CC BY
53
УДК 168.522
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2012. Вып. 4
И. С. Кауфман
«ПРАКТИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ»
И ИСТОРИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ НАУКИ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Хотя некоторые достаточно известные российские учебные работы по истории и философии науки продолжают рассматривать «интерналистские» и «экстерналистские» подходы к исследованию исторического развития науки в качестве одной из «передовых технологий» изучения феномена науки, следует согласиться с тезисом, высказанным во введении к данной подборке работ, что противопоставление интерналистских и экс-терналистских подходов было во многом основано на смешении различных проблем. На наш взгляд, дело заключается не только в том, что различие внешних и внутренних факторов развития науки было нечетко сформулировано первыми участниками дискуссий между «интерналистами» и «экстерналистами», или в том, что современная философия науки и вообще современные дисциплины, изучающие науку как феномен, показали естественную неразрывность «внешних» и «внутренних» факторов в бытии современной науки. Изучение истории науки и, в частности, истории науки Нового времени показало, что указанное разделение факторов, определяющих развитие науки, является только предварительным шагом к объяснению значения социального контекста науки. Данные категории нуждаются в дальнейшем уточнении при их применении к изучению многих явлений науки Нового времени1. Особенно это становится заметно, когда мы рассматриваем определенный индивидуальный случай, научную биографию. Посредством использования «экстерналистских» или «интерналистских» подходов мы выхватываем из всего непрерывного пространства деятельности ученого отдельные точки, из которых формируется рациональная (с нашей точки зрения) реконструкция предпосылок деятельности и целей его работы.
Социология науки и социальная история науки стали одними из тех направлений исследования, которые виделись более перспективными в сравнении со «стандартной» философией науки, для которой история науки была в первую очередь материалом для рациональной или номологической реконструкции. Иэн Голински так объяснял данный перенос интереса: «...мы стали рассматривать социальную общность, бывшую вне внимания в классической субъект-объектной модели, в качестве критически важной для производства знания. Нашим источником в данном случае является философия позднего Витгенштейна, утверждающего, что язык обретает значение благодаря его использованию в разнообразных "формах жизни"» [3, р. 7]2. Именно социология науки
1 Почему мы в первую очередь говорим именно о науке Нового времени, а не о каком-либо другом периоде исторического развития науки? Социальные факторы очевидно влияют на знание и на носителей знания в любую эпоху, однако формирование науки Нового времени было связано с возможно уникальной ситуацией взаимодействия разнообразных социальных (институциональных, религиозных, экономических и др.) условий и контекстов как между собой, так и с контекстами интеллектуальными и когнитивными. См., напр.: [1; 2].
2 См. также: [4, р. 349-351].
© И. С. Кауфман, 2012
29
и социальная история научного знания впервые обратились к терминологии Витгенштейна (прежде всего следует указать на работы Д. Блура3).
Понятие «форма жизни» в применении к классической истории науки (и в целом к исторически мотивированным исследованиям науки) было, по-видимому, впервые использовано С. Шейпином и С. Шэффером в работе «Левиафан и водный насос. Гоббс, Бойль и экспериментальная жизнь» (1985), ставшей предметом многочисленных откликов, как критических, так и позитивных. Авторы «Левиафана...» практически с первых же страниц своей книги сблизили данное понятие с истолкованием научного исследования в качестве формы или процесса деятельности, и это, по видимому, было не случайно. Исследование Шейпина и Шэффера было посвящено одной из многочисленных историй «научных войн» Гоббса (его конфликту с Р. Бойлем и с некоторыми членами Королевского общества), а что, как не научные конфликты, лучше всего раскрывает дея-тельностный, акторный характер науки? Д. Джессеф в книге «Квадратура круга: война между Гоббсом и Валлисом» (посвященной другой «войне» Гоббса, в данном случае возникшей в силу математических «открытий» последнего) критически оценил данный вариант «социологии научного знания» в качестве некоего нового варианта экстерна-лизма [6, p. 349-354]. Подобное возражение, конечно, было не вполне объективным — Шейпин писал в более ранней статье в журнале «History of science» [7], что выбор между экстернализмом и интернализмом не может адекватно объяснить причины и факторы развития науки. В новом введении к переизданию «Левиафана...» (2011) Шейпин и Шэф-фер также пишут, что традиционное понимание интернализма и экстернализма представляет собой в сущности достаточно ненадежный способ исследования развития науки. Разделение факторов развития науки на «интерналистские» и «экстерналистские» было построено по принципу «то, что принадлежит к собственно науке, против того, что никоим образом не связано с научной деятельностью» [8, p. XIV-XVI]; при этом интерналистские и экстерналистские факторы представлялись непроницаемо разделенными.
