CC BY
10
ствий совершенных деяний, так и то, совершал ли субъект противоправное деяние в первый раз или неоднократно, умышленно или по незнанию. В особенности мягко были оценены те деяния, к совершению которых субъектов, по мнению интервьюируемых, подтолкнуло само общество и условия их жизни (с. 15).
Анализируя обоснования решений, представленных интервьюируемыми, исследователи пришли к выводу, что в них нашли отображение все три компонента социально-правовой интеграции: функциональной координации, принятия моральных ценностей и экспрессивного участия (с. 16). Было установлено, что большинству интервьюированных свойственно интегративное понимание права, согласно которому правовая система - это внутренняя часть общественной жизни, т.е. право находится внутри, а не «вне» общества. Исходя из такого правопонимания, приговор виновному может быть справедливым только тогда, когда он обоснован справедливым и соразмерным вменением вины и ответственности.
Что в данном случае означает соразмерность? Чтобы быть принятой всеми, правовая норма должна отвечать двум критериям: она должна быть принята в ходе процедуры, легитимность которой поддерживается всеми, и она должна быть соразмерной той ситуации, в которой ее применяют. Это значит, что перед применением правовой нормы необходимо проверить ее соответствие конкретной ситуации, только тогда можно говорить об исполнении принципа справедливости. В основе соразмерного приговора, таким образом, должна лежать не только идея «функциональной интеграции», но и идея «моральной интеграции», что особенно важно в свете полученных исследователями результатов интервью: в глазах граждан право легитимно в том случае, если оно выполняет функцию социальной интеграции, что соответствует демократическому правопониманию, заключает автор статьи (с. 17).
В.Н. Гиряева
2012.04.005. МОЛОДЫЕ ЛЮДИ КАК ВИНОВНИКИ И ЖЕРТВЫ НАСИЛИЯ. (Реферативный обзор).
Jugendliche als Täter und Opfer von Gewalt / Hrsg. von P. Imbusch. -Wiesbaden: VS, 2010. - 294 S.
В течение последних лет активно обсуждается вопрос о росте масштабов применения молодыми людьми силы и угроз по отно-
шению к окружающим с целью принуждения их к определенного рода действиям. При это преобладающими становятся такие формулировки и понятия, как Homizidraten - омоложение бандитизма и организованной преступности с высоким числом убийств; youth bulge - бум насилия в странах с большой долей молодежи в структуре населения; «no-go»-areas - районы, где власти потеряли контроль над происходящим и не в состоянии обеспечить соблюдение законности. Эти формулировки не просто дополнили привычные характеристики типов агрессивности среди молодежи, но и зафиксировали те их проявления, которые вызывают особую тревогу. В современных условиях бунтарский дух и юношеский максимализм нередко принимают гротескные формы. Исследования подтверждают, что возраст большинства участников криминальных разборок составляет 12-24 лет, а межличностное насилие по значимости входит в первую тройку причин смерти в этой возрастной когорте. Подростки становятся не только главными виновниками, но и основными жертвами. Примечательно, что это происходит не только в Европе или Северной Америке, но и в странах с низким и средним уровнем доходов, где совершаются до 90% убийств.
Все это сообщает проблеме молодежного насилия особую актуальность, так как оно совпадает с фазой социализации, которая очерчивает контуры всей последующей жизни, оказывая серьезное воздействие на психологическое и социальное функционирование личности. В данный период юношество осваивает правила сосуществования, устанавливает морально-этические ориентиры и выбирает приемлемые векторы поведения и средства, чтобы стать успешным в жизни. Поэтому любое общество стремится к оценке свойств молодежного произвола, что сопровождается поисками технологий его упорядочения и поддержания равновесия посредством введения регулирующих нормативов1. Полученный негативный опыт, безусловно, преображает и индивидов, и общество в целом. Независимо от того, выступает человек жертвой или преступником, очевидны драматические последствия для благополучия людей и прочности системы. Отсюда актуальность изучения истоков силового давления, которое, порождая необходимость его оттор-
1 См., например: Gewalt: Beschreibungen, Analysen, Prävention // Hrsg. von W. Heitmeyer, M. Schröttle. - Bonn: Bundeszentrale für politische Bildung, 2006.
