CC BY
45
стала многонациональной, мультиконфессиональной империей в Северной Евразии (с. 229).
Ее домом был Санкт-Петербург, центр сосредоточения новой русской идентичности, имперской и римской (хотя, как считает автор, это был скорее первый Рим, а не третий). Империя понизила значение православия, поскольку теперь в нее входило множество народов с разными верованиями, и она все больше ориентировалась в культурном отношении на католическую и протестантскую Западную Европу.
Постсоветская Россия, заключает Дж.Хоскинг, должна
воссоздаться на основе культурных и гражданских связей, которые делают этнические связи малозначимыми. Это, однако, потребует от правительства России и ее законодательных органов признать особую духовную природу «русского сообщества» и вкладывать гораздо больше средств в культурные и гражданские институты России. Богатство и гуманизм культуры России признаются во всем цивилизованном мире, так что такие вложения будут единодушно приветствоваться как в самой стране, так и за ее пределами (с. 234).
О.В.Большакова
2004.03.012. КОРТ М. СОВЕТСКИЙ КОЛОСС: ИСТОРИЯ И СУДЬБА. KORT M. The Soviet colossus: History a. aftermath. - Armonk (N.Y.); L.; Sharpe, 2001. - XIII, 466 p.
В книге Майкла Корта (Бостонский ун-т) поставлена задача раскрыть причинно-следственные связи неожиданных метаморфоз - от никем не предвиденной победы большевиков в октябре 1917 г. до столь же непредсказуемого крушения Советского Союза в 1991 г. Автор отмечает, что ни приход большевиков к власти, ни изменения жизни страны после их победы, невозможно понять без анализа истории страны на протяжении предыдущих столетий - ведь любая революция, независимо от исхода и средств проведения, неизбежно отражает исторически складывавшиеся особенности национальной культуры, обычаев, социальных отношений, экономического развития и т.д.
В течение столетий русские люди должны были строить свое государство, по существу балансируя на грани выживания, при постоянной угрозе завоеваний, преодолевая последствия нашествий - и все это в таких суровых климатических условиях, когда само физическое существование требует неимоверных усилий, терпения и мужества.
Напоминание о предыстории, считает автор, необходимо еще и потому, что еще недавно советская Россия воспринималась на Западе как монолитный колосс, с неизменной репрессивной политической структурой и деспотичными правительствами, обреченная отставать по социальным, политическим, культурным и технологическим параметрам от развитых стран мира. Автор напоминает, что это не всегда было так. По экономическому развитию, культурным достижениям, политическому устройству Киевская Русь вполне выдерживала любые сравнения с крупнейшими странами Европы, а ее культура оказала благотворное влияние на многие европейские государства.
Но в силу географического положения Древнерусское государство было под постоянным давлением воинственных кочевых народов Центральной и Восточной Азии. Особо трагические последствия для Руси имело монгольское нашествие. Именно оно оказало громадное влияние на формирование управленческих структур в подвластных им русских княжествах, а затем и на политическое устройство централизованного государства. В России оно не обслуживало общество, а доминировало над ним. Государство взяло под свой контроль каждый аспект жизни общества, не оставляя фактически никаких возможностей для частной инициативы, хозяйственной самостоятельности политической активности и т. п. И по мере расширения Российской империи деспотические тенденции государства лишь укреплялись.
Важнейшей особенностью России было и то, что, несмотря на внешнюю экспансию на Востоке, Россия после монгольского ига сама оказалась на задворках Западной цивилизации. В то время как Запад обогащался достижениями Ренессанса и идеями гуманизма, российское культурное и экономическое развитие все более оказывалось в изоляции от внешнего мира. Традиции России оставались доминирующими, преобразовывая иной раз западное влияние до неузнаваемости. При этом проникавшие западные идеи воспринимались лишь наиболее образованным, крайне тонким слоем российского общества, который все более отчуждался от остальной нации. Россия раскалывалась на две неравных и абсолютно непонимающих друг друга части (с. 22).
Поэтому не случайно с середины XIX в. перед российской автократией стала серьезная дилемма, как конкурировать с Европой, чтобы страна не теряла собственной идентичности, которая никогда так и не была решена - ни во времена самодержавия, ни при большевиках, ни в годы горбачевской перестройки, ни в ельцинскую эпоху. Уже сама
постановка этой проблемы вносила серьезные коррективы в любой процесс реформирования страны сверху.
