CC BY
73
2008.03.024. СОКОЛОВ Б.В. РАСШИФРОВАННЫЙ ДОСТОЕВСКИЙ: ТАЙНЫ РОМАНОВ О ХРИСТЕ: ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ. ИДИОТ. БЕСЫ. БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ. - М.: Яуза: Эксмо, 2007. - 512 с.
Доктор филол. наук Б.В. Соколов избирает для анализа четыре романа Достоевского, поскольку в них наиболее ярко проявилось переживание «страдания и любви, собственной греховности и темных страстей вместе со светлой верой в счастливую судьбу человечества и вселенскую миссию русского народа» (с. 6). Большую роль в творчестве писателя сыграла теория «двойственной истины»: истины веры и знания. Их соединение, невозможное в науке, было воплощено в романах Достоевского.
Актуальными остаются суждения Н.А. Бердяева, который в работе «Мировоззрение Достоевского» подчеркнул мистический характер творчества писателя, его преемственность по отношению к русской литературной традиции (особенно к Гоголю), раздвоенность персонажей, важность для них идеологии, трагическую любовь как одну из причин раскола человеческой природы. В «Духах русской революции» Бердяев, сопоставляя Гоголя и Достоевского, высказывался в пользу второго, потому что у Гоголя образ человека как личности подчас исчезает, а у Достоевского всегда остается, и судьба человека раскрывается изнутри; зло переходит в добро путем внутренней катастрофы.
Одной из главных мыслей Достоевского стало утверждение, что «величие и подлинное значение добра можно оценить только тогда, когда поймешь все мрачное величие и ужас зла» (с. 28). Поэтому самыми яркими образами становятся «отрицательные» персонажи, для которых характерен душевный разлом и внутренние противоречия. В «Дневнике писателя» Достоевский не раз акцентировал внимание на том, что человеческая душа не может быть без зла, она имеет духовную потребность в страдании.
Вл. Соловьев в «Трех речах о Достоевском» отмечал важнейшие особенности русского народа: способность к синтезу духа и идей; сознание своей греховности; жажду очищения и подвига. Две последние особенности были определяющими в творчестве исателя, потому что «если человек или народ не мирится со своей дурной действительностью и осуждает ее как грех, это значит, что
у него есть... предчувствие другой, лучшей жизни» (с. 30). Мессианство русского народа тоже как будто ставится под сомнение, и в первую очередь это проявляется в системе персонажей: героями-идеологами в прозе Достоевского оказываются не праведники, а раздвоенные, расколотые герои вроде Свидригайлова, Ставрогина, Ивана Карамазова. Абсолютное зло для писателя - человекобожие, сотворение земных кумиров. Заслуга Соловьева, Бердяева и других русских религиозных философов в том, что они вскрыли в романах Достоевского сочетание религиозности и психологизма, «доказав, что экзальтированная религиозность свойственна у писателя и заведомым атеистам, что религиозный взгляд пронизывает. все сугубо жизненные и житейские проблемы» (с. 37).
Анализируя романы Достоевского, Б.В. Соколов прежде всего обращает внимание на историю создания произведений, на связь персонажей и проблематики с биографией писателя. Приведены обширные цитаты из писем, дневников, черновиков и набросков, из воспоминаний и документов современников. Ход мысли писателя прослежен от произведения к произведению.
«Преступление и наказание» (1866) задумывалось как роман на тему пьянства на Руси. От этой идеи остался яркий след - образ Мармеладова, прототипом которого послужил А.И. Исаев, муж первой жены Достоевского, а черты самой Марии Дмитриевны (биографические и психологические) стали основой для разработки образа Катерины Ивановны. Другой аспект отношений с женой -страстную любовь и самопожертвование - Достоевский отразил в отношениях Раскольникова и Сони Мармеладовой. «Можно с полным основанием предположить, что именно любовь Марии Дмитриевны в Семипалатинске окончательно обратила Достоевского к христианству вместо социализма» (с. 62).
