CC BY
52
АСИММЕТРИЧНАЯ ВЛАСТЬ, ЕРЕСЬ И ПОСТКОММУНИЗМ В ПЕРСПЕКТИВЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
П. ДУТКЕВИЧ
Институт исследований Европы и России Карлтонский университет Оттава, Канада
В предлагаемой публикации внимание автора сосредоточено на возглавляемой США политике, именуемой правящей элитой этой страны как «война с террором». В своих истоках эта политика связывается автором с окончанием «холодной войны», с опытом посткоммунистических преобразований, а также с современными мировыми процессами, обобщенными в понятии «глобализация». При этом тематический акцент делается преимущественно на тех аспектах современной ситуации в мире, которые с очевидностью свидетельствуют о гегемонистских притязаниях США в мировой политике и понижении функционального статуса международного сообщества, представляемого ЕС и ООН.
Нельзя не согласиться с заявлением Джона Лукача о том, что «в течение последних 10 лет ... я все больше укрепляюсь в своем убеждении, переходящем в полную уверенность, что проходит не только вся эпоха и цивилизация, которой я принадлежу, но и то, что мы живем - если уже не пережили - при самом их окончании» [Ьикасэ, 2002, р. 12]. Также я разделяю точку зрения И. Валлер-стайна о том, что «современная мировая система приближается к своему концу и вступает в область трансформации в какие-то новые исторические системы, формы которых мы не знаем и не можем знать заранее, но контуры которых мы можем активно формировать» [\¥а11ег81ет, 2004, р. 170].
Более того, полагаю, что до последнего момента фундаментальные изменения сущности капитализма и американской политики - в особенности в этом столетии - имели форму эволюционной адаптации к внутренним и/или международным вызовам (другими словами, приобретали форму схизмы), будь то «Новый курс» Ф.Д. Рузвельта в 1930-х гг. о путях модернизации капитализма или холодная война как механизм трансатлантического единения, направленного против Советского Союза.
При этом то, что мы видим сейчас, есть фундаментальные (я бы даже сказал революционные) изменения в американской внешней политике, которые представляют собой вынужденный и рациональный ответ капиталистической системы на структурные деформации. В этом смысле аналитические рамки при анализе этих перемен более бы относились к ереси нежели к схизме, потому как намерение команды Дж. Буша - поставить под вопрос логику пережитков международной системы периода холодной войны и последующего за ней периода. Такой ответ видится многим неадекватным уровню вызовов, а также во многом ошибочным и неопределенным, но, на мой взгляд, он вполне адекватен степени вызовов и разрастающегося структурного кризиса. Проблема заключается в том, что начало конца системы и значительные ее трансформации безусловно будут приводить к возникновению подобных инициатив, не исключая области между-
народных отношений, для поддержания и укрепления гегемонии, которая все чаще и чаще ставится под вопрос. Хотел бы утвердительно заявить, что для США этот процесс познания начался около 15 лет назад далеко от Вашингтона.
Мой первый вопрос: как США пришли к тому пункту мировой истории, где они добровольно стали гегемоном? Или, говоря иначе, каким был путь познания, который Америка прошла за последние 10 лет и который завершился 17 сентября 2002 г. 33-страничной «Национальной стратегией Соединенных Штатов», логически обосновывающей роль и миссию США в мире? Думаю, что было получено несколько ключевых уроков, которые подвигли США на принятие определенных заключений в отношении того, каким должно быть наиболее эффективное внутреннее и международное устройство. Позвольте вкратце остановиться на этих уроках.