В XIX и в начале ХХ в. неравномерность развития страны стала очевидной. С одной стороны, бросался в глаза прогресс в модернизации промышленности, где заимствования с Запада приносили положительные плоды. С другой стороны, в социальной сфере все более нарастали противоречия. Под этим углом зрения автор анализирует особенности менталитета различных социальных слоев русского общества.
Экономические и социальные изменения коснулись так или иначе всех слоев общества. Не только революционные интеллигенты жаждали «преобразования» России. В то время как рабочие и крестьяне бастовали и бунтовали, а революционеры ткали для них новые политические сети, росло и либеральное движение. Главные надежды либералы связывали с конституционной монархией и парламентским строем. Умеренность объяснялась пониманием того, что революция может их смести наряду с царем. Колебания либералов и их неспособность быть независимой политической силой являлись прямым следствием слабости российской буржуазии.
Страна бурлила. Казалось, изменялось все, и лишь консерваторы чувствовали себя самоуверенно и не шли ни на какие уступки и не желали даже умеренного ограничения своей власти. Такая жесткая позиция усиливала оппозиционность либералов. Таким образом, констатирует автор, объективно складывалась ситуация, когда все политические силы толкали страну к революции.
Анализируя триумф большевиков, автор считает, что в обычные времена большевики были бы теми и остались бы там, где они были до марта 1917 г. - изолированной группкой маргиналов на задворках российской политической жизни. Но времена были необычными и большевики оказались более подготовленными для действий в революционной среде, которая потребовала мгновенной приспособляемости к ситуации в жестокой политической борьбе, умения говорить на языке понятным народу. Немаловажным обстоятельством победы большевиков было и то, что их возглавил чрезвычайно энергичный и талантливый политик, который лучше других учитывал реальности политической обстановки и оказался способным на решительные действия (с. 97).
Благодаря Ленину партия из кучки его приверженцев в короткий строк стала самой массовой политической силой, со множеством
местных комитетов и ячеек, иногда действующих независимо от ЦК. Решения в этих местных органах отражали фактические настроения рядовых членов партии. Зачастую они были даже радикальнее, чем у ее руководства.
Ленин, имея ничтожные шансы на успех, сумел понять, что военный переворот был единственным способом, используя который его воинственная, но маленькая секта могла достигнуть неограниченной власти. Он настоял на диктатуре этой партии как на единственной возможности удержать захваченную власть. Что касается методов и путей достижения этой диктатуры, то большевики действовали в русле традиций российской революционной интеллигенции, наследниками которой они были: трансформирование популярных протестов и надежд на лучшую жизнь в космическое видение революции, подразумевающей преобразование России и всего мира в соответствии с социалистической Утопией. Это давало возможность оправдать и использовать любые средства для достижения цели. Но победа большевиков в ноябре 1917 г., пишет автор, в свою очередь стала доказательством совсем немарксистских выводов, что во времена переворота таких масштабов события определяются волей не всего общества, а решительностью действий нескольких индивидуумов. Коллективные действия громадных масс людей - лишь следствие их усилий. Однако успешный переворот не означал гарантий окончательной победы.
Большинство населения страны хотело мирной жизни. Поражение на выборах в Учредительное собрание показало, что для большевиков парламентская борьба не сулила никаких перспектив и, таким образом, ситуация подтолкнула большевиков к более решительным действиям. Последовал разгон Учредительного собрания. К тому же большевики первые догадались использовать потенциал Советов как внешнюю форму демократии и добились в них преобладания своих сторонников, что в сущности и обеспечивало необходимую поддержку для решительных действий (с. 107).
Впрочем, по мнению автора, легкое устранение политических конкурентов не означало, что новый режим продержался бы долго, если бы Ленин не настоял на решительном выходе России из мировой войны.
Уловив признаки разочарования части патриотически настроенных рабочих и крестьян, Ленин предложил блестящий тактический ход, объяснив все экономические трудности, а заодно и просчеты новой власти «ослаблением классовой борьбы» и призвал пролетариат к
выполнению своей исторической миссии - установлению диктатуры. Неизбежным следствием чего могла быть только гражданская война (с. 119).
