CC BY
13
пространствами дома, структуру личности по Фрейду и образ жизни персонажей раскрывается глубокая причина изгнания, спрятанная на поверхности истории.
Паранормальные отношения между ид, эго и суперэго, каждое из которых представлено определенной частью дома, раскрывают магические реальности, в которых живут персонажи.
Одним из наиболее важных открытий Фрейда является то, что эмоции, спрятанные глубоко внутри, поднимаются на поверхность бессознательно во время сна. Автор статьи цитирует слова самого Кортасара о том, что этот рассказ, как и многие другие, приснился ему в кошмарном сне.
Психологическое значение пространств как нельзя лучше объясняет в данной статье феномен фантастического в повседневной реальности, является одним из возможных ключей к пониманию литературы магического реализма.
Т.А. Коршунова
ПОЭТИКА И СТИЛИСТИКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
2011.04.010. БЛЕКАСТЕН А. РОМАН И РОМАНИЧЕСКОЕ. BLEIKASTEN A. Roman et Romanesque // Tropismes: Revue électronique. - P., 2011. - Mode of access: http://crea.u-paris10.fr/topismes/ document.php?id=288
Преподаватель Университета им. Марка Блока (Страсбург) Андре Блекастен обращается к проблеме определения романа как жанра. Констатируя, что «романа вообще» (le roman) не существует, что у него нет только ему присущих сюжетов, только ему при-надлежашей структуры, нарративной формы и т.п., А. Блекастен называет роман жанром без жанровых отличий, мнимым жанром, не-жанром, цитируя слова современного французского романиста Паскаля Киньяра: роман - «другое всех остальных жанров, другое по определению».
По мнению автора статьи, какими бы ни были знания, которыми может быть наполнен текст романа, какие бы претензии на энциклопедичность в нем ни содержались, «романный дискурс -самый ненаучный из всех существующих дискурсов», поскольку говорит об особенном, прерывистом, случайном, преходящем, ло-
кальном. Темы романа - приключения повседневности, проявление исключительности, случайность места и встречи, милость или немилость времени, о них говорится посредством вымысла, на особый манер, тем языком и в той форме, которые романист временно для себя выбирает по правилам, которые сам устанавливает и свободно меняет. На протяжении всей истории роман не перестает меняться, рождаться и умирать, его единственный постоянный признак - непостоянство: «Если существует божество романа, то имя ему - Протей».
Однако можно заметить, что если нет единой жанровой модели романа, то все-таки не существует ни одного романа без романического начала, как бы мы к этому понятию ни относились -положительно или отрицательно. При этом А. Блекастен предлагает понимать романическое (romanesque фр.; romanesco итал.) иначе, чем английское «novelistic», т.е. не как «качество, присущее роману». Романическое - нечто большее и одновременно меньшее по отношению к роману, как эпическое по отношению к эпосу, трагическое по отношению к трагедии или поэтическое по отношению к поэзии. Не переставая отсылать к роману, романическое выходит за рамки романа. Автор статьи напоминает, что начиная с XVI в. романическое определяли как «то, что является чудесным, например романное приключение, экзальтированный человек или чувство, которое он испытывает». У такого романического плохая репутация: романические натуры - экстравагантны, они не способны различать реальное и воображаемое, они не знают действительности. Это читатели или, точнее, «обитатели романов» (выражение критика А. Тибоде), наивно полагающие, что проживут свою жизнь как роман (Дон Кихот, Эмма Бовари). Романическое - ярмарка иллюзий, лавка химер, триумф мистифицирующей идеализации, оно связано с различными формами соблазнения и обмана.
В XVII в. роман нуждался в одобрении, он был парвеню, тем более подозрительным, что самыми горячими его поклонниками были женщины и легкомысленная молодежь. Критики не находили достаточно жестких эпитетов, чтобы уничтожить ретивых поклонников романа. «Сочинитель романов... это отравитель читателей, не их тел, но душ, преданных ему...», - заявлял янсенист-моралист Пьер Николь в 1666 г. в своем первом «Письме о ереси воображения». Прокурорским тоном П. Николь разоблачал силу соблазна,
заключающуюся в романическом и ведущую к заблуждениям: романы весьма снисходительно относятся к тому, что способно будить страсти, разогревать воображение, смущать умы и т.п.
Среди светских людей, деликатных и снисходительных, моралистический гнев сменяется снисходительностью: они считают романы «безделицей», при этом извиняя себя за пристрастие к некоторым из них (к «Астрее» д'Юрфе, произведениям Ла Кальпре-неда, Скюдери, Гомбервиля).
Сегодня роман завоевал свои права, к нему относятся с уважением. Начиная с XIX в. роман в глазах читателей - самый главный литературный жанр; они достаточно четко отличают хорошие романы от плохих, сохраняя презрение к паралитературным сочинениям, дешевым сериям и т.п. Критерии, по которым читатели и критики выбирают тот или иной роман в качестве «хорошего», достаточно разнообразны, но один из самых важных - и в прошлом, и сегодня - это сдержанность в использовании романического начала. В эстетическом сознании продолжает жить убеждение, что одобрения заслуживает «всякий роман, написанный против романического».