I. Начну с посткоммунизма и глобализации. В кратком изложении один из наиболее важных уроков для США получен из Восточной Европы. С падением коммунистической системы США буквально в одну ночь стали единственным игроком глобального масштаба. Но это было лишь началом. Равными по значению при определении будущей политики США стали выводы, сделанные в начальный период так называемого «перехода к рынку и демократии». Наиболее примечательны среди них следующие: государство всеобщего благосостояния является затратным, в особенности тогда, когда качество государственных услуг относительно высокое. Таким образом урок номер один состоял в том, что существует возможность демонтировать такую дорогую машину без значительных политических потерь (прошу отметить: в данном случае общественные затраты не являются аргументом). Восточная Европа выступила в качестве лаборатории для второго важного эксперимента - насколько возможно оказывать давление на рабочих без серьезных социальных протестов и беспорядков? Урок номер два и заключался в том, каковы возможные пределы манипулирования рабочей силой, чтобы свести их коллективные требования до абсолютного минимума и при этом избежать социальных протестов. Урок номер три - кооптация местных элит менее затратна и требует меньшей энергии по сравнению с тем, как это представлялось первоначально. И не только это: они сами могут стать усердными агентами глобальных интересов (это было в особенности заметно по реакции Центральной Европы на войну в Ираке - что относят к авторству министра обороны США Д. Рамсфельда - новое деление на «старую» и «новую» Европу).
Крах коммунизма в бывшем Восточном блоке привел к доминирующему влиянию неолиберализма как преобладающей идеологической парадигмы нашего времени. В русле неолиберального дискурса предполагалось, что интеграция Восточной Европы в мировую экономику приведет к повышению жизненных стандартов до уровня Запада, а открытые рынки неизбежно приведут к демократии. Предусматривалось, что через быструю интеграцию эти страны будут «включены» в необратимый демократический порядок. Предполагалось, что измененные экономические условия (т.е. рыночная экономика) изменят мотивацию людей и в конечном счете поведение отдельных личностей. В условиях рынка, движущего реформы, институционализация новых политических условий (т.е. внедрение демократических институтов, структур и процедур) наряду с регулирующей и правовой структурой привела бы к изменению поведения жи-
телей Восточной Европы до уровня, в целом наблюдаемого в условиях западной демократии. В этом смысле свободный рынок, а также демократические институты, построенные сверху, должны были выступать двигателями социальных перемен (переход от коммунизма к демократии). Но уже более 14 лет после краха коммунизма нормы права во многих случаях остаются произвольными, спорадическими и политизированными. В некоторых случаях нормы права выступают инструментом элит, которые используют их в собственных целях. Другими словами, закон находится в зависимости от воли того, кто находится у власти. Человек, путешествующий по Восточной Европе, может быть удивлен тем же самым характером поведения, что был обычным при коммунизме. Бесчинство системы и широко распространенная коррупция стали систематическими. Процветает государственное высокомерие и патернализм, социальная атомизация, апатия, чувство аномии, низкая эффективность, утрата веры в политическое и возврат к частному.
Шаг за шагом у общественности, которая в начале пребывала в идеалистической эйфории в отношении демократии, развеялись иллюзии (как документально зафиксировано многими опросами общественного мнения в большинстве стран Восточной Европы). Это чувство крушения надежд нашло отражение, например, в росте нетерпимости к меньшинствам, в антисемитизме и невнимании к проблемам женщин. Данная ситуация ведет к тому, что ставится под вопрос обоснованность неолиберальных установок на преобразования и способность неолиберального подхода иметь дело с этими проблемами [1]. Более того, наблюдается некоторое сходство между новой и старой системами. Наиболее примечательно то, что коммунистические и посткоммунистические способы обращения в собственность по одному важному показателю имеют между собой общее: сущность власти - в ее нигилистическом характере, который может быть определен как неуважение или безразличие к категориям справедливости и общего блага (в национальном/общественном значении). И наоборот, нигилистическая основа этой политической экономии - это воля и относительная свобода переходить границы добра или позволенного, включая мораль и действующие правовые нормы. В этом отношении при посткоммунизме в качестве инструмента легитимизации и имитационной модели заимствован язык демократии и капитализма. Обычно целостное образование капитализма и демократии относят к достаточно неопределенной категории «либерализм», иногда «либеральная демократия». Тем не менее, посткоммунизм изменил образ демократии, либерализма и капитализма по сравнению с тем, что мы знали о них до настоящего времени. Вместо утверждения первоначальных освободительных идеалов, посткоммунизм во все большей мере проявляет и обнаруживает себя как процесс, через который ‘опрометчивая’ западная категория - политический нигилизм («все позволено») - утверждается в своем доминировании.