Как полагает автор, Ленин был убежден, что гражданская война была единственным способом удержать, а впоследствии и упрочить власть. Ее разрушительные последствия представлялись Ленину наименьшим злом. В целом большевики в психологическом отношении оказались лучше готовы к гражданской войне по сравнению с их противниками.
Успехи большевиков в этой войне автор объясняет многими причинами. В частности, касаясь иностранной помощи, он показывает, что она часто в сложившихся условиях не только оказывалась неэффективной, но и вызывала возмущение населения. Клеймо же «иностранных наймитов» дискредитировало Белые армии в глазах населения и позволяло большевикам изображать из себя защитников отечества.
Но главное - без всенародной поддержки рассчитывать на победу было невозможным, а Белое движение могло предложить очень немного российским массам. И хотя крестьянство с подозрением относилось к большевикам и возмущалось их продовольственной политикой, тем не менее в глазах населения именно большевики законодательно подтвердили право крестьян на землю, которую те захватили в 1917 и 1918 гг. (с. 121).
Гораздо эффективнее работала и пропагандистская машина большевиков. Целая армия организаторов и опытных пропагандистов, закаленных годами подпольной работы, воплощала в жизнь план разжигания классовой борьбы и классовой ненависти. Беспрецедентные масштабы получил террор - мощнейшее средство массового принуждения всех слоев населения, особенно крестьянства. За период с 1917 по 1924 г. террор стал для большевиков настолько обычным политическим инструментом, что без него уже не мыслилось управление страной. Сталинский террор был естественным продолжением ленинского, но уже в иных масштабах (с. 212).
Ленин фактически создал новый тип управления, который требовал увеличения административного аппарата, создания особого типа управленцев - жестких, безжалостных функционеров, слепо и беспрекословно подчиняющихся установкам «сверху», ради партийной карьеры готовых на все (с. 134). Возвышение Сталина было логическим
следствием большевистской теории и практики периода между 1917 г. и смертью Ленина в 1924 г. Чтобы удержаться у власти в течение первых послереволюционных лет, Ленин положил начало тем процессам, которые Сталин позже лишь дополнил или укрепил, добиваясь установления своей диктатуры. В их числе автор упоминает и чрезвычайные полномочия Политбюро и все-проникаемость Секретариата; и запрещение фракционной борьбы внутри партии, и чистку партийных рядов, и установление партийного контроля над каждым учреждением и предоставление неограниченной власти ЧК, которую Ленин фактически поставил над законом.. Правительство Ленина инициировало суровые репрессии, установление и расширение сети концентрационных лагерей, организовывало показательные политические суды, приняло уголовный кодекс, который дал государству неограниченные репрессивные полномочия. Все последующие действия Сталина были лишь продолжением начертанной Лениным политики в годы гражданской войны, включая и индустриализацию и коллективизацию. Разница была в том, что при Сталине уже сформировались кадры руководителей, развращенных применением террора (с. 161).
Преобразование партии из революционной элиты в бюрократический аппарат было на руку Сталину, поскольку партия стала организацией, куда вступали, чтобы делать карьеру, а не революцию (с. 173).
Теория и практика «военного коммунизма», нэпа свидетельствовали, что большевистское видение будущего советской России укладывалось в одну схему - необходимая для возрождения экономики индустриализация возможна только при прямом и полном Госконтроле и что партия, а не кулаки и нэпманы должны определять экономические приоритеты.
Экономическая программа Сталина никогда не была эффективной. Скорее это был ряд гигантских мобилизационных кампаний, часто нескоординированных и иногда конфликтующих друг с другом, их успех зиждился на энтузиазме масс, который зависел от того, насколько режим был способен это чувство инициировать. Главным же рычагом всех достижений всегда оставалось грубое принуждение в ужасающем масштабе. Автор согласен с мнением, что «сталинизм - это такой же способ индустриализации, как людоедство - средство утоления голода» (с. 257).
