CC BY
257
2008.01.019. БЛУМЕР Г. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ИМПЛИКАЦИИ МЫШЛЕНИЯ ДЖОРДЖА ГЕРБЕРТА МИДА. BLUMER H. Sociological implications of the thought of George Herbert Mead // American journal of sociology. - Chicago, 1966. - Vol. 71, N 5. - P.535-544.
Моя задача состоит в том, чтобы описать природу человеческого общества, как она видится с точки зрения Джорджа Герберта Мида. Хотя Мид в своей схеме мышления отводил человеческому обществу центральное положение, он мало сделал для того, чтобы обрисовать его характер. Его интересовали прежде всего ключевые проблемы философии. Развитие его идей о человеческом обществе ограничивалось по большей части рамками этих проблем. Его подход принял форму демонстрации того, что человеческая групповая жизнь есть существенное условие возникновения сознания, разума (mind), мира объектов, человеческих существ как организмов, обладающих Я (selves), и человеческого поведения в форме конструируемых актов. Он отверг традиционные посылки, лежавшие в основе философской, психологической и социологической мысли, сводившиеся к тому, что люди обладают разумами (minds) и сознанием как изначальными «данностями», что они живут в мирах уже существующих и самоустановившихся объектов, что их поведение состоит из реакций на такие объекты и что групповая жизнь складывается из ассоциации таких реагирующих человеческих организмов. Внеся свой блестящий вклад в этом направлении, он не разработал теоретической схемы человеческого общества. Между тем такая схема имплицитно содержится в его работе. Чтобы ее выстроить, надо проследить импликации основных проблем, которые он анализировал. Именно этим я и собираюсь здесь заняться. Основные темы, которые я рассмотрю, - это (1) Я, (2) акт, (3) социальное взаимодействие, (4) объекты и (5) совместное действие.
Я (self)
Изображение человеческого существа как актора у Мида радикально отличается от концепции человека, преобладающей в нынешней психологической и социальной науке. Он видел чело-
веческое существо как организм, обладающий Я. Обладание Я превращает человека в особый вид актора, преобразует его отношение к миру и придает его действию уникальный характер. Утверждая, что человек обладает Я, Мид всего лишь имел в виду, что человек является объектом для самого себя. Человек может воспринимать себя, иметь представления о себе, общаться с собой, действовать в отношении самого себя. Эти типы поведения подразумевают, что человек может становиться объектом собственного действия. Это дает ему средства для взаимодействия с самим собой: обращения к самому себе, реагирования на это обращение и вновь обращения к себе. Такое взаимодействие с собой принимает форму создания индикаций для самого себя и ответа на эти индикации созданием дальнейших индикаций. Человек может обозначать для себя вещи, будь то его желания, страдания, цели, окружающие его предметы, присутствие других, их действия, их ожидаемые действия, да и все что угодно. Посредством дальнейшего взаимодействия с собой он может судить, анализировать и оценивать вещи, которые он для себя обозначил. И, продолжая взаимодействовать с собой, он может планировать и организовывать свое действие в отношении того, что он обозначил и оценил. Короче говоря, обладание Я дает человеку механизм самовзаимодействия (self-interaction), с помощью которого он вступает в соприкосновение с миром, - механизм, задействованный в формировании и направлении его поведения.
Я хочу подчеркнуть, что Мид видел Я как процесс, а не как структуру. Мид явно расходится во взглядах с огромной массой исследователей, пытающихся встроить Я в человеческое существо, отождествив его с некоторого рода организацией или структурой. Всем нам знакома эта практика; в литературе она встречается сплошь и рядом. Так, мы видим ученых, которые отождествляют Я с «эго», рассматривают Я как организованную совокупность потребностей или мотивов, мыслят его как организацию установок или трактуют его как структуру интернализированных норм и ценностей. Подобные схемы, пытающиеся втиснуть Я в какую-нибудь структуру, не имеют смысла, ибо они упускают из виду рефлексивный процесс, единственно способный допустить и конституировать Я. Всякая постулируемая структура, чтобы стать Я, должна воздействовать и реагировать на себя; в противном случае
это всего лишь организация, ожидающая приведения в действие и высвобождения, но никак не воздействующая на саму себя или на свои операции. Это определяет решающий недостаток или неадекватность многих схем вроде тех, что были упомянуты выше, которые неправомерно ассоциируют Я с какой-нибудь психологической или личностной структурой. Например, эго как таковое не есть Я; оно было бы Я, только став рефлексивным, т.е. действуя по отношению к себе или воздействуя на себя. И то же самое верно для любой другой постулируемой психологической структуры. Между тем такое рефлексивное действие изменяет как статус, так и характер структуры и придает процессу самовзаимодействия первостепенную значимость.
