CC BY
77
История
2002.01.053-055. ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ И ФОРМИРОВАНИЕ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ В КИТАЕ И ЯПОНИИ
2002.01.053. SATO MASAYUKI. The two historiographical cultures in twentieth-century Japan// An assesment of twentieth-century historiography: Professionalism, methodologies, writings / Ed. by Torstendahl R. - Stockholm, 2000. - P. 33-42.
2002.01.054. WANG E.Q. Historical writings in Twentieth Century China: Methodological innovation a. ideological influence // Ibid. -- P. 43-69.
2002.01.055. WANG E.Q. Between marxism and nationalism: Chinese historiography a. the Soviet influence, 1949-1963 // J. of contemporary China. - Abingdon, 2000. - Vol. 9, N. 23. - P. 95-111.
Масаюки Сато (университет Яманаши, Япония) считает спецификой культур Восточной Азии составление официальных историописаний. В отличие от восходящей к Геродоту и Фукидиду европейской традиции сочинения истории "индивидами и для индивидов", в странах, воспринявших китайскую иероглифическую письменность, историография, начиная с творчества китайского историка I в. Бань Гу, представляет "контролируемое государством предприятие" (053,с.33).
Первой исторической работой в Китае сейчас признаются "Исторические записки" Сыма Цяня (90 г. до н.э.), а "История династии Хань" (82 г. н. э.) Бань Гу -- началом традиции династийной истории. Обязанностью каждой династии считалось составление истории правления предыдущей, в результате были подготовлены 24 официальных сводных труда. Официальный характер носили и сочинения по истории отдельных провинций и уездов, составлявшиеся под контролем властей, с привлечением средств местной элиты. Историческая периодика КНР свидетельствует о сохранении традиции, ибо "несомненно существует высокая степень совместимости между идеей составления государственной истории и коммунистическим мышлением" (053, с.38).
В Японии первым сочинением официальной историографии была "Хроника Японии" (720). Издание "Хроник" продолжалось до конца 1Х в., в 879 г. был издан "Подлинный отчет правления императора Монтоку", в 901 г. - "Подлинный отчет правления трех поколений японских императоров". В 1657 г. началось составление "Истории Великой Японии". В эпоху Мэйдзи учреждено "ведомство по составлению национальной истории". Традиция официальной
историографии распространилась и на Корею, в 1979 г. государственный Комитет по составлению национальной истории (учрежденный в Южной Корее в 1948 г.) закончил публикацию 25-томной "Истории Корейской республики".
Главным видом официальной историографии в современной Японии являются учебники по истории. Их ежегодный тираж приближается к 200 млн. (в 1995 г. -- 177 926 938, из них 133 034 958 для средней школы), а на их бесплатное распределение министерством образования ассигнуется сумма, эквивалентная почти 0,5 амер. долл., (053,с.35).
Другая важнейшая разновидность официальной историографии - сочинения по локальной истории. Их составление практикуется в Японии с древности, но резко расширилось с эпохи Мэйдзи: известно 800 работ, за 1867-1965 гг. их число возросло до 1700 и к настоящему времени достигает примерно 2600 (053, с.37). По данным конца 1998 г., 33 из 47 префектур уже завершили издание своих историописаний. О масштабности этих изданий свидетельствует "История Яманаши", в работе над которой автор принимал участие. Власти этой самой маленькой японской префектуры в 1990 г. приняли решение об издании до 2004 г. 28-томного сочинения по 1000-1500 страниц в каждом томе размером 8,5 на 6 дюймов. Тираж - 2 тыс. экземпляров, из которых половина распределяется по префектурам и учебным заведениям как в самой префектуре, так и по всей стране. Для подготовки был создан редакционный комитет из 36 основных членов, профессоров самых различных японских университетов. Были назначены также 47 авторов и 288 помощников. Стоимость проекта была определена в 40 млн. амер. долл., но уже сейчас очевидно, что сумма будет превышена (053,с.34).
Первое официальное историческое сочинение о префектуре, 5-томная "История Кай" (древнее название Яманаши), было издано в 1814 г., и с тех пор вышло 20 официальных изданий, составившие 97 томов. В дополнение к изданию современной истории префектуры выходят исторический ежегодник, где члены редкомитета могут публиковать свои работы, тиражом в 1 тыс. экз. и красочный буклет тиражом в 5 тыс. Оба издания рассчитаны на бесплатное или льготное распределение по всей стране (053,с.35). Кроме того, к 1996 г. были изданы муниципальные истории (50 из 55 муниципалитетов префектуры).
