CC BY
24
ЧАСТНЫЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
2002.02.009-015. ДИНАМИКА СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ В ПОЛЬШЕ: ИЗМЕНЕНИЕ СТРАТЕГИИ И МЕСТА СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП В ОБЩЕСТВЕ. (Реферативный обзор).
2002.02.009. Как живут поляки. Jak zyj^polacy .-W-wa, 2000.-457 c.
2002.02.010. ДОМАНЬСКИЙ Х., ОСТРОВСКА Ф., РЫХАРД А. Вступление, или о жизни в Польше и жизни Польши.
DOMANSKI H., OSTROWSKA A., RYCHARD A. Wst?p, czyli o zyciu w Polsce i zyciu Polski // Jak zyj^. polacy.- W-wa, 2000.- S.7-16.
2002.02.011. ДОМАНЬСКИЙ Х. Рост меритократии и неравенство шансов.
DOMANSKI H. Wzrost merytokracji i nierownosci szans // Ibid.- S.33-70.
2002.02.012. ВАСИЛЕВСКИЙ Я. Нормативная интеграция польской элиты после трансформации.
WASILEWSKI J. Normatywna integracja polskiej elity potransfor-macyjnej // Ibid. -S.71-100.
2002.02.013. ПАНЬКОВ В., ГОНЧАЖ Б. Трудовые отношения в Польше: от социального партнерства к просвещенному патернализму? PANKOW W., GДСARZ D. Stosunki pracy w Polsce: od spolecznego partnerstwa do oswi^conego paternalizmu ?// Ibid.- S.153-181.
2002.02.014. ГОРЛАХ К. Новое лицо крестьянства: протест польских крестьян в 90-х годах.
GORLACH K. Nowe oblicza chlopstwa: protesty rolnikow polskich w latach 90 // Ibid.- S.281-312.
2002.02.015. ГАРДАВСКИЙ Ю. Индустриальные рабочие после 10 лет трансформации: непрерывность и изменения.
GARDAWSKI J. Robotnicy przemyslowi po pierwszej dekadzie transformacji: ciаglose i zmiana // Ibid.- S.313-333.
Польское общество конца 90-х годов успешно создает демократические рыночные институты. С одной стороны, это свидетельствует о темпах социальных изменений, а с другой - объясняет, почему форма принимаемых решений не совпадает с идеологическими принципами. Создалась некая «преждевременная консолидация» (Рыхард), т.е. такое состояние, в котором «неоформленная» институциональная система создала, однако, собственный механизм воспроизведения благодаря процессам социального приспособления. Конкретные исследования «Как живут поляки» коллектива Института философии и социологии Польской академии наук в мае 1999 г. стали возможны только сейчас, когда эти процессы оказались достаточно явственны и поддаются систематическому анализу.
Главный вывод, следующий из анализа результатов исследования, заключается в том, что в 90-х годах изменения в социальной структуре, стиле жизни и ориентациях жителей Польши воспроизводили стандарты высокоразвитых стран Запада. В этих изменениях была определенная последовательность, они не сошли с курса, который с самого начала обозначили им элементы капиталистических рыночных отношений (10, с.11).
Однако отношение поляков к этим изменениям неоднозначно. Так, в зондаже, проведенном в октябре 1999 г. Центром исследования общественного мнения, на вопрос «Чего больше принесли происходящие в Польше изменения- пользы или вреда?» -37% поляков ответили, что больше вреда. Противоположного мнения придерживались 24%. По мнению 30% опрошенных, изменения принесли столько же пользы, сколько и вреда. 8% не дали ответа (10, с.11). Можно было бы сделать вывод, что большая часть польского общества хочет возвращения прошлого строя и не одобряет изменений.
Но это в корне ошибочное представление, о чем свидетельствуют ответы тех же самых лиц на другой вопрос: «Если посмотреть ретроспективно, стоило или не стоило изменять строй в Польше?». В большинстве ответов (67%) звучало неизменное «да». И только 22% поляков были противоположного мнения. Таким образом, признавая необходимость фундаментальной перестройки, можно быть недовольным характером изменений. Большинство польского общества одобрило падение коммунизма по разным причинам. Среди поляков велика доля тех, кто замечает негативные стороны строя: безработицу, неясность правил, явления коррупции, угрозу безопасности жителей. Даже если
кто-то убежден, что новый строй принес ему больше вреда, ему не удастся жить иначе, как только в существующей системе, требующей определенных норм поведения и приспособления. Руководствуясь здравым смыслом, они вынуждены согласиться с тем, что имеет место в настоящем.