Мы можем видеть это в случае рефлексивного процесса, который Мид выделил в человеческом существе. Как уже говорилось, этот рефлексивный процесс принимает форму персоны, создающей индикации для самой себя, иначе говоря, замечающей вещи и определяющей их значимость для своей линии действия. Индицировать нечто значит противопоставить себя ему и, вместо автоматического реагирования на него, быть в состоянии действовать по отношению к нему. Оказываясь перед лицом чего-то, что мы индицируем, мы можем воздерживаться от действия по отношению к нему, проверять его, судить о нем, удостоверять его значение, определять его возможности и направлять свое действие по отношению к нему. Благодаря механизму самовзаимодействия человек перестает быть реагирующим организмом, поведение которого является продуктом того, что воздействует на него извне, изнутри или с обеих сторон. Вместо этого он действует по отношению к своему миру, интерпретируя то, с чем он сталкивается, и организуя свое действие на основе этой интерпретации. Например: боль, которую некто идентифицирует и интерпретирует, очень отличается от простого органического ощущения и закладывает основу для того, чтобы он что-то с ней делал, а не просто органически на нее реагировал; замечать и интерпретировать деятельность другого человека - нечто в корне отличное от высвобождения реакции этой деятельностью; сознавать, что ты голоден, - нечто совсем иное, чем просто быть голодным; восприятие собственного «эго» позволяет что-то делать в отношении него, а не просто давать этому эго внешнее выражение. Как видно
из этих примеров, процесс самовзаимодействия противопоставляет человека его миру, а не просто помещает внутрь него, требует от человека встречаться со своим миром и обращаться с ним посредством процесса определения, а не просто на него реагировать, и заставляет человека конструировать свое действие взамен простого его высвобождения. Именно такого рода действующим организмом, на взгляд Мида, человек становится в результате обладания Я1.
Акт
Формируясь посредством процесса самовзаимодействия, человеческое действие приобретает радикально иной характер. Вместо того чтобы просто высвобождаться из заранее существующей психологической структуры факторами, воздействующими на эту структуру, действие выстраивается в ходе совладания с миром. Создавая индикации для себя и интерпретируя то, что он индицирует, человек, хочет он того или нет, выковывает, или собирает воедино, некую линию действия. Чтобы действовать, индивиду приходится определять, чего он хочет, устанавливать цель или задачу, планировать будущую линию поведения, замечать и интерпретировать действия других, оценивать свою ситуацию, то тут то там себя проверять, просчитывать в какие-то моменты, как бы поступить, и часто подстегивать себя перед лицом вялых диспозиций и обескураживающих обстоятельств. То, что человеческий акт самонаправляется, или самовыстраивается, никоим образом не означает, что актор непременно демонстрирует высший пилотаж в его конструировании. На самом деле, выстраивать свой акт он может очень плохо. Он может не замечать вещей, которые следует принять во внимание, и неправильно интерпретировать
1 «Я» - т.е., в сущности, человек - не вносится в картину простым введением психологических элементов, как то мотивы и интересы, наряду с социетальны-ми элементами. Подобные добавления только усугубляют ошибочное упущение. Этот изъян содержится в президентском обращении Джорджа Хоманса: Homans G. Bringing man back in // American sociological rev. - Wash., 1964. - Vol. 29, N 6. -P. 809-818 (рус. перевод: Хоманс Дж.К. Возвращение к человеку / Пер. Г. Беляевой // Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. -М.: Издание Международного университета бизнеса и управления, 1996. - С. 45-59.
то, что заметил, может выносить неверные суждения, ошибочно выстраивать будущие линии поведения, проявлять нерешительность в борьбе с непокорными диспозициями. Такие недостатки в конструировании его актов не отменяют того факта, что его акты все же конструируются им исходя из того, что он принимает во внимание. А тем, что он принимает во внимание, являются вещи, индицируемые им для самого себя. Сюда входит много чего: его желания, его чувства и цели, действия других, ожидания и требования других, правила его группы, его ситуация, его представления о себе, его воспоминания и его образы будущих линий поведения. Он не находится в положении реципиента, просто реагирующего на подобного рода вещи; он противостоит им и вынужден как-то с ними обращаться. Ему приходится организовывать, или выстраивать, свои линии поведения на основе того, как он с ними обращается.
