CC BY
13
ЭТИКА
2011.03.007. ПАНОВ С В., ИВАШКИН С.Н. КОНСЕНСУАЛЬНАЯ ЭТИКА, РИТУАЛ АРГУМЕНТАТИВНОЙ ДИСКУССИИ, ТОТЕМИЗМ И ВОПРОС О МЕЖЦИВИЛИЗАЦИОННОМ ДИАЛОГЕ. (Аналитический обзор).
Не являет ли сама концептуальная ставка постмодерна условие прагматической трансформации человека, предполагающей отождествление его сущности с языком? Ж. Пулэн в критике прагматической антропобиологии языка (1) вскрывает органику этого отождествления.
Прагматическое сознание превращает структуру согласия в самоцель, определяя условия порождения верований, интенций и желаний на основе метапродуцирования консенсуса, который отныне не является продуктом интуиции, позволявшей непосредственно идентифицировать вербальное представление и содержание перцептивного акта. Языковой консенсус прагматического сознания воплощается в инстанцию трансцендентальной истины, вир-туализируя само условие истинности в логической форме предложения как выражения мысли, которая заключала возможность мыслимой ею ситуации (тезис Витгенштейна).
В языковом консенсуальном производстве сосуществования уже заложено теоретическое движение объективации действий и положения вещей, вписывающее объективный состав во все восприятия, мысли и поступки, отличный от самоданной фактичности истины-соответствия: пропозициональная прозопопея узаконивает смысловую связь определяемого и определения, лишая нас возможности судить об объективных условиях их порождения и мыс-лимости, диктуя тождество правил понимания предложения и правил его производства. Идентификация человеческого существа с языком определяет трансцендентальные конститутивные формы объективирующего отношения и поведенческой ориентации чело-
века в мире и сообществе других, регулируя психомоторные механизмы человеческой органики (1, с. 298).
Языковая прозопопея коммуникационного существования основана непосредственно самовоспроизводимым самовосприятием говорящего и слушающего, подчиняющим чувственно воспринимаемое словесному воображаемому, позволяя вывести человека из замкнутого круга животного удовлетворения, объективируя потребительские действия в форму понятий и телеологических суждений. Эта объективация производится за счет абсолютного потребления вербально выраженного события взаимопонимания исходя из единственного факта его виртуального свершения.
Как литературный абсолют порождает реальность и способ ее истинностного восприятия из непосредственного слушания «голоса музы», определяя и производство непосредственного соответствия видения и видимого в перцепции, и соответствия чувства и чувствуемого в моральном и эстетическом аффекте, и соответствия реакции импульсу, а действия - императиву, так прагматический человек стремится к единственно данной ему свободе - отождествить себя и других с общезначимой безотносительностью консен-суального суждения о истинности своего индивидуального и коллективного опыта, уже предзаданной в способе его самоотношения и отношения к другим, в форме его самосознания (1, с. 298).
Заменив реальность виртуалемой согласия, прагматический человек наслаждается собственной гедонистической силой в обращении всех жизненных содержаний в языковой абсолют, заранее удовлетворяющий все базовые потребности и смыслоожидание и превращающий общение в эрзац-опыт, в «чистый вознаграждающий опыт разрядки» за счет утраты своей перцептивной, когнитивной, моральной и эстетической ориентации, за счет утраты способности суждения об объективных условиях индивидуального и общественного бытия (1, с. 298).
Прагматическая рефлексия о истинных условиях опыта отчуждается в продукт гедонистического бессознательного автоматизма в той мере, в какой она утрачивает связь с реальным поступком, с истиной события, заменив ее «чувственным воплощением разума» и «силой саморегуляции», объективируя жизнь, содержаниям которой отказано в ответственном проживании, в семиотическую иллюзию и виртуалему «коммуникативного действия» (1, с. 299).
Время прагматического удовольствия - беззаконный регуля-тив «вечного возвращения» воли-к-согласию, выраженный в «этической абстракции, сопровождающей прагматическую абсолютизацию действия» (1, с. 220) - действия как абсолютного потребления в «гедонизме, связанном с абстракцией первичных наследственных корреляций» и «возможностью фиксации на символы», в воспроизведении «патологического платоновского и неокантианского дуализма идеи и чувственного» (1, с. 220), в неопрагматической пневматологии, связывающей бессознательное и сознание в апперцептивной модели «абсолютного действия» самоудовлетворения воли - одновременного беззазорного бытия видения и видимого, восприятия и воспринимаемого, мысли и мыслимого, воли и волимого, действия и осуществимого, обеспеченного «неопрагматической прозопопеей» в исходном отчуждении человека от способности судить об условиях истинности собственных суждений, пропущенных через «гедонистический фильтр истины».