Социальная трансформация вызвала ряд изменений в социальной структуре польского общества (11). Первые признаки этих изменений наступили уже в начале 90-х годов, которые Марек Зюлковский назвал «медовым месяцем» трансформации. Этот период характеризовался ростом социальной дифференциации в иерархии доходов. Дальнейшие изменения имеют более комплексный характер.
Главные изменения происходили в трех направлениях. Первое направление - это межпоколенная мобильность, которая является совокупным показателем жесткости социальных барьеров. По результатам сравнительных исследований, в конце 90-х годов эти барьеры были менее преодолимы, чем в конце 80-х годов. В то время как экономика явно меняла свой облик, в социальной структуре не происходило ни массового продвижения вверх, ни обвального падения вниз. Наоборот, мобильность уменьшилась, а лица, ведущие свое происхождение из семей более высокого статуса, добиваются все более высокого положения в профессиональной иерархии. Так, по результатам исследований 1998-1999 гг., на позиции руководителей и интеллигенции перешли только 3,3% мужчин, вышедших из кругов бизнеса, а в 1987 г. их было 16,1%. В то же время усилилось перемещение в другую сторону. Сдвиг межпоколенной мобильности в сторону бизнеса свидетельствует о том, что формирование капита-листической системы нашло в социальной структуре определенный отклик. Однако большинство людей не изменили положения, определенного их происхождением. Таким образом, переход от социализма к капитализму привел «к усилению социальных барьеров, связанных с привилегиями, которые дает происхождение» (11, с.68).
Второе направление касается неравенства в доступе к образованию. Принципом системы образования является устранение неравенств, связанных с социальным происхождением. Однако исследования показали, что неравенства, связанные с образованием, оказались устойчивыми при изменении системы. За видимым отсутствием изменений скрывается растущее преимущество интеллигентского происхождения в доступе к высшему образованию в
сравнении с другими категориями происхождения. В 90-х годах лица, происходящие из интеллигенции, чаще оканчивали высшие учебные заведения, в то время как шансы получения диплома вуза рабочими и крестьянами остались неизменными. Нельзя все же исключать, что эти первые годы капитализма являются лишь временным отступлением от принципа равных шансов.
Третье направление касается новых правил получения доходов. Либеральная идеология провозглашает, что истинное равенство шансов не исключает сильного неравенства в доходах. Как мы хорошо помним, относительно слабая зависимость доходов от образования и сложности выполняемой работы была характерным проявлением безуспешности плановой экономики и нарушала обыденное понимание норм справедливого вознаграждения за труд. За последние 10 лет высокое профессиональное положение и руководящая должность гарантировали значительно более высокие доходы, чем в 80-е годы. Отражением возрастающей рентабельности образовательного капитала стала карьера руководящих кадров и категории интеллигенции, которые по шкале доходов опередили владельцев фирм: люди с более высоким образовательно-профессиональным статусом могут смотреть в будущее с холодным оптимизмом. В то же время имел место прогрессирующий рост неравенства: «Множество поляков, составляющих баланс доходов и расходов, осознали, что порция хлеба, которую они едят, все более зависит от них самих» (11, с.69). Этому сопутствовал рост общих показателей благосостояния.
Лица, занимающие в стране ведущие позиции в политике, администрации и бизнесе, входят в состав польской посттоталитарной элиты (12).
В западной социологии принято выделять по крайней мере три модели элиты (Филд, Хигли, Бертон, Миллз). 1. Разделенная (разбитая) элита, состоящая из отдельных относительно закрытых групп, постоянно конкурирующих друг с другом. 2. Плюралис-тическая (консенсуальная) элита, тоже состоящая из автономных групп, разделяющих более или менее общие принципы, идеи, ценности, которые очерчивают рамки политической игры. 3. Элита власти, достаточно интегрированная, в ней идейно-политические различия касаются вопросов второстепенных и специфических для данного сегмента элиты. Главный интерес -удержание власти. Это единство интересов элиты является ключевым моментом, связывающим всех и затушевывающим частные разногласия.
Анализ польской посттрансформационной элиты показывает, что она не имеет признаков разделенной элиты. В ней нет многочисленных групп, которые стремились бы к полной ревизии конституционных принципов демократии и свободного рынка. Острая, иногда очень острая борьба ведется в рамках канона демократической конкуренции. Тенденции формирования современной польской элиты приводит к убеждению, что ее эволюция в направлении элиты власти маловероятна, поскольку мировоззренческая, экономическая и политическая консо-лидация не очень сильна, она едва ли может превратиться в олигархическую элиту, реализующую собственные интересы и игнорирующую интересы масс.