При посткоммунизме такой политический нигилизм являет собой силу, которая определяет существо «посткоммунистического» капитализма и либерализма. Капитализм трансформируется в систему комплексного симбиоза номинально легальных структур и «организованной» преступности, что становится не только системной экономической силой, но и самостоятельным политическим актором. При взаимном проникновении легального и нелегального грани-
цы (возможные и разрешенные) нарушаются, профанируются или стираются, и то, что легально и не легально или беззаконно, странным образом репродуцируется, выворачивается наизнанку и разрушает друг друга. Эта новая видоизмененная форма либерализма может быть названа как «люмпенлиберализм». При люмпенлиберализме во время политических кампаний также часто используются популистские политические методы, причем обещания забываются сразу же после проведения выборов. В этом смысле в Восточной Европе в отношении основной экономической политики не существует слишком большого различия между левым и правым.
Одно из наиболее интересных наблюдений состоит в том, что посткоммунизм способствует глобализации, а она, в свою очередь, является структурой, которая направляет и контролирует посткоммунизм. На мой взгляд, то, что было в целом недооценено в этой связи, - это влияние самого посткоммунизма на процесс глобализации (чит.: ответ периферии на структурные проблемы ее центра) [2]. Посткоммунизм проявил свою сущностную структуру (т.е. путь, по которому проходит глобализация мировой экономики), а пути, по которым измененные структуры (т.е. глобализирующаяся мировая экономика) определяют направление развития посткоммунизма, предстоит выработать. Таким образом, если глобализация или то, что некоторые более скептически настроенные обозреватели называют интернационализацией, несомненно не представляет ничего нового, то путь, по которому она пошла после краха коммунизма, вызывает новые и серьезные вопросы о ее содержании, значении, темпах и масштабах. По-моему, глобализация и посткоммунизм - взаимные отражения, в зависимости от определения того, что они отражают. Я утверждаю, что глобализация и посткоммунизм могут рассматриваться и анализироваться как некая форма диалектического имитирования (мимикрии или имитации) друг друга. Особый характер этого имитационного отражения заключается в том, что оно в состоянии показать или раскрыть то, что до сих пор еще скрыто или не определено. Это представляется особенно ценным в отношении того, что посткоммунизм может объяснить нам природу глобализации. Это означает, что опыт и проблемная практика посткоммунизма, такие как крупномасштабная экономическая и социальная дезорганизация, беспощадная монетаризация политики, криминализация общества вместо «гражданского общества» и главенства закона, целенаправленная деполитизация общества и т.д., - не такие уж далекие «отклонения» от «правого» пути глобализации (или «ошибочная реализация» восточно-европейскими политиками, или, как говорят некоторые, «историческая дегенерация») и представляют из себя начальные проявления новых глобальных тенденций. В этом смысле «реально существующая глобализация» в Восточной Европе может быть зеркальным отражением процессов и структур, которые придут в более индустриализированные страны [3]. Правда, посткоммунистические имитации/образы глобализации являются радикальным редуцированием всех возможных путей, по которым может пойти глобализация. Это сокращение означает также отделение как глобализации, так и посткоммунизма от всего того, что отбрасывается в процессе их развития как ложное, несущественное, неэффективное, расширяемое, риторическое, бесприбыльное или фальшивое. В результате этого изначально неопределенная и неоднозначная природа глобализации (как и самого
посткоммунизма) становится более конкретной и специфичной, и, таким образом, более определенной. Восточная Европа выступает как «крупномасштабная лаборатория» для среднесрочного испытания последствий глобализации (среди других «результатов тестирования» мы - после 10 лет преобразований - лучше осведомлены о том, до какой степени можно оказывать давление на рабочий класс при лишении его тех преимуществ, которые обеспечиваются государством всеобщего благосостояния; каковы границы обнищания; как эффективно манипулировать «свободными СМИ»; какова политическая и экономическая цена разрыва социального единства; что представляют собой результаты глобализации в условиях различных культур?). Это некоторые фундаментальные вопросы, на которые руководители проекта «капитализм» хотели бы получить ответы. Сейчас Восточная Европа (вместе с Латинской Америкой и Африкой) в состоянии дать коллективный ответ на эти вопросы, потому что посткоммунизм находится впереди Запада в своем опыте глобализации (в том смысле, что если продукт испытывается в лаборатории, то необходимо время до того, как он будет поставлен на полку и будет общедоступным) [4]. Думаю, что Ирак - первый «изготовленный продукт» этого нового подхода.