жения, все более приобретает эндемические очертания. Чтобы реагировать на инциденты подобающим образом, нужно не только классифицировать их виды, но и сформировать теоретико-методологический инструментарий их объяснения. Это сделает возможным заблаговременное планирование реакции, адекватной той или иной ситуации, и контрстратегий по отношению к нарушениям закона, совершаемым членами неформальных организаций.
Аналитики единодушны в том, что эволюция общества свидетельствует о постоянном росте потенциала насилия, но сегодня на передний план все чаще выходят его косвенные и скрытые формы. Кроме того, этапу созревания подрастающего поколения присуща большая подвижность и контрастность, что связано с поисками идентичности, адаптацией к социальным ролям и новой практикой. Поэтому его деятельность нуждается в ясных образцах, не порождающих ложных ожиданий или нереализуемых надежд. На фоне происходящего особенно остро ощущается необходимость в обобщении результатов исследований, посвященных феномену деструктивности в молодежной среде, и определение векторов движения вперед. В реферируемой книге собраны статьи, авторы которых стремятся выявить и продемонстрировать в контексте разных жизненных ситуаций выбор молодых людей в пользу участия в террористических актах, понять, что толкает их на путь преступления и как возможно предотвратить этот шаг.
Во вступительной статье редактора сборника, доктора социологии Петера Имбуша (Центр междисциплинарных исследований Билефельдского университета, ФРГ) акцент сделан на тех спорах, которые постоянно возникают в тематическом поле «молодежь и насилие» (3). Разумеется, господство одной воли над другой, чаще всего связанное с угрозой человеческой жизни, всегда сопровождало человеческую историю. Однако по-прежнему отсутствуют как устойчивые определения его истоков, причин и функций в социальном процессе, так и общепризнанные стратегии их объяснения. Ученому необходим анализ конкретной ситуации с учетом того, что в любой культуре есть полярные ценностные ориентации. Одни исходят из стремления подавить противника, навязать ему свою волю посредством системы власти. Другие опираются на принцип равноправия сторон, стратегию диалога, компромисса и отказа от репрессивных видов управления. Во взаимодействии этих ориента-
ций раскрывается логика эволюции форм насилия в обществе. Основной вопрос заключается в том, какую из них можно считать двигателем перемен, для чего требуется понимание истоков применения силы.
По оценке Имбуша, положения, лежащие в основе многих программ обновления общества, носят детерминистский характер, т.е. исходят из приоритета либо социально-экономических, либо психологических обстоятельств. Между тем, гигантский всплеск жестокости показал ограниченность подобных трактовок, поскольку вне поля зрения остаются механизмы согласованности множества объективных и субъективных факторов, порождающих насильственные конфликты в данной среде и определяющих их динамику. С точки зрения автора, такие программы должны принимать во внимание всю совокупность факторов при определении задач и направлений действия. Раскрывая «анатомию деструктивности», следует учитывать внутреннюю агрессивность человека, зависящую от внешних условий, в которых находит свою реализацию его противоречивая натура. Необходимо рассматривать не только сам факт проявления молодежного насилия, но и условия, ему способствующие (низкий уровень образования, социально-экономическая дискриминация, отсутствие признания и шансов участия в жизни сообщества). Это позволит не просто обозначить условия, в которых оказываются подростки, но и взглянуть на молодежное насилие как на самостоятельную в своем развитии реальность, очертив ее границы и компоненты.
