероятнее война. В модели Д. Филсона и С. Вернера войны начинаются, когда нападающая сторона недооценивает военные способности защищающейся и тем самым переоценивает готовность
1 Например: Powell R. In the shadow of power: States and strategies in international politics. - Princeton: Princeton univ. press, 1999; Filson D., Werner S. A bargaining model of war and peace: Anticipating the onset, duration and outcome of war // American j. of political science. - 2002. - Vol. 46, N 4.
последней идти на уступки. Вот почему важно изучать восприятие противниками силы.
«В Таджикистане правящая элита считала свою силу значительной. В структурном отношении она являлась доминирующей элитной сетью; это восприятие усиливали процессуальные факторы, например то, что элита не была затронута чистками советского периода и не имела сильных соперников внутри партии. Лидеры оппозиции в Таджикистане тоже имели основания считать себя могущественными - по причине своего успеха на выборах, единства и способности мобилизовать большое количество людей. Правящие элиты переоценили собственную мощь и недооценили способность оппозиции сопротивляться; их попытки уничтожить эту оппозицию, которая считала свою силу достаточной, чтобы сопротивляться правящей элите, положили начало гражданской войне в Таджикистане» (007, с. 272). В Узбекистане сила была в целом поровну поделена между тремя фракциями. После масштабных чисток и этнических столкновений Ислам Каримов стал первым секретарем Коммунистической партии Узбекистана с согласия ведущих политических группировок, выдвинувших его как фигуру, которая станет уравновешивать их интересы. Придя к власти, он считал свою силу незначительной, поэтому не атаковал оппонентов сразу, а вел переговоры и заключал сделки. Ряд членов оппозиции Каримов кооптировал в ряды элиты, расколов оппозицию, после чего в 1992 г. обрушился на ее остатки.
Восприятие элитой распределения силы в обеих странах зависело от структурных, процессуальных и сетевых переменных. Структурные переменные включали влияние наследия советской политики и институтов. Хотя в этой сфере положение в двух странах было сходным, отличием Таджикистана было то, что в нем региональная политика привела к тому, что одна группа элиты стала доминирующей по отношению к другим, тогда как в Узбекистане возникли три более или менее равные по силам сети элиты. Процессуальные переменные определяются политическими процессами - взаимодействием правящих и оппозиционных групп, а также внутри них. Если в Таджикистане такие процессы увеличивали уверенность и элиты, и оппозиции в своей силе, то в Узбекистане политические процессы снижали уверенность оппозиции в своей силе. В отличие от Узбекистана правящая элита Таджикистана не
имела сильных соперников внутри партии и опыта чисток и этнических столкновений. Эти факторы привели к тому, что таджикская элита не была готова вести переговоры с оппозицией, а атаковала всю ее сразу. Это заставило оппозицию объединиться.
В Таджикистане результатом советской региональной политики было то, что кадры из одной области оказались в положении преобладания в делах республики: с 1946 г. все первые секретари происходили из Худжанда (Ленинабада). В Узбекистане власть была поделена между тремя областями. Причиной, по которой в Москве предпочитали худжандцев, было то, что эта область была самой экономически развитой частью республики, и образование было развито там больше всего.
Различия в структуре элит Таджикистана и Узбекистана усугублялись различиями административно-территориальной структуры. В советский период Таджикистан испытал намного больше изменений административно-территориальных границ, чем Узбекистан: многие области были низведены до уровня районов. Их включение в Ленинабадскую область или прямое подчинение республиканскому центру ослабило местные элиты по отношению к худжанд-цам. В Узбекистане элитных сетей было три - группировки Ташкента, Самарканда и Ферганы.
Однако если дисбаланс сил в Таджикистане оставался прежним, войны могло бы и не быть, так как восприятие оппозицией собственной силы не было бы достаточно значительным, чтобы позволить ей бросить вызов правящей группировке. В случае Узбекистана, если бы исходное восприятие осталось прежним, рано или поздно акторы с более или менее равной высокой оценкой собственной силы могли бы попытаться померяться силами. «События в переходный период (конец 1980-х - начало 1990-х годов. - Прим. реф.) изменили существовавшее восприятие силы. В то время как в Таджикистане события увеличили и без того высокую оценку правящей элитой своей силы, повысив в то же время оценку собственной силы оппозицией, события в Узбекистане понизили оценку оппозицией своей силы и повысили таковую режима Каримова» (007, с. 277).