Этот способ рассмотрения человеческого действия прямо противоположен тому, который преобладает в психологии и социальных науках. В этих науках человеческое действие видится как продукт факторов, действующих на человеческого актора или через него. В зависимости от предпочтений ученого, такими детерминирующими факторами могут быть физиологические стимуляции, органические влечения, потребности, чувства, неосознанные или осознанные мотивы, умонастроения, идеи, установки, нормы, ценности, ролевые требования, статусные требования, культурные предписания, институциональные давления или социально-системные требования. Независимо от того, которые из факторов выбираются, отдельно или в какой-нибудь комбинации, действие рассматривается как их продукт и, соответственно, объясняется в их терминах. Формула проста: данные факторы, воздействуя на человека, производят данные типы поведения. Формула часто усложняется следующим образом: при таких-то и таких-то условиях данные факторы, воздействуя на данную организацию человека, будут производить данный тип поведения. Эта формула и в простой, и в усложненной ее форме представляет способ, которым видится человеческое действие в теории и исследовании. При такой формуле человек становится не более чем посредником, или площадкой, для развертывания производящих поведение факторов. Схема Мида принципиально иная. Человек в ней не просто посред-
ник в развертывании детерминирующих факторов, оказывающих на него воздействие; он видится как сам по себе активный организм, сталкивающийся с объектами, которые он индицирует, имеющий с ними дело и действующий по отношению к ним. Действие видится как конструируемое актором поведение (conduct), в отличие от реакции, проистекающей из некоторого рода предопределенной организации внутри него. Можно сказать, что традиционная формула человеческого действия не признает в человеке Я. Схема Мида, напротив, базируется на этом признании.
Социальное взаимодействие
Здесь я могу лишь очень коротко рассмотреть в высокой степени поучительный анализ социального взаимодействия, проделанный Мидом. Он выделял в нем две формы, или два уровня: несимволическое и символическое взаимодействие. В несимволическом взаимодействии люди непосредственно реагируют на жесты или действия друг друга; в символическом взаимодействии они интерпретируют жесты друг друга и действуют на основе значения, созданного этой интерпретацией. Невольная реакция на тон чьего-то голоса служит примером несимволического взаимодействия. Интерпретация потрясания кулаком как знака того, что человек готовится напасть, иллюстрирует символическое взаимодействие. Мида интересовало главным образом символическое взаимодействие. Символическое взаимодействие заключает в себе интерпретацию, или установление значения действий или реплик другого лица, и определение, или передачу другому лицу индикаций относительного того, как ему действовать. Человеческая ассоциация состоит в процессе такой интерпретации и определения. Посредством этого процесса участники подгоняют собственные акты к развертывающимся актам друг друга и направляют других в делании того же самого.
В случае символического взаимодействия нужно обратить внимание на несколько важных моментов. Во-первых, это формообразующий процесс по собственному праву. В психологии и социологии преобладает практика толкования социального взаимодействия как нейтрального посредника (medium), как всего лишь площадки, на которой вступают в игру внешние факторы. Так,
психологи, объясняя поведение людей во взаимодействии, склонны обращаться к элементам психологического оснащения участников - таким, как мотивы, чувства, установки или личностная организация. Социологи делают то же самое, прибегая к социетальным факторам, таким, как культурные предписания, ценности, социальные роли или структурные давления. И те и другие упускают самое важное: что человеческое взаимодействие само по себе есть позитивный формообразующий процесс. Его участникам приходится выстраивать свои линии поведения посредством постоянной интерпретации развертывающихся линий действия друг друга. Поскольку участники принимают во внимание развертывающиеся акты друг друга, им приходится сдерживать, реорганизовывать и согласовывать свои намерения, желания, чувства и установки; и так же им приходится оценивать применимость норм, ценностей и групповых предписаний к ситуации, формируемой действиями других. Факторы психологического оснащения и социальной организации не заменяют собой интерпретационного процесса и могут быть приняты лишь в терминах того, как они осмысляются в интерпретационном процессе. Символическое взаимодействие должно видеться и изучаться само по себе.
Во-вторых, символическое взаимодействие примечательно тем, что благодаря ему групповая жизнь людей приобретает характер развертывающегося процесса, становясь непрерывным приспособлением друг к другу развивающихся линий поведения. Взаимная подгонка линий поведения достигается посредством двустороннего процесса определения и интерпретации. Этот двусторонний процесс как поддерживает установленные паттерны совместного поведения, так и открывает их для трансформации. Установленные паттерны групповой жизни существуют и сохраняются лишь благодаря постоянному применению одних и тех же схем интерпретации; а такие схемы интерпретации поддерживаются лишь благодаря их постоянному подтверждению определяющими актами других. Крайне важно признать, что установленные паттерны групповой жизни не просто воспроизводятся сами по себе, а зависят в своем воспроизведении от регулярных подтверждающих определений. Как только интерпретации, которые их поддерживают, подрываются изменившимися определениями со стороны других, паттерны могут быстро разрушиться.