В свете сказанного представляется оправданным обращение авторов статей к своеобразию криминальных проявлений со стороны молодежи в развивающихся странах, где на рубеже веков возросло число убийств, а травле и издевательствам подвергаются до 40% мальчиков и девочек. Усилия участников сборника направлены на выявление адекватных стандартов истолкования причин и последствий происходящего для реформирования общества. При изучении большинства стран «третьего мира» сюда включается, в том числе, высокий уровень бедности, неравенства и раздробленности, что осложняет молодым людям поиск своего места в жизни. Эти стандарты позволяют рассматривать само насилие не столько в контексте общественного кризиса, сколько в качестве усугубляющего его элемента, прошедшего через массовое сознание. Поэтому,
по мнению авторов сборника, обращение к анализу волюнтаристских действий молодежи в странах «третьего мира» способно продемонстрировать со всей очевидностью широкий спектр вариантов выбора модели поведения и, соответственно, методов воздействия
(с. 8).
Имбуш констатирует многообразие существующих стратегий толкования и оценки молодежного насилия. Поиск их наиболее приемлемых вариантов требует комбинирования и синтеза подходов, адекватных как объективной ситуации, так и чувствам, порожденным культурой и гендерной принадлежностью. Более того, проекты и концепции, успешные для Германии или Франции, нельзя автоматически переносить на ситуацию в Колумбии или Южной Африке. На повестке дня - углубление сотрудничества международных организаций, действующих в этом пространстве, и согласование их проектов как в теории, так и на практике. Хотя в последние годы и системные, и эмпирические интерпретации насилия на международной арене значительно модернизированы, по-прежнему остаются пробелы, которые намерены устранить участники сборника. Они обращают внимание на следующие проблемы.
1. Исследователи единодушны в том, что действия агрессивно настроенной молодежи происходят в предопределенных социальных и культурных обстоятельствах. Однако пока не ясно, насколько эти действия связаны с внешней спецификой. Чтобы понять различия в масштабах применения насилия и разработать специфические для регионов программы его предупреждения, необходимы сравнительные характеристики культур и мониторинг его характеристик здесь и сейчас.
2. Стремление адекватно оценить молодежное насилие в странах «третьего мира» сопровождается расширением объема сведений о нем в официальных учреждениях. В частности, нужен сравнительный анализ уже совершенных насильственных акций и готовности к насилию у молодых людей, обладающих разной степенью склонности к волюнтаристским поступкам.
3. Большинство моделей объяснения опираются на интерпретацию социальных контекстов развитых западных стран, поэтому предстоит выяснить, в какой мере она применима к ситуации в развивающихся странах и какие методы толкования молодежного насилия могут оказаться здесь полезными. Авторы сборника выявляют
степень актуальности существующих концептов, их исследовательский потенциал в несхожих культурных условиях, а также ищут такие подходы, которые обладали бы транскультурной легитимностью. Их цель - определить обстоятельства, усиливающие вероятность причастности к насилию (т.е. факторы риска, касающиеся отдельной личности, близких людей и общества в целом). Одновременно ученые намереваются идентифицировать те условия, которые лучше всего защищают от силового давления. При этом не только расширяется спектр анализируемых факторов риска и защитных механизмов, но и формируется багаж знаний, определяющих размеры вмешательства в поведение подрастающего поколения.
4. При анализе молодежного насилия уделяется повышенное внимание гендерным аспектам насилия, так как практически отсутствуют обобщения сведений о роли и мотивах участия в репрессиях молодых солдат или юных девушек.
5. Наконец, требуется усовершенствование знаний о воздействии разнообразных факторов на снижение уровня агрессии на фоне роста социального неравенства, различий в уровне доходов и бедности. Важными переменными величинами, способствующими снижению готовности к насилию или его неприятию, являются образование и воспитание, взаимозависимость между которыми до сих пор мало изучена. То же самое относится к эффективности мероприятий по предупреждению насилия в развивающихся странах: сведения о соответствующих мерах не полны и противоречивы.