Цепь событий, которые привели к гражданской войне в Таджикистане, началась после августовского путча 1991 г. в Москве. К власти вскоре пришел Р. Набиев; результаты президентских вы-
боров 24 ноября привели к еще большей поляризации (Набиев выиграл выборы с 58% голосов; единый кандидат от оппозиции Д. Худоназаров набрал 30%) (007, с. 278). После выборов Набиев стал громить оппозиционные политические партии и фигуры, а также оппозицию внутри коммунистической партии. Ступенькой к гражданской войне стало создание им 2 мая 1992 г. Национальной гвардии. У оппозиции осталась альтернатива: смириться с волей правительства или сопротивляться ей. На протяжении всей войны худжандская элита была уверена в своих силах и, похоже, не сознавала, что контроль над страной может перейти к другой группе. Самоуверенность старой элиты исключала возможность вести переговоры с оппонентами как внутри, так и вне партии. Эта бескомпромиссная позиция сыграла роль в объединении оппозиции. К примеру, когда оппозиция потребовала в новом кабинете 30% постов и получила отказ, ее сторонники посчитали вооруженное сопротивление разумным.
«Таким образом, в соответствии со сделочными теориями войны, важным фактором в возникновении гражданской войны в Таджикистане, похоже, было различие между распределением силы и благ. Набиев выбрал войну, чтобы сохранить поддержку сторонников жесткой линии, но тем самым элита явно переоценила свою силу, считая, что оппозиция не способна оказать военное сопротивление. Оппозиция, со своей стороны, предпочла такое сопротивление, рассудив, что сильна. Если бы она проиграла войну, она ничего не получила бы - но, воюя, она имела шанс вырвать у противника какую-то часть политической власти. Таким образом, обе стороны пришли к выводу, что от войны они выиграют» (007, с. 280-281).
Главным фактором, который отличает сферу международных отношений от внутренней политики, специалисты считают анархию (отсутствие наднациональной власти). Однако ряд авторов оспорили эту точку зрения, видя параллели между поведением акторов в международной политике и в иерархической системе внутри страны (например, при юридических спорах или переговорах труда и капитала). Другие авторы настаивают: как межгосударственные соглашения способны обеспечивать порядок, так и иерархии внутри стран существуют до тех пор, пока на это согласны заинтересо-
ванные стороны1. «Это наводит на мысль, что причиной как международных, так и гражданских войн может быть провал сделки. Также из этого следует, что гражданские войны можно предотвратить. Помешать несогласию перерасти в гражданскую войну можно путем переговоров, сделок и эффективного управления конфликтными ситуациями» (007, с. 287).
Пакистанский журналист с мировым именем Ахмад Рашид (008) анализирует положение в Пакистане, Афганистане и постсоветской Центральной Азии после 11 сентября 2001 г.
Нынешние проблемы региона - во многом следствие того, что США, предпочтя после 11 сентября 2001 г. заняться Ираком, проигнорировали тяжелую ситуацию в Южной и Центральной Азии - на родине мирового терроризма. Американцы не сумели обеспечить безопасность в регионе и выполнить национальное строительство в масштабах, которые позволили бы обратить вспять распространение терроризма и исламского экстремизма и предотвратить крах государства. При этом администрация Буша повторила в Ираке все ошибки, допущенные в Афганистане: было развернуто недостаточно войск, на восстановление нормальной жизни было выделено недостаточно ресурсов, в тактике и стратегии США не было последовательности.
Чейни, Вулфовиц, Рамсфелд считали себя радикалами с мессианской идеей использовать американскую военную мощь для преобразования мира в своих интересах. События 11 сентября они использовали, чтобы вывести себя из-под действия американских или международных законов. Неоконы манипулировали сочувствием всего мира к США после 11 сентября ради достижения собственных целей. Объявив врагом терроризм, они расширили борьбу с горсткой преступных убийц до глобального конфликта с исламом. Само выражение «война с терроризмом» было риторическим приемом и имело не больше юридического или практического значения, чем, к примеру, война с раком, наркотиками или бедностью. К тому же война, которую ведут солдаты, игнорировала все прочие меры, необходимые для борьбы с исламским экстремизмом, - политические, экономические и социальные реформы. Неудивительно,
1 Lake D.A. International relations theory and internal conflict: insights from the interstices // Intern. studies review. - 2003. - Vol. 5, N 4.
что фразеология неоконов убедила многих мусульман в том, что американцы избрали мишенью исламскую цивилизацию в целом.
Когда США вмешивались в дела в Третьем мире, они особо не заботились национальным строительством или восстановлением расстроенных обществ. Неоконы, одержимые механизмом изменения режимов и быстрой отдачей, не увязывали успешное изменение режима с национальным строительством. Прямым результатом было то, что после быстрых побед США в Афганистане и Ираке в обеих странах вспыхнуло восстание. Более того, в крупной помощи по части государственного и национального строительства нуждался Пакистан - территория баз, вербовки и тылового снабжения «Аль-Каиды» и талибана.