Эта зависимость интерпретаций от определяющих актов других объясняет также, почему символическое взаимодействие столь явно способствует преобразованию форм совместной деятельности, составляющих групповую жизнь. В потоке групповой жизни присутствуют бесчисленные моменты, в которых участники переопределяют акты друг друга. Такое переопределение является самым обычным делом в антагонистических отношениях, часто проявляется в групповой дискуссии и встроено как существенный элемент в обращение с проблемами. (А здесь я мог бы заметить, что ни одна человеческая группа не избавлена от проблем.) Переопределение придает человеческому взаимодействию формообразующий характер, создавая тот тут то там новые объекты, новые концепции, новые отношения и новые типы поведения. Короче говоря, опора на символическое взаимодействие делает человеческую групповую жизнь развивающимся процессом, а не просто результатом или продуктом психологической или социальной структуры.
Важно отметить еще третий аспект символического взаимодействия. Делая процесс интерпретации и определения участниками актов друг друга центральным механизмом в человеческом взаимодействии, символическое взаимодействие способно охватить весь спектр общих форм человеческой ассоциации. Оно одинаково хорошо охватывает такие взаимоотношения, как кооперация, конфликт, доминирование, эксплуатация, консенсус, разногласие, тесная идентификация и безразличное отношение друг к другу. Участники каждого из таких отношений имеют одну и ту же общую задачу конструирования своих актов посредством интерпретации и определения актов друг друга. Значимость этого простого наблюдения становится очевидной при противопоставлении символического взаимодействия различным схемам человеческого взаимодействия, которые мы находим в литературе. Такие схемы почти неизменно конструируют общую модель человеческого взаимодействия, или общества, на основе некоторого частного типа человеческой связи. Наглядным нынешним примером служит схема Толкотта Парсонса, предполагающая и утверждающая, что примордиальной и родовой формой человеческого взаимодействия является «комплементарность ожиданий». Другие схемы изображают основополагающую и общую модель человеческого взаимодействия как «конфликт», в третьих утверждается,
что таковой является «идентичность, поддерживаемая общими чувствами», в четвертых речь идет о согласии в форме «консенсуса». Такие схемы ограниченные. Их огромная опасность кроется в том, что широте человеческого взаимодействия навязывается образ, почерпнутый из изучения только одной формы взаимодействия. Таким образом, в разных руках человеческое общество предстает в основе своей то разделением общих ценностей, то, наоборот, борьбой за власть, то реализацией консенсуса, то чем-нибудь еще. Простой тезис, неявно присутствующий в мидовском анализе символического взаимодействия, гласит, что люди, интерпретируя и определяя акты друг друга, могут встречаться и встречаются друг с другом во всем диапазоне человеческих отношений. Предлагаемые схемы человеческого общества должны уважительно отнестись к этому простому тезису.
Объекты
Понятие объекта - еще один краеугольный камень в схеме анализа Мида. Люди живут в мире, или среде, объектов, и их деятельности формируются вокруг объектов. Это неказистое утверждение становится очень значимым, когда мы понимаем, что для Мида объекты суть человеческие конструкты, а не самостоятельно существующие сущности с внутренними природами. Их природа задается ориентацией и действием людей по отношению к ним. Позвольте мне это пояснить. Для Мида объектом является все, что может быть как-то обозначено или с чем-то соотнесено. Объект может быть физическим, как стул, или воображаемым, как привидение, естественным, как облако на небе, или рукотворным, как автомобиль, материальным, как Empire State Building, или абстрактным, как понятие свободы, одушевленным, как слон, или неодушевленным, как пласт угля, включающим целый класс людей, например политиков, или ограниченным конкретным лицом, например президентом де Голлем, определенным, как таблица умножения, или неопределенным, как философская доктрина. Короче говоря, объекты охватывают все, что люди индицируют, или обозначают.
Есть несколько важных моментов в этом анализе объектов. Во-первых, природа объекта конституируется тем значением, кото-
рым он обладает для лица или лиц, для коих он является объектом. Во-вторых, это значение не внутренне присуще самому объекту, а возникает из того, как человек изначально готов действовать по отношению к нему. Готовность использовать стул как то, на чем можно сидеть, придает ему значение стула; человеку, у которого нет опыта пользования стульями, этот объект предстал бы в каком-то ином значении, например, странного оружия. Следовательно, объекты изменчивы в своих значениях. Дерево не есть один и тот же объект для лесоруба, ботаника или поэта; звезда для современного астронома является иным объектом, нежели для пастуха былых времен; коммунизм для советского патриота - иной объект, нежели для брокера с Уолл-стрит. В-третьих, объекты - причем все без исключения - это социальные продукты, поскольку они формируются и трансформируются процессом определения, происходящим в социальном взаимодействии. Значения объектов - стульев, деревьев, звезд, проституток, святых, коммунизма, общественного образования, чего угодно - формируются исходя из того, как другие относятся к этим объектам или действуют по отношению к ним. В-четвертых, люди готовы, или настроены, действовать по отношению к объектам исходя из значения этих объектов для них. Собственно говоря, организация человека складывается из его объектов, т.е. его тенденций действовать на основе их значений. В-пятых, именно в силу того, что объект есть нечто обозначаемое, человек может организовать свое действие по отношению к нему вместо непосредственного реагирования на него; он может пристально изучать объект, думать о нем, разрабатывать план действия по отношению к нему, решать, действовать по отношению к нему или не действовать. Противостоя объекту в логическом и психологическом смысле, человек освобождается от вынужденной реакции на него. В этом глубоком смысле объект отличен от стимула, в обычном его понимании.
