CC BY
12
представленными на рынке иностранными производителями. Соответственно, необходимо помогать как частным, так и государственным компаниям быстро, гибко и успешно реагировать на резкие изменения, постоянно происходящие на рынке. И тогда получается, что создание и перераспределение возможностей, а также стимулирование частных игроков к прибыльному использованию этих возможностей на глобальном рынке может быть эффективной и даже единственно доступной стратегией (с. 105-108).
К современному государству, делают вывод Брезнитц и Циммерманн, предъявляются повышенные ожидания по части непрерывного повышения экономического и финансового благосостояния граждан. Собственно, на примере многих стран можно видеть, что когда конкретное правительство не справляется с указанной задачей, граждане/акционеры быстро и эффективно отстраняют его от власти. Но государство как таковое является единственным актором, ответственным за развитие отрасли в целом. Авторы, впрочем, согласны с экономистами неоклассического направления в том, что государственная власть обладает очень ограниченными возможностями для осуществления непосредственных позитивных мер в рыночном пространстве. Тем не менее, по мнению авторов, у государства имеется уникальная возможность влиять на действия других игроков и наблюдать процесс в долговременной перспективе. Кроме того, государство всегда в состоянии изменять правила игры. Если правительства возьмут на себя роль стратегических менеджеров, то они смогут предоставлять в распоряжение частных компаний организационные инструменты, пригодные для формирования наборов динамических возможностей. Эти возможности очень подойдут для сферы инновационного менеджмента. В таком случае она будет спасена.
С.А. Ермолаев
2012.03.014. ИЛИ Дж. ИСТОРИЗАЦИЯ ГЛОБАЛЬНОГО, ПОЛИТИЗАЦИЯ КАПИТАЛА: КАК ИМЕНОВАТЬ НАСТОЯЩЕЕ.
ELEY G. Historicizing the global, politicizing capital: Giving the present a name // History workshop journal. - Boston, 2007. - Vol. 63, N 1. -P. 154-188.
Социально-философская работа Дж. Или посвящена глобализации. Но ее автор описывает не просто как некий феномен, ставший реальностью в сегодняшнем мире. С точки зрения Или, корни процессов, имеющих отношение к созданию современного глобального порядка, можно отыскать в достаточно давней истории. Простой пример. В марте 1917 г. британские войска оккупировали Багдад. Однако оккупации тогда была придана благородная форма; было объявлено, что британцы пришли не как завоеватели, а как освободители. Местное население, правда, не очень поверило этим словам. Буквально через три года произошло восстание против британцев, и они вынуждены были подавлять его с помощью газов и артиллерии. Теперь Ирак снова оккупирован, и снова завоеватели пытаются преподнести себя в качестве освободителей. Но им вряд ли поверят: Или не сомневается, что в Ираке натовские войска обязательно столкнутся с партизанской войной.
Партизанщина будет неизбежной еще и потому, что натовское руководство ведет себя крайне непоследовательно. С одной стороны, как уже сказано, оно представляет себя в качестве освободителей. Но с другой стороны, идеологи натовских захватов вдруг открыто объявляют себя сторонниками нового миропорядка, не имеющего ничего общего с освобождением. Многое становится ясно, если взглянуть на позицию администрации США. Она давно не скрывает своей радости по поводу окончания «холодной войны» и связанных с этим перемен в мире и открывающихся новых возможностях. В одном из основных документов, выражающих данные изменения, «Стратегии национальной безопасности» от 2002 г., старая политика сдерживания и коллективной безопасности отвергалась, а вместо нее предлагались принципы наступательного вмешательства, упреждающих ударов и превентивных мер против распространения ядерного оружия в странах-изгоях. По словам Буша-младшего, единственным путем к миру и безопасности надо считать путь действия. Бушу вторили его сподвижники: Вулфовиц, Чейни, Рамсфелд и другие. По их мнению, в новом столетии вся планета должна находиться в сфере влияния США. Названные деятели говорили о доминировании по всему спектру, о непобедимости США во всех областях: на земле, на море, воздухе и космосе. Команда Буша готова была воевать, но не имела ничего против мира - мира, где взаимоотношения между двумя любыми странами не
будут важнее их отношений с Америкой. Мир, конечно, многообразен, но, согласно доктрине Буша, на земле не должно было быть места, где можно было бы не считаться с распоряжениями Вашингтона (с. 154-159).