Большевистская идеология предполагала фундаментальную переделку российского общественного сознания. И в этом большевики действительно преуспели. Подтверждение тому - масштабы террора. Они были бы невозможны без активного участия сотен тысяч людей. В любом обществе есть склонные к насилию элементы, готовые к такой «работе», и Сталину оставалось лишь использовать их. Однако они не могли обеспечить необходимое количество кадров для укомплектования репрессивного аппарата. К этой деятельности были привлечены люди, которые в нормальные времена ничем не отличались бы от добропорядочных граждан. Под прессом безостановочного и экстраординарного насилия, которое начиналось с Первой мировой войны и прошло стадии послереволюционного времени, гражданской войны, коллективизации и индустриализации миллионы людей оказались оторваны от их традиционных социальных и этических ценностей, которые заменила революционная этика большевизма. «Сталинизм как социальная система был исторически беспрецедентной комбинацией организованного государством социального террора против населения в целом, и абсолютного тиранического правления» (с. 222).
Победа во Второй мировой войне, достигнутая ценой неимоверных усилий народа, несомненно способствовала увеличению советской мощи. Серьезно были ослаблены большинство традиционных конкурентов России. Но силы страны продолжали направляться на расширение военного потенциала, а не на повышение уровня жизни людей. В то же время в СССР произошли некоторые социальные изменения. Война вынудила Сталина несколько ослабить тотальный контроль, но что, по мнению автора, более важно - в ходе войны, предвоенного и послевоенного грандиозного строительства выросло новое поколение образованных специалистов, которыми, несмотря на все усилия Сталина, становилось все труднее управлять прежними методами.
Возникла парадоксальная ситуация - система не могла обходиться без этих методов, а новые условия требовали их изменения. В полной мере это проявилось при преемниках Сталина. И хотя при Хрущеве темпы промышленного роста все еще оставались высокими, это было лишь следствием огромных усилий всей страны в предшествующие годы. Успехи в освоении космоса не были исключением. Советский Союз действительно стал индустриальным гигантом, но в чрезвычайно деформированном виде.
Что касается сельского хозяйства, то достижения коллективизации просматриваются только с точки зрения партийных чиновников. Страна, которая при царизме была ведущим экспортером зерна, превратилась в самого большого в мире импортера зерна. «Если коллективизация была хомутом на плечах советского крестьянства, то ее последствия, - пишет автор, - петлей на шее самой богатой природными ресурсами страны» (с. 199).
Централизованные методы планирования, унаследованные от Сталина, были неспособны координировать экономические процессы в новых условиях, несмотря на многочисленные попытки усовершенствовать механизм социалистического хозяйствования.
Оценивая в этом плане деятельность Хрущева, автор отмечает, что как реформатор Хрущев был склонен к решительным, отчаянным, и, как правило, непродуманным схемам, результаты которых приводили не к тому, что было задумано. Все импульсы реформ базировались на принципах фактического самоограничения. Советская элита стремилась сохранить основы сталинской системы, которая обеспечивала ее высоким статусом и властью. Методы террора уходили в прошлое, но оставались демагогия и популизм. И тем не менее Хрущев сыграл основную роль в устранении наиболее невыносимой части сталинского наследства, в частности, был ликвидирован ГУЛАГ и предприняты попытки поднять крайне низкий уровень жизни советских людей. Когда Сталин в 1930-х говорил, что жизнь стала «лучше» и «веселей», он лгал. При Хрущеве жизнь в стране стала лучше, и если не радостнее, то, по крайней мере, менее печальной, констатирует автор.
При Брежневе положение в экономике мало изменилось к лучшему, а социальные проблемы продолжали углубляться, особенно обострившись в последние годы его жизни. Краткий срок правления Андропова не мог изменить ситуацию к лучшему. Перемены, начавшиеся при Горбачеве, не могли быть случайными. Для этого сложились определенные предпосылки. В том числе и то, что, в отличие от старшего поколения, Горбачев и его коллеги не прошли горнило индустриализации, не пережили трагедии чисток и т.п. На формирование их политического мировоззрения оказали влияние критика культа личности Сталина и оттепель 60-х. Партийные функционеры типа Горбачева, получившие университетское образование, имели возможность лично узнать об уровне жизни в развитых странах Запада и,
в отличие от прежних лидеров, были готовы заимствовать какие-то методы и идеи из чуждой им системы.