Основа консенсуального императива - неопрагматическая прозопопея - явленность истины в абсолютном слове-действии, где нет и не может быть зазора между слышимым и произносимым, что порождает в человеке «отношение к желаниям, как отношение априорно рациональное»: неопрагматическая прозопопея исходно пропозиционна, т.е. подчинена нерефлексируемой форме истинностного связывания суждения, поскольку «мы не можем мыслить собственные желания без того, чтобы не мыслить их посредством истинных предложений», т.е. мы уже всегда «объективно являемся нашими собственными желаниями», определенными условиями пропозициональной истинности сообразно долгу, т.е. посредством предложений, «какими мы должны были бы их мыслить» (1, с. 221). В основе неопрагматической прозопопеи этики лежит это апперцептивное сопровождение любого представления желания предсу-ждением, явившимся условием истинности любого человеческого акта - познания, восприятия или поступка; мы уже заранее полагаем себя волей-к-действию, продуцирование которой уже всегда соотносит наши желания с условиями их априорной представимости и желаемости.
Неопрагматическая прозопопея согласия гарантирует, таким образом, гармонию как перцептивного и познавательного акта с видимым миром и его предполагаемой структурой, так и гармонию
человека с источником собственного волевого существа и проекцией социальной реальности в «предвосхищении согласия с самим собой и другими, принуждающего нас судить друг о друге заранее, т.е. с точки зрения идеального собеседника, идентифицируемого со всеми другими» (1, с. 221). Так производится необходимая всеобщая регулятивная инстанция опыта и поступка - «слепой консенсус», напрасно призванный преодолеть раздел реального «белой» магией именования и слова-действия в фигуре «общественного животного», созданного сообразно «целям свободы», животного, в котором безупречно скоординированы «система желаний и действий» и «система когнитивных и стимулирующих восприятий» (1, с. 221). Фигура абсолютного удовольствия, таким образом, оформляется в антропологическую прозопопею, раз и навсегда обеспечивающую соответствие желаемого его пропозициональным условиям порождения.
Прагматический «демон» заставляет каждый раз воспроизводить коммуникационную модель согласия «безупречного автоматизма», заменяя им вакантную позицию «Третьего» (внеположных отчужденных сил или суверенных богов), гарантировавшего условия развертывания любого человеческого действия, выбора, решения, аффекта. Пропозициональная прозопопея прагматической антропологии и философии языка преобразуется в аргументативную прозопопею «коллективного процесса легитимации» социальных, моральных, юридических институтов в теории коммуникации Ю. Хабермаса, которая становится предметом критики Ж. Пулэна.
Исходное наделение каждого субъекта автархической свободой занимать любые социальные роли и аргументативные позиции в свободной публичной дискуссии об условиях значимости потребностей и норм, как предполагается Хабермасом, должно гарантировать объективную приемлемость искомых результатов дискуссии (2, с. 92). Однако, поскольку условием аргументативной дискуссии явилось снятие любых предшествующих обязательств в опыте радикальной проблематизации и редукции традиционных потребностей и норм, аргументативный механизм производства условий сосуществования восстанавливает структурную схему ша-манистского ритуала как обретения согласия с внеположным Третьим через преступание всех запретов в священном безумии,
которое, как кажется, сублимирует любое стремление господствовать или проявить насилие в отношении к Другому.
Консенсуальная прозопопея как абсолютное тело потребления, раз и навсегда удовлетворяющее любое желание эрзацем истинности, формирует условие аргументативной дискуссии, подводя ее участников под «общий наркоз» виртуалемы согласия, т.е. всеобщей иллюзии уже всегда предполагаемого согласия аргумента-тора с собой, Другим и миром (2, с. 92). Консенсус гарантирует идентификацию всех с «общим смыслом», с абсолютным образом аргументативного сочувствия и взаимопонимания, которое заменяет собой суждение об объективности совместного опыта. Аргумен-тативный консенсус приобретает силу закона исходя из единственного собственного события в метапсихологическом горизонте (2, с. 92).
Консенсуальная прозопопея сообщает автоаффективную природу убеждениям, желаниям и воле к действию, поскольку сама мысль порождает непосредственную меру истинности или ложности, которая обращается в аргументативный горизонт убедительности или неубедительности условий сосуществования вне всякой возможности и необходимости судить об их объективном содержании (2, с. 93). Консенсуальная прозопопея превращает каждого собеседника в субъект самопризнания и взаимопризнания исходя из единственного факта речевого действия и события согласия, определяющего структуру перцептивного, познавательного и волевого опыта (2, с. 93).
