CC BY
16
СОЦИАЛЬНЫЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ НАУКИ. ЛИЧНОСТЬ УЧЕНОГО
2003.01.010. ВЕЙТ-БРАУС И. УЧЕНЫЕ И ПОЛИТИКА АКАДЕМИЧЕСКИХ ДИСЦИПЛИН В ГЕРМАНИИ КОНЦА XIX в.: Э. ДЮБУА-РЕЙМОН И СПОР О РОЛИ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК.
VEIT-BRAUSE I. Scientists and the cultural politics of academic disciplines in late XIX century Germany: Emil Du Bois-Reymond and the controversy over the role of cultural sciences // History of the human sciences. - L., 2001. - Vol. 14, № 4. - P. 31-56.
Автор, австралийский социолог науки, рассматривает историю взаимоотношений между естественными и гуманитарными науками. Он анализирует причины, приведшие к расколу между этими двумя ветвями знания, что было тесно связано с академической политикой, проводившейся в Германии с середины XIX в. Основное внимание он уделяет двум основным группам «действующих лиц» - физиологам и историкам - и той дискуссии, которая велась между ними в 1860-1870-е годы. Свой анализ автор проводит в контексте более широкой проблемы: «Должен ли был дуализм между естественными и гуманитарными науками привести к логически, методологически или онтологически неизбежному разрыву, или это лишь случайный исторический факт» (с.33).
В философии разрыв между наукой (science) и не-наукой (nonscience) (включающей все будущие дисциплины, которые изучают человеческий мир и его творения) принято относить ко времени Р. Декарта (1596-1650) и последующей полемики с ним итальянского мыслителя Дж. Вико (1668-1744) об «истинном знании». Однако если посмотреть на эту проблему с точки зрения институционализации академических дисциплин, то оказывается, что этот раскол произо-шел много позже. В немецких университетах на протяжении почти всего XIX в. эти две ветви знания продолжали соседствовать на философских факультетах; создание же самостоятельных факультетов и отделений
естественных наук стало длительным процессом, потребовавшим немало усилий.
В 1862 г. (за 100 лет до того, как Ч.Сноу выдвинул свой тезис о двух культурах) Г.Гельмгольц (1821-1894) одним из первых среди естествоиспытателей заговорил о том, что подъем естественных наук привел «к их разрыву с интеллектуальной структурой современных гуманитарных наук, которого в прошлом (XVIII в.)... не было» (цит. по: с.34). Гельмгольц вовсе не был пассивным наблюдателем. Напротив, он с большой страстью и напором доказывал, «что естественные науки должны занять в учебных планах университетов и школ равное место с такими традиционными предметами, как древние языки, философия и история» (цит. по: с.34).
Раскол между естественными и гуманитарными науками, по мнению автора, был обусловлен: во-первых, перестройкой когни-тивной структуры наук о жизни, в которой ключевую роль сыграла новая физиология; во-вторых, последующим ослаблением связей между стилем мышления историков начала XIX в. и виталистскими идеями эпохи Просвещения, прежде объединенных общими мета-форами, аналогиями и структурной близостью. Поражение виталист-ских принципов в физиологии и биологии и их замена на неокаузально-механистическую эпистемологию во второй половине XIX в. закрепили разъединение между так называемым рациона-листским духом естествознания и якобы «ненаучным» или даже «антинаучным» обликом немецкого историцизма.
На протяжении всего XIX в., решающего периода в академической институционализации истории, она воспринималась как архетип «гуманитарных наук» и фигурировала в качестве «другой» науки. История или исторический метод служили парадигмой, противопоставляемой естественным наукам, хотя во многих отношениях и пытавшейся подражать им в своей приверженности принципам объективности, индукции и бесстрастности.
