CC BY
47
УДК 165.8
П. В. ЕРОХИНА
Сибирский государственный университет путей сообщения, г. Новосибирск
К ПРОБЛЕМЕ ТИПОЛОГИЗАЦИИ КОМПОНЕНТОВ
СОЦИОКУЛЬТУРНОГО КОНТЕКСТА НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ
Рассмотрено соотношение эпистемологического и контекстуального подходов к изучению процесса развития научного познания. Предложен вариант систематизации социокультурных факторов развития науки, основанный на уровнях социальных отношений. Ключевые слова: интернализм, экстернализм, философия науки, социокультурный контекст научного открытия.
Рассмотрение науки в социокультурном контексте, т.е. во взаимосвязи с рядом вненаучных и даже внегносеологических факторов, влияющих на ход научного познания, все в большей степени начинает восприниматься как необходимая сторона философской рефлексии над наукой. Уже некоторое время назад Е. А. Мамчур констатировала: «Если раньше тезис культурного релятивизма рассматривался как дискуссионный, а вопрос о роли социокультурных факторов в развитии науки считался проблематичным и нуждающимся в анализе, то в настоящее время авторы берут этот тезис уже просто как данность, как постулат» [1, с. 28 — 29]. В то же время конкретные формы, в которых может быть реализована общая установка на рассмотрение науки в социокультурном контексте и методология осуществления исследований на основе данной установки еще далеко не ясны.
Таким образом, данная проблема требует теоретической разработки. Ее практическая актуальность обусловлена задачами обеспечения устойчивого роста науки, что в современных условиях невозможно без понимания социальных аспектов ее развития. Особая актуальность проблемы для сибирского региона определяется перспективами развития сибирской науки, создания наукоградов в Сибири, превращения сибирских городов в новые центры научных исследований. Решение этой задачи требует в том числе и методологического обеспечения процессов организации научной деятельности, управления научной работой, мотивации людей, работающих в науке.
Для выработки адекватных теоретических средств анализа социокультурного контекста науки прежде всего следует уточнить трактовку соотношения эпистемологического и контекстуального анализа науки. Их традиционное описание в терминах интер-нализма и экстернализма как противоположных философских концепций ориентирует на предположение, что признание одного из этих принципов неизбежно ведет к отказу от другого: либо мы признаем ведущую роль внутренней, содержательной логики в процессе развития научной мысли, либо включаем в рассмотрение социокультурные факторы. Поскольку трудно отрицать, что внутренняя логика является доминирующей и в науке происходят
те открытия, к которым она готова содержательно возникает сомнение в правомерности экстернализма и, соответственно, — контекстуального подхода в целом.
Более релевантной представляется трактовка, согласно которой эпистемологическое и контекстуальное рассмотрение науки представляет собой не альтернативные способы рассмотрения, а базовый принцип анализа науки и дополнительную к нему концепцию. Ключевое положение данной позиции было сформулировано Р. Мертоном следующим образом: «Центральным пунктом, на котором сходятся все подходы в социологии познания, является тезис, согласно которому идеи имеют экзистенциальную природу лишь в том случае, если они не детерминированы имманентно» [1, с. 31]. Иными словами, базовой логикой развития науки является внутреннее движение мысли от эмпирических данных и постановки проблем к гипотезам и теориям, и во многих случаях изучение этой логики в достаточной степени раскрывает содержание конкретного момента в развитии науки. В этих случаях оказывается возможным абстрагироваться от социокультурного контекста. Если же рефлексия над внутренней логикой не дает полноценного объяснения, должно быть необходимо вовлечение в анализ социокультурного контекста научного открытия.
В результате мера влияния социокультурных факторов на научное познание и, соответственно, необходимость обращения к их рассмотрению может быть различной в различных познавательных ситуациях. Как показывает Н. И. Мартишина [2, с. 160—161], современный философ, изучающий развитие науки, не столько выбирает между интернализмом и экстер-нализмом в целом, сколько проводит свое исследование в некоторой точке между этими подходами, определяя необходимые параметры включения социокультурных факторов в пространство анализа. Основными ориентирами, между которыми происходит выбор оснований конкретного исследования, являются следующие.
