CC BY
13
2001.02.010. ФИНКЕЛЬШТЕЙН Г. ПОЧЕМУ ДАРВИН БЫЛ АНГЛИЧАНИНОМ.
FINKELSTEIN G. Why Darwin was English // Endeavour. - Oxford etc., 2000. - Vol. 24, N 2. - P.69-78.
Американский автор выдвигает гипотезу, согласно которой теория естественного отбора возникла в XIX в. в Англии, а не в Германии благодаря, а не вопреки относительному отставанию английской науки.
В 1852 г. А. Гершенкрон (Gerschenkron) опубликовал статью "Экономическое отставание в исторической перспективе". Он доказывал, что по сравнению с Англией индустриализация Германии произошла быстрее как раз потому, что Германия несколько запаздывала в экономическом развитии. Так же как и в семье, где младшие дети наблюдают и учатся на опыте старших, более молодые нации наблюдают и учатся на опыте тех наций, которые прошли этот путь раньше. Они быстрее достигают зрелости, поскольку избегают ошибок и ложных шагов своих предшественниц и принимают наиболее продуктивные идеи, институты и технологические новинки. "Тот, кто расцветает позже, цветет пышнее" (с.76).
В 1996 г. Ф. Саллоуей (Salloway) использовал этот аргумент для объяснения различных темпов принятия научных новаций. Опираясь на большой объем исторических и психологических свидетельств, он пришел к выводу, что ученые, которые были младшими детьми в семье, более восприимчивы к новым идеям, чем их коллеги, которые были в семье первенцами. Младшие дети учатся рисковать потому, что это для них единственный способ конкурировать со старшими, более сильными и умными сестрами и братьями (с.76). Навыки, усвоенные в детстве, остаются на всю жизнь, поэтому ученые, которые были младшими детьми в семье, более восприимчивы к научным новациям.
Идеи Гершенкрона и Саллоуейя, хотя и не бесспорны, тем не менее помогают объяснить, почему теория естественного отбора была разработана в Англии, а не в Германии. По мнению автора, некоторое отставание Англии в научном отношении позволило Дарвину опередить его коллег с континента.
Научная отсталость может быть определена в терминах институтов, сообществ и идей. В XIX в. Англия запаздывала по всем этим показателям. Ярче всего это отставание проявлялось в отношении институтов. Юный Дарвин мог выбирать между тремя английскими университетами: Оксфордом, Кембриджем и Университетским колледжем в Лондоне. Лишь в последнем из них не царил дух семинарии. Половина студентов в Оксфорде и Кембридже готовилась стать священнослужителями; многие профессора, так же как и священники англиканской церкви, принимали обет безбрачия. В этих университетах практически отсутствовали кафедры по естественным наукам; научные степени не присуждались вплоть до 1870-х годов. Тем же, кто все-таки сумел получить естественно-научное образование, было трудно делать профессиональную карьеру в этой области. Существовало небольшое число соответствующих мест в психиатрических лечебницах, больницах, музеях и научных обществах. Но и их было трудно занять без покровителей, а кроме того, они не очень хорошо оплачивались. Т.Гексли, например, работал в качестве военно-морского врача, прежде чем смог зарабатывать на жизнь лекциями и публикациями. А.Р.Уоллес начинал свою карьеру в качестве землемера и школьного учителя; его решение отправиться в экспедицию на Амазонку в большой степени было связано с намерением по возвращении домой продать собранную там коллекцию. Дарвин не нуждался в деньгах, но ему нужно было чем-то заниматься. И несмотря на то что он страдал от морской болезни во время пятилетнего плавания на "Бигле", он всерьез обдумывал предложение отправиться во второе большое морское путешествие.
Ландшафт научных институтов в Германии выглядел совсем иначе. Практически каждый ученый, который не преподавал в средней школе, в военных академиях или художественных институтах, работал в университете. Некоторые ученые руководили собственными институтами, как Ф.Лейдиг, основавший Гистологический институт в Гессене, или Я.Пуркине, создавший первый в мире Физиологический институт в Бреслау, но и там велась подготовка исследователей.
Столь высокий уровень институционализации науки способствовал появлению сильного чувства общности у немецких ученых.
Так, первой профессиональной организацией в Германии общенационального масштаба стало Окенское общество немецких натуралистов и врачей (Oken's society of German naturalists and physicians). Таким образом, еще до создания национальной армии или общенациональной политической партии ученые уже осознавали себя немцами. Профессиональные связи между учеными были столь сильны, что это затрагивало и их личную жизнь. Как подсчитал С. Тернер (Turner), "каждый второй немецкий профессор состоял в родстве с другим профессором, отец каждого тринадцатого был сам профессором, а каждый шестой был женат на дочери профессора" (с.77).
Ученые в Англии были гораздо менее организованы. Британская ассоциация содействия науке была основана в 1831 г., через девять лет после основания Окенского общества. Другие профессиональные организации имели либо локальный характер, либо ограниченный доступ. Обмен идеями между учеными осуществлялся в основном посредством неформальной сети друзей, знакомых и путешественников. И в этом отношении Дарвин ничем не отличался от других английских ученых. Он, например, много времени проводил в трущобах, где беседовал с людьми, занимавшимися разведением голубей. При этом Дарвин был сыном одного из самых богатых людей Англии. Разве можно себе представить Александра фон Гумбольдта, равного Дарвину по происхождению, эрудиции, ораторскому искусству и статусу, сообщающим своему патрону - прусскому королю Фридриху IV, что он провел день в беседах с голубятниками? Это просто немыслимо.
