CC BY
25
Автор на основе авторской песни и самиздата утверждает, что у «русскости» мало общего с «советскостью». Человек, если хочет сохранить свою человечность, не имеет права не соблюдать моральные нормы и ценности, подчиняться силе, пусть даже это грозит ему лишением жизни. И эту борьбу за сохранение человечности выиграли «Галич вместе с Окуджавой и другими российскими бардами» (с. 208).
Де Лазари пишет также о том, что лучшим средством диалога между русской и польской культурами является балалайка - русский народный инструмент, прижившийся в Лодзи. Там уже несколько десятков лет работает ансамбль «Балалайка». Любители русской культуры играют и поют также в коллективе «Лех и Рус». В Польше менялся государственный строй, менялись устои, а жители Лодзи до сих пор играют на балалайках.
Вместо заключения в книге приводится параграф «Русские проблемы с русскостью», в котором автор показывает, что современные русские подчиняются государственной идеологии в ущерб своей «русскости». Ведь для россиян характерно отождествление «русскости» с «советскостью», несмотря на то, что коммунизм является антинациональной идеологией, а нация и народность для него главные враги.
В декабре 2008 г. на российском телевидении завершился проект «Имя России», в котором простые россияне, выбрав главным героем Александра Невского, на третье место поставили Сталина, а на шестое - Ленина. В связи с этим де Лазари задается вопросом, «возможна ли демократизация Российской Федерации по западному образцу в ситуации, когда Сталин все еще остается одним из наиболее важных "национальных героев" ее жителей» (с. 246).
О. В. Бабенко
2011.04.039. ВЫШИНЬСКИЙ Р. РОЖДЕНИЕ ИЛИ СМЕРТЬ НАЦИИ. WYSZYNSKI R. Narodziny czy smierc narodu. - Warszawa: Scholar, 2010. - 288 s.
Ключевые слова: структурно-институциональная концепция нации, белорусы, буряты, национальная политика, советский и постсоветский периоды.
Монография Роберта Вышиньского, кандидата социологических наук из Института социологии Варшавского университета,
написана на основе разноязычных историографических исследований 1940-2000-х годов и данных социологических опросов. Работа посвящена национальной политике белорусской и бурятской элит советского и постсоветского периодов, а также национальному самосознанию белорусов и бурятов. Выбор разных в культурном и цивилизационном отношении этнических групп был продиктован целью исследования - попыткой верификации структурно-институциональной концепции нации. Белорусы и буряты, с точки зрения автора, являют собой пример «позднего национализма молодых, малых наций» (с. 21). В условиях советизации они переживали процессы вырождения, а возрождались одновременно в 90-е годы XX в. И эти общие черты, присущие белорусам и бурятам, дают возможность выявить структурные ограничения в создании национальной общности и проверить концепцию о том, что культурологический подход к исследованию этнических образований ограничен территорией и временем. В эпоху глобализации шансы на собственное развитие у таких наций малы. Можно ли говорить о рождении (возрождении) или, наоборот, о смерти нации в современных условиях ее существования?
Книга состоит из введения, четырех глав и заключения. Первая глава посвящена национальной политике белорусских и бурятских элит. Появление бурятской интеллигенции связано не только с переменами в общественной жизни и бурным развитием промышленности. В Бурятии интеллигенция - это большая группа людей, постоянно расширяющаяся, главным образом, по причинам социального характера, с целью занять более высокое положение. Буряты еще в царской России имели особый статус инородцев, несли военную службу в собственных частях, их социальное и экономическое отличие от других народов России было официально признано. Они имели достаточно широкую автономию, буддизм был признан их официальной религией, с присущей ей иерархией духовенства. Буряты могли проводить занятия в дацанах на родном языке, долгое время пользовались собственной письменностью (старомонгольской, уйгурской).
Всего этого были лишены белорусы вследствие великорусского доминирования над православными славянскими народами. Белорусское национальное самосознание родилось из местной культуры - главным образом, крестьянской, отчасти шляхетской
(дворянской), как это было у украинцев и литовцев. Этот процесс активизировался, главным образом, на рубеже Х1Х-ХХ вв., когда начались урбанизация, развитие промышленности, формирование интеллигенции. Однако в административной практике, в хозяйственно-экономической деятельности, в сфере образования рабочим языком был русский язык. Зарождение белорусской национальной элиты автор относит к 1899 г., когда В. Ивановский создал в Петербурге Белорусское коло студентов (в 1902 г. на его основе была создана Белорусская революционная партия). Он же «особенно активно работал в направлении создания белорусскоязычных школ» (с. 48).