Вместе с тем такой вариант развития следует принимать во внимание. Во-первых, элита как целое становится однородной в социальном смысле. Типичное для коммунизма явление декомпозиции статуса, т.е. слабой корреляции между, например, образованием и доходами, престижем и властью, исчезает. Имеет место более сильная, чем прежде, социальная селекция: элиты становятся очень похожи друг на друга (в смысле социального происхождения, образования, богатства, профессиональной карьеры и т.п.) и вместе с тем все менее похожими на остальное общество. Этот процесс продолжается, хотя ему еще далеко до завершения. Во-вторых, возрастают технократизм и прагматизм, вытесняя чисто этические соображения. Одно из проявлений этого -уменьша-ющееся значение политических убеждений. В начале трансформации элита, связанная с «Солидарностью», была спаяна идеалами служения обществу, социального единения, альтруизма, справед-ливости, взаимопомощи. Этим она резко отличалась от своих посткоммунистических оппонентов.
Существуют также основания говорить о становлении в Польше плюралистической элиты. На это указывает рост согласия относительно базовых принципов политико-экономического строя, а именно представления о том, что сфера политической конкуренции обозначена границами демократии и рынка. Конечно, есть разные мнения о том, какой должна быть демократия, а особенно какой должна быть рыночная экономика. Тем не менее такие мировоз-зренческие конфликты не разрушают систему. Расхождения - иногда далекоидущие - касаются главным образом политики элитных групп. Плюрализму элит способствует внутригрупповой плюрализм, вынуждающий согласовывать различные точки зрения. Это очевидным образом
дерадикализирует политическую конкуренцию и ведет к поискам компромиссов, а в результате стабилизирует систему.
«Польская элита на пути становления плюралистической элиты. Этот путь не является ни коротким, ни легким, но движение по нему консолидирует демократические силы в Польше» (12, с.100).
При анализе влияния переходного периода на положение тех или иных социальных групп в Польше обычно выделяют категории «выигравших» и «проигравших». При некоторой условности этих понятий применение их не лишено оснований. Кто же «выиграл» и кто «проиграл»? Главными бенефициантами изменений стали высшие руководящие кадры. В 1998 г. доходы руководителей фирм и государственных учреждений превышали средний доход всего населения на 123%. На втором месте - нетехническая интеллигенция с доходами, превышающими средний уровень на 75% (11, с.65). Интеллигенты передвинулись на эту позицию в первой половине 90-х годов, опережая бизнесменов, которые после краткого периода небывалого взлета на вершину шкалы доходов отдали это поле интеллигенции.
Владельцы фирм должны были стать «маховым колесом» польского капитализма, получая взамен соответствующую прибыль. Но позиция бизнеса радикально изменилась. Сначала был успех: спрос на услуги частного сектора казался ненасыщаемым. Успехи предприимчивых бизнесменов моментально находили многочис-ленных последователей. В первые годы модернизации просперити владельцев фирм вывело их на самый верх экономической иерархии. В период наибольшего триумфа (около 1991 г.) доходы людей бизнеса превосходили средний доход по стране в 2,68 раза, в то время как доходы руководителей и интеллигенции колебались в границах 1,3-1,4 от среднего дохода (11, с. 65). Капитал, вложенный в фирму в тот момент, был более эффективен, чем «профессиональный капитал» эксперта, менеджерская квалификация. Оборотной сторо-ной этой драмы стал кризис, наступивший после 1993 г. Доходы владельцев фирм внезапно уменьшились и превысили теперь средний доход на 44% (11, с. 66). Покупательный спрос был удовлетворен, и надо было искать клиентов. Увеличилось количество фирм, свободных ниш на рынке оставалось все меньше, ужесточились критерии доступа к кредиту. Мелкие предприниматели проигрывали борьбу с крупными концернами.
В средней части социальной иерархии находятся три категории работников: техники, администраторы среднего звена и служащие
различных учреждений. Эта сравнительно большая группа (20% взрослого населения) отличается от интеллигенции более низким уровнем образования, меньшей сложностью и престижем профессиональных ролей. В 90-х годы в этой группе было несколько скачков восходящей и нисходящей мобильности, не нарушающей, однако, общей структуры доходов и всей социальной иерархии.
Самые низкие доходы всегда имели неквалифицированные рабочие, сельскохозяйственные рабочие и крестьяне. В 90-х годах их положение еще менее завидно. Доход неквалифицированных рабочих снизился с 91% (в 1987 г.) до 76% (в 1998 г.) от среднего дохода по стране (11, с.67). Эти годы развеяли иллюзии людей, владеющих преимущественно навыками ручного труда и вдобавок лишившихся отраслевых привилегий.