В процессе работы над романом Достоевский пришел к выводу, что «"наполеоновский комплекс" у многих представителей современной молодежи представляет куда большую опасность, чем исконное, природное русское пьянство» (с. 69-70). Одним из прототипов Раскольникова стал некий француз Пьер Франсуа Ласенер, который в 1835 г. был приговорен к смертной казни за убийство больной старухи и ее сына с целью ограбления. На процессе он объявил себя «"идейным убийцей", борцом с социальной несправедливостью, "жертвой своего века", "человекобогом", сбросив-
шим "нравственные оковы"» (с. 70). Важная веха в работе над романом - перевод на французский язык «Происхождения видов» Ч. Дарвина с предисловием К.О. Руайе, где переводчица механически перенесла в науку об обществе учение о естественном отборе, пытаясь тем самым доказать неизменный характер неравенства между расами, общественными классами и индивидами. Эти и многие другие носившиеся в воздухе «неоконченные идеи» предопределили характер и образ мыслей Раскольникова.
В тексте романа есть и отзвук «реальных» преступлений -например, «дело студента Данилова», в котором фигурировал крестьянин М. Глазков; он хотел принять вину на себя. То же самое можно увидеть в других романах («Идиот», «Братья Карамазовы»). В монографии подробно рассмотрен и прототип Свидригайлова -Павел Аристов, ранее фигурировавший в творчестве Достоевского («Записки из Мертвого дома»). Женские персонажи - Соня и Дуня -при всем различии оказываются близкими: обе попадают в сходную ситуацию. Тем не менее предпочтение Достоевского - на стороне Сони, что объясняется равнодушием Дуни к вопросам веры, рациональностью ее мышления. «Соня же думает о новой жизни исключительно в духовном смысле и, в конце концов, с помощью Евангелия пробуждает к ней Раскольникова» (с. 99).
«Идиот» (1868) имеет определенную связь с «Преступлением и наказанием»; «только здесь главные герои поменялись полами, а в финале нет никакого катарсиса» (с. 112), - считает автор монографии. В этом романе одной из главных становится тема «двойной любви»: это - любовь князя Мышкина к Настасье Филипповне и Аглае, а также соперничество князя с Рогожиным: любовь того и другого одинаково сильна, но имеет разную природу. В текст романа так и не вошла поэма «Одна жизнь» (об истории императора Ивана VI Антоновича). Этот набросок должен был оттенить характер князя Мышкина: с одной стороны, Иван Антонович был изображен неразвитым и необразованным юношей (всю жизнь он провел в заключении), а с другой - не развращенным обществом наивным и чистым мечтателем (с. 126).
Князь Мышкин, задуманный как «положительно прекрасный человек», сопоставлен Достоевским с такими героями мировой литературы, как Дон Кихот, Пиквик и Жан Вальжан. Главной «симпатичной чертой» князя становится невинность, сближающая
его с Христом. Достоевский опирался не только на Священное Писание и трактовку этого образа в литературе и искусстве, но также на опусы современной ему философско-исторической науки -в частности, на «Жизнь Иисуса» Эрнста Ренана, который «стремился представить Иисуса не Богом, а человеком». Достоевский же «попытался представить в своем романе, как будет выглядеть человек со всеми качествами Христа, явившийся в современный мир» (с. 135).
В князе Мышкине есть и черты, сближающие его с писателем. Во-первых, это повышенный интерес к вопросу о смертной казни (Достоевский вложил в уста героя собственные размышления на этот счет). Во-вторых, это линия отношений князя с Настасьей Филипповной, которая перекликается с историей отношений Достоевского с Аполлинарией Сусловой. Приведенные отрывки из дневника Сусловой говорят о ее бурном темпераменте, одинаково проявлявшемся в любви и ненависти.
На первый взгляд, абсолютное поражение князя Мышкина на самом деле - кажущееся: он единственный персонаж, к которому не может пристать зло мира. Князь Мышкин, как Иисус в «Легенде о Великом инквизиторе», побеждает зло лишь морально: он отказывается мстить злу, но препятствует ему «окончательно восторжествовать в людских душах... фактом своего присутствия в мире» (с. 169).