Рождению этой идеи способствовали несколько крупных писателей прошлого: Ариосто в «Неистовом Орландо» и Сервантес в «Дон Кихоте» смеялись над рыцарскими романами в духе «Амади-са Галльского». В XVII в. Скаррон, Сорель и Фюретьер писали комические «антироманы». Мариво и Филдинг пародировали высокие романы барокко. Реалистическая эстетика в XIX в., утверждая свое господство, разоблачала романическое устами Г. Флобера как автора «Госпожи Бовари». Эмма Бовари увлекалась тем репертуаром романического, который в английской терминологии относился к сфере «romance», а не «novel». В конце XVII в. - У. Конгрив, а в конце XVIII в. - К. Рив закрепили за этими двумя терминами особое значение: romance понимали как вымышленное, исполненное неправдоподобия сочинение, а novel - как естественную картину настоящей жизни. Но это не значит, что возможно вслед за Э. Ауэрбахом («Мимесис», 1946) свести историю романа к становлению и неуклонному росту реализма. Автор статьи согласен с
М. Дуди, утверждающей, что «romance и novel - это одно и то же. Видеть различие между ними - это не решение проблемы»1.
Сторонников и защитников романического в литературоведении найти трудно, полагает А. Блекастен. Тем заметнее исключение, каким является Р. Барт, ностальгирующий читатель классики - от А. Дюма, В. Гюго, Л. Толстого до Т. Манна и М. Пруста, защитник «нового романа» А. Роб-Грийе и Ф. Соллерса. Радикальным образом Р. Барт меняет традиционную оппозицию роман / романическое: сведенный к устоявшим приемам, рецептам, роман обесценивается, тогда как романическое становится ценностью для любого жанра. По мнению ученого, эту категорию следует определять не через отношение к реальности, не по степени правдивости, а по виду пафоса: романическое имеет отношение к стилю письма, это некое неопределенное свойство письма, придающее ему свежесть, оригинальность и т.п.
В своей статье А. Блекастен стремится использовать романическое в его бартовском понимании и с этой позиции посмотреть на историческую эволюцию романа. Такой подход позволяет ему увидеть постоянное присутствие в жанре различных форм романического: античные греки и средневековые романисты старались опоэтизировать прозу мира; от «Эфиопики» Гелиодора до «Аст-реи» д'Юрфе в сюжетах содержится множество мифов, легенд, сказочных мотивов и т.п. Но если эмпирическая реальность в этих сочинениях отсутствует, это не означает, что в них нет рефлексии над человеческой личностью, над жизнью. Проблематика старинного «romance» и современных «novels» мало чем отличается друг от друга, при этом романическое то и дело возвращается в роман: старое Romanesque «гонят в дверь», новое - «приходит через окно». Подобное наблюдалось в творчестве Сервантеса (после «Дон Кихота» он написал рыцарский роман «Персилес и Сехизмунда»), у мадам де Лафайет (после «Принцессы Клевской» написана «Заи-да»), у Флобера («Саламбо» он сочинил после «Госпожи Бовари»).
Это же наблюдаем у современных романистов; более того, здесь существует не один, а много видов романического: готическое, элегическое, мелодраматическое, скептико-ироническое и т.п.
1 Doody M. The true story of the novel. - Rutger, 1996. - P. 15.
(Все это уже было обнаружено у Достоевского и Руссо, Стендаля и Гёте, Диккенса и Шодерло де Лакло и др.). Если представить романическое в виде цветового спектра, то на одном его конце будет романический китч, широко использующийся романами-фельетонами, бестселлерами, а на другом - свободная, искусная и неуловимая игра возможностями письма, присущая всем великим романистам. Без романического роман скучен и мертв, утверждает автор статьи.
Именно потому сегодня очевиден рост романических элементов в литературе. Все наиболее значительные писатели ХХ столетия давно порвали с претензиями на реализм, точнее, с условностями реализма XIX в.: существует джойсовская мифология, кафкианская фантастика, прустовская магия, набоковская феерия, даже «черная» селиновская феерия - все это разные формы романического. К самым заметным современным художникам романического следует отнести Г. Гарсиа Маркеса, Карлоса Фуэнтеса, Томаса Пинчона, Джона Барта, Роберта Кувера, Тони Моррисон, Салмана Рушди. Таким образом, история романа складывается из непрестанного отказа от прежней формы романического и создания другой. По мнению А. Блекастена, Ж. Полан был прав, говоря в «Тарбских цветах», что нас смущает в литературе литературное, в театре - театральное, в романе - романическое: «Но есть способ повернуть смущение в нашу пользу: сделать театр чуть более театральным, роман - гораздо более романическим, а литературу - в общем, более литературной»1. Этой цитатой А. Блекастен завершает статью.
Н. Т. Пахсарьян
2011.04.011. КРАСИЛЬНИКОВ Р.Л. ТАНАТОЛОГИЧЕСКИЕ МОТИВЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТВОРЧЕСТВЕ: ЭСТЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ. - М.; Вологда: Граффити, 2010. - 160 с.
В монографии Р.Л. Красильникова (доц. Вологодского педагогического ун-та) понятие мотива используется преимущественно в широком смысле, т. е. означает любой повторяющийся элемент и охватывает изображение не только событий, но и персонажей, об-
1 Paulhan J. Les fleurs de tarbes. - P.: Gallimard, 1990. - P. 163.