И. Второй набор уроков происходит от ЕС и международного сообщества. Наиболее важные из них - с американской точки зрения - в том, что «Десятилетия американской ядерной перестраховки привели к беспрецедентной военной дистрофии <...> Неспособность ЕС выстроить консенсус во внешней политике и недостаток сил для его поддержания обеспечили Вашингтону монополию в определении и разрешении международных кризисов» [Judt, 2003]. Другими словами - Европа в военном отношении слаба по сравнению с США (и разрыв все еще возрастает), но экономически она все еще сильна. В этих условиях Европа вынуждена предпринимать иные действия и вырабатывать другую политику, отличные от США. Как выразился один из американских политических советников: «Европейцы настаивают на том, что они рассматривают проблемы в нюансах и большей тщательностью. Они пытаются воздействовать на других тонко и косвенным образом. Они более толерантны к ошибкам, более терпимы, когда разрешение проблем не происходит быстро. В целом, они приветствуют мирные ответные реакции на проблемы, предпочитая переговоры, дипломатию и убеждение, а не применение силы. Они более оперативны в обращении к международному праву, международным конвенциям и международному мнению при решении споров» [Kagan, 2002]. Даже если это восприятие - лишь упрощение европейского подхода, то заключение дано твердое: «Сейчас США и Европа фундаментально отличаются друг от друга <...> Они соглашаются по немногому и понимают друг друга все меньше и меньше. И это положение дел не является временным». Иначе говоря, Америка сильна, Европа слаба. Поэтому, в представлении США, существует фундаментальная проблема силы. Это различие будет продолжать вынуждать США принимать это различие и действовать соответственно. «Американская военная мощь породила склонность использовать эту силу. Военная слабость Европы произвела <...> неприятие использования военной силы» [ibid, р. 6].
Следующая группа уроков происходит от международного сообщества, представленного системой ООН. Для объяснения позиции администрации
США по урокам, вынесенным при работе с ООН, приведу выдержку из Р. Шей-немана, бывшего советника лидеров сенатского большинства по вопросам национальной безопасности: «Опыт ООН в Ираке может быть печальным, но не единственным. Вспомните Гаити, где провал ООН при проведении выборов 1995 г. привел к политической нестабильности и безысходной ситуации. А также опыт в Косово, в особенности протекторат под эгидой ООН с 1999 г. <...> ООН-ократы демонстрируют слабое понимание таких основных понятий как частное предприятие или частная собственность. <...> ООН не учла и не может учитывать фундаментальные уроки морали XX века. Это отрицание морали перед лицом безнравственного зла» [5].