«Бесы» (1870-1871) воспринимаются современными читателями и критиками прежде всего как «роман-предупреждение, роман-пророчество» (с. 170). В свое время, напоминает автор монографии, Н. Бердяев утверждал, что в романе речь идет скорее о грядущем, хотя основной сюжетной канвой являются события 1869 г. - «нечаевское дело». Его суть воспроизведена в «Бесах» почти буквально. Замысел произведения, пишет Б.В. Соколов, формировался на протяжении нескольких лет и вырос из двух романов-набросков - «Атеизм» и «Житие Великого грешника». «Атеизм» - это своеобразное продолжение «дискуссии о русском человеке и его метаниях, об атеизме и католицизме», дискуссии, которую «ведет князь Мышкин с публикой, собравшейся в доме у Епанчиных» (с. 173). В июле 1869 г., еще до нечаевского процесса, были сделаны первые записи к «Житию Великого грешника», где схематично набросаны портреты будущих героев - Ставрогина, Шатова, Лизы, Даши, Тихона.
Изначально главным героем мыслился Петр Верховенский (Нечаев). Но по мере работы он стал приобретать комические черты, а на первый план вышел идеолог Ставрогин, соотнесенный с фигурой М. Бакунина. Приведено письмо Бакунина, в котором обозначена типичная черта революционеров - «влюбленность в макиавеллиевские приемы ведения борьбы, которые порой становятся для них самоцелью» (с. 215). Существенно, что именно Бакунин создал текст «Катехизиса революционера»; у Достоевского устав революционного общества пишет Ставрогин. Благодаря «подмене» Верховенского Ставрогиным роман переместился из политической в философскую плоскость. По признанию критиков, через взаимоотношения Верховенского и Ставрогина весьма точно передан писателем характер взаимоотношений Нечаева и Бакунина. Ставрогин - «это своеобразный Христос революции, отрицающий Христа евангельского». Верховенский - «это новый апостол Петр, призванный создать "церковь революции" - сеть кружков и законспирированных пятерок»; он - практик, тогда как Ставрогин -теоретик (с. 245). Верховенский - это соединение «хлестаковщины с демонизмом и дьявольщиной» (с. 249). Его «проповедь» (в главе «Иван Царевич») - не признание собственной мелочности, а выражение мыслей о будущем революционных обществ. «Революция совершилась по Достоевскому. Он раскрыл ее идейные основы, ее внутреннюю диалектику и дал ее образ... "Бесы" - роман, написанный не о настоящем, а о грядущем», - утверждал Бердяев в «Мировоззрении Достоевского» (цит. по: с. 265). По убеждению философа, писатель прозрел, что в революционной стихии активен не сам человек; он «открыл одержимость, бесноватость в русских революционерах» (с. 269). Вражда Достоевского к революции была «враждой апокалиптического человека, ставшего на сторону Христа в последней борьбе его с антихристом» (с. 266).
Автор монографии высказывает предположение, что преступление Ставрогина тоже взято из биографии писателя, но история эта столь же темна, как и душа Николая Всеволодовича. В образе Ставрогина «отразились не только различные литературные и реальные прототипы, но и метания души самого Достоевского» (с. 296). По воспоминаниям некоторых знакомых, он «вечно колебался между чудными порывами и грязным развратом» (П.А. Висковатый). По словам Н.Н. Страхова, Достоевский «всю
жизнь провел в таких волнениях, которые делали его жалким и делали бы смешным, если бы он не был при этом так зол и так умен. Сам же он, как Руссо, считал себя лучшим из людей и самым счастливым» (цит. по: с. 283-284). Б.В. Соколов приводит пространные суждения жены писателя А.Г. Достоевской, опровергающей эти, с ее точки зрения, «недобросовестные», «клеветнические» мнения (с. 286-295).
Образ Хромоножки, считает автор, является одним из центральных в романе, но не в сюжетном, а в философском плане: она и жена Ставрогина, и символ «Души Земли русской» (с. 309). Как никто другой Хромоножка постигает двойственность Ставрогина, принимая его то за «князя-сокола», то за «проклятого на семи соборах»: «Изменник перед Христом, он неверен и Сатане» (с. 311). Он должен был стать «русским Христом» (греч. «ставрос» - крест), но «от слабости души не в состоянии справиться со своим высоким предназначением» (с. 314).