Коллективное согласие как безусловное требование морального долга реализуется как в априорном самоопределении человеческой воли, так и в самой фактичности бытия: легитимирующий любые проявления человеческого существа и социального организма консенсус возводится в инстанцию абсолютного суждения об объективных условиях социальных отношений, которые в нем объективированы. Отсюда и всеобщая политизация частной и социальной жизни, которая состоит в обращении видимого согласия всех со всеми в принцип, средство и цель действия каждого (2, с. 94).
Слепая демократическая идентификация всех со всеми исходя из единственного факта произнесения суждения о суждениях самого себя и других воспроизводит действие закона языковой прозопопеи в каждом социальном акте. Современный человек при-
митивизируется, порождая самого себя по шаблону государственного самоотчуждения так, как он в каждом акте социальной воли порождает другого как субъекта предсуществующего согласия: то-темистская сакрализация политического отношения служит отныне мерой самой морали (2, с. 80).
Тотемистский схематизм вписан в структуру капиталистического производства: как в протестантской этике исходной была признана невозможность насладиться результатами собственного труда, которые вновь и вновь надо было вкладывать в процесс обращения капитала, формируя тем самым этико-социальный абсолют наслаждения аскезой, так в государственном капитализме советской эпохи шаманистский ритуал государства, обладавшего всеми правами, но отказавшегося от всяких обязанностей, канализирует импульс насилия в формы борьбы с внутренним врагом (2, с. 80).
Национальный аутизм государственного капитализма в социалистической системе, который постоянно вытеснял исходную травму капиталистического способа производства неравенства в разных видах разрядки агрессии формирует безумие абсолютизации политического в исходном требовании насладиться внепоня-тийной сообразностью всех произведенных социальных актов, сообразностью реализованного социального идеала высшему Благу в видимой, манифестируемой форме единства всех со всеми (2, с. 80).
Абсолютное тело потребления в современном неототемизме национального и межнационального бытия, запрещая «одноплеменникам» уничтожать себе подобных, возводя в безусловное условие опыта наслаждение исключением другого (индивида, группы, общества) из социально-политического бытия, является гарантией канализации агрессии в борьбе против внутренних и внешних врагов, оборачивающейся в свою очередь риторической игрой, эрзац-действием, телекоммуникационной виртуалемой, которая в который раз диктует отказ от способности суждения об объективных условиях национального бытия, грозящий социальным гиперотчуждением и обесцениванием политических, экономических и юридических институтов.
Абсолютное согласие познаваемого с предзаданными условиями его порождения как основа прагматического разума не может быть поставлена под сомнение. Прагматическая традиция, как констатирует Пулэн, воспроизводит классический эпистемологиче-
ский и мотивационный тупик: познание возможно только тогда, когда условия познаваемости и поступка нам уже исходно заданы в тождестве мышления и бытия. Прагматическая иллюзия может быть преодолена только в опыте суждения человека об условиях своего бытия в соответствии с его смертной мерой, с конечностью познающего в его познании и бесконечностью его ответственности.
Консенсуальный императив - предположение предвосхищаемого согласия в каждом акте восприятия, познания, поступка и взаимодействия. В прагматической перспективе (антропология А. Гелена) «чистое действие» самоопределяющейся субъективности выражается в абсолютном «потребительском акте», превращающем потребление стимула в саму жизненную цель: производство «иллюзии идеала» как фальшивомонетная машина ценностей становится реакцией «шаманского бреда», вновь и вновь создающей виртуальную возможность совершить поступок поступков -«быть господином своих собственных аффектов, достичь различия с реальным, видя в нем только удовольствие восприятия (3, с. 220). Таким образом, «чистое действие» как «абсолютное потребление», раз и навсегда удовлетворяющее любую возможную потребность, возводится в сущность человека, «вычитая» его из всякого способа регуляции.
В основе неопрагматической прозопопеи этики лежит это апперцептивное сопровождение любого представления желания предсуждением, явившимся условием истинности любого человеческого акта - познания, восприятия или поступка; мы уже заранее полагаем себя волей-к-действию, продуцирование которой уже всегда соотносит наши желания с условиями их априорной представимости и желаемости. Так производится необходимая всеобщая регулятивная инстанция опыта и поступка - «слепой консенсус», напрасно призванный преодолеть раздел реального «белой» магией именования и слова-действия в фигуре «общественного животного», созданного сообразно «целям свободы», животного, в котором безупречно скоординированы «система желаний и действий» и «система когнитивных и стимулирующих восприятий» (3, с. 221). Фигура абсолютного удовольствия таким образом оформляется в антропологическую прозопопею, раз и навсегда обеспечившую соответствие желаемого его пропозициональным условиям порождения.