Существует и ряд других уроков, которые привели к нынешней ситуации. Одним из наиболее важных уроков - это 11 сентября и «война с терроризмом». При этом также существуют продолжающийся конфликт на Ближнем Востоке, относительная нехватка нефти, беспрецедентное развитие военных технологий, слабость фондовой биржи, слабое коллективное руководство, невозможность увеличить благосостояние граждан США за последние два года, а также сам факт того, что капиталистическая система шаг за шагом становится менее прибыльной для капиталистов (последнее требует особого и отдельного рассмотрения).
Что Америка извлекла в результате этого процесса, который продолжался в течение более 10 последних лет? На национальном уровне - при правильном подходе - США до сих пор могут позволить себе увеличение расходов на оборону и снижение социальных расходов, а также снижение реальных доходов американского населения. Они могут также «забрать наши права и нашу свободу, забрать наши свободы», как недавно сказал сенатор Дж. Эдвардс, выступая перед национальным комитетом демократов [6]. На международной арене ответным шагом США стало применение силы, при необходимости действие в одностороннем порядке, использование упреждающих действий против своих врагов и проведение «смены режимов» там, где интересы США подвергаются опасности. США готовы принять на себя «особую национальную роль в мире» [Kagan, ibid, p. 18]. Теперь они понимают необходимость "жить по двойным стандартам".
III . Мой третий вопрос/мысль: если существует "американская миссия", то что должно быть ее следующим логическим шагом? По моему мнению, то, что мы наблюдаем сейчас, это продолжение работы. Некоторые проблемы рассмотрены, политика определена и выполняется (как победа над талибами и свержение С. Хуссейна). Другие проблемы (как внутренние, так и международные) еще далеки от окончательного разрешения, а некоторые из них все еще находятся на ранней стадии концептуальной разработки. Такие международные проблемы как стабилизация обстановки в Ираке, отношения с Ираном, Северной Кореей, Китаем и Россией и реорганизация ООН находятся в стадии обсуждения, но еще не приобрели своего окончательного вида. Развитие ситуации в Ираке является критическим моментом для трансформирования неоконсервативных идей, так как это продемонстрирует пограничные возможности американской военной и финансовой мощи, а также возможности США "идти одним" и осуществлять управление из единого политического центра. Другие важные
вопросы внутренней политики, стоящие перед данной администрацией, такие как институциональное реформирование основ американского бюрократизма (Госдеп, ФБР, ЦРУ и Пентагон), все еще находятся на стадии концепций.
IV. Как представляется, наиболее важным является то, что США (вне зависимости от опыта 11 сентября, который не до конца понят за пределами США) приходилось вырабатывать внятный ответ в отношении трех основных противоречий, которые начали подрывать само существование американской системы и позиции страны на мировой арене. Первое из противоречий существует между движением Америки в сторону глобализации и высокой степенью протекционизма США на внутреннем рынке (иначе говоря, американцы не могут строго следовать своим собственным планам глобализации, которые они проповедуют для остального мира, не ставя под угрозу свой собственный экономический рост). Таким образом, США приходилось проводить "двойные стандарты" на международной арене. Второе противоречие наблюдается между планируемой (или понимаемой) мощью самой большой мировой экономики и ее реальными возможностями (другими словами, в абсолютных и относительных выражениях собственные производственные возможности Америки снижаются, но роль США растет). Третье противоречие заключается в том, что для глобального экономического процветания (экономическое благополучие США, в первую очередь, т.к. оно в большой степени зависит от долга) необходима достаточно стабильная международная обстановка, а "война с терроризмом" (я бы сказал - в узком смысле законная, т.к. терроризм в действительности одна из самых больших опасностей нашего времени) дестабилизирует ее в глобальных масштабах. Дело в том, что "доктрина Буша" - прямой, фундаментальный - если не дальновидный - ответ на все эти противоречия, институциональные, идеологические, связанные с безопасностью и моралью (добро против зла). Вне зависимости от того, кто будет следующим президентом США, ему придется иметь дело с этими вопросами.
