CC BY
18
ФИЛОСОФИЯ НАУКИ И ТЕХНИКИ
2003.02.004. ОДНА КУЛЬТУРА?: РАЗГОВОР О НАУКЕ.
The one culture?: A conversation about science / Ed. by Labinger J.A.,
Collins H. — Chicago: Chicago univ. press, 2001. — IX, 329 p.
В сборнике представлены новейшие результаты дискуссий, известных как «научные войны». Ученые, сторонники традиционной модели научного познания (интернализма), полемизируют с социологами и философами науки, защищающими позиции экстернализ-ма. Сборник состоит из трех частей. В первой изложены точки зрения участников диалога, во второй — обмен комментариями, в третьей — комментарии на комментарии.
Первая часть открывается статьей Т.Пинча «Исследования науки подрывают науку?: Витгенштейн, Тьюринг и Поланьи как предтечи исследований науки и научных войн» пишет о взаимном непонимании представителей «двух культур», пример которого он находит в полемике Л.Витгенштейна и А.Тьюринга, так и не пришедших к согласию. Непонимание особенно обострилось в 70—80-е годы XX в. в связи с появлением и развитием «социологических исследований научного познания». Последние старались включить науку в систему одной культуры, утверждая, что «естественные и гуманитарные науки обладают общими характеристиками, присущими всему наличному человеческому опыту» (с.18). В противоположность интернализму социология науки защищает экспертную модель научного познания, согласно которой наука подлежит социальной экспертизе в той же степени, что и прочие феномены культуры.
Ж.Брикмонт (Jean Bricmont; профессор теоретической физики Лювенского университета, Бельгия) и А.Сокал (Alan Sokal; профессор физики в Нью-Йоркском университете, США) в статье «Наука и социология науки: За пределами войны и мира» обвиняют со-
циологию науки в релятивизме, который несовместим с наукой. Авторы выделяют два вида релятивизма — когнитивный и методологический. Первый «относится к любой философии, считающей, что истинность и ложность утверждений зависит от точки зрения индивидуального субъекта или социальной группы» (с. 38). Этот релятивизм неприемлем для ученых, которые всегда, спонтанно или осознанно, следуют теории соответствия, утверждающей, что всякое высказывание истинно в той степени, в какой оно отражает объективную реальность. Методологический релятивизм следует из когнитивного, но обнаруживает глубокие внутренние противоречия, поскольку пытается редуцировать объективное знание к тем или иным исходным (и, опять-таки, объективным) данным. Задачей социологии науки должен стать не методологический релятивизм, а изучение контекста научного познания, который всегда остается только контекстом, влияющим на науку, но не определяющим ее содержание.
М.Линч (Michael Lynch; профессор исследований науки и технологии Корнельского университета, США) в статье «Нужно добиваться научного мира?» призывает понять, действительно ли имеет место война между учеными и социологами науки. Во-первых, два враждующих лагеря неоднородны. Среди защитников истины и объективности немало представителей общественных наук, а среди так называемых релятивистов — не только социологи, антропологи и историки, но и физики, биологи, астрономы, инженеры и др. Во-вторых, научные войны — это спор разных метафизик, т.е., по существу, философский конфликт, причем обе стороны заняты эмпирическими исследованиями и не считают своей задачей решение философских вопросов. Автор полагает важным не искать мира, а, напротив, продолжить дискуссию, учитывая, однако, что «метафизические аргументы по поводу "науки", "истины" и "разума" отличаются от конкретных исторических ситуаций научного исследования с их собственной истиной и собственными нормами» (с. 60).
В статье Дж.Грегори (Jane Gregory; лектор по исследованиям науки и технологии и руководитель курса «Наука и общество» в Брикбекском колледже Лондонского университета, Великобритания) и С.Миллера (Steve Miller; лектор по научной коммуникации и планетарной науке в университетском колледже Лондона, Великобритания) «Попасть под перекрестное влияние?: Роль публики в научных войнах» рассматривается роль, которую отводят публике, с одной
стороны, ученые и, с другой — социологи. Ученые считают вненауч-ное общество неспособным обсуждать результаты науки (эта точка зрения получила название «дефицитной модели»), тогда как социологи апеллируют именно к вненаучному обществу как источнику экспертных оценок (контекстуальная модель). Авторы утверждают, что «научные коммуникации должны осуществляться как процесс переговоров между научным сообществом и публикой» (с.70).
П.Р.Солсон (Peter R.Saulson; физический факультет Сиракуз-ского университета, США) в статье «Жизнь внутри ситуативных исследований» рассматривает полемику вокруг книги Г.Коллинза и Т.Пинча «Голем: Что должен знать о науке каждый?»1. Автор отмечает, что его собственная работа в лаборатории стала предметом социологического анализа Коллинза, изложенного в этой книге. Солсон не видит опасности в социологическом исследовании науки, напротив, физикам следует с большим вниманием читать работы социологов, чтобы лучше понять социальные механизмы научного познания.