«Пакистанские военные рассматривали свою поддержку талибану как часть стратегических национальных интересов страны. После ухода советских войск из Афганистана в 1989 г. МВР пыталась привести к власти в Кабуле своих разных афганских марионеток в поисках дружественного афганского правительства, которое не пускало бы в Афганистан соперника Пакистана - Индию. Талибан обеспечил пакистанцев таким правительством, даже хотя его экстремизм и выступал теперь помехой» (2, с. 25). Поддерживая талибов, Пакистан косвенно усиливал «Аль-Каиду», хотя его влияние на руководство талибов уменьшалось.
Теракты 11 сентября поляризовали Пакистан. Исламистские партии и их сторонники среди элиты осуждали США за обвинение «Аль-Каиды» без доказательств и настаивали на существовании израильско-американо-индийского заговора против Пакистана и талибана. Однако большинство городского населения, включая образованные слои, надеялось, что теперь у военного режима появилась возможность обрушиться на талибов, исламских экстремистов и банды, убивавшие шиитов в Пакистане. То была возможность для страны покончить со статусом изгоя и вернуться в жизнь международного сообщества, что привело бы к притоку иностранных инвестиций, росту занятости и возрождению экономики. 2001 год был четвертым годом крупной рецессии: в 2000 г. темпы экономического роста составили всего 2,6% (2, с. 31).
«С самого своего рождения в августе 1947 г., когда Индия была разделена и спешно уходившая Британская империя соединила провинции с мусульманским большинством населения, создав
новую страну, Пакистан пытался избавиться от острого ощущения небезопасности в ходе затяжного кризиса идентичности. В результате он превратился в государство национальной безопасности, в котором армия монополизировала власть и определяла национальные интересы следующим образом: держать на расстоянии лютого врага Индию, развивать ядерное оружие и пытаться создать дружественное правительство в Афганистане. Развитие политических институтов, конституции, демократии и цветущей экономики - истинных показателей национальной безопасности - считали второстепенным делом. В политике страны преобладали две линии отношений - между военной властью и гражданским обществом и между исламом и государством» (2, с. 33).
7 октября 2001 г. США нанесли первые удары по 31 мишени в крупных городах Афганистана. Вскоре талибы были свергнуты, но не разгромлены. Очень многие, а также бин Ладин просочились в федерально управляемые племенные территории (ФУПТ) Пакистана, где власть центрального правительства всегда была ограниченной.
В Афганистане было сформировано временное правительство во главе с Хамидом Карзаем при участии представителей основных народов страны. Однако поскольку война уничтожила все институты государства и гражданского общества, вакуум заполнили милитаристы. «Утвержденные у власти американцами и Карзаем, но не обязательно лояльные им, они доминировали на политическом ландшафте страны. Часто жадные, коррумпированные и безжалостные, они нанимали крупные отряды, которые терроризировали население, но в то же время сохраняли подобие мира. Их доход происходил из дорожных сборов, наркоторговли или содействия иностранных покровителей» (2, с. 127).
Разгром талибов американцами привел к укреплению милитаристов, которые теперь считались союзниками США и получали деньги от ЦРУ. После войны американцы институциализировали эту ситуацию, что сделало Карзая и центральное правительство слабыми. Вашингтон готовился к войне в Ираке и не хотел развертывать в Афганистане миротворческие войска или тратить деньги на укрепление правительственной власти. США видели в милитаристах дешевый и выгодный способ сохранять союзников, которые могли снабжать их информацией насчет «Аль-Каиды».
Афганистан выделялся ужасной статистикой. Страна занимала 172-е из 178 мест в индексе программы человеческого развития ООН. Каждый месяц корь, грипп и даже диарея уносили тысячи жизней; Афганистан стоял на первом месте в мире по детской смертности. Средняя продолжительность жизни составляла 44 года, мужчин - 45 (008, с. 130).
В 2002 г. в Кабуле состоялся традиционный съезд племенных вождей - Лойя Джирга, которая избрала временного президента (Карзая), сформировала правительство и назначила комиссию для разработки конституции. Однако американские чиновники и генералы продолжали обращаться с милитаристами как с главами государств. Карзай был неспособен занять жесткую позицию в отношении милитаристов и пытался сохранять баланс между ними.
После речи Мушаррафа 12 января 2002 г. у пакистанской армии появилась беспрецедентная возможность реформировать страну - при наличии воли. Однако армия и МВР, по-прежнему одержимые враждой к Индии, вывели исламистов из состояния деморализованности. Лидерам талибов дали убежище, вылазки в индийском Кашмире поощряли. Армия приступила к выполнению минималистской стратегии, которой от нее требовали американцы, -поймать лидеров «Аль-Каиды». Армия проводила различие между арабами и другими иностранцами, которых выдавала США, и афганскими талибами и пакистанскими боевиками, которых не трогала и которым давала уйти.