Этот анализ объектов позволяет увидеть человеческую групповую жизнь в новой и интересной перспективе. Люди видятся в ней живущими в мире значащих объектов - а не в среде стимулов или самоустановленных сущностей. Этот мир создается социально, так как значения фабрикуются через процесс социального взаимодействия. Таким образом, разные группы развивают разные миры; и эти миры меняются в ходе изменения значений образующих их
объектов. Поскольку люди настроены действовать исходя из значений своих объектов, мир объектов группы поистине репрезентирует ее организацию действия. Чтобы прояснить и понять жизнь группы, необходимо идентифицировать ее объектный мир; эта идентификация должна производиться в терминах значений, которыми объекты обладают для членов этой группы. И наконец, люди не пристегнуты намертво к своим объектам; они могут контролировать действие по отношению к объектам и вырабатывать новые линии поведения по отношению к ним. Это обстоятельство вводит в человеческую групповую жизнь неиссякаемый источник трансформации.
Совместное действие (joint action)
Я использую термин «совместное действие» вместо употреблявшегося Мидом термина «социальный акт». Этот термин обозначает более крупную коллективную форму действия, которая конституируется совмещением линий поведения отдельных участников. Примерами совместного действия являются торговая сделка, семейный обед, церемония бракосочетания, поход по магазинам, игра, праздничное пиршество, дискуссия, судебный процесс, война. В каждом случае мы замечаем определимую и особую форму совместного действия, образуемую сочленением актов участников. Совместные действия варьируют в диапазоне от простого сотрудничества двух индивидов до сложного соединения актов в крупных организациях или институтах. Всюду, вглядываясь в человеческое общество, мы видим людей, вовлеченных в формы совместного действия. По сути дела, тотальность таких случаев - во всем их широчайшем многообразии, со всеми их изменчивыми связями и сложными сетями - конституирует жизнь общества. Из этих замечаний легко понять, почему Мид рассматривал совместное действие, или социальный акт, как отличительную характеристику общества. Для него социальный акт был основополагающей единицей общества. И, соответственно, его анализ обнажает общую природу общества.
Начнем с того, что совместное действие не сводимо к общему, или одному и тому же типу поведения со стороны участников. Каждый участник неизбежно занимает особую позицию, дей-
ствует исходя из этой позиции и вовлекается в особый и отдельный акт. Именно сочленение этих актов, а не их общность, конституирует совместное действие. Как совмещаются эти отдельные акты друг с другом в случае человеческого общества? Их сочленение осуществляется не посредством простого механического жонглирования, как при встряхивании грецких орехов в банке, и не посредством невольной адаптации, как в случае экологического упорядочения в растительном сообществе. Вместо этого участники подгоняют свои акты друг к другу, во-первых, идентифицируя социальный акт, в который они намерены включиться, и, во-вторых, интерпретируя и определяя акты друг друга при формировании совместного акта. Идентификация социального акта, или совместного действия, позволяет участнику сориентироваться; он обретает ключ к интерпретации актов других и руководство для направления своего действия по отношению к ним. Так, чтобы действовать правильно, участник должен идентифицировать брачную церемонию как брачную церемонию, ограбление как ограбление, дискуссию как дискуссию, войну как войну и т.д. Но даже если эта идентификация состоялась, участники формирующегося совместного действия все же стоят перед необходимостью интерпретировать и определять развертывающиеся акты друг друга. Они должны устанавливать, что делают и планируют сделать другие, и выдавать друг другу индикации того, что надо делать.
Этот краткий анализ совместного действия позволяет нам обратить внимание на несколько чрезвычайно важных вещей. Во-первых, он привлекает внимание к тому факту, что суть общества кроется в развертывающемся процессе действия - а не в установленной структуре отношений. Без действия любая структура отношений между людьми лишается смысла. Чтобы понять общество, его необходимо увидеть и схватить в терминах действия, которое его образует. Во-вторых, такое действие необходимо рассматривать и трактовать не путем прослеживания отдельных линий действия участников - каковыми могут быть отдельные индивиды, коллективы или организации, - а в терминах совместного действия, в которое встраиваются и вливаются отдельные линии действия. Лишь очень немногие исследователи человеческого общества в полной мере осознали этот тезис и вытекающие из него следствия.
