CC BY
13
ре"», «Женская культура и формирование концепций женственности в России», «Образ "падшей женщины" в творчестве В.М. Гаршина», «Тысячелетие в женском обличии», «Русские женщины и справедливость!»
По убеждению автора, «познать душу народа, его национальный характер лучше всего удается через женские характеры», и «русская история дает тому немало примеров» (с. 197).
А.А. Ревякина
Зарубежная литература
2012.04.026. ЛАСКАРИДУ О. ИСКУССТВО ГОВОРИТЬ И ПИСАТЬ. ЭССЕ КЛЕЙСТА «О ПОСТЕПЕННОМ ФОРМИРОВАНИИ МЫСЛЕЙ В ХОДЕ РЕЧИ». LASKARIDOU O. Die Kunst zu reden und schreiben. Kleists Essay «Über die allmählige Verfertigung der Gedanken beim Reden» // Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. -Konstanz, 2011. - Jg. 85, H. 4. - S. 524-550.
Эссе Генриха фон Клейста «О постепенном формировании мыслей в ходе речи», написанное скорее всего в 1805-1806 гг. и опубликованное посмертно (в 1878), обычно воспринимают как рефлексию писателя над собственным творческим процессом, как интроспективный взгляд, обращенный, по словам первого публикатора текста Пауля Линдау, «в тайную мастерскую мысли».
Ольга Ласкариду (Афинский университет) напоминает о том, что процесс «формирования мысли», который исследует Клейст, в европейской культуре всегда находился в ведении риторики, а это обстоятельство дает право анализировать эссе в контексте именно этой науки. На рубеже XVIII-XIX вв. классическая риторика, по мнению исследовательницы, переживает процесс критической переоценки, но все же не теряет полностью своих позиций. Это и обусловило концептуальную сложность небольшого текста Клей-ста, где столкнулись «антириторическая концепция устной речи и подчеркнуто риторическая концепция письма» (с. 524).
Эссе, по форме представляющее собой письмо к другу и сослуживцу писателя, офицеру Отто Августу Рюле фон Лилиенштер-ну, нацелено на обоснование одного простого тезиса: мысли рождаются в процессе речи (Клейст формулирует этот тезис по-
французски: «l'idée vient en parlant»). Тезис подкреплен рядом примеров. В последней трети текста обсуждается обратная ситуация: неудача, которая может постигнуть оратора в том случае, если он приступает к речи с готовыми мыслями.
Распространяется ли этот тезис на ситуацию самого Клейста, пишущего свое эссе? О. Ласкариду дает отрицательный ответ. Клейст не говорит, а пишет, а процесс письма, похоже, подчиняется прямо противоположному принципу: ведь тезис, который обосновывает Клейст, дан в самом начале текста как нечто совершенно готовое. К тому же Клейст напоминает другу, что в былые годы «давал ему совет говорить лишь о таких вещах, которые он уже понимает». Таким образом, в эссе Клейста содержатся два, как он сам выражается, «мудрых правила»: 1) говорить о том, что ты уже знаешь; 2) готовить мысль в процессе речи. Казалось бы, эти правила исключают друг друга и эссе, таким образом, оказывается противоречивым. О. Ласкариду, однако, полагает, что никакого противоречия нет. Все дело в том, что «правила» соотнесены с разными языковыми стихиями: первое относится к письменной, а второе - к устной речи.
Устная речь и письмо, по Клейсту, руководствуются противоположными принципами и, соответственно, различным образом соотносятся с традициями классической риторики. Клейстовская концепция устной речи не просто антириторична, но может быть расценена и как ироническая пародия на правила риторики. Античные теоретики этой науки учили начинать работу над речью с нахождения мыслей (стадия inventio), после чего следовал процесс расположения мыслей (стадия dispositio), затем - процесс словесного выражения, предполагавший украшение мыслей посредством фигур и тропов (стадия elocutio), и наконец - процесс произнесения речи (actio).
Нетрудно заметить, что в примерах удачных речей, приводимых Клейстом, последовательность стадий подготовки речи перевернута. Говорящий начинает речь, не зная, что он, собственно, хочет сказать, - actio, таким образом, оказывается не конечным, а начальным пунктом. Начав говорить и не имея, по сути дела, никаких мыслей, он наугад нащупывает элементы словесного выражения (elocutio). В процессе этого почти что пародийного elocutio вырисовываются некие очертания речи (dispositio - но опять-таки
едва ли не пародия на классическое «расположение»). И наконец, в результате всех этих усилий находится мысль: стадия inventio, с которой классическая риторика предписывала начинать подготовку речи, у Клейста оказывается в самом конце.
