CC BY
8
2002.03.013. ФИКС У., БАРТ Д. (ПРИ УЧАСТИИ БАЙЕР Ф.). ЯЗЫКОВЫЕ БИОГРАФИИ: ЯЗЫК И РЕЧЕВАЯ ПРАКТИКА ДО И ПОСЛЕ ПЕРЕМЕН 1989 Г. В ВОСПОМИНАНИЯХ ОЧЕВИДЦЕВ ИЗ ГДР. СОДЕРЖАНИЕ И АНАЛИЗ НАРРАТИВНО-ДИСКУР-СИВНЫХ ИНТЕРВЬЮ.
FIX U., BARTH B. Sprachbiographien: Sprache u. Sprachgebrauch vor und nach der Wende von 1989 im Erinnern und Erleben von Zeitzeugen aus der DDR. Inhalte u Analysen narrativ-diskursiver Interviews / Unter Mitarbeit von Beyer F. - Frankfurt a.M. etc.: Lang, 2000. - 719 S. - (Leipziger Arbeiten zur Sprach- u Kommunikationsgeschichte; Bd 7).
Улла Фикс - д-р филол. наук, проф., руководитель Института германистики Лейпциг. ун-та, спец. в обл. теории текста, социолингвистики и стилистики немецкого языка1.
Дагмар Барт - д-р филол. наук, науч. сотр. Ин-та германистики Лейпциг. ун-та, спец. в обл. теории коммуникации и социолингвистики.
Книга была подготовлена в рамках проекта «Отчуждение в родном языке. Изменения в речевой практике и языковая лояльность в новых федеральных землях», осуществленного при поддержке Германского научно-исследовательского общества (Deutsche Forschungsgemeinschaft, DFG). В задачу авторов книги входило не столько описание речевой практики и коммуникативного поведения говорящих после начала общественно-политических перемен в Германии, сколько фиксация речевых самонаблюдений участников интервью, их реакций на социальные, политические и культурные изменения в стране. Эти интервью были взяты в 1994-1996 гг. в основном у жителей новых федеральных земель.
Исследования на уровне языковой рефлексии и наблюдений над изменениями в языке оказались тем более актуальными, что язык и его использование были злободневной темой, воспринимавшейся, как правило, на политическом фоне, т.е. это была тема, по которой высказывался практически каждый. Нужно было лишь найти метод лингвистического наблюдения за этими процессами и способ фиксации как новых, так и прежних (сохранившихся со времен существования ГДР) содержательных аспектов языкового сознания (Sprachbewußtseinsinhalte). В качестве подходящего источника были
1 Автор работ: Schröder М., Fix U. Allgemeinwortschatz der DDR-Bürger - nach Sachgruppen geordnet und linguistisch kommentiert. - Heidelberg, 1997. - 197 S.
избраны «квалитативные, т.е. нарративные и дискурсивные интер-вью» (с. 8), из материала которых отбирались описания индивиду-альных, но вместе с тем социально значимых ситуаций, связанных с использованием немецкого языка в Германии после ее объединения.
Анализ текстов этих интервью показал наличие двух основных феноменов в исследуемой сфере: 1) «двуязычия», т.е. автоматического переключения с официально предписанного языкового регистра на регистр частного бытового общения; 2) двух основных групп респондентов, различающихся тем, как они говорят о своем прошлом: а) людей, которые относятся к себе как к участникам событий социалистического прошлого (Involvierte букв, «замешанные») и которые склонны оправдывать «то, что было», и объяснять, «почему все было именно так»; б) людей, не считающих себя участниками событий прошлого, дистанцирующихся от него (Nichtinvolvierte букв. «незамешанные»), которые охотно объясняют, «как оно было на самом деле». Речевое поведение этих двух групп лиц различается не только стилистически, но и в плане отношения к собственному прошлому, что делает необходимым: 1) исследование наиболее часто используемых речевых стратегий, в частности стратегии «оправдание» (Rechtfertigen) и стратегии «разоблачение» (Offenlegen); 2) проведение анализа способа аргументации с целью выявления топосов, т. е. фрагментов общественного сознания, соответствующих логике повседневности (alltagslogische Topoi) и служащих оправданием собственного поведения («Так ведь всегда было», «Ведь так поступают все»).
В книге проводится также детальный квантитативный анализ поверхностной и глубинной структуры текстов интервью. При этом выявляется, что использование языковых средств не только регулируется правилами грамматики, но и - в значительной степени -задачами самопрезентации говорящего.
Общие теоретические положения исследования, сформулированные в «Вводных замечаниях», подробно раскрываются в статьях У. Фикс и Д.Барт, предпосланных текстам интервью.