Вяч. Иванов в статье «Достоевский и роман-трагедия» подметил связь главных героев «Бесов» с образами гётевского «Фау-са»: «Хромоножка заняла место Гретхен»; Ставрогин - «отрицательный русский Фауст», в котором «угасла любовь», а с нею - то «неустанное стремление, которое спасает Фауста». Критик утверждал, что писатель хотел показать, как «Вечная Женственность в аспекте русской Души страдает от засилия и насильства "бесов", искони борющихся в народе с Христом за обладание мужественным началом народного сознания... Он хотел показать, как обижают бесы, в лице Души русской, самое Богородицу» (цит. по: с. 308).
Характерно и то, что Ставрогин, насмехаясь над революционным обществом, продолжал испытывать симпатию к «отступникам» - Кириллову и Шатову, зараженным его идеями, но иначе ими распорядившимся. Кириллов сохраняет свое «Я» путем самоубийства: «Христос смерти не боялся, - не убоится и Кириллов. Для этого надлежит ему взойти на одинокую Голгофу своевольного дерзновения - убить самого себя, ради себя же» (с. 311). Шатов пожалел объединить свое «Я» с народным, но зато утвердил народное «Я», как Христа. «Мистик Шатов, поистине, не божество делает атрибутом народа, но народ возводит до Божества» (с. 312). Заслуга его в том, что он все же поверил в Душу Земли (отсюда и его дружба с Хромоножкой). Жизненный крах этих героев (оба
приняли мученическую смерть) обусловлен тем, что они создали себе идолов: Кириллов обожествляет самого себя, провозглашая Человекобога; Шатов идеализирует русский народ-богоносец. Тем не менее оба нашли в себе силы вырваться из «одержимого стада», что способствовало их нравственной победе.
В начале 1860-х годов была опубликована былина «Ставр Годинович», героя которой называли в ряду прототипов Николая Ставрогина - на основании некоторых сюжетных вех, ярко выраженного сладострастия и отношения к нему Василисы Микуличны: ее образ сопоставим с Дарьей Шатовой.
Т.Н. Грановский стал прототипом Степана Трофимовича. Сделав его отцом Петруши Верховенского и воспитателем Николая Ставрогина, Достоевский утверждал, что «либеральные деятели, ориентирующиеся на Запад и отстаивающие тезис о том, что к развитию России применимы схемы, созданные на основе изучения западноевропейской истории, являются духовными отцами Нечаева» (с. 337). При этом Степан Трофимович в конце романа становится носителем высших ценностей: проповедует красоту, говорит о вреде гуманитарных наук в отрыве от веры. Б.В. Соколов полагает, что в его судьбе писатель показал как бы «архетип поведения и трагического исхода народолюбивой русской интеллигенции» (с. 343).
В свое время Бердяев отмечал, что Петр Верховенский в некоторой степени схож с Раскольниковым, но зашел еще дальше в своей одержимости идеей. В результате: «Происходит нравственная идиотизация человеческой природы, теряется всякий критерий добра и зла. Достоевский показал перерождение самой "идеи", самой конечной цели, которая вначале представлялась возвышенной и соблазнительной» (с. 349-350).
«Братья Карамазовы» (1879-880) - своеобразное утверждение того, что «страдание дает человеку истинную веру» (с. 351). В отличие от «Бесов», здесь исследуется влияние идей атеизма, социализма и «принципа наслаждения», а также преодоление их пагубного воздействия на человеческую личность с помощью христианской нравственности. Как и «Бесы», «Братья Карамазовы» восходят в замысле к «Житию Великого грешника». Мотив отцеубийства и «подмена» виновного невиновным вынесен Достоевским из Омского острога, где он познакомился с Дмитрием Ильинским, который стал прототипом Мити Карамазова.