Проблема, отмеченная Шейпином и Шэффером, связана с тем, что большинство традиционных решений дилеммы «интернализм / экстернализм» проистекает из определенных представлений как о природе научной деятельности, так и о «философии науки». В частности, Шейпин и Шэффер указали, что в рамках дилеммы «интернализм contra экстернализм» экстерналистские факторы истолковываются и используются как нечто, никак не относящееся к науке, но скрытым и загадочным образом влияющее на научную деятельность. Опираясь на традицию «Эдинбургской школы», Шейпин и Шэф-фер обратились к изучению роли таких условно социальных (т. е. «экстерналистских») понятий, как нормы, язык, институты, порядок и коммуникации в научной деятельности. Согласно исследовательской гипотезе Шейпина и Шэффера, подтверждение которой они искали в детальном анализе истории новоевропейской науки, данные понятия вовсе не экстернальны — являясь социальными, они не «внешни», признание за ними внешней, «интервенционистской» природы лишает научную деятельность рационального и объективного характера.
Шейпин и Шэффер обратились к вышеуказанному понятийному инструментарию с целью исследования одной из важнейших для философии науки проблем — формирования нового знания (открытие и подтверждение). В их работах исследуются различные
3 Критический анализ обращения социологии науки к философии Витгенштейна см.: [5].
30
аспекты того, как новое знание формируется в данном любому исследователю-новатору традиционном порядке, институтах и языке. Что же означают полученные ими результаты для изучения исторической эволюции науки? Шейпин и Шэффер убедительно отрицают позитивность и значимость традиционного разделения «интернализм / экс-тернализм», поскольку подобное разделение не может объяснить множество проблем исторической эволюции науки.
Тем не менее сам вопрос о роли таких социальных категорий, как нормы, язык, институты, порядок и коммуникации, в научной деятельности рассматривается ими не только в связи с описанием процесса переноса политического интереса и авторитета в поле научных дискуссий. Исследование влияния данных категорий на научное познание (т. е. понимание научного знания как «формы жизни») позволяет нетривиально осмыслить проблему научной методологии. Именно связь социального контекста и научного метода объясняет то, почему метод не является чем-то данным однократно и навсегда — научный метод, рациональность и тип аргументации в научных исследованиях постоянно обновляются в зависимости от многих факторов. Поскольку мы обращаемся к истории науки, важными факторами новации в методе и порядке научного познания являются институты и ориентиры, которых намерены достичь участники научной деятельности. Институты, цели и инструменты коммуникации — вот одна из определяющих, если не ключевая, по их мнению, причина появления новаций в научном знании.