В статье 1994 г. историк науки П. Рейлл (ЯеШ) выступил с критикой канонической версии развития немецкого историцизма в XIX в., основоположником которого стал В.Гумбольдт (1767-1835). «Парадигмальный сдвиг», в который верит эта каноническая версия, согласно Рейллу, можно увидеть в подъеме «исторических наук», «воплотившем глубокое отрицание того, что часто называют “сайентизмом” Просвещения. “Новые” науки о культуре сознательно конструировались в качестве альтернативы нормальной естественной
науке и стали реакцией против Просвещения; они были “анти-науками”, которые претендовали на “более высокий”, “глубокий” или иной научный статус. Таким образом, естественная наука и описательная, историческая наука занимали принципиально разные ниши» (цит. по: с.35).
Витализм эпохи Просвещения, выступая против и механи-цизма, и анимизма, искал общие основания, способные объединить «тщательное историческое описание» и «научное воображение». Виталистские исследования были направлены на понимание изна-чально присущих организмам целесообразно действующих сил, которые называли по-разному: внутренней моделью (Ж. Л. Бюффон), формообразующей силой (И. Блуменбах), прототипом (Ж.Б. Робине), схемой (И. Кант) и пр. В них использовался метод созерцания (АшсИаии^), предсказания и интуиции, который стоит ближе к семиотике, чем к каузальному анализу механических, математизированных сил. Таким образом, между виталистской наукой о природе и историей прослеживаются явные параллели. В подтверждение этого Рейлл ссылается на авторитет В. Гумбольдта, которого И.Г. Дройзен, еще один признанный отец основатель классического немецкого историцизма, называл «Бэконом истори-ческой науки». Гумбольдт настаивал на «существовании отчетливой аналогии между Ое181е8'Ш88епс11ай (гуманитарными науками) и живой природой» (цит. по: с.36).
Переосмысление Рейллом витализма эпохи Просвещения как когнитивного стиля, служащего посредником между историей и нау-ками о жизни, как отмечает автор, хорошо подтверждается другими историческими исследованиями биологических наук в XVIII в. и предостерегает против упрощенного представления о «великом расколе». Часто забывается, что ключевые понятия, которые счита-ются характеристиками историцизма, такие как «индивидуальность», «развитие» и органическая концепция общества, родились в значительной степени благодаря виталистскому подходу в науках о жизни. Витализм в физиологии эпохи Просвещения с его допу-щением о существовании скрытых сил, типа «внутренней матрицы» Бюффона или «формообразующей силы» Блуменбаха, скорее связывал, чем разделял естественные и гуманитарные науки.
Обращаясь к «культурной политике» немецких естествоиспытателей (прежде всего физиологов) во второй половине XIX в., автор задается вопросом, как и почему основополагающее допущение
В. Гумбольдта и, соответственно исторической науки, о «базовой аналогии между живой материей (организацией) и человеческой культурой» лишилось неявного консенсуса. Во многом это было связано с тем, что «сдвиг парадигмы» внутри физиологии разрушил когнитивные условия, которые делали возможным аналоговые дискурсы и обмены между дисциплинами, принадлежавшими к разным лагерям (с.38).
В институциональном контексте XIX в. экспериментальные науки стали «новичками», вступившими в конкуренцию за интеллек-туальное и общественное признание и, соответственно, адекватное финансирование. Ради достижения этой цели ученые-экспери-ментаторы предприняли наступление по широкому фронту. Для того чтобы добиться интеллектуального признания внутри академической элиты, было необходимо показать, что естественные науки прес-ледуют ту же цель просвещения, что и классическое образование.
Так, Гельмгольц отмечал растущую специализацию и сожалел о расколе, который возник между естественными и гуманитарными науками, превратив их в конкурентов. В то же время, с его точки зрения, этот раскол имел свои объективные основания (в предмете их изучения и той методологии, которую они используют) и должен был рано или поздно проявить себя. Однако общий тон его рассуждений, как отмечает автор, оставался примиряющим. Гельмгольц говорил о важных уроках, которые физика и другие области точного знания способны преподать гуманитарным дисциплинам, и указывал на возможности их плодотворного сотрудничества. Эти науки, по словам Гельмгольца, имеют одну общую миссию: «расширяют границы познания, а значит, работают ради блага человечества» (цит. по: с.40).