Война с экстремизмом стояла для военного режима Пакистана на втором месте после обеспечения победы на парламентских выборах в октябре 2002 г. Пакистанской мусульманской лиги (ПМЛ). Единственной группой, которой военные позволяли проводить политические собрания, была коалиция исламских фундаменталистских партий - Муттахида Маджлис-и-Амал (ММА), Объединённый совет действия. Наибольшее число голосов на выборах набрала проармейская ПМЛ, затем Пакистанская народная пария (ПНП); ММА получила 45 мест - крупнейший успех исламских партий когда-либо. Однако единственной заботой Белого дома было поддерживать Мушаррафа.
События в Афганистане оказывали воздействие и на постсоветскую Центральную Азию. Возглавлявший диктаторский режим Узбекистана президент Ислам Каримов считался важным союзни-
ком США. Он быстро предоставил базы американскому спецназу и ЦРУ, а в марте 2002 г. посетил Вашингтон. Американская помощь Центральной Азии в 2001-2002 гг. выросла с 200 млн. до 442 млн. долл. «США и Узбекистан пустились в ритуальный танец теней, который мало что значил для многострадального узбекского народа» (008, с. 163). Пентагон искал доступа к базам и не хотел обсуждать вопросы демократии или прав человека.
США получили в 2002 г. еще две базы ВВС - в Кыргызстане и Таджикистане. Президент Таджикистана Э. Рахмонов присоединился к программе НАТО «Партнёрство ради мира» и получил 125 млн. долл. американской помощи (008, с. 166). «Базам США в Центральной Азии предстояло стать для властей предержащих золотой жилой... Вовсе не содействуя демократии и реформам, американскому присутствию предстояло сделать уже коррумпированные правящие элиты еще более могущественными и коррумпированными - к сильному раздражению народа» (008, с. 167-168).
В критический первый год, когда ожидания афганцев были высоки, отсутствие у администрации Буша воли к восстановлению страны оказалось ключевым негативным фактором. Было очевидно, что в провалившемся государстве крупные инвестиции доноров приносят дивиденды лишь в долгосрочной перспективе. Однако США и международное сообщество не увидели этого. Если Босния получила международной помощи в размере 679 долл. на душу населения, Косово - 526, а Восточный Тимор - 233, то Афганистан в первые два года после 2001 г. - всего 57 долл. (008, с. 182). В первый год ряд социальных программ все же был осуществлен успешно (открылись школы, вернулись беженцы, была введена новая валюта). Однако к 2004 г. афганское население стало выказывать разочарование отсутствием реконструкции страны по мере того, как множились сведения о коррупции и некомпетентности министров, американских подрядчиков и западных НПО.
«Несмотря на все свои богатство, ресурсы и знания США, похоже, умудрялись повторять те же ошибки снова и снова. Провал в Афганистане Вашингтон вскоре эффектно повторил в Ираке, причем по сравнению с Афганистаном - в гигантском масштабе. Без адекватной безопасности, законности и порядка реконструкция была обречена на провал с самого начала» (008, с. 194-195). В Ираке США вложили в реконструкцию слишком много денег, не обес-
печив сперва стабильности. В Афганистане они вложили слишком мало денег, в результате чего ситуация с безопасностью ухудшилась и талибы нашли предлог возродить свое движение.
В 2003 г. состоялась Лойя Джирга, которая приняла новую конституцию Афганистана. Главным итогом съезда стало возрождение пуштунов, которые объединились под руководством Карзая, чтобы настоять на президентской системе. Это сопровождалось разногласиями среди таджиков, власть которых быстро уменьшалась.
Через год после 11 сентября многим пакистанцам было ясно, что поддержка Мушаррафом войны США в Афганистане была не обещанным стратегическим разворотом на 180°, который покончил бы с давней поддержкой армией исламских экстремистов, а тактическим шагом для умиротворения США. «Администрация Буша не задавала Мушаррафу вопросов, пока пакистанская армия сотрудничала с американцами в достижении их главной цели - поймать лидеров "Аль-Каиды". Многие пакистанцы видели в этом продолжение политики США с 1950-х годов, когда Вашингтон всегда предпочитал иметь дело с одним военным диктатором, который принимал все решения и не был обременен парламентами, выборами или политиками.