Иерархию доходов замыкают сельскохозяйственные рабочие и крестьяне: уменьшение дохода с 77 до 67% от среднего дохода у сельскохозяйственных рабочих и с 88 до 68% от среднего дохода у крестьян (11, с.65).
Рассмотрим положение «проигравших»-рабочих и крестьян- более подробно (13, 14, 15).
Нынешнее положение рабочего класса в Польше во многом предопределено его прошлым, в частности, особенностями развития в период существования в стране социалистических общественных отношений. В последние десятилетия польского социализма несомненно наличие тенденции к росту материального статуса рабочих, особенно квалифицированных и занятых в тяжелой и добывающей отраслях промышленности. Эта категория трудящихся, составляющая 25% от общего числа занятых в 80-е годы, имела доходы, не уступающие доходам интеллигенции. Причем такое положение вещей складывалось постепенно начиная с 70-х годов. Происходило это на фоне материальной деградации работников бюджетной сферы (т.е. занятых в сфере образования, здравоохранения и т.д.).
В 70-80-е годы польские социологи отмечали утрату заработной платой функции мотивации к труду. Разница в доходах зависела не от трудового вклада или не столько от него, сколько от той отрасли, где был занят тот или иной работник, а также от региона, где было расположено данное предприятие.
Относительно высокие заработки рабочих принимались и в принципе одобрялись обществом: в 1987 г. в иерархии престижа
профессий на втором месте после профессора университета стоял шахтер высокой квалификации (15, с. 321).
Вместе с тем рабочие по некоторым параметрам находились в худшем положении, чем интеллигенция: речь идет прежде всего об условиях труда, жилищных условиях.
Примечательными особенностями сознания польских рабочих периода «позднего социализма» были высокая степень уверенности в себе, догматизм мышления (видение мира в черно-белых тонах), высокая самооценка, вера в «коллективный разум» своего класса.
Среди рабочих весьма популярны были идея самоуправления, убежденность в том, что если отстранить от власти ненавистных «их», то общество быстро создаст условия для свободной, достойной и обеспечивающей социальную справедливость жизни (в социал-демократическом ее понимании). Перемены конца 80-х - начла 90-х годов и принятие принципов рыночной экономики увеличили дистанцию между работниками умственного и физического труда. Рабочий класс стал наряду с крестьянством одной из социальных категорий «проигравших» от происшедших перемен. В новых условиях заработная плата во все большей степени зависела от реальной рыночной стоимости труда. Это обстоятельство обусловило снижение доходов рабочих в первой половине 90-х годов до уровня, не достигающего средней заработной платы в стране. Квалифици-рованные рабочие теперь уступали по уровню доходов работникам умственного труда среднего уровня. «Содержание труда» становилось все более бедным, убогим в рабочих профессиях и все более сложным и глубоким - у работников умственного труда.
Тем не менее по сравнению со странами развитого капита-лизма в социальной структуре польского общества категория работ-ников умственного труда низшего уровня представлена недостаточно, а доля работников физического труда неоправданно высока.
Внутри рабочего класса происходят глубокие процессы реструктуризации, связанные с деконцентрацией производства, уменьшением доли крупных промышленных предприятий на фоне роста числа мелких и средних. Сокращение числа занятых на государственных предприятиях сочетается с увеличением числа работников коммерческих и частных предприятий. Уровень заработной платы в новых условиях зависит в значительной мере от экономического положения предприятий.
Социологические исследования, рассматривающие динамику зависимости уровня доходов рабочих от их образования, свидетельствуют, что уровень корреляции между этими двумя параметрами на протяжении 90-х годов значительно вырос, хотя на разных типах предприятий этот рост имел разную степень интенсивности. Традиционные государственные предприятия закрепили положение вещей, сложившееся еще при прежней системе: именно здесь работники с начальным образованием имели наивысшие доходы по сравнению с другими типами предприятий. На предприятиях же частного польского капитала именно эта категория рабочих имела самые низкие заработки, а работники с высшим образованием - самые высокие. Причем средняя зарплата на этих предприятиях была значительно ниже, чем на государственных.
Как правило, именно государственные предприятия расцениваются рабочими как наиболее благоприятные по условиям труда. В конце 90-х годов только 12% работников полагали, что частное предприятие-это хорошее место работы (15, с. 327).
