CC BY
68
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ
2001.03.001. ПЕРСПЕКТИВЫ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ: ИДЕИ,
КОНЦЕПЦИИ И МЕТОДОЛОГИЯ. (По материалам XIX
Международного конгресса исторических наук (Осло, 13-16 августа 2000)1-1). (Реферативный обзор).
Данный реферативный обзор посвящен рассмотрению одной из трех «главных тем» пленарных заседаний конгресса «Перспективы глобальной истории: идеи, концепции и методология» (Perspectives on Global History: Concepts and Methodology). Работа пленарного заседания по названной теме (как и двум другим2)) была подразделена на две секции:
а) «Возможна ли всеобщая история?» (руководитель секции и автор основного доклада Патрик Карл О'Брайен, Великобритания); б) «Межконтинентальные встречи культур в истории» (руководитель секции и автор доклада Джерри Х.Бентли, США). В реферативном обзоре подробно излагаются вступительные доклады руководителей секций и дается краткое изложение основного содержания заседаний по секциям и соответствующие оценки их экспертами.
На протяжении последних трех десятилетий, констатирует П.О'Брайен (13), открывая работу секции «А», «глобальная», всемирная или «всеобщая» история становится все более привлекательной для исследователей и «интеллектуально респектабельной». П.О'Брайен обращает внимание аудитории на многогранность аспектов, широту
^ Редколлегия РЖ предполагает публикацию ряда реферативных обзоров по ключевым темам пленарных заседаний специализированных сессий и круглых столов XIX Международного конгресса исторических наук на основе сборника его рабочих документов (докладов, выступлений, экспертов, дискуссий). - Proceedings actes: Reports, abstracts and round table introductions/ 19th International congress of historical sciences, 6-13 August, 2000. -Oslo, 2000. - 464 p. Далее см.: Proceedings actes...-.
2) «Тысячелетие, время и история» (Millenium, Time and History); «Истинная и фальсифицированная история и проблема ответственности историков. Прошлое и настоящее» (The Uses and Misuses of History and the Responsibility of the Historians, Past and Present).
круга идей, концепций и методологий, существующих на сегодня и разрабатываемых историками по данной теме.
Начало «глобальной истории», пишет он, было положено Геродотом, а первым критиком сформулированного им подхода к изучению истории стал Фукидид, который считал, что грекам не стоит углубляться в чуждые им мифологию, религии, обычаи и традиции. Историческое исследование, полагал Фукидид, должно быть конкретно сфокусировано и охватывать достаточно короткий период, опираться на проверенные факты и иметь скорее «предписывающий», чем описательный характер. К счастью, пишет автор, Геродот игнорировал этот узкий и «евроцентристский» подход и в своей «Истории» вышел далеко за пределы эллинистического мира, включив описания Египта, Индии, Вавилона, Аравии и Персии.
Следующие шаги в «экуменическом направлении» были предприняты христианскими и иудейскими историками, которые повели свою историю от «сотворения мира» и бросили вызов, по выражению Иосифа Флавия, «надменным обладателям Античности». «Римская империя возникла, - писал Орозий, ученик Св. Августина, - на Западе, но расцвела на Востоке» (с.5). «Вся человеческая власть и знания приходят с Востока», - вторил ему епископ Оттон из Фрайзинга («Деяния императора Фридриха I») (там же). Средневековые хронисты вплоть до эпохи Реформации продолжали строить свои повествования в нравственных, хронологических и пространственных рамках, включавших восточные и африканские цивилизации. Начиная с раннего Нового времени можно говорить о появлении у католических и протестантских интеллектуалов прагматичного подхода к прошлому: именно из истории они черпали аргументы, которые могли помочь объединить население в нацию и очертить границы национального государства.
Крестным отцом светской, нецерковной просветительской школы всемирной истории стал Вольтер, автор «Опыта о нравах и духе народов» (1765-1769). Его последователи во Франции, Нидерландах, Шотландии, Германии и других странах Европы выстраивали свою историю мира, отталкиваясь как от «провиденциальных нарративов» своих христианских предшественников, так и от «национализма историков», оказывавших услуги своим монархам.
В результате растущих контактов и расширения торговых отношений ручеек информации о народах, географии, технологии, политике, военном деле, обычаях, поведении превратился в полноводную реку знаний о странах, населении, обществах и экономике мира,
находящегося за пределами Европы. Как показывает в своем докладе «Китай и написание всемирной истории на Западе» Грегори Блу (Канада) (4), пишет П.О'Брайен, для радикальной европейской интеллигенции Китай стал альтернативной моделью, представляя собой яркий контраст в сравнении с европейской политической системой, ее социальным устройством и религиозными верованиями. Европейская всемирная история стала не только шире, но и глубже, как только научный подход одержал верх над пропагандой, низкопоклонством, фантазией, религией и национальной идеологией. По мнению Г. Блу, отмечает П. О'Брайен, «все раннее Просвещение... представляет собой оживление западного исторического опыта и. признание ограниченной действенности иудео-христианской культуры» (с.6).