В-третьих, в силу того, что каждое совместное действие выстраивается во времени путем совмещения актов, оно должно видеться как имеющее свою карьеру, или историю. На протяжении этой карьеры курс протекания совместного действия и его судьба зависят от всего, что случается в ходе его формирования. В-четвертых, эта карьера обычно бывает упорядоченной, фиксированной и повторяющейся благодаря общей идентификации, или общему определению, совместного действия его участниками. Общее определение снабжает каждого участника решающим руководством для направления его акта таким образом, чтобы он встраивался в акты других. Подобные общие определения, прежде всего прочего, служат объяснением регулярности, стабильности и повторяемости совместного действия в обширных областях групповой жизни; они являются источником установленного и регулируемого социального поведения, предусмотренного в понятии культуры. В-пятых, карьера совместных действий должна, однако, рассматриваться также как открытая многочисленным возможностям неопределенности. Позвольте мне уточнить наиболее важные из этих возможностей. Во-первых, совместные действия должны быть начаты, но могут и не начаться. Во-вторых, будучи начатым, совместное действие может быть прервано, отброшено или трансформировано. В-третьих, участники могут не создать общего определения совместного действия, в которое они заброшены, и, следовательно, могут ориентировать свои акты, опираясь на разные предпосылки. В-четвертых, общее определение совместного действия может все-таки допускать значительные различия в направлении отдельных линий действия и, следовательно, в курсе, который принимает совместное действие; хорошим примером здесь будет война. В-пятых, могут возникать новые ситуации, требующие до сих пор не существовавших типов совместного действия и ведущие к путанице пробных попыток выработать совмещение актов. И, в-шестых, даже в контексте общего определения совместного действия участники могут опираться на другие соображения в интерпретации и определении линий действия друг друга. Время не позволяет мне прояснить в деталях важность этих возможностей и проиллюстрировать их. Упоминания их должно быть, однако, достаточно, чтобы показать, что неопределенность, контингентность и трансформация являются неотъемлемой частью процесса совместного действия.
Предполагать, что диверсифицированные совместные действия, составляющие человеческое общество, непременно должны протекать в фиксированных установленных руслах, нет никаких оснований.
Опираясь на предшествующее обсуждение Я, акта, социального взаимодействия, объектов и совместного действия, мы можем дать схематичную картину человеческого общества. Эта картина строится в терминах действия. Общество видится как множество людей, сталкивающихся с разнообразными ситуациями, которые подбрасываются им их условиями жизни. Люди отвечают на эти ситуации выработкой совместных действий, в которых участникам приходится соединять свои акты друг с другом. Каждый участник делает это, интерпретируя акты других и, в свою очередь, выдавая другим индикации относительно того, как им следует действовать. Благодаря этому процессу интерпретации и определения выстраиваются совместные действия; они имеют карьеры. Обычно курс совместного действия прочерчивается заранее тем фактом, что участники создают общую его идентификацию; этим обеспечиваются регулярность, стабильность и повторяемость в совместном действии. Между тем многие совместные действия сталкиваются с помехами, не имеют заранее установленных путей протекания и должны выстраиваться по-новому. Мид видел человеческое общество таким образом: как диверсифицированный социальный процесс, в котором люди вовлечены в формирование совместных действий, дабы как-то справляться с ситуациями, с которыми они сталкиваются.
Эта картина общества в значительной мере отличается от взглядов на общество, преобладающих в социальных и психологических науках, причем даже от тех, которые претендуют на видение общества как действия. Указать на основные ее отличия - лучший способ прояснить социологические импликации схемы мышления Мида.
Главное отличие состоит в том, что преобладающие в социологии и психологии взгляды не видят в людях организмы, обладающие Я. Вместо этого они рассматривают людей как всего лишь реагирующие организмы и, соответственно, трактуют действие как всего лишь реакцию на факторы, оказывающие на людей воздействие. Примерами служат попытки объяснить человеческое действие
такими факторами, как мотивы, требования эго, установки, ролевые предписания, ценности, статусные ожидания и структурные давления. В таких подходах человек становится лишь посредником, через которого такие инициирующие факторы производят некоторые данные действия. С точки зрения Мида, подобная концепция совершенно неверно представляет природу людей и человеческого действия. В схеме Мида между инициирующими факторами и действием, которое может за ними последовать, вставлен процесс самовзаимодействия. Благодаря взаимодействию с собой человек становится действующим организмом, справляющимся с ситуациями, а не просто организмом, реагирующим на игру факторов. А его действие становится чем-то таким, что он конструирует и направляет, чтобы справляться с ситуациями, а не просто развертыванием исходящих от него реакций. Вводя Я, Мид фокусирует внимание на том, как люди обрабатывают и приводят в порядок свой мир, а не на разрозненных реакциях на вмененные факторы.