Поскольку речь идет о проблеме появления нового научного знания, представляется интересным рассмотреть их концепцию в связи с вопросом о революционном или континуальном развитии науки. Из исторического изучения науки нам хорошо известно, что многие эпизоды из истории науки, считавшиеся примерами «научной революции» (понимаемой как оригинальное, не имеющее прецедентов изменение в природе научной деятельности) в действительности таковыми не являются. Известные примеры — математические модели Коперника и теория фаз Венеры, предложенная Галилеем и основанная на его наблюдениях планеты с использованием телескопа (так, Т. Кун и И. Ла-катос истолковывали данные наблюдения Галилея в качестве абсолютно оригинального аргумента, к тому же игнорируемого предшественниками, в пользу учения Коперника). Данные теории не являются революционными, поскольку в первом случае (Коперник) мы видим использование хорошо известных из арабо-мусульманской астрономии математических теорий и моделей, а во втором (Галилей) — отсутствие противоречия космологическим представлениям физики Аристотеля и его интерпретаторов [9, р. 1-7]. Истолкование у Шеффера и Шейпина науки как социальной деятельности и выводы относительно причин инноваций в развитии науки, на наш взгляд, могут быть сопоставлены с оценкой места Декарта в истории науки Нового времени. Почему именно Декарт? Картезианская методология традиционно рассматривалась как пример логически стерильного дедуктивизма, не допускающего иных альтернатив. Это создавало образ Декарта как создателя аксиоматически-дедуктивной модели научного знания, безусловно и холистически выводимого из метафизических принципов, формировало образ Декарта как звена в логически стройной линии развития науки от Кеплера и Галилея к Ньютону. Однако именно в связи с анализом интеллектуальной эволюции Декарта ряд исследователей (Д. Шастер, С. Гокроджер, Д. де Шан и др.) обратились к исследованию значений понятия «натуральная философия», в которое, по их мнению, входят такие аспекты научной деятельности и практики, как научная культура, «антропология
31
науки» (образ и типология личности ученого), нормы, язык, институты и порядок познания [10-12]. Именно данный контекст может объяснить то, почему обоснование и содержание метода у Декарта оказывается столь разнообразным — «физико-математика» ранних сочинений; попытка соединить анализ и синтез в «Правилах для руководства ума» и в «Рассуждении о методе»; геометрический анализ в «Геометрии»; дискурсивное исследование в «Размышлениях о первой философии»; порядок, близкий «школьным» учебникам по философии, в «Принципах философии».
Литература
1. Floris Cohen H. How Modern Science Came into the World: Four Civilizations, One 17th-century Breakthrough. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2010. 784 p.
2. Huff T. E. Intellectual curiosity and the scientific revolution — a global perspective. New York: Cambridge University Press, 2011. 368 p.
3. Golinski J. Making natural knowledge. Constructivism and the history of science (with new preface). Chicago: University of Chicago Press, 2005. 236 p.
4. Stern D. Sociology of science, rule following and forms of life // History of philosophy of science. New trends and perspective / Heidelberger, M., Stadler, F. (eds.) Dordrecht et al: Kluwer academic publishers, 2002. P. 347-367.
5. Friedman M. On the Sociology of Scientific Knowledge and its Philosophical Agenda // Studies in History and Philosophy of Science. Vol. 29, N 2. 1998. P. 239-271.
6. Jesseph D. Squaring the Circle. The War between Hobbes and Wallis. Chicago: University of Chicago Press, 1999. 433 p.
7. Shapin S. History of Science and its Sociological Reconstructions // History of Science. 1982. N 20. P. 157-211.
8. Shapin S. Discipline and Bounding: the History and Sociology of Science as Seen through the Externalism-Internalism Debate // History of Science. 1992. Vol. 30. P. 333-369.
8. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and air-pump. Hobbes, Boyle, and experimental life (with a new introduction). Princeton: Princeton University Press, 2011. 392 p.
9. Revolution and Continuity: Essays in the History and Philosophy of Early Modern Science / Ari-ew R., Barker P. (eds). Washington: Catholic University of America Press, 1991. 222 p.
10. Descartes' Natural Philosophy / Gaukroger S., Schuster J., Sutton J. (eds.) London: Routledge, 2000. 792 p.
11. Gaukroger S. Descartes' System of Natural Philosophy. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. 268 p.
12. The Science of Nature in the Seventeenth Century / Anstey P., Schuster J. (eds.). Dordrecht: Springer, 2005. 248 p.
Статья поступила в редакцию 7 июня 2012 г.
32