Вместе с тем в 1998 г. 42% работников со средним и 36% - со средним специальным образованием декларировали желание завести (при благоприятных условиях) собственное дело. Среди неквалифицированных работников таких было 20% и среди работников с высшим образованием-20% (15, с. 328).
Причем если среди работающих на государственных предприятиях о желании завести собственное дело говорил только каждый пятый работник, то среди занятых в частном секторе - практически каждый второй.
Имеет место ряд опосредованных показателей угасания рабочей солидарности. Во второй половине 90-х годов сократилось число забастовок (по сравнению с первой половиной десятилетия), снизился уровень ожиданий рабочих, связанных с потенциальной возможностью всеобщей забастовки протеста против политики правительства. Уже ничто не свидетельствует о возможности возвращения времен «солидарного коллективизма».
Однако можно говорить об инструментальном коллективизме рабочих, характеризующимся умеренными требованиями, отсутст-вием склонностей к радикализму.
Несомненно важен вопрос о степени интеграции рабочих в капиталистические отношения, инкорпорации этой социальной группы в
рыночные отношения. Исследования 90-х годов показы-вают, что степень такой инкорпорации достаточно высока, хотя поддержка рабочими рыночных отношений имеет серьезные ограничения.
Заметим, что поддержка польскими рабочими рыночных отношений имеет долгую историю: уже во второй половине 80-х годов социологи отмечали весьма благожелательные оценки рабочими многих параметров рыночной экономики. Правда, это благожелательное отношение к рынку не было последовательным: принимая одни реалии рыночной экономики, рабочие отвергали другие. Это явление так называемого «приватизационного диссонанса» неоднократно отмеча-лось польскими социологами. Как правило, принимая новые экономические условия в принципе, в идеале, рабочие отвергали многие из них применительно к себе, к свое конкретной судьбе.
В 90-е годы каждый пятый рабочий проявил себя как традиционалист (т. е. сторонник эгалитаристско-этатистских взглядов), каждый двадцатый - как либерал, а около половины - как сторонники «доброжелательной рыночной экономики» (т. е. такого уклада, который при всем своем либерализме не ухудшил бы личное положение респондента). Остальные не имели четкой позиции по данному вопросу.
В целом же большинство польских рабочих 90-х годов могут быть причислены к разряду умеренных модернизаторов (15, с. 331).
В новых условиях основу польского рабочего класса составляют рабочие с относительно высоким уровнем образования, занятые на крупных предприятиях, принадлежащих частному капиталу или являющихся акционерными обществами с преобладанием частного капитала. Это рабочие, адаптировавшиеся к новому положению вещей, принимающие рыночную экономику в ее «благожелательной» версии. Они склонны к умеренному эгалитаризму, выступают за ограничения максимальной зарплаты, с ностальгией вспоминают о коллективном протесте времен «Солидарности», но отнюдь не готовы к повторению такого рода действий. В их менталитете явно намечаются элементы мелкобуржуазного сознания.
Десять лет рыночной экономики привели к эрозии веры в возможности рабочего самоуправления, а также утопического представления о возможности достичь идеала путем устранения, как некогда казалось, главного препятствия-власти коммунистов.
Трудовые отношения в стране во многом определяются деятельностью профсоюзных организаций. В Польше 90-х годов степень «профсоюзонизации» достаточно низка - в состав профсою-зов входят
лишь каждый пятый работающий мужчина и 14% женщин. Чаще всего в профсоюз вступают квалифицированные рабочие (28%), управленцы среднего звена и интеллигенция (25%) и работники умственного труда низшего уровня (23%). Вместе с тем членами профсоюза являются лишь 5% крестьян и 1% частных предпри-нимателей (13, с. 155).
Оценки эффективности и целей деятельности польских профсоюзов свидетельствуют о весьма серьезных проблемах. Так, доминирующий в стране профсоюз «Солидарность» лишь немногие (6,5%) респонденты без колебаний расценивают как организацию, служащую экономическим интересам страны, и лишь 5,6% полагают, что «Солидарность», несомненно, служит интересам всех трудящих-ся. Значительно больше число тех респондентов, которые и в первом и во втором случае склоняются к ответу «скорее служит» (13, с. 156).
Еще более низко оценивается эффективность второго по значению профсоюзного объединения страны - Общепольского соглашения профсоюзов (ОСП). Данные социологических исследо-ваний свидетельствуют, что в Польше большинство директоров предприятий (72,3%) считают, что в стране никто хорошо не представляет интересы рабочих. Среди работников число разделя-ющих это мнение составляет 58%, что подтверждает распростра-ненный тезис о «синдроме брошенного общества» (13, с. 157). В нынешней Польше сложно говорить об атрофии доверия к профсоюзам и крушении их престижа. Значение и роль профсоюзов определяются скорее их ролью в политической системе, чем влиянием в рабочей среде. В отличие от политических партий, профсоюзы располагают бесценным для всех избирательных кампаний инструментом - разветвленной сетью организаций на местах и большим аппаратом.