Если люди и в самом деле организмы, обладающие Я, а их действие есть результат процесса самовзаимодействия, то схемы, предназначенные для изучения и объяснения социального действия, должны принять во внимание и вобрать в себя эти черты. Чтобы это произошло, нынешние схемы в социологии и психологии должны быть подвергнуты радикальной ревизии. Им придется переключить внимание с инициирующих факторов и конечного результата на процесс формирования. Им придется рассматривать действие как нечто такое, что конструируется актором, а не проистекает из него. Они должны будут представлять среду действия в терминах того, как эта среда явлена актору, а не как она явлена внешнему наблюдателю. Им придется инкорпорировать процесс интерпретации, который в настоящее время они почти совсем не удостаивают внимания. Им придется признать, что любой данный акт имеет карьеру, в ходе которой он конструируется, но также может быть прерван, приостановлен, отброшен или переформирован.
С методологической, или исследовательской, стороны изучение действия должно проводиться с позиции актора. Поскольку действие строится актором исходя из того, что он воспринимает, интерпретирует и оценивает, то необходимо видеть развертываю-
щуюся ситуацию так, как ее видит актор, воспринимать объекты так, как их воспринимает актор, устанавливать их значения в терминах значений, которыми они обладают для актора, прослеживать линию поведения актора так, как сам актор ее организует; одним словом, нужно принять роль актора и видеть его мир с его точки зрения. Этот методологический подход в корне отличается от так называемого объективного подхода, почти безраздельно преобладающего сегодня, когда актор и его действие видятся с точки зрения внешнего отстраненного наблюдателя. «Объективный» подход опасен для наблюдателя подменой видения поля действия актором собственным его видением. Нет необходимости добавлять, что актор действует по отношению к своему миру на основе того, как он сам его видит, а не на основе того, как он видится стороннему наблюдателю.
В продолжение обсуждения этого вопроса я хотел бы особо остановиться на том, что можно назвать структурной концепцией человеческого общества. В этой концепции общество видится как установленная организация, и она знакома нам по употреблению таких терминов, как «социальная структура», «социальная система», «статусная позиция», «социальная роль», «социальная стратификация», «институциональная структура», «культурный паттерн», «социальные коды», «социальные нормы» и «социальные ценности». Эта концепция предполагает, что человеческое общество структурировано в плане (а) социальных позиций, занимаемых в нем людьми, и (б) паттернов поведения, в которые они вовлечены. Кроме того, предполагается, что эта взаимосвязанная структура социальных позиций и поведенческих паттернов является всеобъемлющей детерминантой социального действия; это проявляется, разумеется, в практике объяснения поведения посредством таких структурных понятий, как «ролевые требования», «статусные требования», «различия между стратами», «культурные предписания», «ценности» и «нормы». Социальное действие делится на две общие категории: конформность, отмеченную приверженностью структуре, и девиантность, отмеченную отклонением от нее. В силу придаваемого ей центрального и определяющего положения структура с необходимостью становится всеобъемлющим объектом социологического изучения и анализа; и кратким резюме этого является почти универсальное утверждение, что человеческая группа, или об-
щество, есть «социальная система». Наверное, не надо даже говорить, что концепция человеческого общества как структуры или организации въелась в плоть и кровь нынешней социологии.
Схема Мида определенно бросает вызов этой концепции. Она видит человеческое общество не как установившуюся структуру, а как людей, справляющихся со своими жизненными условиями; она видит социальное действие не как эманацию социетальной структуры, а как формирование, производимое человеческими акторами; она видит это формирование действия не как достижение социе-тальными факторами выражения через посредство человеческих организмов, а как образование акторами конструкций из того, что они принимают во внимание; она видит групповую жизнь не как высвобождение или выражение установленной структуры, а как процесс выстраивания совместных действий; она видит социальные действия как обладающие изменчивыми карьерами, а не как ограниченные альтернативами конформности к диктатам установленной структуры или девиации от них; она видит так называемое взаимодействие между частями общества не как прямое осуществление влияния одной части на другую, а как нечто, от начала и до конца опосредованное интерпретациями, производимыми людьми; соответственно, она видит общество не как систему, будь то в форме статичного, подвижного или какого-либо иного равновесия, а как огромное число происходящих совместных действий, из которых многие тесно связаны, многие вообще никак друг с другом не связаны, многие являются заранее прорисованными и повторяющимися, другие формируются по ходу дела в новых направлениях, но все без исключения выстраиваются исходя из целей участников, а не исходя из требований системы. Думаю, сказано достаточно, чтобы было ясно, насколько разительно отличается мидовское понимание общества от широко распространенных социологических концепций общества как структуры.