1. Вопрос о том, какие именно социальные факторы следует включить в рассмотрение. Наиболее распространенным и «мягким» вариантом является упоминание общекультурных влияний, например, интеллектуального климата и господствующего стиля
деятельности эпохи. Более радикальной будет попытка охватить в анализе всю массу факторов, связанных с позицией конкретного ученого: личные политические пристрастия, социальное положение, религиозные убеждения, моральные предпочтения и т.д.
2. Вопрос о том, на какие стороны бытия науки влияют социокультурные факторы. Здесь более нейтральным вариантом является утверждение о том, что экономическая ситуация, философские убеждения, эстетический, религиозный, нравственный фон эпохи формируют тематику научных исследований, постановку проблеми выбор средств научной деятельности, т.е. являются факторами, смещающими направленность научного поиска в определенном направлении. Радикальный же вариант состоит в допущении возможности прямой детерминации содержания науки (конкретных концепций и выбора между ними) давлением социокультурных факторов.
3. Вопрос о том, как влияние зависит от состояния самой науки. Здесь самой распространенной является позиция, в соответствии с которой в периоды «нормальной науки» роль социокультурных факторов минимальна, тогда как периоды научных революций являются теми самыми точками бифуркации, где существенны сторонние воздействия.
Концепция контекстуализма, как дополнительного к эпистемологическом исследованиям науки подхода, достаточно очевидным образом объясняет историю его становления. Интернализм является базовой теорией, и до тех пор, пока шло формирование основной модели развития науки, он оставался господствующим подходом: позитивистские и неопозитивистские концепции науки были интерна-листскими. Когда же все основные результаты, связанные с моделированием науки на основе интер-нализма, были получены, возникла потребность в расширяющей теории, позволяющей привлекать дополнительный материал. Если воспользоваться терминологией И. Лакатоса, можно сказать, что до определенного момента интернализм был восходящей исследовательской программой; когда ее возможности были в основном использованы, эта программа превращается в нисходящую (т. е. она позволяет объяснять накопленный материал, но уже не обеспечивает устойчивое получение новых фактов). И тогда возникает альтернативные — экстерна-листские и контекстуалистские — исследовательские программы, которые на данном этапе являются восходящими.
Сказанное определяет значимость проблемы выделения и систематизации всей совокупности социокультурных факторов, которые потенциально могут быть приняты во внимание при подключении контекстуалистских исследовательских программ. На наш взгляд, второе затруднение методологического характера связано с большим количеством и разнообразием факторов, требующих оценки с точки зрения необходимости их учета. Т. Кун, оценивая перспективы контекстуального рассмотрения науки, написал в свое время: «Как ученые делают выбор между двумя конкурирующими теориями? Как мы должны понимать тот путь, которым развивается наука? Позвольте мне сразу заметить, что, открыв ящик Пандоры, я же его и захлопну. В этих вопросах слишком много такого, чего я и сам не понимаю и не должен делать вид, будто понимаю» [3, с. 38 — 39]. Сравнение с «ящиком Пандоры» подчеркивает одну из главных проблем контексту-ализма: «приоткрывая дверь» перед внешними факторами научного познания, исследователь оказы-
вается перед огромным количеством разнородного, зачастую очень конкретного фактического материала, который трудно учесть.
Решение проблемы видится в систематизации социокультурных факторов научного познания, которая позволила бы, во-первых, получить достаточно полный их перечень и, во-вторых, осуществлять выбор не между всеми факторами в отдельности, а между их группами и внутри групп. В перспективе такая систематизация может послужить также основой для понимания соотношения между конкретными философскими разработками и направлениями исследования, развивающимися в рамках контекстуального подхода.
В современной философской литературе существует несколько вариантов определения основных групп социокультурных факторов развития науки. Так, А. В. Кезин кладет в основание их типологиза-ции те аспекты науки, в которых могут быть проявлены «экстерналистские эффекты», поэтому делит рассматриваемые факторы на три группы: поведенческие комплексы, проявляющиеся в актуальном исследовательском поведении ученых; принимаемые методологические стандарты оценки результатов научно-исследовательской деятельности; особенности содержания научных утверждений, гипотез, теорий и т.д. [4, с. 290]. И. Т. Касавин говорит о трех типах социальности знания и относит к ним про-низанность знания формами деятельности и общения; зависимость характеристик знания от состояния общественных систем («внешняя социальность») и включенность знания в культурную динамику («открытая социальность») [5, с. 9— 10].