К концу 1970-х годов большое количество квалифицированных специалистов-ученых, инженеров, экономистов, экспертов пришли на смену прежним управленцам. Эти люди уже с трудом мирились с партконтролем, некомпетентностью и неумелым руководством
партийных функционеров.
Становилось все более очевидным, что общественное сознание претерпело изменения, но партия совершенно не менялась. Горбачев понимал необходимость устранения этого противоречия. Буквально все стороны жизни страны: социальные отношения, политическая система, духовная и идеологическая сфера, стиль и методы работы партии требовали изменений. Сам Горбачев верил в социализм с человеческим лицом и искренне осуждал сталинское «искажение» ленинизма. В идеализации Ленина ничего нового не было - ведь это продолжалось в СССР в течение 60 лет. Отсюда, считает автор, проистекала уверенность Горбачева в том, что можно повторить некий аналог нэпа в новых условиях. Советской экономике вполне по силам стать современной и эффективной, соответствующей статусу мировой сверхдержавы, причем в рамках социалистической системы. Необходимо лишь уменьшить роль центрального планирования и администрирования и, используя
«человеческий фактор», поднять производительность труда до уровня западных стран (с. 341).
Однако попытки Горбачева и его единомышленников осуществить задуманное были отвергнуты влиятельными партийными
консерваторами, которых поддержали буквально сотни тысяч
бюрократов, статус которых и средства к существованию зависели от сохранения статус-кво. Наряду с проблемами экономики головной болью Горбачева очень скоро стали отношения центра и союзных республик. Корни межнациональных конфликтов, замалчиваемые в советские времена, уходили в далекое прошлое. Гласность и демократизация общества, нарастание центробежных сил, разыгрывание «национальной карты» делали кризис все более неуправляемым. Горбачев оказался беспомощным перед силами, которые он сам вызвал к жизни.
Лишь в области внешней политики, как ему казалось, он достиг прогресса. Но в собственной стране и эта сфера его деятельности подвергалась ожесточенной критике, воспринималась как безрассудное
отступление от статуса супердержавы и бесконечных уступок требованиям Запада.
К началу 1990 г., становилось все более очевидным, что Горбачев терял контроль над событиями в стране и был не в состоянии переломить ход событий. Как политический лидер, он все более терял авторитет в отличие от своего политического соперника - Б.Ельцина, популярность которого неуклонно возрастала вопреки противодействию еще недавно всесильного политбюро ЦК КПСС.
Но, тем не менее, считает автор, несмотря на очевидные неудачи, перестройка преуспела в главном, она сделала невозможным возвращение страны в прошлое. Автор оценивает Горбачева как выдающегося государственного деятеля, видевшего дальше других советских лидеров и имевшего мужество начать преобразования. По сути он ликвидировал диктатуру партии, в течение многих десятилетий подавлявшую волю и способности людей. Благодаря Горбачеву рухнули коммунистические режимы в Восточной Европе (с. 383).
В итоге дорога в никуда завершила полный круг - страна стояла перед необходимостью начинать движение заново с того места, где находилась до 1917 г.
В начале 90-х годов обремененная многими тяжелейшими социальными и экономическими проблемами, Россия начала очень трудный путь радикальных экономических преобразований и превращения в демократическую страну во главе с президентом, который, по словам автора, мало соответствовал стоящим перед ней задачей. Несмотря на имидж борца за свободу, первый демократически избранный лидер Борис Ельцин никогда не был демократом. Он был порождением воспитавшей его системы и не мог знать никакого иного стиля управления, кроме «руководящих указаний сверху».
Б. Ельцин не сумел использовать уникальный кредит доверия, который получил от народа в 1991 г. и фактически не занимался ничем, кроме укрепления своей личной власти. Пренебрегая всеми демократическими процедурами, в 1993 г. он получил неограниченные полномочия, но не нашел ничего лучшего, кроме как занять удобное для функционера, но не лидера страны место «над политикой» и не предпринимал усилий сплотить вокруг себя ни политическую партию, ни четко определить свою политическую платформу, которая, возможно, помогла бы ему вести цивилизованный диалог с парламентом. Его храбрость не может быть подвергнута сомнению, но тщеславие и
амбиции превысили его политические таланты. Фактически он стремился наслаждаться властью, по сути передоверив ее своему окружению (с. 393).