Эта разница, однако, не означает, что воззрения Мида отрицают существование структуры в человеческом обществе. Подобная позиция была бы нелепой. Такие вещи (matters), как социальные роли, статусные позиции, ранговые порядки, бюрократические организации, связи между институтами, неравные распределения господства, социальные коды, нормы, ценности и т.п., существуют. И они очень важны. Но их важность состоит не в предполагаемой детерми-
нации действия и не в предполагаемом существовании их как частей самодействующей социетальной системы. Они важны, лишь поскольку они входят в процесс интерпретации и определения, из которого формируются совместные действия. То, как и в какой степени они в него входят, может значительно варьировать от ситуации к ситуации соответственно тому, что люди принимают во внимание и как они оценивают принятое во внимание. Позвольте привести небольшой пример. Несерьезно, скажем, утверждать, как это делали некоторые выдающиеся социологи, что социальное взаимодействие есть взаимодействие между социальными ролями. Ясно, что социальное взаимодействие - это взаимодействие между людьми, а не между ролями; участники испытывают потребность не в том, чтобы дать выражение своим ролям, а в том, чтобы проинтерпретировать то, что им противостоит (например, тему разговору или проблему), и справиться с ним. Только в случае очень ритуалистических отношений направленность и содержание поведения могут быть объяснены ролями. Обычно его направленность и содержание складываются исходя из того, с чем людям во взаимодействии приходится иметь дело. То, что роли в различной степени воздействуют на направление и содержание действия в каких-то его фазах, не подлежит сомнению, однако характер этого воздействия надо определять отдельно для каждого данного случая. Это очень далеко от утверждения, что действие есть продукт ролей. Приведенное соображение по поводу социальных ролей применимо в равной степени ко всем другим структурным понятиям.
Еще одна важная импликация схемы мышления Мида относится к вопросу о том, чем человеческое общество скрепляется. Насколько мы знаем, этот вопрос превращается у социологов в проблему единства, стабильности и упорядоченности. И, как нам известно, типичный ответ социологов выводит единство, стабильность и упорядоченность из того, что люди разделяют некоторые основополагающие материи, такие, как кодексы, чувства и, прежде всего, ценности. Таким образом, очевидна склонность рассматривать общие ценности как клей, скрепляющий общество воедино, как контролирующий регулятор, приводящий деятельности в обществе в упорядоченную взаимосвязь и удерживающий их в этой взаимосвязи, как силу, которая сохраняет в обществе стабильность. И наоборот, утверждается, что конфликт между ценностями, или
дезинтеграция ценностей, создает разобщенность, беспорядок и нестабильность. Эта концепция человеческого общества подлежит существенной модификации, если мы мыслим общество как образующееся из сочленений актов в форме совместного действия. Такое сочленение может происходить по самым разным причинам, в зависимости от ситуаций, требующих совместного действия; оно не нуждается в разделении общих ценностей и вовсе не обязательно вытекает из него. Участники могут приспосабливать свои акты друг к другу в упорядоченных совместных действиях на основе компромисса, по принуждению, потому что могут использовать друг друга для достижения собственных целей, потому что так поступать благоразумно или в силу голой необходимости. Пожалуй, в особенности это верно для наших современных сложных обществ с присущей им огромной разнородностью в композиции, направлениях интереса и соответствующих этим интересам мирах. Общество в значительной степени становится формированием жизнеспособных отношений. Стремление охватить взглядом, проанализировать и понять жизнь общества, опираясь на допущение, что существование общества непременно зависит от разделения общих ценностей, может вести к превратной трактовке, грубому искажению действительности и ошибочным линиям интерпретации. Я полагаю, что мидовская перспектива, ставя вопрос о том, как людям удается совмещать свои акты в разных ситуациях, вместо постулирования того, что это непременно требует разделения общих ценностей и вытекает из него, оказывается более благотворным и реалистическим подходом.
В схеме мышления Мида содержится еще много других важных социологических импликаций, которые, в силу отсутствия места, я могу лишь упомянуть. Социализация меняет свой характер, превращаясь из эффективной интернализации норм и ценностей в культивируемую способность эффективно принимать роли других. Социальный контроль становится в основе своей и с необходимостью проблемой самоконтроля. Социальное изменение становится непрерывным имманентным процессом в человеческой групповой жизни, а не эпизодическим результатом воздействия внешних факторов на установленную структуру. Человеческая групповая жизнь видится как всегда имеющая незавершенный характер и переживающая развитие, а не как перепрыгивающая из
одного завершенного состояния в другое. Социальная дезорганизация видится не как крушение существующей структуры, а как неспособность эффективно мобилизовать действие в столкновении с той или иной ситуацией. В социальном действии, поскольку оно имеет карьеру, признается наличие исторического измерения, которое нужно принимать в расчет для достижения адекватного его понимания.
В завершении хотелось бы сказать, что при изложении схемы Мида мне пришлось опустить много очень важного. Кроме того, я не пытался продемонстрировать валидность его анализа. Однако я постарался показать свежесть его точки зрения, ее плодотворность и вытекающие из нее революционные выводы.
Пер. с англ. В.Г. Николаева