В 1920-1930-е годы в белорусских землях шла усиленная бе-лорусификация. Белорусский язык становился языком всех уровней власти. Увеличилось число белорусов на руководящих должностях. Но репрессии 1930-х годов не обошли Белоруссию: около 700 тыс. белорусов были высланы на Урал и в Сибирь, из 800 тыс. хозяйств было раскулачено 95 500 (с. 53).
Сталинские репрессии коснулись также бурятского народа. В конце 1930-х годов 2483 бурятам был вынесен смертный приговор, а 2424 человека были отправлены в тюрьмы и лагеря в качестве ответа на крестьянские восстания в связи с насильственной коллективизацией.
Советская власть ответственна за уничтожение национальной аристократии, творческой интеллигенции, духовенства как у белорусов, так и у бурятов. Но в 1990-е годы национальные элиты возродились и начали проводить свою политику. Особенно ярко движение за национальное возрождение проявилось в Бурятии, где возникли многочисленные националистические организации. Имели место конфликты между коренным населением и русскими -потомками забайкальских казаков.
Вторая глава посвящена символической культуре белорусов и бурятов. Важным элементом национального самосознания является язык. У бурятов, живущих за пределами Республики Бурятия, особенно западных, знание бурятского языка находится на низком уровне. Собственно в Бурятии сельские жители знают бурятский язык лучше, чем горожане, и чаще им пользуются. Но русский язык сохраняет свои ведущие позиции. Бурятский язык чаще всего ис-
пользуется на бытовом уровне, а русский - в различных учреждениях.
В Беларуси языковая ситуация более сложная. Согласно данным соцопросов, помимо русского и белорусского языков, в анкетах фигурируют «белорусско-русский язык» (в Минском регионе) и «местный язык» (в Полесье). Большая часть опрошенных белорусов одинаково хорошо владеет белорусским и русским языками (с. 63). Но в целом белорусский язык «находится не на первом месте у всех опрошенных групп (населения. - Прим. реф.) в любой ситуации - частной или публичной» (с. 70).
Бурятская литература, так же как и литература Беларуси, относится к категории молодых, и на фоне доминирующей русской и советской литературы невозможно определить канонических национальных писателей.
В религиозном отношении буряты и белорусы сильно отличаются друг от друга. Еще в начале XX в. бурятские «народники» считали буддизм неотъемлемым элементом бурятской культуры и «решающим фактором, способным объединить бурятов в единую нацию» (с. 93). Советская власть активно боролась с ламаизмом и шаманизмом. Возможность постоянного отправления культа появилась у бурятов только при М. Горбачёве. В Беларуси же православные традиционно сосуществовали с униатами. В советское время любая религия находилась в тени, но белорусы в годы Великой Отечественной войны попытались создать Автокефальную белорусскую православную церковь. В настоящее время большая часть верующих белорусов считает себя православными, православие для них «важный элемент самоопределения» (с. 101).
Праздники и обычаи также могут свидетельствовать о национальном характере какой-либо этнической группы. Самым популярным бурятским праздником оказался Сагалган (белый месяц). На втором месте - Сурхарбан, отмечающийся, однако, только в деревне. Новый год в городах отмечают большее количество людей, чем в деревнях. А другие общероссийские праздники в бурятской деревне практически не отмечаются.
Среди белорусов самым популярным праздником также считается Новый год. Далее следуют религиозные праздники (Рождество, Пасха). В деревнях активнее, чем в городах, отмечается День Победы (9 мая) и Международный женский день (8 марта). В то же
время белорусы отмечают и собственные исторические праздники, например, Дзяды (Деды). Это день памяти дедов (т.е. предков), который отмечался на протяжении веков в Литве, Пруссии и Курляндии. Его корни следует искать «в языческих временах, когда он назывался "почестями козлу". Данный праздник просуществовал у жмуди и пруссов вплоть до начала XVI в. Люди с целью очищения от грехов приносили в жертву козла, съедали его, а останки закапывали в землю, преподнося их таким образом духам предков и божествам земли» (с. 160).