Мы хотели бы предложить основание для типоло-гизации социокультурных факторов научного познания, распределив их по уровням, соотнесенным с уровнями социального структурирования общества.
В наиболее общем плане факторами, действующими на характер научного исследования, являются характеристики общества и культуры в целом. Гносеологические эталоны складываются в соответствии с нормами культурной деятельности (например, стремление к доказательности в античной культуре является не отличительной чертой теоретического познания, а общим требованием социальной практики и политической деятельности). Стиль научного мышления формируется господствующим стилем социальной деятельности (например, экспериментальное естествознание Нового времени возникает в контексте общего отношения к природе как к мастерской, в которой следует активно работать). Некогнитивные ценности отражаются на принципах познания (например, антропоцентризм эпохи Возрождения порождает общегносеологический фон доверия к познающему субъекту). Не случайно многими исследователями отмечаются корреляции между конкретными философскими, научными, религиозными, художественными, идеологическими течениями одной эпохи: вырабатываясь во взаимодействии различных сфер, общий «дух» культуры служит одним из оснований формирования направленности дальнейшего творчества.
Следующий уровень факторов, оказывающих внешнее воздействие на познание, формируется на уровне макросоциальных групп (классов, наций). В частности, речь может идти о национальной специфике науки и отражении в ней особенностей национального менталитета. К этому же уровню относится влияние возрастной, половой, расовой принадлежности субъекта познания. Наиболее интенсивно
данная тема разрабатывается в настоящее время в феминистской эпистемологии (С. Хардинг, Э. Андерсон, Х. Лонгино и др.). Феминистская эпистемология рассматривает прежде всего гендерную размерность познания, выделяя, в частности, маскулинный и феминный стиль мышления и познавательной деятельности: первый представляет собой идеологию вторжения в природу и ее покорения, а организационно предполагает иерархическое взаимодействие в исследовательских коллективах, второй содержит ориентацию на эмоциональное и этически регулируемое отношение к объекту познания и на сотрудничество между познающими субъектами. Более же обобщенно философские исследования данного направления утверждают, что каждая социальная группа имеет характерные, вытекающие из ее социальной позиции способы рассмотрения реальности, категориальные схемы, стереотипы, сквозь призму которых рассматривается объект. Эти способы формируются, во-первых, особенностями группы и, во-вторых, ее местом в социальной иерархии (подчиненные и маргинальные группы смотрят на мир не так, как доминантные). Именно поэтому наряду с феминистской эпистемологией в настоящее время возникают и разрабатываются другие альтернативные эпистемологии — «черная эпистемология», «квир-эпистемология», которые стремятся выразить специфическую гносеологическую позицию подчиненных и маргинальных социальных групп [6].
Общая идея данного направления исследований состоит в том, что познание всегда осуществляет не только представитель культуры в целом, но и «автор с социальной идентичностью» [7, с. 220]. Соответственно вся совокупность особенностей социальных позиций, занимаемых макросоциальными группами, функционирует как социокультурный контекст, в котором протекает познание и который может оказывать на него свое влияние.
Третий уровень социальной структуры связан с выделением локальных социальных групп, связанных отношениями непосредственного взаимодействия. Локальные сообщества людей и микросоциальные группы также вырабатывают свои стереотипы, свои схемы объяснения событий в реальности, свои излюбленные приемы рассуждений и т.д. Тем более значим этот уровень в науке, где основными типами объединений такого уровня являются «невидимые колледжи» и научные школы.
Термин «невидимый колледж» был введен в свое время Д. Прайсом для обозначения стихийно формирующихся сообществ ученых, обменивавшихся информацией через неформальные контакты, налаживаемые исходя из профессиональных приоритетов. В зарубежной литературе базовым в настоящее время считается определение Дж. Гисона, который характеризует научную школу как «малую группу зрелых ученых, занимающихся разработкой достаточно связной исследовательской программы вместе с аспирантами и характеризующейся продолжительными личными и интеллектуальным контактами (между ее членами)» [8, с. 28]. В России же наиболее полным считается определение научной школы, предложенное В. Б. Гасиловым: «Сообщество ученых разных статусов, компетенции и специализации, координирующих под руководством лидера свою исследовательскую деятельность, внесших в реализацию и развитие исследовательской программы и способных активно представлять и защищать цели и результаты программы» [9, с. 127]. Участники «невидимого колледжа» представляют собой часть про-
фессионального сообщества, связанную между собой гораздо более тесными контактами, чем профессиональное сообщество в целом — через обмен опубликованными книгами и статьями, общение на конференциях, экспертизу квалификационных работ и т.д. Как отмечает С. Ф. Денисов: «Эта форма научного сообщества характеризуется ярко выраженной автономностью и является эффективной в плане совместного решения научных проблем» [10, с. 166]. Поэтому и влияние школы на постановку проблем, выбор методов, интерпретацию результатов ее членами, хотя бы на определенном этапе их работы, часто является решающим.