Что же оправдывает столь внушительное предприятие, требующее огромных затрат? У властей, историков и простых жителей свои мотивы. Администрация префектуры Яманаши объявила целью проекта развитие образования и культуры, углубленное знание жителями своего родного
края и сохранение исторических документов для будущих поколений. Возможность познакомиться с неизвестными документами - сильный мотив и для ученых. Многих увлекает мечта написать "стандартную историю" данной местности как основу для воссоздания современной версии "Истории Великой Японии". Кроме того, локальные истории служат хорошей школой для подготовки молодых историков (053,с.37). Среди простого народа ощущается убеждение, выраженное в "Лунь юй" Конфуция: "Чтобы понять будущее, нужно изучить прошлое". Люди связывают со своей местной историей "обретение смысла существования" (053,с.37).
В Японии, как и во всей Восточной Азии, "история образует единственное основание человеческого существования" (053,с.40). И в этом качестве она замещает религию, поскольку в этих странах нет общенациональных религий, а те, что культивируются, лишены всеобъясняющей доктрины монотеистических вероучений.
В роли Библии в Восточной Азии выступает "И цзин". Это сочинение заложило "базу не только японской ментальности, но и ментальности остальных стран Восточной Азии вплоть до начала ХХ в." (053, с.41). Суть ее выражена в английском переводе названия древнего сочинения "Книга перемен". Соответственно этой ментальности значим сам факт изменений, и это требует от историков "дать простое описание того, что произошло, а не интерпретацию исторических событий". И после внедрения в конце Х1Х в. подходов и методов западной науки в Восточной Азии историографию продолжали рассматривать как "акт сохранения прошлого при помощи описания фактов и исторических документов" (053,с.41).
Такая установка объясняет структуру "Истории префектуры Яманаши": из 28 томов шесть отводятся исторической хронике (по одному на первобытную и древнюю историю, Средние века, раннее Новое время, новую и современную историю) и 19 - публикации документов (053,с.34). Подход составителей соответствует не только традиционным принципам восточноазиатского историописания, но и убеждению европейской методологии Х1Х в., что "при внимательном изучении исторических документов историческая действительность раскрывается сама собой" (053,с.37), или, как сформулировал Ранке, "пусть говорят сами факты" (053,с.38).
Историк, который уверен в полной объективности своего труда, склонен легко воспринять и идею нормативности историописания. Подготовка стандартных трудов вполне соответствует организационным принципам, сформулированным, например, при основании в 1902 г.
Cambridge Modern History. Ее редактор лорд Эктон требовал от авторов сделать так, чтобы издание в равной степени удовлетворяло читателей всех национальностей и чтобы они не могли заметить, где кончается раздел, написанный одним автором, и начинается следующий.
Современный японский историк принадлежит одновременно к двум историографическим традициям: в большинстве случаев он работает индивидуально, но не отказывается и от участия в официальных коллективных изданиях типа истории той или иной префектуры. Очевидно также сосуществование в его подходе к научной объективности двух различных мировоззрений: "фактологической объективности Ранке (традиционной для Восточной Азии) и гетероглоссии пост-Ранке, определяемой как звучание различных и противоположных голосов"1 (053,с.40).
"Осознание важности обращения к истории в Китае, - пишет профессор Ровенского университета (США) Ван, - относится почти к такой же глубокой древности, как сама его цивилизация. Но ни для одного исторического периода это сознание не было столь необходимо, как для ХХ в., когда китайские историки, движимые националистическими импульсами перед лицом глобальной экспансии капитализма Запада, искали новые методы воссоздания исторического процесса" (054,с.43).
Лян Цичао (1873-1929) и его соратники в попытках "историографической революции" (шисюэ гэмин) опирались на глубинную традицию обращения к истории как источнику мудрости, помогающему в кризисных моментах. Сам Конфуций (551-479 гг. до н. э.), по мнению многих, взялся за свой труд, обнаружив упадок традиционных ритуалов. И его последователь, сунский историк Уян Сю (1007-1072) решился обратиться к истории предшествовавшей Танской династии, заметив упадок конфуцианского наследия2. Появление английских канонерок под Нанкином снова обратило сознание китайской интеллектуальной элиты к прошлому и побудило переосмыслить его перед лицом нового кризиса.