Подобные американские амбиции являются важной частью современной глобализации. К данному феномену относятся по-разному. Одни мыслители прямолинейно выступают за глобализацию, поддерживают ее, другие отмечают ее явный вред для большинства стран и их населения. К лагерю абстрактно-одобрительных сторонников глобализации Или относит Э. Гидденса, З. Баумана, У. Бека, Д. Хелда. К ним можно добавить социологов специфически глобализационных феноменов: миграций, диаспор, глобальных городов, пограничных областей, транснациональных общественных движений и форм политики, международных сетей и регионов, новых электронных медиа и последствий их внедрения, а также широко обсуждаемого рождения глобального гражданского общества. На другом полюсе находятся разнообразные критики глобализации - умеренные (Дж. Стиглиц и Дж. Сорос) и радикальные. В числе последних можно назвать тех, кто признает очевидную реальность глобализации (Д. Харви), и тех, кто, подобно И. Валлер-стайну или Ф. Куперу, скептически воспринимает ее новизну.
Дж. Или предлагает провести различие между глобализацией как категорией повседневного языка или описательным термином в «простой речи» и как аналитической категорией, стремящейся ухватить особые изменения в реальных мирах капитализма и его общественных формах на рубеже третьего тысячелетия. Иными словами, нужно обозначить границу между интеллектуальными историями конца ХХ в., сформировавшими этот особый способ осмысления современных изменений, и действительными историями - экономической, социологической, культурной, институциональной, политической. В этом смысле глобализацию можно считать в равной степени симптомом (языком, складывающимся вокруг определенного набора важных современных историй) и диагнозом (процессами, требующими описания). Современные изменения одновременно формируют разговоры о глобализации и формируются ими.
Таким образом, пишет Или, мы имеем дело со знакомой диалектической взаимосвязью между, с одной стороны, принятием определенного языка понимания общества, который используется в пуб-
личной сфере, а с другой - действительными явлениями, событиями и преобразованиями, которые этот язык призван описать и объяснить. То есть глобализация как социально-экономический, культурный и политический постулат (как ряд убедительных и ярких заявлений о переменах в реальном мире) важна для процесса глобализации так же, как существование глобализации как наблюдаемого социального факта (предполагаемое структурное преобладание глобальной интеграции). Идеология или дискурс глобализации служат даже лучшей отправной точкой для анализа, чем экономика или социология в более структурном или материалистическом смысле, поскольку именно на этом дискурсивном уровне происходит рабочее принятие глобализации обществом, в том числе условий, на которых определенные идеи и та или иная политика могут быть включены в данный дискурс, и вопроса, кто говорит на языке глобализации, кто задает тон в таком разговоре. Под дискурсом или идеологией глобализации Или понимает утверждение глобализации как организующей реальности складывающегося международного порядка и кристаллизацию определенных практик, политики и институтов. Иными словами, история глобализации становится неотделимой от истории самой этой категории. Глобализация появилась в последние 10-15 лет в виде ряда дискурсивных заявлений о международном мире, стремящихся агрессивно перестроить его.
Нельзя, впрочем, забывать, что среди многих критиков современного глобального порядка понятие глобализации является крайне спорным из-за несовпадения программы глобализации и реальной современной обстановки. Для таких критиков, как П. Херст и Г. Томпсон, мировая экономика сегодня менее интегрирована, чем хотелось бы пытающимся убедить нас в этом «истинно верующим» глобалистам, и кое в чем даже не дотягивает до степени интеграции, имевшейся до начала Первой мировой войны. По некоторым ключевым показателям масштабы и темпы изменений в 1890-1914 гг. были гораздо более впечатляющими - например, по степени интеграции мировых рынков капитала, взаимозависимости национальных и региональных экономических систем, росту международной торговли и масштабу межнациональных и межконтинентальных трудовых миграций.
Есть и другая группа скептиков. Они говорят, что «ничто не ново под луной». Среди историков колониализма, рабства, созда-
ния мировой капиталистической экономики и подчинения остального мира Западу нет недостатка в голосах тех, кто утверждает, что мы живем с глобализмом уже очень давно. Так, недавние международные действия с их смешением эгоистических, альтруистических и нарциссических рационализаций вряд ли представляют собой что-то удивительное для исследователей деколонизации, расцвета империализма перед Первой мировой войной, «цивилизаторской миссии» XIX столетия или 1492 года. Марксистам также издавна известно о глобальном движении капитала и далеко идущих социальных и политических последствиях, которые делают возможным дальнейшее развитие только в самых противоречивых и отталкивающих формах. Иначе говоря, данный хор критиков утверждает, что если мы и живем в глобальном мире, нам нужны гораздо более точные языки анализа. Нам нужны лучшие средства для определения новизны настоящего (с. 162-167).
Отдельно Или останавливается на позиции Купера. Тот с глубоким скептицизмом относится к термину «глобализация», считая его не слишком полезной категорией анализа. Если мы признаем длительность и глубину соответствующих процессов и рассматриваем глобализацию как обозначение постепенной и неуклонной интеграции различных частей света в некое уникальное целое, восходящее в своих истоках к XV столетию, то аргументация, по утверждению Купера, падет жертвой линейности и телеологии. Если же мы занимаем противоположную позицию и утверждаем, что глобальная эпоха наступила только сейчас, останется не вполне ясным, как в этом понятии глобального можно отделить настоящее от более ранних эпох. Коммуникации революции, движение капитала и регулирующие аппараты нуждаются в изучении, а отношения между ними, взаимоподдерживающие и противоречивые, требуют всестороннего рассмотрения. Однако язык глобализации лишь упрощает задачи анализа многообразия и своеобразия кросс-территориальных связующих механизмов в прошлом и настоящем.