Стремясь к цели, он слепо следовал намеченной схеме действий, не учитывая ни исторических, ни культурных, ни национальных особенностей страны, которой управлял. Но не только его интеллектуальные способности были ограничены марксистским мировозрением. Оно сказывалось и на его молодых советниках, подобных Гайдару и Чубайсу, задолго до того, как те стали интересоваться западными экономическими теориями. Но не это удивляет автора, а то, какими соображениями руководствовались западные советники российского правительства, которые фактически координировали и направляли экономический курс России в этот период.
Самой же роковой ошибкой Ельцина была война в Чечне, которую он начал, считает автор, по наущению его ближайших советников, видевших в маленькой и победоносной войне единственный способ остаться у власти. Однако «военная авантюра» окончательно подорвала авторитет Ельцина в глазах большинства населения страны и вызвала критику даже со стороны части демократического лагеря - основной его политической опоры.
Положение усугублялось и тем, что на фоне катастрофических политических провалов, экономического кризиса невиданных масштабов достигла преступность, ставшая, по признанию самого Ельцина, проблемой номер один. Государственные структуры буквально разъедала коррупция, достигшая также невиданного размаха. Если это дискредитировало Ельцина в общественном мнении, то правящую элиту беспокоило и состояние здоровья Ельцина. Кремлевские политики и крупный бизнес предложили ему достойный выход из ситуации, убедив найти политического преемника. «Путин, очевидно, на тот момент оправдывал надежды, проявив уже на посту премьерминистра недюжинный политический талант и решительность в отношении чеченских сепаратистов (с. 416).
Подводя итог деятельности Ельцина, автор тем не менее отмечает, что, хотя его экономическая политика не была успешна, все же он оставался верным идее необходимости рыночных преобразований в стране и как умел их поддерживал. Он не был способен создать эффективное правительство, но никогда не пробовал восстановить авторитарное прошлое России и стать диктатором подобно Сталину.
Президенту Путину досталось тяжелое наследство, и ему пришлось решать зачастую прямо противоположные задачи. В частности, он должен был сохранять лояльность и самому Ельцину и его окружению, и в то же время проводить вполне самостоятельную политику, укреплять обороноспособность страны, и одновременно сохранять дружеские отношение с западными странами, привлекать инвестиции в страну и обуздывать аппетиты олигархов, пытаться повысить уровень жизни людей, не ущемляя прав частного капитала, бороться с криминалом, не посягая на политические свободы граждан. Насколько это ему удалось, заключает автор, покажет время.
В.С.Коновалов
2004.03.013. РОССИ М. НОЧНЫЕ ВЕДЬМЫ: ИСТОРИЯ И
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ УЧАСТИИ СОВЕТСКИХ ЖЕНЩИН-ПИЛОТОВ В ВОЙНЕ 1941-1945 гг.
ROSSI M. Le streghe della notte: Storia e testimonianze dell'aviazione femminile in urss (1941-1945). - Milano: UNICOPLI, 2003. - 191 p.
Итальянская исследовательница, специалист по военной истории Марина Росси обратилась к неразработанной в западной историографии теме: история женской авиации в СССР и действия женских
авиационных полков в ходе войны 1941-1941 гг. Свое историческое исследование Росси дополняет впервые публикуемыми воспоминаниями непосредственных участниц сражений, которые автор получила от них во время поездок в Россию в 90-е годы.
Книга состоит из трех частей: первая посвящена истории СССР накануне войны, характеристике военного потенциала, вторая охватывает период войны, третья содержит воспоминания летчиц. Автор заостряет внимание на стахановском движении в СССР и пишет, что стахановцами были и летчики, а вслед за ними и летчицы, устанавливавшие мировые рекорды в авиации, что позволило признать СССР авиационной державой. Совершившие на самолете «Родина» беспосадочный перелет от Москвы до Дальнего Востока Марина Раскова, Валентина Гризодубова и Полина Осипенко получили звание Героя Советского Союза и стали знамениты не только в стране, но и мире. После нападения Германии на СССР летчицы, большинство из которых были очень молоды, добровольно стремились в военную авиацию.
Летом 1941 г. у советского руководства не было никаких планов использования летчиц в военных сражениях, тем более создания женских