Сборник демонстрирует многовариантность путей практического решения поставленных задач. Насилие в молодежной среде нельзя объяснить исключительно девиантным поведением отдельных лиц; оно является результатом взаимодействия целого ряда биологических, социальных, культурных и экономических факторов. Статья этнолога Сильке Ольденбург (Бейрутская международная высшая школа африканистики (ВЮ8Л8), Ливан) «Между принятием и сопротивлением: Жизненные миры молодежи на фоне гражданской войны в Колумбии» описывает их с помощью этнографических методов (6). На фоне традиционных форм народного быта, обычаев и обрядов представлены явные и бессознательные механизмы коммуникации между людьми, а также типы восприятия происходящего. Автор показывает, что именно и при каких
обстоятельствах толкает молодых людей к совершению общественно опасных, уголовно наказуемых деяний, а также - как быстро они становятся жертвами насилия. Если разум человека признает истинность тех или иных идей, то все остальное - проблема выбора деятельности для их реализации посредством силового давления на объект (отпора или стимуляции), пишет Ольденбург.
Андреа Киршнер (сотрудница Центра междисциплинарных исследований (ZiF) при Билефельдском университете, ФРГ) в статье «Молодежь, насилие и социальные перемены в Африке» анализирует фактор провокации молодых людей в ходе социальных преобразований (4). Автор отмечает непростую ситуацию в этом регионе, что сказывается как на самом определении категории «молодежное насилие», так и на ее толкованиях. Киршнер согласна с тезисом о неизбежности конфликта поколений, но при этом акцентирует позитивные аспекты самовластия молодежи. Таковые связаны со вступлением в фазу зрелости как состояния, где доминирует стремление к гармонии между элементами социальной системы и средствами достижения ее эффективного функционирования. Это важный этап внутреннего развития индивида, результат его социализации, в ходе которой он интернализирует социальные ценности и образцы поведения с целью адекватного исполнения взрослых ролей. На этом этапе жизненного пути весьма вероятны демонстративное сопротивление системе, желание эпатировать общество, доказывать свою от него отчужденность, преступая границы морали и права. Насилие символизирует ту свободу самовыражения, которой подчас не хватает молодым людям, и выступает способом их самоутверждения.
Доктор Сабина Куртенбах (научная сотрудница Немецкого института глобальных и региональных исследований (GIGA); филиал по изучению Латинской Америки в Гамбурге, ФРГ) ставит задачу проследить механизмы непрерывности и видоизменений насилия в послевоенных обществах (5). В фокусе ее внимания -проблема формирования в данном социальном контексте того поля напряжения, где проявляется деструктивность молодых людей. Психологической основой деструктивности выступают конформизм и чувство страха перед сложностью бытия. Хотя в ряде случаев насилие имело оправдания (сопротивление агрессору, угнетателю), в конечном счете оно носило разрушительный характер,
способствовало деморализации общества и росту негативных проявлений человеческой природы. Автор отмечает также особую опасность психологического насилия, выражающегося в форме манипулирования человеческим сознанием, навязывания мифов и искаженной информации, что разрушает с трудом достигнутую послевоенную консолидацию.
На примере изучения молодежных банд в Центральной Америке профессор социологии Аника Ёттлер (Марбургский университет, ФРГ) и научные сотрудники Немецкого института глобальных и региональных исследований Себастьян Хун и Петер Петц (Гамбург, ФРГ) выясняют причины их превращения в коллективном восприятии в сатанинскую преступную группу (2). Предпринятый ими анализ свидетельствует о том, что здесь налицо социальная конструкция, которая следует установкам политиков и журналистов. Авторы также показывают, какие драматические следствия влечет за собой клеймо бесчестья при оценке деятельности молодежных шаек. Любая негативная санкция или неодобрение нонконформизма, а также стихийное применение моральных санкций в форме презрения к нарушителям общепризнанных норм приводит к изоляции и амбивалентным переживаниям молодого человека, вызывая у него антипатию и симпатию одновременно. Существенную роль здесь играет и мода на натуралистичные сцены насилия на телеэкране и в кино: планка морально допустимого в сознании молодых людей упала, а новых границ недозволенного не возникло. Постепенно приучив обывателя к сценам насилия, СМИ породили поколение людей, не скрывающих нездорового любопытства к боли и смерти; скрытые в подсознании инстинкты вырвались наружу и, став частью массовой культуры, обрели статус нормального.