То, что мы видим, это репозиционирование США в новой роли гегемона с новой миссией и новыми задачами. В долгосрочном плане это может привести к распаду той международной системы, которую мы знаем. Внутреннюю основу этой системы составляли многие институты и нормы, которые позволяли западному альянсу сотрудничать и быть связанным обязательствами в широких областях экономики и политики. Такое устройство закрепляло высокий уровень сотрудничества и стабильности. Поддержка ряда взаимосвязанных институтов, таких как ООН, НАТО, ЕС, ОБСЕ и МВФ, обеспечивалась рядом нормативов, конвенциями по правам человека, миграции, беженцам, контролю за вооружениями, по военным преступлениям и по многим другим областям, которые интегрировали международное сообщество. Сейчас все это находится в опасности. Следует очевидный вопрос: почему американцы решили начать столь рискованное дело?
Для понимания новой американской парадигмы международных отношений нам придется понять две главные, постоянно присутствующие дилеммы отношений США с остальным миром, которые варьируются между двумя подходами: односторонность против многосторонности (т.е. действовать преимущественно в одиночку или сообща с другими), и изоляционизм против интернацио-
нализма (т.е. оставаться вне мировых отношений, чтобы при защите своих интересов США не приходилось зависеть от кого бы то ни было или работать с остальным миром при защите интересов США). США - как мы видим - решили использовать свое нынешнее положение как наиболее сильная в военном и экономической отношении страна и действовать в одностороннем порядке (как излагает это Т. Джудт: "В мире мы делаем то, что хотим и на наших условиях, безразлично к желаниям других, если они не разделяют наших целей") "на мировой арене", потому что цели американской "миссии" расположены за пределами США. Таким образом, для выполнения своей "миссии" США, как представляется, вынуждены действовать как "односторонний интернационалист" (Т. Джудт) с тем - в соответствии с представлением У. Кристола и JI. Каплана, двух из десятка умов, стоящих за новой концепцией и находящихся в неоконсервативном крыле политических кругов США (П. Волфовиц, Р. Перл, Д. Рамсфелд, 3. Ха-лилзад, Р. Чейни, Э. Абрамс, Л. Либби, Д. Фейт) - чтобы "обеспечивать свою безопасность и продолжать дело свободы ". Американская внешняя политика должна быть "без апологетики, идеалистична, наступательной и хорошо обеспеченной. Для мира Америка должны быть не только полицейским или шерифом, она должна быть его маяком и проводником". Это весьма отличается от реалпо-литики Киссинджера или "сдерживания" Клинтона, но близко к видению Р.Рейгана необходимости бороться с "империей зла". Сейчас "зло" находится везде, где США видят его в очень подвижных рамках "войны против терроризма," борьбы с "осью зла," концепции "смены режимов" и доктрины "предупредительных действий". Если опустить эту терминологию, то в итоге остается простое, но имперское или гегемонисттеское видение потребности защищать американские интересы в соответствии с определением, данным администрацией США (1992, Принципы оборонного планирования): "предотвратить возникновение новых соперников. Это доминирующее положение ...и требует от нас приложить усилия к тому, чтобы не допустить доминирования какой-либо враждебной силы в каком-либо регионе, ресурсов которого при объединенном контроле будет достаточно для установления глобального господства. К этим регионам относятся Западная Европа, Восточная Азия, территория бывшего Советского Союза и Юго-Восточная Азия". Как отметил Р. Каган: "Американцы предпочитают действовать при согласии или при поддержке других стран, если могут. Но они достаточно сильны действовать в одиночку, если они должны <...> В эпоху американской гегемонии это будет многосторонность американского стиля" [Kagan, 2002].