Интересно, что большинство рабочих в случае возникновения проблем склонны обращаться к начальству разного уровня, а не к профсоюзным лидерам, демонстрируя при этом скорее корпоратив-ное, чем классовое сознание. Рабочие даже плохо представляют себе, чем занимаются профсоюзы. Во всяком случае, каждый пятый работник из числа опрошенных ничего об этом не знал.
Есть основание говорить о сфере «новой» экономики, где трудовые отношения основаны на индивидуальных контактах работодателей и атомизированных работников, и о сфере «старой» экономики, где сохраняется модель коллективных контактов.
Трудовые отношения на польских предприятиях характери-зуются слабой степенью институционализации. Их содержанием являются главным образом проблемы распределения, а не участия в производственных процессах. Работники выступают, как правило, в роли пассивных участников трудовых отношений, что происходит на фоне явной элитаризации коллективных трудовых отношений на предприятиях.
Очевидно, перемены, которые претерпевают трудовые отношения в Польше, можно интерпретировать в категориях концепции «дезорганизованного капитализма» или конца «организованного капитализма» (Offe, Lash, Urry). Обе концепции исходят из того, что цивилизационные процессы, присущие новейшей фазе развития капитализма, связаны с проблемами в функционировании институтов, призванных служить обеспечению равновесия между трудом и капиталом. В польской экономике возникла широкая сфера неорганизо-ванного капитализма, где отсутствуют вышеназванные институты.
Не совсем ясно при этом, правомерно ли применение к Польше модели трех фаз капитализма, разработанной S.Lash и U.Urry. Согласно последней капитализм в своем развитии проходит три фазы: либеральный, или «дикий», капитализм; организованный капитализм, основанный на контактах между трудом и капиталом, планировании и интервенционизме; и, в завершение, фазу «конца организованного капитализма», когда экономическая дезорганизация приводит к дезорганизации гражданского общества, выражающейся в фрагментации и росте числа групп интересов на фоне институциональной и культурной дезорганизации.
В Польше скорее можно говорить о сосуществовании всех трех фаз, сочетании анклавов «дикого капитализма» с организованным и капитализмом периода «конца организации». Причем очень часто отношения между работниками и работодателями приобретают черты «просвещенного и гуманитарного патернализма». Польские владельцы предприятий, «польские патроны», как правило, достаточно высоко оцениваются работниками как с точки зрения их квалификации, так и с позиций способности решать возникающие проблемы.
Это обстоятельство повышает, несомненно, конкурентоспособность польских фирм на фоне нарастающей «экономической агрессии» со стороны иностранного капитала. Однако трудно сказать, как
долго сохранится такая модель отношений в условиях интеграции Польши в европейские экономические структуры.
В 90-е годы новые очертания приобрел облик польского крестьянства. Именно этот социальный слой очень быстро ощутил на себе все сложности происходящих перемен. В 1992 г. стоимость реализованной на рынке сельскохозяйственной продукции составила лишь 65% от уровня 1985 г., а доход крестьянских хозяйств - лишь 50% (14, с. 282).
Поэтому не случайно, что меньше, чем через год после прихода к власти первого некоммунистического правительства Т.Мазовец-кого, Польшу потрясла волна крестьянских протестов.
Можно выделить несколько этапов протестных действий крестьянства, относя период 1989-1993 гг. к первому из них. По сути, движение, связанное с недовольством крестьян политикой правительства, началось еще при последнем коммунистическом правительстве М. Раковского, когда, следуя принципам «Солидар-ности», крестьяне отказались платить налоги и сдавать продукцию по низким, по их мнению, закупочным ценам. С приходом правитель-ства Т. Мазовецкого крестьянские протесты были прекращены в знак солидарности с новой властью, но это перемирие длилось недолго, и, как отмечалось выше, вскоре протестные акции возобновились. Крестьяне протестовали против либеральной политики правитель-ства, приведшей к значительному росту цен на минеральные удобрения, машины и оборудование, повышению кредитных ставок. По улицам Варшавы прошли марши протеста, перед зданием сейма стояли пикеты, а один крестьянин в знак протеста даже приковал себя цепью к воротам перед зданием сейма.