В статье Н.Д.Мермина (N. David Mermin; физический факультет Корнельского университета) «Серьезный разговор с социологами» утверждается, что ученые и социологи часто говорят об одном и том же, но на разных языках. Основанием для конструктивного диалога должны стать прояснение языка, а также перераспределение ролей: «Социологи и ученые должны разговаривать друг с другом не как антропологи и информанты-аборигены, а как академические коллеги, анализирующие природу своих дисциплин» (с.97).
С.Шейпин (Steven Shapin; социологический факультет Калифорнийского университета, Сан Диего, США) в статье «Как быть антинаучным» выделяет ряд метанаучных утверждений, которые подчеркивают релятивистский характер науки («не существует научного метода», «новое знание — не наука до тех пор, пока общество не сделает его наукой» и т.п.). Проблема, однако, в том, что эти высказывания принадлежат не социологам науки и постмодернистам, а известным ученым. Метафизические позиции ученых варьируются от редукционизма до телеологии, от веры в единство науки до релятивизма. Это не значит, что социологи и философы науки должны игнорировать метанаучные высказывания ученых, они должны отнестись к
1 Collins H., Pinch T. Golem: What everyone should know about science? - N.Y., 1993. - XII, 164 p.
ним серьезно, но рассматривать их «как часть предмета, который социолог или историк намерен описать и интерпретировать» (с.108).
С.Вейнберг (Steven Weinberg; профессор физики и астрономии в университете штата Техас, Остин, США) в статье «Физика и история» говорит об опасности, которая подстерегает историю, когда она делает своим предметом науку. Автор считает опасной «тенденцию рассматривать прошлые открытия с точки зрения нашего сегодняшнего понимания» (с. 119). Нам необходимо учитывать своеобразие исторических контекстов прошлых открытий. Если социология науки занята именно этим и именно в этом смысле говорит о знании как социальном конструкте, то у ученых и социологов не может быть причин для разногласий. Но социология науки должна заботится о том, чтобы ее историческая реконструкия не была reductio ad absurdum. Бесконечно многообразие внешних причин познания должно уравновешиваться логикой его внутреннего развития.
П.Диэр (Peter Dear; факультет исследований науки и технологии Корнельского университета) в статье «Исследования науки как эпистемография» отмечает, что отличие исследований науки от философии науки состоит в их описательном характере. Исследования науки ставят перед собой цель понять «что такое в действительности наука как человеческое предприятие сейчас и в прошлом» (с. 130). Они заинтересованы в описании конкретных форм познавательной практики, поэтому релятивизм для них неизбежен. Однако релятивизм эпистемографии — методологический. Он принципиально отличается от релятивизма эпистемологии, потому что не имеет дела с оценками знания вообще.
К.Вильсон и К.Барски (Kenneth G.Wilson, Constance K.Barsky; отделение физики Лаборатории Смита в университете штата Огайо, США) в статье «От социальной конструкции к вопросам для исследования: Перспектива социологии науки» утверждают, что решение проблемы научных войн лежит посередине диаметрально противоположных позиций социальных конструктивистов и защитников объективной науки: «Фундамент научного знания, несомненно, включает в себя как элементы истины, так и элементы культурной специфики» (с.142).
Г.М.Коллинз (H.M.Collins; заслуженный профессор социологии и директор Центра исследований познания, экспертизы и науки в университете Кардифа) в статье «Марсианин шлет домой от-
крытку» отмечает, что взгляд социологов на науку ставит под сомнение многие принятые на веру концепции научного знания. Социолог «релятивизирует представления, чтобы показать, как они отнесены к соответствующему социальному контексту» (с. 157). Социология, которая интерпретирует какой-то феномен, должна занять внешнюю по отношению к этому феномену позицию, посмотреть на него из собственной социологической перспективы. Автор не видит оснований расценивать эту нейтральную позицию как предубеждение. Социология науки не стремится соперничать с физикой в построении онто-логий. Ее задача — быть описательной дисциплиной.
Химик Дж.Лабингер (Jay Labinder; Калифорнийский институт технологии) в статье «Пробуждение спящего великана» утверждает, что ученым следует быть более осведомленными в исследованиях социологов науки. «Существует некоторое количество областей, в которых пересекаются интересы и опыт ученых и социологов: научная политика, политическое принятие решений, публичное восприятие науки и пр.» (с. 172). К тому же исследования науки окрывают практическое измерение научного познания, которое в большей степени отвечает повседневной работе ученых, чем когнитивные концепции науки. Конечно, социологическая интерпретация научных фактов сама по себе недостаточна. Она должна дополнять естествен -нонаучные интерпретации.