Приступая к проведению данного социолингвистического исследования, авторы были убеждены в том, что изменения в речевой коммуникации, начавшиеся на востоке Германии в 1989 г. и охватившие все уровни языковой практики (Ebenen des Sprachgebrauchs), могут быть адекватно описаны только при учете данных метакоммуникативного уровняи, следовательно, параметров макросоциальной среды.
Социокультурный опыт участников дискурса, их ожидания и оценки так же подвержены изменениям во времени и так же должны быть объектом анализа, как и «средства дискурса, например, максимы, виды языковой игры и модели речевого поведения» (с. 16), подчеркивает У. Фикс в статье «"Чуждость" versus "доверие"». Коммуникативно-речевое самоощущение говорящих в ГДР и их реакции на разрушение того, что считалось «само собой разумеющимся» в повседневной жизни ГДР, в результате политических перемен в 1989 г.». При этом социолингвистический аспект в постановке вопроса — как человеческие коллективы создают реальность (wie Kollektive Wirklichkeiten schaffen) — уступает место противоположной постановке вопроса: как индивидуумы, входящие в коллективы, воспринимают и осознают созданную ими действительность. Этнометодологическая теория, согласно которой преодоление повседневных жизненных ситуаций связано с далеко не случайными удачами/неудачами индивидуумов в интерпретации повседневности, составляет концептуальную базу исследования по использованию языка в бывшей ГДР. Существенный вклад в формирование этой базы внесла также концепция М.Фуко1, изложенная автором в монографии «Организация дискурса», поскольку именно эта концепция позволяет учесть в структурировании и интерпретации высказываний, представленных в интервью, их индивидуальные аргументативно-стилистические характеристики. В переходе от Истории к конкретным историям, пишет в своей книге «Культура как мир и документ» А.Ассманн2, и состоит, видимо, важнейшая смена историографической парадигмы нашего столетия. История - это не только даты, так как сами по себе они не гарантируют воссоздания объективной картины мира, ибо они уже были отобраны кем-то сообразно определенной, индивидуально и социально обусловленной цели. Кроме того, в большей части исторических документов и описаний представлена официальная версия событий; поэтому так называемая «культурная память» должна быть дополнена «коммуникативной памятью», реализуемой в бытовых воспомина-ниях современников, т.е. в том, что составляет предмет «устной истории» (Oral History). Именно она отражает самочувствие людей в контексте фактов и событий, о которых
1 Foucault M. Die Ordnung des Diskurses. - Frankfurt a. M., 1996. - 94 S.
2 Assmann A. Kultur als Lebenswelt und Dokument // Kultur als Lebenswelt und Dokument. - Frankfurt a.M., 1991. - S. 12.
эти люди вспоминают, рассказывают и которые они комментируют. Таким образом, подчеркивает У.Фикс, «при описании языковых изменений должно быть учтено состояние языкового сознания и чувства языка как элементов хотя и социально обусловленной, но индивидуально реализуемой коммуникативной компетенции» (с. 20).
Именно эту задачу поставили перед участниками исследования руководители проекта «Языковые биографии».
Интервью рассматривается как звено, соединяющее историю речевой практики (Sprachgebrauchsgeschichte) и истории использования языка в конкретных жизненных ситуациях (Sprachgebrauchsgeschichten). Перемены в речевой практике в новых федеральных землях предоставляют лингвистам редкую возможность зафиксировать не только новые языковые факты, но и результаты индивидуального восприятия социокультурных изменений в стране, т.е. новые содержательные аспекты языкового сознания. В новых федеральных землях говорящие переживают совершенно необычный процесс языковых изменений - не постепенный, а исключительно быстротекущий и всеобъемлющий: из двух культур (при общей истории и общем языке) этот процесс затрагивает лишь одну из них - ту, которая существовала в бывшей ГДР. Неудивительно, что при этом у многих восточных немцев возникает чувство культурной отчужденности. Это, в свою очередь, подталкивает их к особенно осторожному, взвешенному речевому поведению, которое может быть исследовано методами истории устной речи.
В коммуникативной действительности ГДР У.Фикс различает несколько уровней, относительно которых респондентам задавались следующие вопросы.
1. Общественно-политический уровень. Можно ли было по собственной инициативе взять слово на собрании, т. е. без предварительного согласования с ведущим это собрание? Можно ли было самому определять темы для дискуссии? Нужно ли было придерживаться определенного речевого стиля при выступлении? Что происходило, если выступающий не придерживался этого стиля? Квалифицировалось ли это как свидетельство отхода от правильной идеологической установки? Испытывал ли респондент на себе принуждение к «языковому приспособлению» (Zwang zum Anpassen durch Sprache) (c. 24)? Если - да, то как он это воспринимал: как помеху или ему было это безразлично? Как он воспринимает в этом плане сегодняшнюю ситуацию?