Б.В. Соколов прослеживает глубокую связь героев Достоевского с маркизом де Садом, сформулировавшим «постулат о зле как одном из способов делать добро» (с. 372). Автор говорит здесь о судьбе отца писателя, М.А. Достоевского: во многом именно с него был списан Федор Павлович Карамазов - «не только хороший ученик маркиза де Сада, но и настоящий садист, которому нравится причинять страдания другим, получая от этого удовлетворение» (с. 397). Есть и религиозно-философская связь между творчеством де Сада и Достоевского - маркиз первым сформулировал принцип: «Если Бога нет, то все дозволено». Сходна их позиция и по отношению к пороку: по мнению де Сада, лишь тогда будут ненавидеть и искоренять пороки, когда они встанут перед людьми во всей своей жути. Поэтому в его произведениях порок представлен эстетически выразительно, и тем больший ужас он призван внушать (с. 406). Маркиз де Сад одним из первых сформулировал идею взаимодополнения добра и зла, порока и добродетели, мысль о невозможности представить их отдельно. В то же время ему не была свойственна вера Достоевского в силу воздействия эстетического идеала красоты, заимствованная у Ф. Шиллера. «Для героев де Сада страдание их жертв - это высшее проявление принципа удовольствия. Для самих же страдальцев и страдалиц это - способ укрепиться в вере в Бога и торжество добродетели... У Достоевского страдание становится прежде всего средством искупления своих и чужих грехов» (с. 423).
«Легенда о Великом инквизиторе» - самая драгоценная часть романа - вложена в уста Ивана Карамазова потому, полагает исследователь, что он «хоть и атеист, но душа метущаяся, ищущая правды и вовсе не потерянная для Бога» (с. 466). Образ Инквизитора - это развенчание двух главных тезисов сторонников преобладания материального над духовным. Суть этих тезисов, во-первых, состоит в том, что люди - невольники, что они слабее и ниже Божественного промысла и свобода им не нужна и даже вредна; во-вторых, в том, что подавляющее большинство людей настолько слабы, что не могут претерпеть страдание ради искупления грехов, а значит, Христос приходит в мир не для всех, а «лишь к избранным и для избранных» (с. 473). При этом все благие намерения Инквизитора (любовь к людям, стремление к всеобщему счастью) рушатся, потому что он прибегает к обману, а это, по мнению
Достоевского, недопустимо на пути к счастью. «Инквизитор в романе фактически - католик-атеист, олицетворение порочности притязаний папы на вселенскую власть и пагубности социалистических учений» (с. 482). В «Легенде» писатель стремился заклеймить католицизм и социализм, которые, по его убеждению, в равной степени способны погубить Россию. Он был убежден, что «социалистическое учение произрастает из католического вероисповедания, подменяющего заповеди Христа авторитетом пап, духовную свободу - заботой о материальном благосостоянии, властью не только над душами людей, но и над их телами» (с. 494).
К источникам «Легенды» относят поэму А.Н. Майкова «Приговор» (1860), однако в поэме герой наделен верой в свою избранность, в особую близость к Богу, верой в свое право карать еретиков, в то время как Инквизитор Достоевского отказывается от избранничества и свободы ради обретения власти над массами (с. 482). Еще один источник - пьеса Шиллера «Дон Карлос, Инфант испанский»; здесь Великий инквизитор исповедует кредо: «Скорее за распад и гниение, чем за свободу» (с. 488).
О предполагаемом содержании второго тома «Братьев Карамазовых» свидетельствуют краткие разрозненные данные: черновые наброски, дневники, «Воспоминания» А.Г. Достоевской, а также записки А. С. Суворина, А.М. Сливицкого и др. Писатель не опровергал необходимости революции в России, но революции духовной, а не социальной, подчеркивает автор монографии. В своей жизни писатель испытывал «все те же мучительные противоречия, а порой и раздвоенность, что и его герои, но все равно нашел в себе силы создать шедевры, возвеличивающие человека даже в его грехах, ибо для самого великого грешника Достоевский всегда оставляет возможность искупления и спасения» (с. 507).
Т.Д. Комова