"Новая историография" должна была помочь возродить Китай, способствовав тому, чтобы он снова сделался "богатым и сильным" (фу цян). Ей предстояло стать идеологической основой формирования
1 New perspectives on historical writing. Cambridge, 1991. - P. 6. -- Приведено по реф. источнику ( 053,с.42).
2 Bol P. This culture of ours: Intellectual transitions in T'ung a. Sung China. Stanford: Stanford university press, 1993. Приведено по реф. источнику (054,с.66).
национальной государственности, а для этого она должна была усвоить методы западной историографии. Суть такой "историографической революции" (это было название книги, которую Лян начал публиковать журнальными статьями с 1902 г.) Лян Цичао видел в том, что история из династической должна была стать "национальной", а это означало, во первых, перенос внимания историков с императорской власти на все общество и, во-вторых, определение законов исторической эволюции, понимание которой должно было прийти на смену династическим циклам традиционного китайского историописания.
Однако в 20-х годах нигилистическое отношение Ляна к последнему изменилось. В новой работе "Методы изучения китайской истории" он с похвалой отзывался о традиции существования историографического ведомства при дворе. Вместо ключевой для ранних работ категории "эволюции" Лян призывал теперь китайских историков выявлять преемственность в истории. Представляя различные примеры, он доказывал, что в китайской историографии существовала традиция исторического критицизма, которая "и совместима, и сопоставима с традицией современных исторических исследований на Западе" (054,с. 51). Ранее понятие "эволюции" преобразовал в духе традиции Кан Ювэй (1858-1927). Он заявил, что понимание эволюционных тенденций истории было присуще уже Конфуцию, который отмечал периоды хаоса, установления социального порядка и, наконец, "великого мира", эпоху "тайпин ши" (054,с.45).
Единомышленником Ляна стал Ху Ши (1891-1962), ученик Дж. Дьюи, получивший степень доктора философии в Колумбийском университете. Движимый стремлением "реконструировать прошлое страны, чтобы возродить ее цивилизацию" (джен ли гогу, цзайцзао веньмин) (054,с.46), он возвратился в 1917 г. на родину. Ху Ши, исходя из сопоставимости китайской традиции и современной западной историографии, высказывался за их соединение. В качестве отечественных примеров критического отношения к источникам он указывал на многотомное сочинение сунского историка Сыма Гуаня (1019-1086) и историков начала Цинской династии, называемых "каоцзя"3 (054,с.50).
3 Elman B. From philosophy to philology: Intellectual a. social aspects of change in Late Imperial China. Cambridge (MA): Harvard univ. press, 1984; Wang Q.E. History in Late Imperial China //Storia della storiografia. N 22. P. 3-22. Приведено по реф. источнику (054, с. 67-68).
С Ху Ши связан переход от "школы интерпретации истории" Кан Ювэя и Лян Цичао к "школе исторических источников", которая господствовала в новой китайской историографии с конца 1910-х до конца 30-х годов. Этот переход аналогичен эволюции европейской историографии от философии истории Вольтера и других мыслителей Просвещения к научно-критическим методам Нибура и Quellenkritik Ранке (054,с.47).
Ху Ши считал критическое отношение к источникам основополагающим для превращения истории в науку, и становление этого источниковедческого метода оказалось вначале сокрушительным для классической традиции Китая. Гу Цзиган (1893-1980) и другие последователи Ху Ши поставили под сомнение эту традицию, доказывая существование позднейших интерполяций в классические тексты. А поскольку вся традиционная история страны основывалась на последних, под вопросом оказалось все прошлое Китая до образования единого государства при династии Цинь в 221 г. до н.э. Иначе говоря, от 5000 лет прошлого китайской цивилизации оставалось немногим более 2000 лет достоверной истории. Лейтмотивом "дискуссии о древней истории" 20-х годов стало: "Высокая китайская культура античности есть результат литературной фабрикации" (054,с.48).