Акции протеста имели место не только в столице, но и во многих регионах страны. После некоторого затишья весной 1990 г. акции протеста возобновились, и правительство Т.Мазовецкого впервые пошло на применение силы для установления порядка.
В 1990 г. акции протестов достигли своеобразной кульминации: около 1 тыс. крестьян 7 июля прошли по улицам столицы, неся черный гроб как символ «умершего сельского хозяйства».
В целом же первый этап крестьянских протестов (а это 112 случаев) подразделяется на два цикла, исходя из того, какая организация выполняла роль координатора и организатора. В 1989-1991 гг. такой организацией была «Солидарность», в 1992-1993 гг .-«Самооборона», возглавляемая А.Леппером.
На протяжении всего периода имели место как общепольские, так и локальные выступления крестьян.
Различным был и характер требований, выдвигаемых протестующими. Если в 1989-1991 гг. речь шла прежде всего об обеспечении необходимых условий функционирования хозяйства (доступные кредиты, налоговые льготы, гарантированные цены на сельхозпродукцию и т.д.), то с 1992 г. «Самооборона» концентрирует внимание на проблемах материальной компенсации, аннулирования долгов, на лозунгах изменения экономической политики прави-тельства, которая должна обеспечить материальное равенство тех, кто «тяжело работает».
Некоторые перемены произошли и в методах протеста: если в первой фазе цикла доминируют методы, не связанные с применением силы (марши, демонстрации, блокирование дорог), то во второй фазе чаще используются голодовки, нападения на государственных чиновников, столкновения с полицией и т.д.
В 1989-1991 гг. явно преобладали этос «Солидарности», идеи социальной справедливости, выражением которых должны были стать соответствующие условия для функционирования крестьянских хозяйств. Протестующие крестьяне апеллировали к национальным и религиозным традициям, ценностям независимого крестьянского движения.
С 1992 г. на первый план выдвигаются популистские лозунги, отвергающие этос «Солидарности». «Самооборона» развивает идеи объединения «аппаратчиков», как коммунистических, так и связан-ных с «Солидарностью». Причем это объединение расценивается как враждебное по отношению к «простым людям». Неолиберальная политика правительства расценивается как продолжение политики коммунистов.
В рамках рассматриваемого периода протестующие часто выступают не от имени крестьян (как это было прежде), а от имени «всего народа», «простых людей» и т. д.
Крестьянские протесты во многом способствовали победе на парламентских выборах 1993 г. Польской крестьянской партии (ПКП), которая вместе с социал-демократами создала коалиционное правительство, отстранившее на четыре года от власти авторов демократических реформ.
Период с 1993 по 1997 г., т.е. время существования коалиционного правительства, характеризовался постепенным ослаб-лением протестных
настроений среди крестьян. Причинами явились как начало реального действия политики реформ - стабилизация и рост темпов экономического развития, так и особенности политики правительства - создание системы льготных кредитов для крестьян, ограничение импорта продовольствия, увеличение социальных выплат крестьянам и т. д. Действие рыночных механизмов привело к расслоению крестьянства. Причем не только в соответствии с классическим делением на «малые» и «большие», «традиционные» и «современные» хозяйства, но и в соответствии с новыми критериями: производители мяса против производителей зерновых, молока и т. д. Это отразилось и на специфике движения протеста в 1998-1999 гг.
Выборы 1997 г. принесли радикальные перемены политической сцены страны: к власти пришли политики из Избирательной акции «Солидарность» (ИАС) и Союза свободы (СС). Их приход к власти ознаменовался новыми реформами: военной, административной, здравоохранения, социального обеспечения, образования. Реформы вызвали в стране определенное недовольство общества и рост социальной напряженности. На этом фоне разворачивались и акции протеста со стороны крестьян.
В этот период представляется возможным выделение двух циклов протестных акций. В июле 1998 г. 15 тыс. крестьян прошли по улицам Варшавы, требуя повышения закупочных цен на зерно и прекращения его ввоза из-за границы, главным образом из Венгрии, Чехии, Словакии. На пограничном пункте Мушин крестьяне высыпали зерно из железнодорожных вагонов, следующих из Венгрии. «Самооборона» пыталась организовать блокаду железных дорог по всей стране. Этого не получилось, но несколько десятков локальных блокад все же состоялись.
Летом 1998 г. в связи с финансовым кризисом в России ситуация вновь обострилась. На этот раз в основе конфликта лежала проблема, связанная с экспортом мяса, главным образом свинины. Главную вину крестьяне возлагали на министра финансов Л.Бальцеровича. А.Леппер утверждает даже, что «его руки обагрены кровью крестьян». Недовольство последних поддерживали политики из ПКП и Союза демократических левых сил (СДЛС).