Основными функциями научной школы в философских исследованиях этой формы самоорганизации ученых признаются исследовательская функция — школа выступает коллективным субъектом познания, инновационная функция — школа «продвигает» идеи, развивает и аргументирует собственную исследовательскую программу, и образовательная функция — школа вовлекает в познавательную деятельность новых исследователей. В последнем случае особенно очевидно, что школа определяет для ученого совокупность знаний, на которых он будет строить свои исследования, в том числе приобщает его к определенной парадигме, а также формирует совокупность исследовательских приемов, которыми он будет пользоваться. Механизм этого процесса показан, в частности, М. А. Розовым, использовавшим понятие социальной эстафеты: новые участники деятельности входят в нее и осваивают ее во взаимодействии со старыми участниками, причем не только слушая их инструкции, но и подражая их формам поведения. М. А. Розов пишет, что основа социальной эстафеты — «это некоторая программа или совокупность программ поведения, не обусловленная биологической наследственностью, но воспроизводящаяся в конечном счете по непосредственным образцам» [11, с. 17]. Внешним по отношению к собственно гносеологическим реалиям, но принципиально важным фактором, формирующим ученого, является его локальное окружение — личность научного руководителя, первый исследовательский коллектив, первый организационный опыт работы в науке. Следы этого формирующего воздействия определяют способ деятельности человека в науке на долгие годы. Как пишет А. В. Волков: «Можно сказать, что ученый видит и познает окружающий мир не только природой данными ему органами, но и органами, возникшими и ставшими в социокультурном пространстве обучения» [12, с. 29 — 30].
Таким образом, третий уровень социокультурных факторов научного познания образуют традиции локальной группы, к которой принадлежит исследователь, а также особенности коммуникации в этой группе: «Широкая сеть коммуникативных связей есть среда существования науки и внутреннее ее содержание» [13, с. 115].
И наконец, представляется целесообразным выделить еще один уровень социокультурной контекс-туальности познания — уровень индивидуального. С одной стороны, индивидуальное бытие, сам человек как субъект познания является точкой, в которой собираются воедино, преломляются и становятся действующими факторами все перечисленные социокультурные влияния. Это положение соответствует логике философского осмысления сущности человека, конструируемой социальными отношениями. Индивидуальное, с этой точки зрения, не рассматривается как противоположность социального,
вступающая с ним во внешнее взаимодеиствие; это необходимый уровень проявления социального, в котором социальное получает завершающее оформление. Таким образом, мы должны выделить этот уровень, с точки зрения общей логики структурирования социальности познания, — как носитель культурной традиции и социальной идеологии, национальной и гендерной идентичности, как представитель определенной социальной группы и научной школы в познании все-таки действует человек. С другой стороны, только выделение индивидуального уровня позволит в достаточной степени отразить обширный материал, связанный с влиянием личных особенностей ученого, от склонности к визуальному или вербальному мышлению до психологических акцептуаций, на характер и результаты работы в науке. М. Полани отметил: «Всякий акт познания включает в себя молчаливый и страстный вклад личности... и этот вклад не есть всего лишь некое несовершенство, но представляет собой необходимый компонент всякого знания вообще» [14, с. 319]. «Личностное знание», на котором базируется ученый в своей конкретной познавательной деятельности и которое аккумулирует в себе весь его прошлый познавательный опыт, не только включает в себя, но и синтезирует все перечисленные социокультурные воздействия. Таким образом, индивидуальный (личностный) уровень социокультурной детерминации научного уровня является результирующим по отношению ко всем составляющим социокультурного контекста познания.