Ограниченные цели Вашингтона устраивали пакистанскую армию, так как с минимальным риском примиряли новый стратегический союз с США с армейской концепцией национальной безопасности, которая зиждилась на трех столпах. Это были: сопротивление индийской гегемонии в регионе и продвижение кашмирского дела; защита и развитие ядерной программы; стремление создать пропакистанское правительство в Афганистане. Достижение всех целей покоилось на бесспорной поддержке исламских фундаменталистских партий и их экстремистских крыльях. Даже хотя Исламабад на время "потерял" Афганистан, военные были убеждены, что американцы останутся там ненадолго, и их возможности влиять на формирование правительства в Кабуле не потеряны безвозвратно» (008, с. 219).
В 2004 г. Белый дом наделил Пакистан статусом «ненатовского союзника» и объявил о помощи в 700 млн. долл., из которых 364 млн. - шли военным и жалкие 19 млн. - «на развитие демократического участия» (008, с. 233). Социальный сектор Пакистана средств получал недостаточно. Если бы Мушарраф в свой визит в
Вашингтон после 11 сентября попросил не истребитель Б-16, а международной помощи на ликвидацию неграмотности, его завалили бы предложениями. Даже через 60 лет после независимости уровень грамотности в Пакистане составлял всего 54%, причем среди женщин - менее 30%. По одной из оценок, грамотны менее 25% рабочей силы, а значит, невозможно обучать работников чему-либо кроме ручного труда (008, с. 234). Непосредственной проблемой была реформа 12 тыс. медресе в Пакистане (в 1947 г. их было всего 137).
Разбитые и бежавшие в Пакистан талибы по-прежнему представляли для него будущее Афганистана, и их просто надо было до поры спрятать. Уже летом 2002 г. командиры начали восстанавливать связи со своими боевиками. Некоторые муллы, воевавшие вместе с талибаном в 1990-е годы, были избраны членами провинциальных ассамблей в Белуджистане и СЗПП. Талибану теперь была доступна государственная машина Пакистана.
Новым базовым районом «Аль-Каиды» стали ФУПТ, состоящие из семи племенных агентств. Одним из них - Южным Ва-зиристаном - они и талибы стали управлять как собственным княжеством. Некоторые офицеры МВР стояли за создание в ФУПТ «талибанизированного пояса», чтобы оказывать давление на Кар-зая, держать под угрозой силы США, сохраняя в то же время их зависимость от доброй воли Пакистана, и воздвигнуть буфер между афганскими и пакистанскими пуштунами. Однако идея, согласно которой базы экстремистов в Южном Вазиристане не будут угрожать самому Пакистану, показала свою несостоятельность в декабре 2003 г. в ходе покушений на Мушаррафа.
В 2004 г. армия ввела в Южный Вазиристан 80 тыс. солдат. Война с боевиками привела к патовой ситуации. Более того, влияние талибов распространилось на всю территорию ФУПТ и перекинулось на СЗПП. Почти все террористические планы «Аль-Каиды» в мире после этого имели связь с ФУПТ (взрывы в лондонском метро 2005 г., заговоры в Дании и Германии 2007 г.).
Объявление американцами пленных талибов и членов «Аль-Каиды» «незаконными вражескими бойцами» создало в юридической сфере «черную дыру», в которой были возможны любые злоупотребления. Удерживание таких лиц в десятках тайных тюрем ЦРУ по всему миру создало параллельную систему правосудия, которая подорвала основополагающие ценности правовой системы
США. Пакистан, Узбекистан, Саудовская Аравия, Афганистан следовали примеру США и выполняли собственную программу выдач и исчезновений пленников, открывая путь к обращению теми же методами с политическими оппонентами власти.
«Узбекистан при президенте Исламе Каримове еще до 11 сентября был одной из стран с худшей ситуацией с правами человека в мире. В результате жестоких репрессий 1990-х годов против всякой оппозиции президенту в узбекских тюрьмах томились 10 тыс. политических заключенных. Также Узбекистан был единственной мусульманской страной, где человека могли бросить в тюрьму за то, что он слишком мусульманин, например, соблюдает ежедневную пятикратную молитву в мечети. Независимой судебной власти не существовало, суды контролировались правительством. В ходе процессов обвиняемые не могли защищаться или призывать свидетелей» (008, с. 310).
Мятеж талибов и реорганизация «Аль-Каиды» в 2000-е годы были бы невозможны без взрыва производства героина. В условиях разрухи и малой помощи у крестьян Афганистана нет альтернативы маку. К 2005 г. мак в качестве приоритетной сельскохозяйственной культуры на продажу выращивали более 2 млн. крестьян (008, с. 318). Опиум давал милитаристам средства на гражданскую войну 1990-х годов. Талибы собирали с крестьян исламский аграрный налог ушр в размере 10-20% урожая, а с наркоторговцев - за-кят (2,5% дохода). К 1998 г. талибы и наркодельцы вывозили героин из Кандагара в Дубаи, Абу-Даби и Шарджу, используя контакты «Аль-Каиды» для сбыта наркотиков здешней мафии.