Таким образом, риторическая концепция подготовки речи у Клейста претерпевает ироническую трансформацию, при которой ключевая посылка классической риторики - мысль должна быть готова до начала работы над словесным выражением - оказывается полностью отвергнутой.
Главная идея эссе Клейста - по сути своей антириторическая: устная речь успешна в том случае, если оратор изначально отверг принцип «готовой мысли». Но какова «письменная речь» самого эссе? О. Ласкариду полагает, что латентная критика классической риторики присутствует лишь в содержании эссе, но не в его форме. «Антириторическая концепция речи представлена в тексте, который выстроен в полном соответствии с риторическими моделями» (с. 528).
Так, начальный раздел построен по правилам ораторского вступления (exordium) и содержит, в частности, такой типичный его элемент, как captatio benevolentiae (снискание расположения читателя/слушателя). За вступлением, согласно учению о расположению, должны следовать повествование (narratio), доказательная часть (argumentatio), которая может распадаться на доводы pro et contra (confirmatio/probatio - refutatio), и завершение (peroratio). Все эти элементы композиции О. Ласкариду находит в эссе Клейста, причем именно в том порядке, который был предписан еще античными теоретиками риторики.
После вступления следует типично «повествовательная» фраза («Часто, когда я сижу за моим рабочим столом...»), которая явно знаменует начало narratio: Клейст вводит читателя в обстановку своего дома, рассказывая, как он читает документы, в то время как его сестра молча сидит у него за спиной, занятая своей работой. Доказательную часть эссе составляют примеры, которые еще Аристотель относил к числу приемов риторического убеждения. Шесть приводимых Клейстом примеров распадаются на две группы. Первые четыре примера иллюстрируют тезис о рождении удачных мыслей в процессе речи и тем самым соответствуют той части риторической argumentatio, которую принято называть под-
тверждением (confirmatio). Последние два примера, по мнению О. Ласкариду, в целом демонстрируют неудачу речи, которую оратор начинает (или должен начать) с «готовыми» мыслями. Здесь Клейст аргументирует «от обратного», как бы опровергая потенциального оппонента: этот раздел доказательной части вполне соответствует риторическому опровержению (refutatio).
Приводимые Клейстом примеры могут показаться случайными, взятыми из собственной жизни и из литературных источников без всякой риторической обработки. О. Ласкариду доказывает, что это совсем не так. Даже пример с сестрой, который воспринимается как очень непосредственное личное воспоминание, на самом деле не только содержит литературную реминисценцию (на эссе М. Монтеня «О быстрой и замедленной речи»), но и искусно, едва ли не театрально «инсценирован». Поэт, устремивший свой взгляд «в самую яркую точку света», в то же время чувствует на себе взгляд сестры, которая остается для него невидимой; «коммуникативная ситуация диалога» (с. 534) возникает здесь при подчеркнутом отсутствии визуального контакта. Но если на уровне повествовательной формы рассказ Клейста обнаруживает все признаки риторического расчета, то на уровне содержательном эпизод с сестрой вновь, как и вся композиция эссе, проявляет антириторические тенденции. Триада функций оратора (docere - научать; concillare, delectare - склонять на свою сторону, обращать к себе; movere - двигать, возбуждать чувства) претерпевает полное переосмысление: docere обращено не на слушателя (сестру), как требовала бы античная риторика, но на самого Клейста, который одновременно и говорит, и сам же узнает из своей речи нечто новое; а то движение чувств (movere), которое порождается присутствием сидящей сзади и незримой сестры, «служит предпосылкой, а не целью речи» (с. 537).
В выборе всех прочих примеров О. Ласкариду также обнаруживает расчет, который проявляется, например, в искусной игре скрытыми противопоставлениями: так, если сестра в первом примере сидит за спиной говорящего, то служанка из второго примера стоит перед говорящим (Мольером); если драматург Мольер «порождает» в конечном итоге письменную речь (текст пьесы), то оратор Мирабо (в третьем примере) - устную, и т.д.
При этом Клейст подвергает искажающей обработке как исторические факты, так и используемые им литературные тексты, дабы превратить их в «доказательства» собственной теории. Так, знаменитая речь Мирабо на королевской заседании 23 июня 1789 г., судя по свидетельствами современников, вовсе не была экспромтом, а ее кульминационный тезис («мы уступим только силе штыков») не был порожден в процессе говорения, как хотелось бы Клейсту.