Библиографический список
1. Мамчур, Е. А. Останется ли автономия идеалом научного знания? / Е. А. Мамчур // Проблема ценностного статуса науки на рубеже XXI в. - СПб. : РХГИ, 1999. - С. 27-43.
2. Мартишина, Н. И. Экстернализм в современной теории познания и философии науки / Н. И. Мартишина // Гуманитарные исследования. Ежегодник. — Омск : ОмГПУ, 2003. — Вып. 8. - С. 58-65.
3. Кун, Т. Логика открытия или психология исследования? / Т. Кун // Философия науки. - Вып. 3. Проблемы анализа знания. - М. : ИФ РАН, 1997. - С. 20-48.
4. Философия и методология науки / В. И. Купцов [и др.]. -М. : Аспект Пресс, 1996. - 551 с.
5. Касавин, И. Т. Социальная эпистемология: к истории и постановке проблемы / И. Т. Касавин // Социальная эпистемология: Идеи, методы, программы. - М. : Канон+ РООИ «Реабилитация», 2010. - С. 5-14.
6. Дебласно, А. Новые тенденции в альтернативных эпис-темологиях / А. Дебласно // Эпистемология и философия науки. - 2010. - № 1. - С. 160-172.
7. Хардинг, С. Доказательная стратегия феминизма / С. Хардинг // Женщины, познание и реальность: Исследования по феминистской философии. - М. : Росспэн, 2005. -С. 215-231.
8. Белозеров, О. П. Научная школа в социокультурном контексте: от идеальной модели к реальному объекту / О. П. Белозеров // Вопросы истории естествознания и техники. -2009. - № 4. - С. 27-57.
9. Гасилов, В. Б. Научная школа - феномен и исследовательская программы науковедения / В. Б. Гасилов // Школы в науке. - М. : Наука, 1977. - С. 119-153.
10. Денисов, С. Ф. История и философия науки: Наука и ее институциональная специфика / С. Ф. Денисов. - Омск : ОмГПУ, 2007. - 292 с.
11. Волков, А. В. Человеческое измерение научного познания / А. В. Волков. - Петрозаводск : ПетрГУ, 2012. - 276 с.
12. Розов, М. А. Теория социальных эстафет и проблемы анализа знания / М. А. Розов // Теория социальных эстафет: История. Идеи. Перспективы. - Новосибирск : НГУ, 1997. -С. 9-67.
13. Руди, А. Ш. Научная коммуникация и место в ней понятия устойчивости / А. Ш. Руди // Омский научный вестник. Сер. Общество. История. Современность. - 2012. - № 2 (106). - С. 115-118.
14. Полани, М. Личностное знание / М. Полани. - М. : Прогресс, 1985. - 344 с.
ЕРОХИНА Павла Владимировна, аспирантка кафедры философии и культурологии. Адрес для переписки: [email protected]
Статья поступила в редакцию 13.01.2015 г. © П. В. Ерохина
Книжная полка
Дмитриева, Л. М. Бренд как концептуальный мультифрактал С. А. Шушарин. - М. : Магистр, 2014. - 103 с.
моногр. / Л. М. Дмитриева,
Монография посвящена исследованию трансформации коммуникации, являющейся формой социокультурного взаимодействия, оказывающей влияние на современного человека как ее субъекта. Приводится классификация подходов к трактовке термина «бренд», рассматриваются его социокультурные основания и функции, реализуемые им в основных общественных сферах. Анализируются существующие модели коммуникации потребителя с брендом, а также предлагается новая модель, описывающая взаимодействия с точки зрения постнеклассической методологии. Описываются функции, присущие рекламной коммуникации с момента ее возникновения и их трансформация в результате появления бренда как феномена современного общества потребления.
Канетти, Э. Масса и власть / Э. Канетти. - М. : АСТ, 2015. - 576. с. - ISBN 978-5-1708-9748-3.
Как человек становится частью толпы? Почему перестает быть независимой личностью? Каковы механизмы, при помощи которых власть управляет массами? Что объединяет религию, тиранию и войну? Почему прошедшее столетие принесло человечеству столько катастроф, связанных именно с тоталитаризацией общества? Может ли это повториться? В своем трактате «Масса и власть» Элиас Канетти, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1981 год, обобщает опыт минувшего столетия и задает вопросы, адресованные не только прошлому, но и будущему.