Тем не менее скептицизм "школы исторических источников" оказался плодотворным, сделавшись стимулом для развития исторической науки в Китае; и вскоре само распространение источниковедческих методов опровергло сомнения в длительности китайской цивилизации. Это связано с деятельностью другого сподвижника Ху Ши Фу Синьяна (1896-1950) и активизацией по его инициативе археологических исследований в столице Шанского государства (Х1У-Х1 вв. до н.э.) Аньяне. Они вышли за рамки традиционного поиска письменных источников, главным образом костей для гадания, и приняли системный характер, позволивший воссоздать общую картину развития материальной культуры. Находки подтвердили высокий уровень шанской культуры. Эти исследования были названы французским синологом П.Пелье "наиболее выдающимся открытием последних лет в области исследования Азии", а Ху Ши заявил: "Мое мнение изменилось... Я верю в подлинность древней китайской истории" (054,с.54).
В 30-х годах влияние "школы исторических источников" стало падать. Верх вновь взяла "школа интерпретации истории", но на этот раз "в марксистском облачении" (054,с.57). Дорогу для торжества марксизма открыли японская интервенция, захват Маньчжурии в 1931 г. и начало
антияпонской войны в 1937 г. Уже дискуссия 1931 г. под названием "Споры о социальной истории" показала, что китайских историков интересуют не тонкости источниковедческого анализа, а вопрос о восстановлении величия и мощи китайского государства. Здесь у марксистов был готовый ответ, и даже те, кто не признавал необходимости социальной революции, прислушивались к марксистским доводам, сулившим быстрое решение насущных проблем. В новой форме перед китайскими историками встал исходный вопрос, как объяснить движение истории, каковы закономерности исторического процесса.
Обострилась и другая философско-историческая проблема отношения к культурной традиции и инокультурным заимствованиям. Под японскими бомбами многие последователи Ху Ши пересмотрели прежние позиции и задумались, "следует ли Китаю оставаться открытым для внешних культурных влияний", результатом чего стала опубликованная в 1935 г. декларация о формировании современной культуры, основанной на китайских особенностях и традициях. Фу Синьянь, поставив перед своими учениками вопрос, "как ученый может помочь спасти свою страну", занялся работой, опровергавшей японские притязания на Маньчжурию (054,с.56). Наиболее популярной в годы войны оказалась книга Цзянь Му (1895-1990) "Очерк китайской истории", которая не обладала научным аппаратом, но зато была проникнута "убеждением в жизнеспособности китайской культурной традиции" (054,с.57).
После войны развитие китайской исторической науки пошло различными путями на Тайване и в КНР. На Тайване, куда переехал Фу Синьянь и где до сих пор пользуется почетом его наследие, сильны позиции "школы исторических источников". В КНР задачи историков оказались иными. Применение марксизма должно было "сделать историю полезной для нового режима". Нужно было, в первую очередь, найти легитимность для него не только в новой истории, объснив причины победы коммунистов над прогнившим и коррумпированным националистическим режимом, но и во всей долгой эволюции китайского общества (054,с.58).
Поэтому центральным вопросом стала историческая периодизация. Историки КНР попытались подогнать под формационную схему "Краткого курса истории ВКПб" факты китайской истории. Однако это оказалось непростым делом, и особенно затруднительным стало различение в китайском прошлом рабовладения и феодализма. Выходом могли стать альтернативные подходы, исходящие из
своеобразия истории страны. Однако отклонения пресекались, и даже такой влиятельный ученый, как Фань Вэньлань был резко раскритикован коллегами и собственными учениками, когда высказался в пользу существования нации в Древнем Китае.
"Культурная революция" положила конец и поискам национального своеобразия, и академическим исследованиям. Знаменательно, что прологом к ней стала кампания осуждения, развернутая против известного историка У Ханя из-за опубликованной
им исторической драмы об опале высокопоставленного чиновника династии Мин. В событиях ХУ1 в. увидели намек на отстранение от власти министра обороны КНР, маршала Пэн Дэхуая, критиковавшего экономическую политику маоистского руководства и особенно "большой скачок".