Перед войной наркоторговцы избавились от своих запасов, опасаясь американских действий. Однако ЦРУ заручилось сотрудничеством наркодельцов, прося информации о бин Ладине. Так США дали понять, что наркобизнес преследоваться не будет. Урожай опиума 2002 г. взлетел до 3400 т. Гектар под маком приносил крестьянину 13 тыс. долл., а гектар под пшеницей всего 400 долл. (008, с. 321). В 2004 г. урожай опиума составил 4200 т. В его производстве участвовали 14% сельского населения страны. Опиумная экономика составляла 2,8 млрд. долл. - 60% легальной экономики страны (008, с. 325).
Карзай терпимо относился к наркоторговцам, потому что они были его политическими союзниками или близкими друзьями, ли-
бо он не мог позволить себе устранить их из власти. «Племенные лояльности, политика и связи с талибаном или правительством были тесно переплетены, и было невозможно размотать одну нить без того, чтобы размотать весь клубок. Могущественные фигуры, которые сами торговали наркотиками, либо покровительствовали торговцам, маскировали такие связи. Определяющим фактором была слабость Карзая и его нежелание ставить под удар крупных наркоторговцев» (008, с. 328). Афганская наркоторговля затягивает и соседей. Шесть сопредельных стран вовлечены в экспорт его опиума, что порождает наркозависимость и коррупцию.
В сентябре 2005 г. в Афганистане прошли выборы в нижнюю палату парламента и провинциальные советы. Посол США З. Халилзад поддержал решение Карзая не создавать свою политическую партию. Это подрывало тот самый процесс, которому содействовали американцы. Демократия без политических партий была бессмысленной, так как политика продолжала вращаться вокруг милитаристов.
Афганские события влияли на постсоветскую Центральную Азию, где в 2005 г. произошла первая с 1991 г. смена режима в результате народного движения - свержение президента Кыргызстана Аскара Акаева. Временным президентом был объявлен бывший премьер-министр Курманбек Бакиев, но оппозиция быстро утвердилась у власти и присвоила бизнес и льготы семьи Акаева.
В Туркменистане в 2006 г. умер президент Сапармурат Ния-зов, который после 21-летнего правления оставил страну обедневшей, а сам сколотил за рубежом огромное состояние - по слухам, более 1 млрд. долл. (008, с. 341). После подтасованных выборов президентом стал Гурбангулы Бердымухамедов. «Ниязов вернул Туркменистан в Средневековье, закрывая театры, библиотеки и газеты, ограничивая общественный доступ к здравоохранению, образованию и зарубежным поездкам и в то же время резко снизив зарплаты и пенсии. И здесь смена лиц не означала существенных изменений» (008, с. 341).
Крупнейший кризис возник в Узбекистане, где президент Каримов, несмотря на масштабную американскую помощь, не собирался проводить назревшие реформы. «Ситуация лишь ухудшалась. Режим сделался еще более угнетательским и запретительным, а отсутствие реформ и экономическая политика, которая содейст-
вовала лишь обогащению президентского окружения, после 11 сентября привели к экономическому кризису... Ташкент резко снизил зарплату учителей и увеличил цены на проезд на общественном транспорте и жилищные услуги, повышая жалованье репрессивных полиции и армии. Достойная ежемесячная зарплата составляла теперь не более 25-40 долл. - гораздо меньше, чем требовалось для прожиточного минимума семьи» (008, с. 341). И здесь выгоды получала семья президента. Опасаясь участи режимов в Украине и Грузии, Каримов в 2004 г. ограничил деятельность западных СМИ и НПО и стал обхаживать Россию. «Узбекистан вновь играл в большую игру среди крупных держав, используя Россию, чтобы показать США, что он не одинок, что у него есть еще друзья» (008, с. 343).
Назревавший социальный взрыв прогремел 13 мая 2005 г. в Андижане. Силы безопасности открыли огонь по толпе, убив до 1500 человек (008, с. 344). «Андижанская резня поставила Каримова за грань цивилизованного поведения. Ни одно правительство на недавней памяти не осуществляло столь бессмысленного и сознательного убийства столь большого количества соотечественников» (008, с. 346). Когда верховный комиссар ООН по делам беженцев организовал вылет из Бишкека 455 узбекских беженцев, правительство Узбекистана дало американцам 180 дней на то, чтобы покинуть военно-воздушную базу К2. Если в Туркменистане за смертью Ниязова последовала мирная передача власти, есть основания думать, что смерть или уход Каримова приведет к серьезной нестабильности и насилию.