Во второй части книги комментарий Ж.Брикмонта и А.Сокала («Заметки по поводу методологического релятивизма и антинауки») сводится к несогласию авторов с двумя позициями социологов науки. Во-первых, авторы убеждены, что методологический релятивизм, на который ссылается социология науки, укоренен в эпистемологическом релятивизме. Когда социология науки пытается дать каузальное объяснение того или иного научного факта и использует в качестве источника интерпретации общество, она неизбежно впадает в радикальный скептицизм и релятивизм. Во-вторых, ошибочно считать, что исследования науки способны сблизить науку и общество. Тот образ науки, который предлагает людям социология, напротив, удаляет общество от подлинной науки, поскольку способствует еще большему развитию иррационалистических настроений.
В ответе Г.Коллинза («Еще один раунд с релятивизмом») подчеркивается, что методологический релятивизм не связан с эпистемологическим или онтологическим релятивизмом, «поскольку не
говорит ничего непосредственно ни о реальности, ни об оправдании знания» (с. 184). Это только технический прием, предписывающий социологу или историку науки действовать так, «как будто представления о реальности исследуемой социальной группы не вызваны реальностью самой по себе» (там же). Социологи обязаны концентрироваться на социальных причинах и не допускать в свои концепции объяснений «от природы». Компромисс интернализма и экстерна-лизма здесь невозможен.
П.Диэр («Сверхопределенность и случайность») интерпретирует дилемму интернализма и экстернализма как старый конфликт двух теологических концепций — предопределения и свободы воли. Исследования науки настаивают на случайности научных фактов, в то время как защитники интернализма говорят о предопределенности результатов науки.
В комментарии Дж.Лабингера («Раздвоение личностей, Или внутри научных войн») отмечается, что «исследования науки называют свои программы эмпирическими, используя при этом фактически необоснованные или даже противоречащие наблюдаемым фактам философские предпосылки» (с.208).
М.Линч («Ситуативное знание и общие враги: Лекарство от научных войн») отмечает, что исследования науки рассматривают научный процесс как воплощенный в конкретных формах практики, «подчеркивают "ситуативный" характер научной и технической работы» (с. 211). С этой точки зрения, общий академический контекст объединяет ученых и социологов гораздо больше, чем их разъединяют метафизические позиции.
Н.Мервин («Реальные сущности и человеческий опыт») убежден: «Ни одно достоверное знание не станет менее достоверным от того, что мы будем рассматривать его прирост в контексте коллективной человеческой деятельности» (с. 216). Автор признает правомерность методологического релятивизма, но указывает на определенную опасность, которую содержит в себе эта стратегия: социологи могут упустить из виду важные аспекты научной практики; они будут говорить о множестве социальных обстоятельств, способствующих принятию того или иного научного факта, в то время как его «естественные причины» окажутся полностью исключенными из рассмотрения.
Т.Пинч («Это разговор!») обращает внимание на то, что противники перешли от обвинений к конструктивному диалогу. Этот факт имеет, однако, ярко выраженную социальную природу: диалог состоялся, когда были организованы совместные конференции, на которых бывшие враги получили возможность встретиться. Автор также выражает несогласие с позицией Вейнберга, который считает, что поскольку полная реконструкция социальных обстоятельств научного открытия невозможна, мы должны апеллировать к его внутренней логике. Так называемая «внутренняя логика» науки исторически и культурно детерминирована.
П.Солсон в комментарии, озаглавленном «Признания верующего», пишет, что ученые сродни верующим, поскольку верят в объективность научных истин. Поэтому они столь болезненно воспринимают социологов науки, объявляющих научную истину социальным конструктом. Но автор считает положительным то, что социология сделала своим предметом науку: ранее «две культуры» были абсолютно незаинтересованы друг в друге, тогда как сейчас они стараются прийти к взаимопониманию.
С.Шейпин («В каких воротах варвары?») рисует сценарий победы защитников объективной науки в научных войнах. В этом случае будет элиминирована метанаучная позиция социологов, не означающая ничего, кроме нейтральной позиции, которая «принята в качестве ценной и безвредной методологической максимы, позволяющей описать и объяснить возможность представлений как они есть, безотносительно к тому, нравятся они нам или нет, считаем мы их истинными или ложными» (с. 237).
В комментарии С.Вейнберга («Наконец, мир?») отмечается, что наука, не будучи вполне свободной от культуры, тем не менее стремится к объективности как идеальному пределу. Социологи игнорируют этот идеал.