В статьях авторов сборника можно выявить общие положения, которые сводятся к тому, что в странах «третьего мира» в условиях социальной отсталости и гражданских войн жестокость стала обычным явлением, позволяющим говорить о нормах «культуры насилия». Сужение рамок государственной монополии на власть, распространение коррупции, бесчинства молодежных группировок в этих странах увеличивают риск превращения человека в жертву противоправных действий. На волне соперничества политических группировок сформировались такие правила поведения, когда под-
держание «порядка» стало заботой лидеров вооруженных формирований, обладающих независимостью от аппарата центральной власти. Реальное отсутствие гарантий безопасности пробуждает у граждан чувство незащищенности. Более того, усиление контроля над массовыми мероприятиями, использование частных служб безопасности и ношение оружия способствуют разрушению механизмов, служащих основой социального взаимодействия и средством защиты от асоциальных наклонностей. Стремление человека к удовлетворению таких наклонностей, к завоеванию привилегий приводит его к конфликту с социальными нормами и установлениями. Разумеется, тотальный контроль позволяет сократить число реальных преступлений, но не влияет на состояние моральных устоев. Замкнутость и разобщенность порождают одиночество и фрустрацию, а вмешательство со стороны «чуждого» общества вызывает агрессию.
Расцвет национализма, разжигаемой им военной агрессии и реваншизма часто обусловлены политическими факторами. Речь идет о прошлых поражениях, конкуренции между мировыми державами, использовании ксенофобии в целях сплочения нации против «врага». Авторы сборника обращаются к ставшей в последнее время популярной теории молодежного бума (youth bulge). Согласно этой теории, угрозу международной стабильности и безопасности представляют страны, где подрастающее поколение составляет не менее 25-30% от общей численности населения. Тенденция к авторитаризму и частым политическим переворотам, свойственная таким режимам, признана не только следствием ошибок политиков, пережитков колониального прошлого или культурной отсталости; youth bulge, как правило, имеет место в условиях социальной неустроенности молодежи. «Пузырь» особенно опасен там, где подростки вынуждены конкурировать между собой за доступ к престижным должностям и социальному признанию в условиях социального и экономического кризиса (с. 8).
Хотя развивающиеся страны не знают проблемы старения общества и низкой рождаемости, они, тем не менее, не имеют возможности осуществлять подлинный контроль над собственной территорией и реализовывать свои цели в полном объеме. Главной угрозой национальной безопасности становится дефицит возможностей для карьерного роста и обретения совокупности средств,
обеспечивающих реализацию конституционных прав. В сообществах, где семьи имеют более двух сыновей, растет готовность рисковать юношами в целях благополучия не их самих, а социального окружения в целом, ради «общего блага», пусть даже превратно понятого. Это создает питательную среду не только для политически мотивированных проявлений национализма и террора; высокая доля «неустроенных» молодых людей в народонаселении страны порождает опасность укрепления идеологии и практики различных форм давления с целью получения и сохранения приоритетных позиций. Широко используются методы партизанской войны в городских условиях, растет число случаев неспровоцированных акций, угрожающих убийствами или разрушениями. Неслучайно многие страны, столкнувшиеся с youth bulge, имеют опыт гражданских конфликтов разной степени интенсивности (от массовых беспорядков до геноцида).