Накануне вторжения США в Ирак 26 стран НАТО начали обсуждать то, как эта организация может принять на себя командование ISAF в Афганистане. Однако правительства обещали своим парламентам и народам, что войска будут выполнять миротворческие и восстановительные задачи, не связанные с риском. Это парализовало все усилия НАТО.
Видя ее нерешительность, талибы активизировали атаки смертников и подрыв мин. 18 мая 2006 г. они под командованием муллы Дадуллы перешли в наступление в четырех провинциях, начали создавать на пуштунском юге подобие альтернативных органов управления. Афганцы необязательно предпочитали шариат, но выгодно сравнивали его с отсутствием любого права. Вместе с тем
талибы не терпели образования, особенно для девочек. В 2006 г. они убили 85 учителей и учеников и сожгли 187 школ, а 350 других закрылись из-за их угроз (008, с. 363).
В Пакистане 27 декабря 2007 г. на митинге в Равалпинди была убита лидер ПНП Беназир Бхутто. 18 октября она вернулась из Лондона после заключенного с Мушаррафом соглашения: режим позволял Бхутто приехать и снимал обвинения в коррупции, а та в случае победы на выборах делила власть с Мушаррафом. Целью президента было подкрепить свои ослабленные позиции и усилить борьбу с экстремизмом. Для Мушаррафа сделка была возможностью повести страну по пути демократии, но он обманул американцев и Бхутто. Накануне выборов она обвиняла Мушаррафа в готовящейся подтасовке выборов и собиралась передать двум американским законодателям досье со свидетельствами причастности к этому МВР. После убийства Бхутто правительство повело себя как виновник, хотя утверждало обратное.
Еще весной 2007 г. Мушарраф был уверен, что препятствий на пути его избрания президентом нет. Когда председатель Верховного суда Ифтихар Чаудхри стал требовать освобождения задержанных МВР людей или по крайней мере их появления в суде, Мушарраф приостановил его полномочия. Однако домашний арест главного судьи вывел на улицы тысячи юристов, журналистов, сотрудников НПО, активисток женского движения, а в июле Верховный суд восстановил Чаудхри в должности.
Более зловещая угроза военному режиму появилась со стороны исламских экстремистов. Власти терпимо относились к студентам и вооруженным экстремистам из Красной мечети в центре Исламабада. МВР использовала эту мечеть для приюта боевиков, едущих в Афганистан и Кашмир, еще с 1984 г. Заведовавшие мечетью братья Абд-ур-Рашид Гази и Абд-уль-Азиз Гази стали угрожать гражданской войной, если правительство не введет шариат. Было ясно, что движение вышло из-под контроля и боевики больше не слушают своих кукловодов из МВР. В июле 2007 г. чтобы вычистить из Красной мечети 10 тыс. забаррикадировавшихся там студентов и боевиков, потребовалась армейская бригада; погибших было до нескольких сотен. После падения мечети СЗПП захлестнула волна ответных атак и взрывов смертников. Правительство, армия и общество были в шоке: страна никогда не сталкивалась с та-
ким взрывом терроризма со стороны собственных граждан. «Центр внимания "Аль-Каиды" тоже сместился с Афганистана на Пакистан, где она увидела деморализованную армию, запуганных граждан и возможность дестабилизировать государство... командующие армейскими корпусами впервые признали, что ситуация радикально изменилась и исламский экстремизм угрожает государству. Фактически пакистанская армия уже вела гражданскую войну» (008, с. 383).
6 октября Мушарраф был переизбран президентом. Оспорить его второй срок мог Верховный суд, поэтому 3 ноября президент ввел чрезвычайное положение. Однако оно окончательно подорвало доверие партий и общества к Мушаррафу. На парламентских выборах 18 февраля наибольшее количество голосов набрала ПНП (120 мест); на втором месте оказалась РМЬ-Ы Наваза Шарифа (90 мест); бывшая правящая РМЬ-Р получила лишь 51 место. Сокрушительное поражение потерпели исламские партии. ПНП заключила союз с Шарифом, и коалиционное правительство возглавил вдовец Бхутто Асиф Али Зардари.
У НАТО не было стратегии решения проблем Афганистана, Пакистана или талибана; не было и координации национального строительства между афганским правительством и различными ведомствами и НПО. «Исход боевых действий терял значение, поскольку даже после череды тактических поражений талибан расширял сферу своего влияния и районы баз, запугивая все больше населения. Сама по себе коррупция внушала населению огромное недоверие и делала Карзая весьма непопулярным» (008, с. 399).