Для того чтобы добиться общественного признания, было необходимо доказать социальную и политическую полезность естественных наук. Поэтому еще одной стратегией, направленной на укрепление позиций естественных наук, стало возвращение к аргументу Бэкона «знание - это сила»: естественные науки увеличи-вают мощь нации или государства и тем самым повышают ее влияние и роль в конкурирующем мире. Следовательно, как писал Гельмгольц, «каждая нация заинтересована в научном прогрессе из простых соображений самосохранения» (цит. по: с.40).
Последующие усилия по легитимизации естественных наук становились все более радикальными. Примирительный тон, замет-ный в рассуждениях Гельмгольца, ушел в прошлое. «В ходе реконцеп-
туализации естественных наук (когда понятие научной рациональ-ности было редуцировано до экспериментализма) разногласия между двумя ветвями знания превратились в четкую разграничительную линию. Эта демаркация границ была осуществлена вместе с “физикализацией” исследований в науках о жизни, прежде всего в физиологии» (с.40).
Каким образом произошла эта трансформация, автор прослеживает на примере представителей нового поколения физиологов, работавших в Берлинском университете. В эту группу входили такие известные ученые и организаторы науки, как К. Людвиг (1816-1895), Э. Дюбуа-Реймон (1818-1896), Р. Вирхов (1821-1892), Э. Брюкке (18191892) и Г. Гельмгольц (1821-1894). Толчком для переосмыс-ления интеллектуальных основ физиологии послужили как институциональные императивы, так и когнитивные несоответствия -«куновские аномалии» - в старых виталистских концепциях.
Намереваясь покончить с малопригодным мифом о «жизненной силе», это молодое поколение физиологов ощущало себя «группой заговорщиков» (по выражению Дюбуа-Реймона), объявивших войну натурфилософии и витализму. Концептуальная задача состояла в том, чтобы переосмыслить таинственные и иррациональные «жизненные силы» таким образом, чтобы они стали доступны для экспериментального изучения, а их причины и результаты могли быть измерены, т.е. редуцировать понятие «жизненной силы» до поддающихся изучению и измерению «физических сил».
Преследуя цель радикальной трансформации наук о жизни, немецкие физиологи использовали все возможные способы по изменению академической и культурной политики, что включало перестройку общественного сознания, системы высшего образо-вания, мировоззрения и понимания обществом значения истории. С этой точки зрения этой широкомасштабной трансформации мышления весьма показательны инициативы Э.Дюбуа-Реймона, успешного ученого-экспериментатора, добившегося международного признания, секретаря Прусской академии наук (1867-1878).
В 1872 г. в первой из серии работ по философскому осмыс-лению революции в науке, наделавшей много шума, Дюбуа-Реймон попытался «определить границы знания о природе». В ней он нанес удар по метафизике, в том числе и кантианского толка. Естественные науки, утверждал он, должны признать свой метафизический агностицизм; «сущность» таких понятий, как «материя» и «сила», навсегда останутся
для них недоступными. С точки зрения научного исследования оба эти понятия представляют собой весьма плодотворные «фикции», но не более того. Этот факт накладывает первое ограничение на естественнонаучное познание. Второе связано с объяснением феномена сознания; не существует моста между исследованиями мозга как психофизического процесса и «реальностью сознания».
Эти непреодолимые ограничения, считал Дюбуа-Реймон,
демонстрируют ученому «меру нашего научного бессилия». Таким образом, граница между науками о природе и науками «о разуме» была четко очерчена. Чем бы ни занимались гуманитарные науки, они заведомо оказываются за пределами «механики атомов», которая, как считал Дюбуа-Реймон, собственно и определяет истинное научное знание (с.43).
Какую полезную функцию, если она вообще существует, способны выполнять эти науки в модернизирующемся обществе Германии? В своей лекции «Культурная история и естествознание» (Cultural history and natural science), прочитанной им в 1877 г., Дюбуа-Реймон выдвинул новую концепцию истории, которую назвал «культурной историей», и вывел новый объединяющий принцип «Causalitastrieb» (стремление к каузальным объяснениям) как движущей силы цивилизации и прогресса. Если и есть какой-либо смысл в извлечении уроков из прошлого, утверждал он, так это изучение истории науки, того, что мешало ее развитию ранее, и тех достижений, которых ей в итоге удалось добиться. Эта работа Дюбуа-Реймон, по словам автора, «стала своеобразным панегириком современной научно-технологической культуре, ее пацифистских, космополитических и интернациональных устремлений» (с.44).