V. Что дальше? Пятый аргумент, который является заключением сравнительного анализа действий США на международной арене во времена правления администраций Рейгана и Буша, заключается в следующем: первое - текущая односторонняя политика не выполнила своей роли; второе - все большее осознание Белым домом необходимости поиска серьезных союзников, даже если это будет означать корректировку текущей политики; третье - уже наблюдается медленный, но уверенный процесс корректировки курса в сторону многостороннего подхода, когда будут привлекаться ООН (в отношениях с Ираком), НАТО (в рамках структуры НАТОвских сил реагирования/международных сил по поддержанию безопасности), Ближний Восток (в рамках Инициативы Большого
Ближнего Востока), Россия (в рамках Большой восьмерки), ЕС (в рамках Инициативы по обеспечению безопасности/"Эффективной многосторонности"); четвертое - то, что в начале было радикальным изменением, как мы видим, было обречено на провал и даже создало более нестабильные и опасные условия - эта динамика создает предварительные условия для последующего изменения политики США во время следующего срока правления Буша.
Эти исторические изменения сделали возможным то, что за новой доктриной стоит достаточно долгий процесс познавания и несколько поворотных событий, которые сформировали доктрину, консолидировали ее и обеспечили для руководства США условия для действий при очень высокой общественной поддержке. Я считаю, что Берлинская стена должна была пасть, Косово - подвергнуться бомбардировке, аль-Каида должна была направить самолеты на ВТЦ, экономика США - подвергнуться заболеванию, новый президент США должен был определиться со своей миссией до того, как ракеты должны были упасть на Багдад, а новую доктрину удалось тонко настроить и навязать мировому сообществу.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Мы используем термин «трансформация» вместо более популярного выражения атранзиция. Термин атранзиция, используемый в основном неолиберальными реформаторами, относится к линейному процессу, связывающему коммунистическое прошлое с системой либерального рынка в конце этого пути. По нашему мнению, термин атранс-формация эмпирически лучше описывает нелинейное, более непредсказуемое, неопределенное и почти зигзагообразное социально-экономическое развитие в Восточной Европе.
2. В отличие от многих авторов мы не считаем глобализацию обязательно деструктивным явлением. Такая ее оценка находится в зависимости от выбранных критериев. Для нас главным критерием является рыночная экономика при демократическом устройстве и эффективном действии демократического права.
3. Термин «реально существующая глобализация» отражает, с одной стороны, связность с «реально существующим социализмом» (термин, который использовался для описания системы, существовавшей в Восточной Европе в 1970-х), с другой - отклонение от ожидаемых результатов, выдвинутых сторонниками неолиберализма (как местными, так и иностранными) в начале периода преобразований.
4. Мы со всей очевидностью знаем о том, что влияние глобализации различно в разных странах (напр., Россия и Чешская Республика) и зависит от способности государства проводить новую политику, а также от социальных условий по адаптации этого влияния и реакции на него. Тем не менее, в этой статье нас более интересует выявление черт, общих для этого региона, нежели поиск очевидных отличий.
5. См.: Schuenemann Randy, G@M, April 9, 2003.
6. См: John Edwards, February 22.
JMTEPATyPA
1. Judt T. The Way We Live now // The NYR of Books, March 27, 2003.
2. Kagan R. Multilateralism, American Style // The Washington Post, September 13,
2002.
3. Kagan R. Power and Weakness // Policy Review, №. 113, 2002.
4. Lukacs J. At the End of an Age. - Yale University Press, 2002.
5. Wallerstein I. The Decline of the American Power // New York, 2003.
ASYMMETRICAL POWER AND AUTHORITY, HERESY AND POSTCOMMUNISM IN THE CONTEXT OF GLOBALIZATION
P. DUTKIEWICZ
Institute of European and Russian Studies,
Carleton University 1125 Colonel By Drive Ottawa, Canada K1S 5B6
The author considers the policy of the USA called by the governing elite of this country “war on terrorism”. In the opinion of the author this policy originated in connection with the end of cold war and experience accumulated during postcommunism transformations as well as modem world processes collectively called “globalization”. The paper focuses on those aspects of the modem situation in the world which show the hegemonic aspirations of the USA in the world policy and lower the functional status of the world community represented by EU and UN.