Неразрешенным противоречием историографии КНР осталась свойственная марксизму коллизия "между тем, чему надлежало случиться, и тем, что действительно свершилось", или, иначе, между теорией ("лунь") и фактами ("ши"). Получалось так, что "теория вела историю" либо даже "заменяла историю", но никогда не торжествовал принцип, что "теория вытекает из истории"4 (054,с.60-61). Теория выступала по преимуществу в виде учения о классовой борьбе, активное применение которого подрывало принцип историзма. Дело доходило до утверждений, что "в прошлом нет ничего, что достойно внимания в коммунистическом Китае" (054,с.61). Авторы обосновывали свои позиции господством в прошлом эксплуататорских классов.
После "культурной революции" (1966-1976) историки КНР попытались осмыслить ее трагический опыт, и вновь, как в начале века, кризис вдохновил ученых на обращение к урокам прошлого. Отражением этого интереса стала развернувшаяся в конце 70-х годов дискуссия об устойчивости феодализма в китайской истории, подтекстом которой были ассоциации коммунистического режима с феодальным правлением, а сама "культурная революция" объяснялась сохраняющимся наследием феодализма, приведшим к обожествлению Мао.
Одновременно отмечался широкий поиск новых методов, носителями которых нередко становились представители точных наук. Так, в ходе дискуссии о феодализме выступили со своей концепцией Цзинь Гуаньтао и Лю Цинфэн. Используя системный анализ и методы
4 Weigelin-Schwiedrzik S. On Shi and Lun: Toward a typology of historiography in the PRC //History and theory. 1996. Vol. 35, N. 4. P. 74-95. Приведено по реф. источнику (054,с.69).
кибернетики, они доказывали формирование в Китае со времени создания единого государства (221 г. до н.э.) сверхустойчивой гомеостатической социальной системы, все части которой были плотно привязаны друг к другу, так что крушение одной подсистемы восполнялось за счет других. Это выступление было симптоматично признанием важности всех социальных сфер, что наносило удар по специфическому для марксизма экономическому детерминизму. Позиции марксизма расшатывались также обращением историков КНР к внедисциплинарным подходам, развитием междисциплинарных исследований.
Мощным двигателем нововведений стало, как и в начале века, обращение к методологии западной историографии. Причем обращение молодых историков КНР к последней было еще более радикальным, чем у их предшественников. Такие ученые, как Фу Синьянь, были воспитаны в китайской традиционной культуре и, активно применяя западные методы, оставались убежденными в превосходстве китайской культуры. Основывая Институт истории и филологии, Фу предполагал превратить его в мировой центр синологии. Молодые ученые КНР плохо знали национальную традицию и испытывали "больше энтузиазма в намерениях перестроить Китай по западной модели" (054,с.65).
Хотя события на площади Тяньаньмэнь в значительной степени развеяли этот энтузиазм, с изоляцией китайской науки было покончено. Научные контакты, приезд западных историков5, учеба и стажировка китайских историков за рубежом сделались постоянным явлением. В методологическом плане важнейшим нововведением стало распространение "социальной истории". Инициатором еще в 80-х годах выступил Фэн Эркан, но популярность новое направление приобрело уже в 90-х.
Направление объединяет историков, обращающихся не только к социологии, но и к антропологии, этнографии. В результате происходит расширение поля исследований, объектами изучения становятся непривычные для марксистской историографии области: семья, брак, праздники, особенности жизни различных поколений и т.д. "Социальная история" в таком виде становится "серьезной альтернативой ортодоксальному марксистскому подходу к китайской истории" и означает "более высокую стадию развития китайской историографии", ее
5 Ван перечисляет более десятка виднейших западных историков, в том числе Ж.Дюби, Ж.Легофа, А.Собуля, Ф.Фюре, М.Вовеля, И.Уоллерстайна, Э.Хобсбома, Э.Томпсона, Ч.Тилли (054,с.66).
превращение в "менее догматическую и более чувствительную" к особенностям страны (054,с.66).
Другая статья американского синолога китайского происхождения Вана характеризует становление современной историографии КНР в связи с восприятием ею марксизма (055). Это был период наивысшего влияния на китайских историков советской историографии (СИ). Ван пытается ответить на вопрос, почему "глубокий интерес" к последней закончился у китайских историков "разочарованием" (055,с.110).