В XIX в. в немецкой науке практически не осталось любителей. Гумбольдт подходил к изучению естественной истории, вооружившись целым арсеналом сложных приборов. Подъем экспериментальных наук о жизни в середине века - событие, которое обычно приводится в качестве доказательства превосходства немецкой системы высшего образования, - во многом был связан с переносом методов Гумбольдта из полевых исследований в лаборатории. Изобретение приборов типа ахроматического микроскопа, гальванометра, кимографа и офтальмоскопа помогал созданию новых преподавательских мест в эмбриологии, гистологии и физиологии. Эти дисциплины, в свою очередь, подготовили новое поколение исследовате-
лей к овладению еще более мощными и специализированными методами. В Англии же состояние этих дисциплин было почти плачевным. Немецкий исследователь Э. Дюбуи-Реймон оценивал его просто: "Физиологии там не существует вовсе" (цит. по: с.77).
Английские ученые в принципе были с ним согласны. Как отмечал в 1852 г. английский ученый Г.Джонс в письме Дюбуи-Реймону, "мы постепенно догоним вас, несмотря на то, что вы так быстро двигаетесь вперед. Легче следовать в чьем-то фарватере, чем быть лидером" (цит. по.: с.77). Джонс был прав. В то время англичане только начали открывать для себя то, что было известно в Германии поколение назад. Эту схему, когда немцы выдвигали новые идеи, а англичане их усваивали, можно наблюдать на примере теорий клетки, эмбриона, дыхания, пищеварения, кровообращения и пр.
Отставание Англии в наибольшей степени проявилось в естественной истории, поскольку в данном случае высокое благосостояние страны (наличие больших колоний и развитого флота), казалось, должно было бы давать явное преимущество. Дж.Банкс исследовал южные моря вместе с капитаном Куком, создал центр ботанических исследований, был председателем Лондонского королевского общества на протяжении 42 лет, но натуралистом, чье влияние впоследствии признавал Дарвин, был Гумбольдт. Другой пример. В 1846-1947 гг. английский зоолог Р.Оуэн прочитал цикл лекций по естественной истории в Музее охоты в Лондоне. Наиболее важная тема, которую он затрагивал, касалась теории происхождения позвоночных. Эта теория была выдвинута немецким зоологом К.Карусом двадцатью годами раньше. Дарвин посещал лекции Оуэна, и теория Каруса помогла ему оформить свои идеи относительно происхождения видов.
Совершенно очевидно, что в институциональном, социальном и интеллектуальном отношении немецкая наука лидировала. Каким же образом англичанам в конечном итоге удалось вырваться вперед? Ответ только на первый взгляд кажется парадоксальным. Сила немецкой науки была и ее слабостью.
Немецкие университеты сразу после наполеоновских войн были подвергнуты серьезному реформированию, что превратило систему высшего образования Германии в образец для всего мира. В XIX в. представители всех стран, за исключением французов, стремились
получить образование в университетах Германии. Однако эти динамичные и прогрессивные реформы оставили после себя весьма проблематичное наследие. Назначение ученого на профессорскую должность было практически пожизненным; тот, кто пришел позже, должен был ждать отставки своего предшественника. Это не приводило к серьезным трудностям в начале века, когда создавалось много новых кафедр. Однако к середине века профессорской должности приходилось дожидаться в среднем 11 лет, а к концу века - уже 16 лет (с.78).
Результатом такой строгой иерархической структуры стало замораживание существующих направлений исследований. Немецкие исследователи старались избегать всего, что могло быть истолковано как нарушение субординации, несмотря на то, что их руководители, подобные физиологам К.Людвигу или Ф.Гоппе-Зейлеру, были крайне терпимыми. Но были и другие случаи. Так, Л.Герман однажды имел безрассудство выдвинуть гипотезу об электрическом распространении возбуждения в нервном волокне. Дюбуи-Реймон просто выставил его из лаборатории, и какое-то время Герман жил и проводил эксперименты в задней комнате магазина его родителей. Г.Фриц и Э.Гитзиг выполняли свои знаменитые эксперименты с использованием методики электрического раздражения на туалетном столике в берлинской квартире Гитзига; позднее они жаловались, что для них не нашлось комнаты в Физиологическом институте.
Профессионализация ведет к сплоченности и помогает добиться уважения в обществе. В XIX в. было мало людей, которые были бы столь же сплочены и уважаемы, как немецкие профессора. Портреты Моммзена, Вирхова, Гельмгольца и Дюбуи-Реймона висели рядом с портретами королевского семейства. Но у известности есть и своя оборотная сторона - изолированность. В 1906 г. английский нейрофизиолог Ч.Шеррингтон опубликовал книгу "Интегративная деятельность нервной системы" - фундаментальный труд, объединивший анатомические, экспериментальные и клинические данные. Почему эта синтетическая работа не появилась в Германии, лидировавшей в этой области прежде? Автор полагает, что объяснения следует искать в стратификации немецких исследований. Ни один про-
фессор физиологии в Германии не опускался до того, чтобы обследовать больных, поскольку медицина не считалась наукой.
Эти рассуждения возвращают нас к теории естественного отбора Дарвина. Она объединила три самостоятельных направления мысли, существовавших в XIX в., - биогеографию, натурфилософию и политэкономию. Всего одно научное открытие этого времени может сравниться с теорией Дарвина по своей мощи и глубине - закон сохранения энергии. И, возможно, не случайно, два немецких создателя этой теории Р.Мейер и Г.Гельмгольц получили медицинское образование и в физике были любителями. "Видимо, все же есть свои преимущества в отсталости" (с.78).
Т. В. Виноградова