Правительство пошло на уступки, вступив в переговоры с крестьянством и удовлетворив часть его требований (повышение закупочных цен на свинину, мораторий на долги и т.д.). При этом произошел раскол между лидерами крестьянского движения: А.Леппер
обвинил представителей крестьянской «Солидарности» и другого профсоюза - Польского союза сельскохозяйственных кружков и организаций (ПСС и О) - в предательстве и отказался от участия в переговорах с правительством, что не было одобрено даже его сторонниками. Правительство между тем стремилось к комплексному решению проблемы, созданию особого «пакта для сельского хозяйства». Проблематика сельского хозяйства и деревни становилась предметом дискуссии, организованной по инициативе президента страны А.Квасьневского.
В дискуссии приняли участие более 100 политиков и общественных деятелей, причем президент взял на себя роль арбитра в споре между крестьянами и правительством. Как подчеркивает К.Горлах, «существенным достижением протестующих крестьян стало включение их вопроса в публичный дискурс, касающийся проблем реформирования экономики и интеграции с ЕС» (с. 306).
«Самооборона» пыталась проводить свою политику, не приемля попыток правительства наладить диалог. А.Леппер выступал с программой модели экономики, основанной на широком государст-венном интервенционизме и содержащей элементы аграрного фунда-ментализма. Однако, не сумев организовать достаточно представи-тельных выступлений протеста, Леппер присоединился к профсоюзным лидерам и подписал в мае 1999 г. соглашение с правительством.
Протесты 1998-1999 гг. имеют одну важную особенность. Основной силой их были не бедные крестьяне, стоящие перед угрозой голода и разорения, а владельцы больших и высокотоварных хозяйств, боровшиеся за свои экономические интересы. Не малая Польша - эта колыбель крестьянского движения лидировала - в акциях протеста, а северные и западные регионы страны, где сосредоточено большинство крупных хозяйств.
К.Горлах отмечает, что это было уже не крестьянское движение, участники которого рассматривают производимую ими продукцию в категориях далеких от чистой рациональности, придают своему труду на земле совершенно особый, едва ли не божественный смысл. Это было движение сельских товаропроизводителей, борю-щихся за свои экономические выгоды (2, с. 308).
Даже католическая церковь, традиционный союзник крестьян-ства, критиковала в 1998 г. участников движения протеста, которые
уничтожили импортное зерно, рассматривая его просто как товар с определенной рыночной стоимостью.
Крестьянские акции протеста 1989-1999 гг. проходили в условиях демократии, открывших достаточно широкие возможности для демонстрации недовольства. За эти десять лет крестьяне отошли от бытовавших в начале десятилетия форм протеста, свойственных рабочим: забастовок, предзабастовочной готовности и т.д. Вместе с тем протестные акции польского крестьянства все больше напоминают аналогичные акции в Западной Европе. Требования участников акций обычно не нацелены на изменение политики правительства или иные стратегические проблемы, но, как правило, касаются совершенно конкретных вопросов. Блокирование дорог, столкновение с полицией, уничтожение сельхозпродукции, беском-промиссный тон лидеров движения - все это свидетельствует о том, что европейские методы борьбы за свои интересы уже прижились на польской почве. Как это ни парадоксально, «можно сказать, что наиболее активная в борьбе за свои интересы группа польских сельских хозяев уже сейчас чувствует себя интегрированной в Европейский союз, по крайней мере в сфере организации акций протеста» (2, с. 312).
Результаты исследования «Как живут поляки» отображают сложный процесс происходящих в Польше перемен. Бесспорным является материальное расслоение польского общества. Однако изменения в социальной структуре, стиле жизни и ориентациях жителей Польши остаются в русле общего курса страны в направлении демократии и свободного рынка.
Э.П. Васильева,
Л. С. Лыкошина
2002.02.016. ЧВАРТОШ З. О ЖИЗНИ В ОЧЕРЕДЯХ. CZWARTOSZ Z. On queueing // Archive européennes de sociologie = European journal of sociology. —Cambridge, etc., 2001. —T. XLII, №1. —P. 177185.
Статья польского психолога Збигнева Чвартоша представляет собой расширенную и терминологически более строгую версию доклада, прочитанного им в 1988 г. на симпозиуме Польской социологической ассоциации, посвященном социологии повседнев-ной жизни. Сам феномен очереди и поведение в очередях анализируются в феноменологических терминах. Поводом для обращения к этой теме послужили личные