Привлекательность СИ была обусловлена главным образом тем, что "через" Советскую Россию в Китай "пришел марксизм" (055,с.95), а основатели историографии КНР Го Можо, Фань Вэньлань и другие как участники революционного движения с энтузиазмом усваивали марксизм, воспринимая его как "универсальную истину". СИ с 30-х годов воспринималась ими как "классическая интерпретация" марксизма (055,с.98). Вместе с сочинениями классиков марксизма, из которых наибольшую популярность приобрел "Краткий курс истории ВКПб" со сталинской пятичленной периодизацией всемирной истории, широко переводились работы советских историков. Между китайскими и советскими учеными установился "дискурс межкультурного общения" (055,с.109), который был, однако, осложнен идеологической составляющей.
Один из ее полюсов - гегемонистская позиция СИ, представители которой считали себя выразителями единственно правильной, марксистской линии в толковании отдельных фактов и исторического процесса в целом. Догматизм СИ выражался не только в жестком следовании положениям из работ классиков марксизма, но и в абсолютизации исторического, особенно революционного опыта России, который выдавался за норму, "исторический стандарт" (055,с.110).
Межкультурное общение осложнялось и с китайской стороны совмещением марксизма и национализма в идеологии китайского революционного движения, обусловленным его антиимпериалистической направленностью. Китайские историки очень болезненно реагировали на воспринятые СИ расхожие для европейской историографии положения об отсталости традиционного китайского общества, застойном характере истории Китая и т. п. Эта реакция приводила либо к отстаиванию соответствия китайского развития "историческим стандартам", либо к абсолютизации исторической специфики Китая как культурной ценности.
Китайско-российские культурные противоречия выявились в дискуссиях того времени, названных "пятью золотыми цветами" (удо
цзинь хуа): о роли крестьянских войн, о характере землевладения в традиционном Китае и возникновении капитализма, о формировании китайской нации и периодизации китайской истории (055,с.96). Как правило они начинались с перевода работ советских китаистов. Так, сигналом к дискуссии по генезису нации стала статья профессора востфака Ленинградского университета Г. В. Ефимова6.
Советский китаист, исходя из сталинского определения, доказывал, что китайская нация сложилась лишь в начале ХХ в., так как только в это время, после внедрения капитализма Запада, в стране утвердилось экономическое единство. Историки КНР восприняли позицию Ефимова как воспроизведение традиционного европоцентристского взгляда на застойность китайской истории. Однако они не могли игнорировать сталинское определение "нации" и потому оспаривали выводы Ефимова иным, чем у того, подбором фактов. Фань Вэньлань обращал внимание на раннее возникновение единого государства в Китае и доказывал, что оно сложилось на основе тесных экономических связей. Следовательно, согласно Фаню, нация в Китае сформировалась еще при правлении династий Цинь (227-207 гг. до н.э.) и Хань (206 г. до н.э. - 220 г.н.э.).
Отправляясь от этого вывода, Фань излагал концепцию уникальности китайской истории, в которой генезис нации не был связан ни с капитализмом, ни с буржуазией. "Буржуазная нация" не могла сформироваться в Китае, поскольку сама буржуазия был слишком слаба, а в современный период китайская нация стала "социалистической нацией" (055,с.101).
Китайские критики Фаня подняли вопрос о социальном характере китайской нации в древности. Поскольку в древности в экономике и обществе господствовали помещики, делал вывод Цзэн Вэньцзин, если китайская нация существовала, она была "нацией помещиков", или лендлордов (055,с.103). На этой основе критик обвинял Фань Вэньланя в апологии феодального прошлого страны. Напротив, Чжан Гуаньин не видел ничего апологетического и антиисторического в формировании нации на основе "экономики лендлордов" (дичжу цзинцзи) при государственной централизации. Он полагал, что такой тип экономики отличал традиционный Китай от средневековой Европы с ее "экономикой
6 Ефимов Г.В. К вопросу об образовании китайской нации // Вопросы истории. 1953. № 10. Материалы дискуссии собраны в: Xan minzu xingcheng wenti taolunji. Beijing, 1957. -- Приведено по реф. источнику (055,с.100).
феодальных лордов" (линчжи цзинцзи), и это является свидетельством глубокого своеобразия развития страны7 (055,с.104).