Все общества «третьего мира», хотя и в разной мере, готовы к тому, чтобы обсуждать и по возможности решать проблему взросления молодого поколения и предоставления ему социальных перспектив. Показательна в этом плане статья «Школьные перестрелки и психические расстройства: Перспективы исследования насилия», где в отличие от предыдущих работ акцент сделан на концептуальных трактовках проблемы молодежного насилия. Социолог Бирте Хевера (научная сотрудница Института публицистики и коммуникации при Свободном университете Берлина, ФРГ) знакомит со своеобразием теоретико-методологического аппарата представителей разных исследовательских школ (1). В статье обозначены позиции «сторонников господствующей тенденции» («Mainstream») и способы формирования в ходе их критики «новаторских стратегий» («Innovateure»), которые направлены на создание собственной программы «социологии насилия» (с. 245-247); далее автор описывает предпосылки их разграничения (с. 248-263) и на конкретном примере (стрельба в Эрфурте) показывает, к каким результатам приходят сторонники обоих теоретических позиций (с. 267-277).
Оказалось, что итоговые выводы сторонников разных аналитических стратегий располагаются на «разных уровнях», а их различия обусловлены эпистемологической позицией исследователей. Так, «адепты» рассматривают насилие в качестве дисфункциональ-
ной силы, угрожающей общественному порядку и требующей создания системы упорядочения жизни. При этом они оставляют без внимания принцип свободы действий индивидов и находят координаты истоков произвола по ту сторону субъекта или же в сфере патологического. В случае проявлений насилия как безумия (амок) эта аргументация становится неприемлемой, так как здесь особенно отчетливо видна сопряженность его полярных признаков. При всем этом поиски причин и возможностей предупреждения подобных шагов у «сторонников основной тенденции» опираются на позитивные оценки породившего их общества, т.е. они рисуют его как естественное и устойчивое, а человека - как нейтрального или миролюбивого. В работах «новаторов» отсутствуют рассуждения о путях сохранения общественного порядка. Например, опыт осмысления насилия как антропологической константы у немецкого социолога Вольфганга Софски свидетельствует о том, что насилие приобретает черты принужденности и неизбежности1. Если в первом случае трудности обусловлены признанием положительной «сущности человека», то в данном случае они возникают вследствие игнорирования ее социальной сконструированности. Софски констатирует, что насилие может быть ограничено действующей властью, но не предотвращено полностью. В то время как «сторонники господствующей тенденции» затушевывают принадлежность насилия к «природе» человека в пользу выявления его внешних причин, у «новаторов» возможность использования силового давления выступает его неотвратимой «судьбой». Тем не менее, замечает Хевера, обе модели не видят достаточно прочной взаимосвязи между формой общественной организации и появлением чувства враждебности.
Даже если социально-теоретические исходные положения данных подходов признать противоположными, продолжает автор, на практике это различие не столь заметно. Суждения «новаторов» о несовершенстве «причинных» исследований насилия не всегда имеют эмпирическое подтверждение. У «детерминистов» можно найти указания на субъективные параметры применения силы, на его поведенческий характер и беспричинность, а также на наличие
1 См.: Sofsky W. Traktat über die Gewalt. - Frankfurt a. M.: Fischer Taschenbuch, 2005.
«третьих лиц» наряду с исполнителем и жертвой. Это лишний раз свидетельствует об увеличении разобщенности граждан, поскольку сегодня ни один вопрос они не в силах решить без участия властей. Постепенно утрачивается способность к прямому диалогу, предпочтение отдается резолюциям посредника, уполномоченного властью. Подобные замечания позволяют авторам сборника утверждать, что принципы размежевания указанных тенденций препятствуют их плодотворному диалогу; стимулы к теоретическому обновлению не использованы в полной мере, так что оба подхода скорее сосуществуют, чем обогащают друг друга.