Однако экономика Афганистана не была мертва. Американские геологи обнаружили, что афганцы сидят на золотой жиле природных ресурсов, располагая большими запасами меди, железа, золота, угля, драгоценных камней. Неразведанные запасы газа в Северном Афганистане оценивают от 3,6 до 36,5 трлн. кубофутов, а нефти - от 0,4 до 3,6 млрд. баррелей (008, с. 400). Однако если коррупция на всех уровнях сохранится, поднять уровень жизни экономические проекты не смогут.
«Регион Южной и Центральной Азии не увидит стабильности, пока ведущие игроки - США, Европейский союз, НАТО и ООН - не заключат нового глобального соглашения с целью помочь ему решить свои проблемы. Последние включают целый
спектр от разрешения кашмирского спора между Индией и Пакистаном до финансирования масштабной программы образования и занятости в пограничных районах между Афганистаном и Пакистаном и на их границах с Центральной Азией. Международному сообществу следует подойти к этому региону целостно, а не мозаично... Пакистанской армии следует отказаться от своего понимания централизованного государства, которое всецело основано на обороне от Индии и экспансионистской исламистской доктрине военной стратегии, которую проводят в жизнь в ущерб демократии. Мушарраф сознательно пестовал джихадистские группы, чтобы сделаться более полезным для США и увеличить стратегическое значение своей страны в глазах Запада. Ни один пакистанский лидер больше не может позволить себе опять ввязаться в такую смертельную авантюру, играть судьбой нации, не оправдать доверие народа и лелеять исламский экстремизм, кусающий кормящую его руку...
Представителям афганской элиты следует по достоинству оценить выпавшую возможность национального возрождения. Афганцам надо создать систему управления, которая была бы способна обслуживать народ и была бы относительно свободна от трайбализма, сектантства и коррупции. Им следует самим бороться с проблемой наркотиков и показать миру, что, во-первых, они достойны помощи и, во-вторых, при первой возможности возьмут ответственность за собственную нацию на себя. Пока президент Кар-зай провел свой народ по этому пути недалеко. Он слишком часто шел на компромиссы с милитаристами, ворами и бандитами вместо того, чтобы сотрудничать с большинством афганцев, которые хотят отстроить свою нацию заново. Тем не менее и международному сообществу следует делать намного больше, чтобы победить талибан и обеспечить лучшую координацию между конкурирующими друг с другом задачами ведения боевых действий, хорошего управления и реконструкции.
Центральная Азия, прежде чем двигаться вперед, нуждается в политической трансформации. Реальных изменений можно ждать лишь тогда, когда умрет или сойдет со сцены поколение нынешних лидеров. Пока же Центральная Азия и особенно Узбекистан - пороховая бочка, и Западу придется больше принимать регион во внимание, если он хочет быть в состоянии сдержать последствия
любого взрыва там. В этой книге мы видели, что исламский экстремизм будет процветать в политическом вакууме, в самых отсталых, обездоленных и игнорируемых местах - но также среди образованных и политически сознательных людей. Центральная Азия -новый фронт для "Аль-Каиды", и в настоящее время там нет никого, кто смог бы успешно ей сопротивляться. Пока центральноазиат-ские экстремистские группы по-прежнему находят убежище на афгано-пакистанской границе, они останутся крупной угрозой для государств региона» (008, с. 404).
К.А. Фурсов
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
2013.01.009. ФЛЕМЕС Д., ВАЖ А.К. ПОЛИТИКА БЕЗОПАСНОСТИ ИНДИИ, БРАЗИЛИИ И ЮАР - КОНТЕКСТ РЕГИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ КАК ОГРАНИЧИТЕЛЬ ОБЩИХ ИНТЕРЕСОВ.
FLEMES D., VAZ A.C. Security policies of India, Brazil and South Africa - régional security contexts as constraints for a common agenda // GIGA research programme: violence and security. - Leibnitz, 2011. -N 160. - P. 1-24. - Mode of access: http: // www.giga hamburg. de/dl/download.php?d=/content/publikationen/pdf/wp160_flemes-vaz.pdf
За последнее десятилетие Индия, Бразилия и Южная Африка (государства группы ИБСА) значительно увеличили свою долю в глобальной экономике. Авторы (Германский институт глобальных и региональных исследований, Лейбниц, Германия, и Институт международных отношений университета Бразилиа, Бразилия) рассматривают связанное с этим изменение роли ИБСА в сфере международной безопасности (с. 3).
Сферами сотрудничества стран - членов ИБСА стали оборона, торговля, энергетическая безопасность, здравоохранение и транспорт. Таким образом, ИБСА может характеризоваться как «стратегическая коалиция, отстаивающая общие интересы развивающихся стран в глобальных институтах и платформа для дву- и трехстороннего, а также межрегионального сотрудничества Юг -Юг» (с. 6). Основной проблемой для развития сотрудничества в области безопасности для ИБСА остается тот факт, что наиболее