В целом и буряты, и белорусы испытали сильное влияние русскоязычной школы и СМИ. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в настоящее время среди них широко известны такие ученые как М.В. Ломоносов, Д.И. Менделеев, А.Д. Сахаров. Правда, у бурятов уже сложилась собственная прослойка гуманитарной и творческой интеллигенции (писатель А. Ангархаев, тибетолог Г. Цибиков, артисты Г. Шойдагбаева, М. Ербанов, Ц. Хабарков и др.). Белорусы же по-прежнему ориентируются на русскую и советскую культуру.
В третьей главе анализируется современная культура политической символики на примере гербов, флагов и гимнов. Автор задается вопросом о том, насколько подобная государственная символика может иметь национальную наполненность, что, по его мнению, необычайно важно для функционирования молодых этнических групп. Вопрос о необходимости иметь свой государственный флаг возник в Бурятии в постсоветское время. До этого существовала лишь символика отдельных бурятских родов. В результате конкурса на создание национального флага победил «трехцветный проект»: сверху голубая полоса, символизирующая воды Байкала, связь Бурятии с Россией и бурятскую одежду, в которой голубой цвет преобладает (на этой полосе с левой стороны изображен золотой символ буддийского просвещения), далее - белая полоса, символизирующая бурятский «белый месяц», а внизу - желтая, символизирующая особую роль буддизма для бурятской культуры и государственности. Появление национального флага служит «выражением самосознания и отличия бурятов от других народов России» (с. 185).
В Беларуси же собственный флаг существовал уже в советское время как у одной из республик Советского Союза. В нем со-
четались национальные элементы, символизирующие, в частности, белорусскую природу, и советская символика. В постсоветской республике национальные символы в целом остались прежними, из них были исключены лишь советские элементы. Так, например, гимн сохранил музыку советской эпохи (т.е. музыку гимна СССР), а из текста исключили лишь идеологические строки, воспевающие партию Ленина и коммунизм.
В четвертой главе анализируются типы связей в рамках национальной общности: региональные, родовые, этнические, национальные, наднациональные. Социологические опросы показали, что для сельских жителей Бурятии важна прежде всего национальная принадлежность (бурят), в меньшей степени - религиозная (буддист), а также местная (округ, деревня, поселок) и отношение к территориальной группе этнического характера (селенгийской, хо-ринской и др.). А горожане называют себя не только бурятами, но и жителями Республики Бурятии, а также употребляют категорию «человек» без этнической окраски (с. 221).
Сельские жители Беларуси указывают прежде всего на свою принадлежность к определенной местности, деревне, которые считаются «малой родиной». На втором месте идет конкретная национальность (белорус, русский, украинец и т.п.), далее - наднациональное определение («Я - славянин») и религиозное самоопределение (православный, протестант, униат и др.). Интересно, что среди белорусов и на селе, и в городах присутствует немногочисленная, но равномерно распределенная группа баптистов. У горожан на первом месте оказались два ответа: 1) я - житель Республики Беларусь; 2) я - человек. А на втором месте - собственно национальная принадлежность.
Автор приходит к выводу о том, что и у белорусов, и у бурятов есть собственная символическая культура, отличающая данные народы от других национальностей. На первом месте у них национальное самоопределение, а не принадлежность к общеевропейской, универсальной культуре. Деятельность национальных элит, особенно в сфере религиозного сплочения народа, свидетельствует о запуске «механизма создания или воссоздания народа» (с. 236). При этом бурятская элита имеет более тесные связи с простым народом, реалистичнее смотрит на национальные проблемы и достигла больших успехов в своей политике. А белорусская интелли-
генция желает возродить «историческую нацию» (в основном на базе Великого княжества Литовского), «которая, однако, не осталась в общественной памяти и связях» (с. 236). Это видно на примере использования исторического белорусского флага в современной республике. Тем не менее фактор культуры во многих ситуациях «является лучшим показателем существования национальной группы...» (с. 238). Буряты могут считаться полноценной нацией благодаря наличию символической культуры, даже при отсутствии других показателей. Белорусы являются нацией в первую очередь с точки зрения наличия у них собственной государственности или национального суверенитета. Тем не менее автор полагает, что в постсоветское время «образовалась не белорусская нация, а, как записано в Конституции Беларуси, народ Беларуси» (с. 243). Ведь в современной белорусской культуре слишком тесно переплетаются исторические (русские, литовско-польские), советские и собственно белорусские элементы.
В книге имеется приложение, в котором представлены данные соцопроса, позволяющие получить некоторое представление о символической культуре белорусского меньшинства в Польше.
О. В. Бабенко