2. Социальный уровень. Воспринимал ли респондент коммуникативную ситуацию в институциональном общении как симметричную или же как асимметричную? Если ситуация представлялась ему асимметричной, то как он ее воспринимал: как проявление тоталитарной власти или как функционально обусловленное явление (как проявление бюрократии)? Как он воспринимает это сегодня? Как к респонденту обращались в государственных институтах раньше и как обращаются сегодня? Как воспринималось обобщающее «мы», выражение «наши люди», обращение на «ты» среди членов СЕПГ и связанное с этим дистанцирование от людей, не состоявших в этой партии?
3. Нормативно-этический уровень. Можно ли утверждать, что в сфере публичной коммуникации в ГДР существовала максима (этический принцип), согласно которой «злой третий» (der böse Dritte) (неприятель, классовый враг) не должен был узнать правду, и поэтому сокрытие правды, приукрашивание действительности считалось вполне уместным? Существовала ли максима, согласно которой «недееспособного второго» (den unmündigen Zweiten) («наших людей») надо было уберегать от горькой правды, в чем ему (им) помогал «первый» (der Erste), т. е. партия СЕПГ? Как это воспринималось респондентом?
4. Уровень знания. Осуществлялось ли нормирование в словоупотреблении, т. е. предписывалось ли употребление определе-нных языковнх выражений (типа «социалистическое общество» (sozialistische Menschengemeinschaft); «сплоченный социалистический коллектив, воспитывающий людей» (einheitlich handelndes Erzieherkollektiv); «антифашистский оборонный рубеж» (antifaschistischer Schutzwall и т.п.)? Как для респондента конноти-ровано обращение «товарищ», как воспринимаются метафоры (например, метафора борьбы), какие специфические типы текста ему знакомы (например, «заявление о позиции» (Willensbekundung); «обязательство солидарности» (Solidaritätsverpflichtimg); «программа борьбы» (Kampfprogramm). Приходилось ли респондентам самим писать подобные тексты? Проникал ли институциональный лексикон («парторганизация», «социалистическое соревнование» и т.п.) в общение в кругу семьи?
По наблюдениям У. Фикс, основанных на данных интервью, существуют определенные темы, которые обсуждаются более охотно и подробно: тема официального языка, жестко предписанного властью (vorgegebene Sрrache), и тема языкового приспособления,
осуществляемого через смену языкового кода (code-switching). Из интервью со всей очевидностью следует, что обсуждение коммуникативно-речевого самочувствия воспринимается людьми как обсуждение их общественно-политической ситуации.
Для того чтобы понять оценки и речевые самонаблюдения участников интервью, необходимо уяснить себе специфику «институционального языка» (die Sprache der Institutionen), с которым так или иначе имел дело любой гражданин ГДР. Институты этого государства характеризовались «недифференцированностью»1 подхода к различным сферам жизни (Entdifferenzierung) (c. 27). Партия рабочего класса претендовала на компетентность во всех областях жизни, что привело в языковом плане к: 1) формированию сильно регламентированного, стилистически недифференци-рованного языка; 2) навязыванию определенного стиля мышления; 3) ритуализации языка; 4) фактическому исключению большинства членов коммуникативного сообщества из публичного дискурса.
Наличие такой языковой регламентации «сверху» делает неизбежной постановку вопроса об условиях реализации речевых действий, т.е. об условиях, которые определяют «горизонт понимания сказанного» (с. 28). Именно такая постановка вопроса была важна для организаторов исследования «Языковые барьеры».
Исследования, предпринятые историками (например, И.С.Ковальчуком2, свидетельствуют о том, что отказ от использования языка, насаждаемого властями ГДР, было важным проявлением сопротивления общественному строю. Оно принимало следующие формы: 1) принципиального отказа от участия в дискурсе и, соответственно, следования его правилам; 2) неучастия в обсуждении некоторых тем; 3) ситуативной смены языкового кода (в официальной ситуации говорили «как надо», а в неофициальной - на нормальном обиходно-разговорном языке, перейдя на который только и можно было обсуждать острые темы; 4) иронизирования над официальным языком.
1 Этот термин заимствован у М.Р.Лепсиуса: Lepsius M.R. Die Institutenordnung als Rahmenbedingung der Sozialgeschichte der DDR // Sozialgeschichte der DDR. - Stuttgart, 1994. - S. 17-30.
2 Kowalczuk I.-S. Von der Freiheit, Ich zu sagen: Widerständiges Verhalten in der DDR // Zwischen Selbstbehauptung und Anpassung. Formen des Widerstandes und der Opposition in der DDR. - В., 1995. - S. 85-115.