Сходному искажению подвергнута и басня Ж. де Лафонтена «Мор зверей», герой которой, Лис, выступает у Клейста, пожалуй, высшим воплощением ораторской находчивости. По Клейсту, Лис поставлен перед «необходимостью произносить апологию» Льву, чтобы спасти собственную шкуру; однако, как отмечает О. Ласкариду, подобное проникновение в сознание Лиса и мотивы его поведения - следствие вольной интерпретации Клейстом текста басни, в котором нет ничего подобного. Кроме того, у Лафонтена вовсе не Лис, а Волк предлагает выбрать осла в качестве жертвы, спасающей от чумы звериное царство: Клейст в своем пересказе убирает лишних для него персонажей, сводя басенную коллизию к противостоянию двух героев - Льва и Лиса.
В отличие от Мирабо, который, согласно Клейсту, в начале своей речи еще не имеет ни малейшего представления о том, что он хочет сказать, Лис четко знает, что ему нужно: он должен найти мысль, которая спасет ему жизнь. Таким образом, в цепочке положительных примеров Клейста именно этот басенный зверь оказывается воплощением по-настоящему сознательного оратора.
Объединяющим моментом всех положительных примеров порождения мысли в процессе говорения оказывается особое творческое возбуждение (Erregung). Этот психологический феномен, без сомнения, родственный риторическому «movere», Клейст описывает в модных естественно-научных терминах: возбуждение, которое внезапно охватывает наши нервы, подобно появлению электрического заряда в телах, обладающих свойством проводимости.
Человек, который приступает к речи с готовой мыслью, подлинного творческого возбуждения не испытывает. Главный отрицательный пример Клейста - ответы студента на экзамене, в которых экзаменуемый должен не породить собственную мысль, но просто воспроизвести то, что ждет от него экзаменатор, - отмечен в первую очередь полным отсутствием творческого возбуждения.
Эссе Клейста нередко трактуют как полный разрыв с классической и просветительской риторикой и переход к «эстетике гениального» в духе «Бури и натиска». О. Ласкариду стремится показать, что «разрыв с риторикой во второй половине XVIII в. вовсе не был таким радикальным, как этого желала бы господствующая литературоведческая парадигма» (с. 549). Создавая антиклассическую риторику устной речи, Клейст как писатель не спешит расставаться с заветами классической риторики, культивируя (и на практике, и в теории) ясность, лаконизм и, самое главное, полное подчинение выразительных средств мысли и «духу» произведения. По Клейсту, цель искусства состоит в том, чтобы «заставить исчезнуть насколько возможно» (möglichst verschwinden zu machen) элементы формы -«язык, ритм, благозвучие и т.п.», которые нужны лишь в той мере, в какой они «облекают дух» («Письмо одного поэта к другому», 1811). По поводу этого утверждения О. Ласкариду замечает: «Стратегия остается риторической по преимуществу: ars est celare artem. Искусство состоит в том, чтобы скрывать искусство» (с. 550).
А.Е. Махов
2012.04.027. БЕЛХМАН Л. «ТАИНСТВЕННАЯ МУДРОСТЬ» ЛЮБВИ: «МАТЬ И ДОЧЬ» АВГУСТЫ ВЕБСТЕР И ТЕМА МАТЕРИНСТВА В ПОЭЗИИ XIX в.
BEHLMAN L. Loving «stranger-wise»: Augusta Webster's Mother and daughter and nineteenth-century poetry on motherhood // Nineteenth-century gender studies [Electronic resource]. - Lexington: M. Purdue, 2010. - Vol. 6, N 3. - Mode of access: http://www.ncgsjournal.com/ issue63/behlman.htm
Ли Белхман, специалист в области английской поэзии Викторианской эпохи, исследует творчество Августы Вебстер (18371894), одной из немногих неканонических английских поэтесс XIX в. Большинство литературоведов сосредоточивали внимание на ее ранних драматических монологах и стихах, посвященных судьбам обездоленных, брошенных женщин, выступавших против патриархальной несправедливости: «Потерпевшие» (Castaway), «Самый верный» (Too faithful), «Увядшие» (Faded), «Цирцея» (Circe) и «Медея в Афинах» (Medea in Atheans). Однако наиболее перспективным для понимания творчества А. Вебстер критик считает ее последний сборник «Мать и дочь, незавершенный цикл сонетов»