В третьей части Ж.Брикмонт и А.Сокал («Ответ нашим критикам») вновь возвращаются к теме методологического релятивизма. Методологический релятивизм, при котором социолог стремится дать каузальное объяснение тем или иным представлениям, «остается необоснованным до тех пор, пока не будет подкреплен философским релятивизмом или радикальным скептицизмом» (с. 244).
Г.Коллинз («Королевские драгоценности и необработанные алмазы: Источник авторитета науки») находит наиболее спорным во-
прос о причинах научного авторитета. Согласно ученым, в частности С.Вейнбергу, авторитет науки основан на вере в «окончательную» теорию мира, которую наука способна открыть. Социологи, напротив, считают, что авторитет науки зависит не от ее проблематичного будущего, а от ее конкретного настоящего, а именно от производимого ею продукта. Эта позиция «стирает границы между наукой и другими видами опыта» (с. 260).
П.Диэр («Еще одно путешествие в эпистемографию») отмечает, что хотя исследования науки не исчерпываются эпистемографией, последняя составляет основу их методологии.
Дж.Лабингер («Давайте не будем слишком сговорчивы») заключает, что социологи науки должны быть более осторожны в своих требованиях, если последние имеют в виду оценку тех аспектов науки, которые, с точки зрения самих же социологов, не могут быть оценены. «О чем невозможно говорить, о том следует молчать».
М.Линч («Причинность, грамматика и работающие философии: Некоторые окончательные замечания») заключает: «Спор между "естественными" и "социальными" причинами научных фактов отвлекает нас от признания социо-исторических и этнографических исследований науки концептуальными исследованиями» (с. 274). Не столь важно, приводят ли эти последние к каузальным интерпретациям, важна их способность разъяснить, «что именно ученые говорят, когда используют термины "истина", "реальность", "объективность", "опыт" и т.п.» (с. 274).
Д.Мервин («Верное и неверное прочтение») склоняется к компромиссу между интернализмом и экстернализмом, интерпретируя эту дихотомию как «еще один пример более широкой концепции дополнительности Н. Бора» (с. 277).
Т.Пинч («Мир для кого и на каких условиях?») замечает, что философские конфликты, в отличие от естественнонаучных, принципиально неразрешимы. «Научные войны» — это спор философий, и, следовательно, он остается открытым.
П.Солсон («Продвижение колонистов») полемизирует с концепцией Вейнберга, различающей знание, детерминированное культурой, и знание объективное, которое приближает нас к «окончательной» теории. Автор считает возможным говорить только об относительном научном прогрессе. У нас нет оснований рассматривать
прогресс науки как абсолютный, поскольку «окончательная» теория — предмет не знания, а веры.
С Солсоном согласны К.Вильсон и К.Барски («За пределами социальной конструкции»), которые также считают идею «окончательной» теории утопической.
В «Заключении» отмечается, что главная цель сборника, а также материалов предшествовавших конференций достигнута: ученые и социологи перешли от «научных войн» к диалогу. Открытыми остаются многие вопросы, которые нуждаются в дальнейшем обсуждении. Наиболее существенные среди них: 1) нужно ли и в каком объеме привлекать современное научное знание к анализу истории развития науки; 2) важны ли для истории науки неразрешенные проблемы; 3) является ли «методологический релятивизм» методом и связан ли он с философским релятивизмом; 4) нуждается ли экспериментальная наука в поддержке со стороны метафизических концепций;
5) каковы политические последствия социологии научного знания;
6) зависит ли непонимание учеными и социологами друг друга от использования разных дисциплинарных языков.
О.Е.Столярова
2003.02.005. СОКУЛЕР З.А. ЗНАНИЕ И ВЛАСТЬ: НАУКА В ОБЩЕСТВЕ МОДЕРНА. - СПб.: РХЕИ, 2001 - 240 с.
В монографии исследуются структуры отношений власти, в которых существует современное научное познание, рассматривается возможное влияние этих отношений на методологические нормативы науки. Книга состоит из семи глав.
В главе 1 представлено многообразие интерпретаций истины, исследуется связь организационных форм и понимания истины в познавательной деятельности. В современной философии рассматриваются различные понимания истины, главными из которых являются корреспондентное, когерентное и прагматическое. Но, прежде всего, необходимо выделить два принципиально различных типа понимания истины: а) истина как истинное бытие; б) истина как соответствие некоторому мерилу или эталону. Согласно первому пониманию, истина есть особая сверхценная сущность; «Сама по себе, и независимо от соответствия чему бы то ни было, она есть истина, а потому для людей выступает как сверхценность» (с. 11). Познание есть непосредственное прикосновение к ней. Согласно второму понима-