Один из аспектов критики новой неолиберальной этики -проблема разногласия, конкуренции идеалов и условия «революционного действия» сегодня. Межкультурная коммуникация обрела в глобализационную эпоху форму контекстуального раздела «цивилизаций» «между либерализмом и мусульманской культурой»: регулятивная идея неолиберальной этики требует «признать, с одной стороны, необходимость расширить контрактную культуру американского либерализма признанием отношений необходимости, связывающих развитие социальных культур с миром и реальностью людей, признанием отношений необходимости, которая обязывает признать объективность законов, регулирующих экономические обмены и навязывая систему справедливости в распределении благ, прав и обязанностей» (4, с. 3). Только такому признанию, как кажется, суждено заставить европейскую мечту либеральной мировой демократии преодолеть ее внутренние этические пределы.
Мусульманская культура предоставляет европейскому самосознанию возможность критиковать собственные внутренние границы в формах контрактной мысли и практики. Она предполагает эту возможность при условии усвоения образа человека, предполагаемого всеобщим самоэкспериментированием: европейский человек лишается своей неуязвимой внекритичной позиции в сознании необходимости межцивилизационного диалога как судьбы его духа. Однако этот межцивилизационный диалог необходимо основан на консенсуальном регулятиве, являясь еще одной неолиберальной виртуалемой: для понимания и проверки меры продуктивности других культур мы должны признавать возможную правоту другого, но он, другой, должен думать, что действительно прав, полагая в себе самом условия истинности того, что он мыслит.
Единственный антропологический критерий уже вписан в основу межкультурного диалога: истинностное согласие с другим становится возможным только через запрет присвоить себе способность суждения в последней инстанции, обращаемой в онтотео-логическое представление иудейского Бога как Бога слова и контракта. По Пулэну, это определяет скрытый иудаизм и исламизм европейца, который лишает себя через виртуалему диалога способности судить об истинности собственного опыта: если единственным свидетельством истины со-бытия является право произвести
2011.03.008-016
условия консенсуса, то воспроизводство кризиса явится единственной формой, адекватной гетерономии межцивилизационного диалога как паралогии (Лиотар) множественных языковых игр и жизненных миров. Преодолеть виртуалему межцивилизационного диалога - не обеспечить консенсуальные условия представимости культурного акта, а соотнести культуротворчество с конечностью человеческого бытия, со смертной мерой любого и единственного культурного акта.
Список литературы
1. Poulain J. De l'homme. Elements d'anthropobiologie philosophique du langage. -P.: Cerf, 2001. - 309 p.
2. Poulain J. L'injustice capitaliste et la justice du jugement // Qu'est-ce que la justice? La justice devant l'autel de l'histoire. - P.: Saint-Denis: PUV, 1994. - P.75-95.
3. Poulain J. La sensibilisation de la raison dans l'anthropologie pragmatique // Critique de la raison phenomenologique. - P.: Cerf, 1991. - P. 185-210.
4. Poulain Jacques. Dissidence, differend, dissentiment. Jacques Ranciere ou l'action revolutionnare aujourd'hui // Colloque sur l'oeuvre de J. Ranciere. - P.: Saint-Denis: PUV, 2006. - P. 32.
С.В. Панов, С.Н. Ивашкин
2011.03.008-016. ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ БИОЛОГИИ И МЕДИЦИНЫ: ФУНДАМЕНТАЛЬНОЕ И ПРИКЛАДНОЕ. (Сводный реферат).
2011.03.008. МОИСЕЕВ В.И. Медицина как транснаука // Философские проблемы биологии и медицины: Сборник материалов 4-й ежегодной научно-практической конференции. - М.: Принтберри, 2010. - Вып. 4: Фундаментальное и прикладное. - С. 4-6.
2011.03.009. ЮДИН Б.Г. Технонаука: В поисках этоса // Философские проблемы биологии и медицины: Сборник материалов 4-й ежегодной научно-практической конференции. - М.: Принтберри, 2010. - Вып. 4: Фундаментальное и прикладное. - С. 6-8.
2011.03.010. ТИЩЕНКО П.Д. Топология целей врачевания: Прикладное как фундаментальное // Философские проблемы биологии и медицины: Сборник материалов 4-й ежегодной научно-практической конференции. - М.: Принтберри, 2010. - Вып. 4: Фундаментальное и прикладное. - С. 9-10.