Для сопоставления итоговых выводов сторонников «новаторских» и «традиционных» трактовок насилия Хевера обращается к оценке инцидента в Эрфурте. Она фиксирует изъяны обоих проектов истолкования слепой, немотивированной ярости, приводящей к человеческим жертвам. Причины перестрелки школьников были связаны, с одной стороны, с их личностными качествами (склонность к нарциссизму, повышенная ранимость, неспособность к разрешению конфликтных ситуаций); с другой стороны, они обусловлены состоянием общества, где на переднем плане оказались технологии модернизации (с. 283). Отмечая злободневность обоих подходов, исследовательница ищет ответ на вопрос о том, в какой мере результаты, полученные «традиционалистами» и «новаторами», приемлемы для политической практики, насколько они содействуют осмыслению насилия и его профилактике. Заслуга «новаторов» видится в том, что они способствовали трактовке составляющих формулы волюнтаристских действий. Они заполнили пробел, который оставили открытым поборники «причинных» исследований, которые как бы не замечали насилия как такового. «Новаторы» пополнили запас знаний о специфических чертах и механизмах различных форм силового давления, прояснили порядок «функционирования» отдельных видов насилия, процесс восприятия людьми их динамики и какими признаками они обладают.
Популярность антропологических приемов «новаторов» требует выявления возможностей, которые предлагают оба подхода для превращения лозунга «Мир без насилия» из желаемого в реальность. В работах сторонников обоих направлений практически не рассматриваются шаги для предотвращения и локализации дест-руктивности. Вопрос о предупреждении жестокости, напротив, яв-
ляется сильной стороной детерминистского подхода. Рассматривая террористические акты в качестве симптома отрицательного давления на человека внешних условий, недостатков социализации или неверного осмысления критических обстоятельств жизни, сторонники этой точки зрения уверены, что насилие можно и должно предотвращать; более того, его следует преодолевать с помощью трансформации внешних факторов, порождающих выбор данной поведенческой стратегии (с. 285).
Таким образом, проблематичность «основного направления» изучения насилия видится в том, что его сторонники не касались виртуального измерения реальности, т.е. генезиса возможностей (потенциала отношений и аффектов), позволяющих человеку экспериментально активировать одну из них. Способ видения проблемы, сконцентрированный на причинах преступления, обращен к действиям третьих лиц и нередко завершается оправданием виновников. Здесь слишком мало внимания уделено собственно насилию, его специфическая схема создается без учета того, что «причина» амок лежит в «существе человека» и свободе его действий. Вместе с тем в стане «новаторов» наметились тенденции, свидетельствующие о тупике социологии врожденного насилия. Так, Йорг Хюттерманн (на примере работ Софски) разъясняет, как отклонение стандартных попыток объяснения и невнимание к смысловому контексту порождает антропологические дефиниции. Когда речь заходит о насилии как судьбе, из поля зрения выпадает его социальная обусловленность - вопреки тому, что оно осуществляется в пределах связей между смыслом и фактом1. Одним словом, попытки обновления стандартных исследований насилия не всегда заканчиваются удачей. В любом случае поиски «новаторов» нельзя рассматривать в качестве единственного лекарства против нечеткости традиционного исследования агрессивности.
Подвергая критике существующие способы осмысления насилия, нельзя забывать о необходимости «третьей» перспективы понимания. Оба названных выше подхода имеют собственные сильные стороны, что эквивалентно увеличению векторов толкования и предупреждения инцидентов. На острие изучения оказался
1 Hüttermann J. Dichte Beschreibung oder Ursachenforschung der Gewalt? // Paradigmen der Gewaltforschung / Hrsg. von W. Heitmeyer, H.-G. Söffner. - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 2003. - S. 121.
тот факт, что применение силы связано с правом выбора человека и не всегда может быть охарактеризовано как рациональное действие. Презентация двух проектов как абсолютно контрастных делает проблематичным даже простой обмен идеями, не говоря уже о теоретическом их слиянии в рамках единой «парадигмы насилия». Вопреки теоретической несовместимости рассмотренных тезисов, они должны учитываться при комплексном рассмотрении насилия в процессе анализа конкретных событий. Нельзя игнорировать результаты только потому, что они учитывают не все аспекты применения силы. Именно поэтому «новаторы» способствовали разработке отсутствующих параметров данного социального феномена, но оставили без внимания проблему полезности обоих подходов при изучении реальных событий. Уже сегодня появляются многообещающие точки пересечения обоих направлений теоретической мысли, однако вопрос о формировании соответствующей «парадигмы насилия» остается открытым (с. 288).