Другие ученые КНР выступали против преувеличения специфики Китая и соответственно социально-исторической природы китайской нации. По их мнению, возникновение исторической аномалии в развитии страны относится уже к Новому времени и связано с империалистической интервенцией. Так, Ян Цзэчжунь, отрицая возможность существования нации в Древнем Китае, критиковал Фань Вэньланя за "соединение марксизма с национализмом". Вместе с тем он датировал начало генезиса "китайского капитализма" и китайской нации ХУ1 веком. Западное проникновение, считал Ян, ускорило и вместе с тем деформировало этот процесс, превратив Китай в специфическую "полуфеодально-полуколониальную" страну (055,с.103). Западный империализм оказался, таким образом, виновником того, что "нормальное развитие" китайского общества было нарушено (055,с. 104). В дискуссии о формировании нации были затронуты национальные чувства китайских историков, и констатация советским китаистом поздней даты ее возникновения задела, как заметил один из китайских участников, национальную гордость (055,с.101).
Те же эмоции наложили отпечаток и на дискуссию о периодизации китайской истории. Для большинства ученых КНР оказались неприемлемыми ни концепция "азиатского способа производства", ни концепция всеобъемлющего древнего рабовладения. Обе проникли в Китай из СССР. Первая распространилась в конце 20-х -начале 30-х годов, когда потребовалось объяснить неудачи коммунистического движения, делавшего ставку, по рецептам Коминтерна, на восстания в городах. Сторонники "азиатского способа производства" (наиболее активным из них тогда был Л.И.Мадьяр8)
7 Термин "линчжу" относится к древней истории Китая (У в. н.э.) и означал тогда представителей аристократических родов, владевших по наследству определенной территорией, население которой платило им подать. Относящийся к более позднему времени термин "дичжу" обычно в СИ переводился как "помещики". Фактически ему соответствовала категория относительно крупных землевладельцев ("богатые" или "сильные дома"), приобретавших землю коммерческим путем (чаще всего через традиционную разновидность ипотеки) и сдававших землю в аренду, в том числе прежним хозяевам, которые могли выкупить ее обратно. -- Прим. реф.
8 Л.И.Мадьяр - ответственный сотрудник восточного секретариата Коминтерна, в 1926-1927 гг. находился на дипломатической работе в Китае. Собранный материал был обобщен им в книге "Экономика сельского хозяйства в Китае"
доказывали, что в Китае, в отличие от поступательной смены формаций рабовладение-феодализм, на всем историческом пространстве от первобытности до капитализма существовала некая формация, которой по универсальной марксистской схеме соответствовало место между первобытным и рабовладельческим обществами.
Эта концепция, в соответствие с которой традиционный Китай на протяжении 3000 лет оставался более отсталым, чем Древняя Греция или Рим, была отвергнута китайскими историками еще до образования КНР9. Сложнее обстояло дело с утвердившейся в СИ в конце 30-х годов концепцией академика В.В.Струве о рабовладельческом строе древних обществ. Поскольку она опиралась на каноническую схему периодизации всемирной истории из "Краткого курса истории ВКПб", историки КНР вынуждены были отдавать ей определенную дань. Однако они отодвигали рабовладение в самую глубокую древность. В ходе дискуссии, начавшейся в КНР в связи с переводом статей Л.В. Симоновской и Т. В. Степугиной, которые поднимали планку рабовладения в Китае до начала новой эры, Го Можо (первичной специализацией которого была древняя история) опустил ее до середины У в. до н.э., а Фань Вэньлань датировал Х1 веком до н.э. становление феодального строя (055,с.107).
Используя универсальную марксистскую схему смены формаций, историки КНР, чтобы "легитимировать приход к власти коммунистов", конструировали "подходящее прошлое для программы социалистического строительства" в стране (055,с.104-105). В то же время, постепенно освобождаясь из под влияния советской науки, они создавали "автономное направление в марксистской историографии" (055,с.107).
А.В .Гордон
М.;Л., 1928 (см.: Никифоров В.И. Советские историки о проблемах Китая. М., 1970. С. 142-143). -- Прим. реф.
9 Уже в 1928 г. У1 съезд КПК отверг содержавшееся в проекте аграрной программы положение об "азиатском способе производства" (см.: Никифоров В.И. Восток и всемирная история. М.,1975. С. 173). -- Прим. реф.