В статье Д.Барт «Важность самооценки» исследуются конкретные языковые средства, с помощью которых говорящие решают следующую исключительно важную для себя ситуацию: «Если не хочешь рисковать своим статусом, то не говори о себе всего». Особенно остро эта проблема встает в случае асим-метричности позиций говорящих, например, во время собеседования при приеме на работу: претендент на данное рабочее место заинтересован в приемлемом объяснении некоторых невыигрышных фактов своей биографии (например, длительных перерывов в работе).
Во время интервью многие респонденты, в прошлом лояльно относившиеся к власти в ГДР, пытались найти этому какие-то подходящие объяснения. Для этого они использовали иммунизи-рующие речевые стратегии (см. выше), причем особенно активно это делалось, если необходимо было объяснить во время интервью свое психологическое состояние при столкновении с новой системой норм и ценностей. Многие существовавшие и общепринятые в ГДР нормы поведения, например, «уход в частную жизнь» (Rückzug ins Private), «пассивное соучастие» (Mitläufertum) и т. д.), восприни-маются в новой социокультурной среде крайне негативно. Респонденты знают об этом, и многие из них опасаются, что их собственная роль и занимаемая жизненная позиция во времена ГДР сегодня, постфактум, будет оценена неверно и несправедливо.
Используется также речевой прием отделения негативных деталей своей биографии от собственной личности. С этой целью респонденты прибегают к языковым средствам, обобщающая семантика которых позволяет стереть референциальную границу между отправителем высказывания и агенсом содержания (т.е. главным действующим лицом в данной коммуникативно-речевой ситуации). Д.Барт определяет этот речевой прием как «дефо-куссировку», т.е. смещение логического акцента. Применяя такие референциальные выражения и дейктические (указательные) языковые средства, как, например, неопределенно-личные местои-мения (man, jemand), номинативные единицы абстрактной семантики, глагольные формы пассива, говорящий перемещает центр внимания слушающего (т. е. перемещает фокус коммуникативно-речевой ситуации): 1) с себя на других людей, которые поступали в обсуждаемой ситуации аналогичным образом; так, например, при обсуждении вопроса о чтении газеты «Нойес Дойчланд» - органа ЦК СЕПГ и об отношении к этой газете респондент говорит: Man hat möglicherweise sich selbst nie so richtig gesagt, das ist'n knallhartes Propagandaorgan «Наверное, никто даже самому себе толком не признавался, что это был непробиваемый пропагандистский орган»; 2) на обсуждаемые
события, которые представляются уже как «произошедшие сами собой» (selbsttätige Geschehen) (с. 58): a) Und diese Aufbruchsstimmung ist vorbei. Und das ist eigentlich das Beschämendste, wenn ich daran zurückdenke. Daß auf einmal das alles nicht mehr stimmt, an das wir geglaubt haben... «И ушло это настроение подъема. И это, собственно говоря, и есть самое постыдное, когда я об этом вспоминаю. Что вдруг оказывается, что все уже не так, - все то, во что мы верили...». В этом отрывке из интервью для обозначения агенса выбрано абстрактное имя существительное die Aufbruchsstimmung «настроение подъема», что позволяет не называть подлинных действующих лиц, которые в противоположном случае должны были бы быть названы прямо или обозначены с помощью личных местоимений «я» / «мы»; б) «...я думаю, искусство было очень захватывающим делом, когда речь шла о чем-то совершенно конкретном. У нас в Г., когда опять был какой-нибудь партийный съезд, мы должны были участвовать в соревновании «Сделаем краше наши города и села - присоединяйтесь к нам», это ведь можно было здорово использовать, ну, тогда мы... нарисовали Г. в 2000 г., с облупленными фасадами, разрушенными лестницами, рухнувшими башенками на виллах.... эээ.... запущенный центр города, затем мы все это выставили на городском собрании депутатов, и они потом начали ремонтировать фасады... »
Д.Барт отмечает также использование многими респондентами определенных когнитивных схем (Erklärungsschemata) с целью игнорирования острой проблемы: 1) веры в то, что система была хорошая, и психологической готовности к системно-лояльным установкам («дело было справедливое»); 2) веры в то, что сама идея была хороша («идея была и остается хорошей»); 3) боязнь конфликта и последствий критики. Эти когнитивные схемы реализуются в тесном взаимодействии с языковой дефокусировкой: если когнитивная схема выявляет несоответствие в восприятии восточным немцем каких-либо новых общественно-политических или социо-культурных реалий, установок, норм или ценностей, т.е. если когнитивная схема фиксирует некоторое «отклонение» (Abweichung) (с. 124) от нового (западногерманского) психологического стандарта, то в конкретной коммуникативно-речевой ситуации говорящий часто использует прием языковой дефокусировки.
Н.Н.Трошина