Данный сборник задумывался не как классическое исследование молодежного насилия в разных общественных контекстах, а как призыв взглянуть на проблему под новым углом зрения. Авторы книги внесли весомый вклад в актуальные дебаты вокруг настоящего и будущего молодых людей, наметили векторы дискуссий и эффективной государственной политики, направленной на устранение коренных причин насилия в молодежной среде и повышение общего уровня безопасности. Следуя инициативам, которые способствуют выявлению, количественной оценке и принятию ответных мер в отношении силового давления, аналитики привлекают внимание к теме профилактики криминальных инцидентов среди молодежи. Сбор фактических данных о масштабах и видах агрессивности в разных социальных контекстах актуален для осмысления данной проблемы на глобальном уровне. Отмечена необходимость комплексного подхода, который затрагивает такие факторы роста насилия в молодежной среде, как стремительные экономические, демографические и психологические изменения и сокращение числа социальных гарантий. Не менее важно учитывать инновации, связанные с изменениями в общественном сознании и пересмотром системы ценностей. Разобщенность внутри общей массы, «одиночество в толпе» сегодня достигли критического
предела, в силу чего все чаще речь заходит о поисках новых путей социальной интеграции.
Список литературы
1. Hewera B. School Shootings und Amok: Perspektiven der Gewaltforschung // Jugendliche als Täter und Opfer von Gewalt / Hrsg. von P. Imbusch. - Wiesbaden: VS, 2010. - S. 243-291.
2. Huhn S., Oettler A., Peetz P. Jugendbanden in Zentralamerika: Zur sozialen Konstruktion einer teuflischen Tätergruppe // Ibid. - S. 213-242.
3. Imbusch P. Jugendgewalt in Entwicklungsländern: Hintergründe und Erklärungsmuster // Ibid. - S. 11-94.
4. Kirschner A. Jugend, Gewalt und sozialer Wandel in Afrika // Ibid. - S. 133-174.
5. Kurtenbach S. Jugendliche in Nachkriegsgesellschaften: Kontinuität und Wandel von Gewalt // Ibid. - S. 175-212.
6. Oldenburg S. Zwischen Akzeptanz und Widerstand: Jugendliche Lebenswelten im kolumbianischen Bürgerkrieg // Ibid. - S. 95-132.
С.Г. Ким
2012.04.006. БУЦЕРИУС СМ. ТОРГОВЦЫ НАРКОТИКАМИ МЕЖДУ ИСЛАМСКИМИ ЦЕННОСТЯМИ, ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНЬЮ В ГЕРМАНИИ И ПРЕСТУПНОСТЬЮ. BUCERIUS S.M. Drogendealer im Spannungsfeld zwischen islamischen Werten, Alltag in Deutschland und Kriminalität // Ztschr. für Soziologie. - Stuttgart, 2008. - Jg. 37, H. 3. - S. 246-265.
Высокий уровень преступности в среде молодых мигрантов второго поколения - это тема, которую часто обсуждают как в научной литературе, так и в средствах массовой информации. Если раньше в качестве объяснения девиантного поведения этой группы населения прежде всего ссылались на теории конфликта культур, то сейчас принято говорить об исключенности молодых мигрантов из политической, социальной и экономической жизни общества. После публикации результатов первых исследований PISA1 стало ясно, что молодые мигранты второго и третьего поколений оказались обделенными германской системой образования. Другие исследования показали, что эта категория населения подвергается
1 Исследования PISA (Programme for international student assessment) - международный опрос знаний 15-летних школьников, проводимый с 2000 г. раз в три года во многих странах, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (OECD). - Прим. реф.