В то же время Дюбуа-Реймон отмечал угрозы и опасности современной культуры. Самым важным он считал «сужение интеллектуальных горизонтов» и «наступление эры торжества матери-альных интересов», признаки чего он видел в «американизации» немецкого общества. Лекарством от подобного интеллектуального «оскудения» должны стать гуманитарные науки. Именно в этом состоит их жизненно важная роль: в спасении немецкого идеализма. Тем не менее, согласно Дюбуа-Реймону, потребности современной «технонауки» должны оставаться приоритетными.
«Заговорщики» не удовольствовались созданием новой исследовательской программы внутри сложившихся дисциплинарных
границ, равно как и учреждением абсолютно новых дисциплин. Они, находясь в оппозиции к старой литературной и гуманитарной элите, фактически предлагали перестроить интеллектуальную вселенную с новым центром, в качестве которого должна выступить естественная наука. Дюбуа-Реймон, пытаясь пересмотреть конечные основания «культурной истории», в действительности, по словам автора, стремился изменить доминирующее мировоззрение и использовать гуманитарные науки, исходя из целей естествознания (с.45).
На уровне академической институционализации естественные науки активно боролись с представлением о превосходстве литературной, гуманитарной культуры. Это институциональное наступ-ление дисциплин, занятых открытием неизменных законов природы за «равное признание» (выражение Гельмгольца), и их стремление к упрочению и расширению своих позиций внутри университетов рационализировали разрыв как неизбежное событие. В итоге эпистемологически гуманитарные науки были вынуждены уйти в оборону, чтобы сохранить хотя бы собственные территории. В.Дильтей (1833-1911) вывел формулу для их обособленности и своеобразия - «понимание в
противоположность объяснению» (с.35). Таким образом, отношения между естественными науками и историей стали непримиримыми.
Автор коротко останавливается на том, как теоретически мыслящие историки реагировали на провокацию Дюбуа-Реймона и пытались отстоять собственную территорию. Э.Бернхейм (Bernheim), автор книги «Lehrbuch der historischen Methode» (1889), ответил почти сразу же, в 1880 г. Он поставил Дюбуа-Реймона в один ряд с М.Ж.Кондорсе, О.Контом и Т.Баклем, окрестив это направление «социалистически-естественнонаучным», и противопоставил этот стиль мышления «идеалистически-философскому направлению». Другие критики выступили с некоторой отсрочкой. Неокантианец В.Виндельбанд (Windelband) писал о том, что превращение «истории в естественную науку приведет не более чем к нескольким тривиальным обобщениям» (с.46). О.Лоренц (Lorenz) указал на «возмутительные» последствия перевода гуманитарных наук в низший ранг и низведения их роли к исправлению нежелательных побочных результатов гегемонии того, что он назвал технико-индуктивным способом мышления и организации общества. Претен-зии ученых, пытавшихся навязать свои методы и теории наукам о культуре, также не вызвали поддержки. Как
отмечал М. Вебер, эти претензии опирались на устаревшую концепцию Конта об иерархических отношениях между областями знания.
В последнее время в ряде работ вновь поднимается вопрос о «примирении» естественных и гуманитарных наук, что предполагает, как считает автор, их независимое (антагонистическое или конвер-гентное) сосуществование. Выдвигаются версии, которые определяют отношения этих двух ветвей власти либо как неизбежно конфликтные, либо как в конечном счете конвергентные. Автору не нравится ни одно из этих определений. В слове «конфликт» слышится нечто «непреклонное», а в слове «конвергентное» - нечто «квазиприродное». Он отдает
предпочтение понятию «воссо-единение». «Оно предполагает, что концепция двух культур, разделивших естественную науку и искусство/гуманитарные науки, это артефакт, созданный конкретными социальными и историческими процессами» (с.49).
Т.В.Виноградова