Например, с точки зрения Купера, в периоды работорговли XVI столетия или империализма XIX в. взаимосвязь между различными частями света была важна для истории каждой из его частей. Но механизмы взаимосвязи были условными и ограниченными в своей способности к трансформации, и они остаются таковыми и поныне. Но если эта более ранняя «атлантическая система» не была
в достаточной мере системной, чтобы заслужить звание глобализации XVIII в., то такого звания не заслуживает и глобализация начала XXI столетия. Для каждого случая, полагает Купер, необходимо более точное аналитическое понятие, чем может предложить упрощающая риторика глобализации. Нам нужна точность в определении того, как возникают такие товарные цепочки, как связи в пространстве расширяются и ограничиваются и как масштабные и долгосрочные процессы вроде капиталистического развития могут анализироваться с учетом их влияния, ограничений и механизмов, формирующих данные процессы.
Дж. Или предлагает свою собственную версию, объясняющую появление особого настоящего. Она строится не вокруг классического понимания индустриализации и промышленной революции или популярных рассуждений о переходе от феодализма к капитализму. Собственно говоря, версия, предложенная автором, предполагает объединение сразу двух подходов. Один из них включает все более широкую историографию рабства. Другой же касается особых условий накопления и эксплуатации, определяющих новое глобализованное разделение труда в настоящем. Особенно большую роль в этом разделении труда играют мигранты и транснационализированные рынки труда, создаваемые теперь все более быстрыми темпами. Если взять последний из названных подходов, то, полагает автор, можно увидеть своеобразие современного этапа развития капитализма, этапа, явно отличающегося от предыдущего, длившегося с 1945 г. до начала 1970-х годов.
Согласно Или, настоящее пережило качественное ускорение мировой интеграции по трем направлениям: в заметном снижении барьеров между обществами и государствами, растущей однородности обществ и государств и увеличившемся объеме взаимодействия между обществами с точки зрения торговли, капитала, объема валютной торговли или движения туристов и мигрантов. Автор соглашается с основной идеей Гидденса о том, что глобализация опирается на новую проблематику дифференциации пространства-времени. В рамках логики глобализации беспрецедентное развитие пространственно-временного сжатия и усиления взаимозависимости вызвало сокращение мира и замену его более ранних разделений на растущую межрегиональную взаимосвязанность, совершенно по-новому связывающую индивида с социальными процессами
международного масштаба. Проще говоря, глобализация означает рост масштабов, величины, ускорение и углубление воздействия межрегиональных потоков и форм взаимодействия. Глобализация происходит в виде сдвига или трансформации масштаба человеческой организации, связывающей отдаленные сообщества и распространяющей влияние властных отношений на ведущие регионы мира и континенты.
В заключение Или рассуждает о печальных событиях 11 сентября и их влиянии на современный мир. Собственной первоначальной реакцией Или было ожидание мощного и согласованного удара по антиглобалистским движениям. Конечно, так во многом и произошло, хотя, отмечает автор, после первоначального потрясения различные элементы глобального движения за справедливость, скорее, успешно перегруппировались и не в последнюю очередь на основе выступления против войны в Ираке. Сам Или вслед за Ф. Холлидеем выделяет три четких измерения последствий событий 11 сентября для мира: влияние на американское общественное мнение, возрастание агрессивности в американской внешней политике и перестройка американских отношений с остальным миром. В США раньше, чем в других государствах, произошел патриотический поворот, наблюдающийся в формах как усиления мер безопасности в государстве, так и возрастания нетерпимости к различию и несогласию. Но в странах «крепости Европа», в свою очередь, по нарастающей происходит движение к панъевропейскому антиисламскому расизму. Такие изменения имеют важные политические последствия. Одно из них тесно связано с безапелляционными заявлениями правительств о том, что серьезность кризиса дает им право ни перед кем и ни в чем не отчитываться. Лозунг «борьбы с террором» поставил под сомнение демократическое устройство современного мира. Это очень серьезная угроза, не меньшая, чем сам пресловутый «глобальный террор». Демократия появилась ценой многовековых устремлений предшествующих поколений, и было бы безрассудным в один миг от нее отказываться.
С.А. Ермолаев
2012.03.015. ХАРВИ Д. КРИЗИС И ГЛОБАЛЬНЫЙ МИР. HARVEY D. Crisis and global world // Philosophy and sociology. -Los Angeles, 2009. - N 2. - P. 14-23.