В течение почти полувека (пока развитие созданного Вольтером направления не было прервано Французской революцией и завоеванием европейцами Индии и Юго-Восточной Азии) европейские историки занимались «встраиванием» Европы и христианского мира во всемирную историю, исследованием древних средиземноморских цивилизаций. Их интересы простирались также на Китай, Индию и Японию, на открытую относительно недавно Америку. Своего апогея эта европейская «новая школа» всемирной истории достигла в начале XIX в. в Гёттингене.
Увы, пишет П.О'Брайен, чувство сострадания, ироническая рефлексия, серьезные дискуссии, которые сопровождали процесс переосмысления места Европы в светской, нецерковной всемирной истории, стали отходить на задний план по мере того, как после наполеоновских войн 1789-1815 гг. все более очевидным становилось превосходство Европы над другими государствами - сначала в военном деле, а со временем - в технологиях и торговле, и, наконец, в общественном производстве и уровне жизни между Востоком и Западом, Севером и Югом. Это не могло не сказаться и на подходах к истории. Европейские историки, пишет О'Брайан, отошли от космополитических традиций Просвещения, вновь обратившись к анализу преимущественно западной истории и западной культуры. Лишь немногие историки продолжали выходить в своих исследованиях за рамки национальных государств и господствующей телеологии, занятой, главным образом, обоснованием гегемонии Европы в мире.
Только пройдя через глубокие потрясения, вызванные двумя мировыми войнами ХХ в., западные интеллектуалы (О.Шпенглер, А.Тойнби, П.Сорокин, Г.Уэлс, Л.Мэмфорд и Э.Даусон) обратились ко всеобщей истории, пытаясь в ней отыскать причины упадка Запада. Прослеживая эволюцию человечества как единого целого, «пытаясь
заполнить пустоты, образовавшиеся после «ницшеанского отречения от христианства и рационализма», они стремились извлечь из истории уроки и определить историческое духовное значение таких «аморфных» образований, как цивилизации. Их усилия, однако, так и не привели к созданию прочной «несущей конструкции», на основе которой всеобщая история могла бы развиваться как научная дисциплина.
Неудачей, считает П.О'Брайен, окончилась также попытка создать новую парадигму всеобщей истории на экуменической основе, предпринятая ЮНЕСКО после Второй мировой войны при подготовке многотомной коллективной истории мира. Еще долгое время западные исторические исследования продолжали оставаться в тех пределах, которые были очерчены во времена Возрождения и Реформации - внутри географических границ и хронологии, разработанной для маркировки происхождения и эволюции европейских обществ и национальных государств (если не считать включенные в «западный мир» Северную Америку и Австралию).
Отдельные «оплоты» «вольтеровской миссии», однако, уцелели - в университетах Чикаго, Северо-Запада США и Лейпцига. Островки исследований в области всеобщей истории продолжали существовать во многих университетах, где читались обзорные курсы (survey courses) по западной цивилизации, региональным исследованиям, международной торговле, истории империализма, изучению влияния западной технологии и культуры на другие народы и континенты. Новое «возвращение» к «глобальной истории» наметилось с конца 70-х годов в «канонических» работах Маршалла Хадгсона (Marshall Hodgson), Уильяма Макнейла (Willam McNeil) и Лефтена Ставрианоса (Leften Stavrianos), в исследовательских и преподавательских программах университетов. Эта тенденция стала «ответом» и на те изменения, которые проходили в мире под знаком «глобализации», и на институциональное и культурное давление со стороны самих академических кругов.
Историки не видят ничего принципиально нового в современной фазе экономической интеграции и взаимозависимости, этих основных чертах глобализации. Международная торговля, говорится, в частности, в докладе Эндрю Шеррата (Великобритания) «Археология и всемирная история» (15), уходит тысячелетними корнями в предысторию
человечества. Более того, поток товаров, проходивших через сухопутные и морские границы, всегда предполагал создание условий для обратного потока средств и деятельности сложной сети транснациональных торговых и финансовых организаций в Европе, Африке и Азии (с.8).
Э. Шеррат указывает и на то, что не существует четкой датировки начала процессов коммерциализации и индустриализации, а в письменных источниках отсутствуют точные указания на их происхождение. Развитие этих процессов нередко прерывалось. П.О'Брайан обращает внимание на то, что на смену периоду либерализации международной торговли в 1846-1914 гг., во время которого свободно осуществлялся денежный и кредитный оборот, обмен рабочей силой, технологией и информацией, в 1918-1948 гг. приходит усиление государственного контроля над торговлей и свертывание участия отдельных государств в глобальной экономике. Этот период завершился после Второй мировой войны, когда революция в транспортных средствах, телевидении и коммуникациях создала практически неограниченные возможности для трансконтинентального и многонационального предпринимательства, охватывающего разные виды производства, распределения, кредитования и торговли. Да, пишет П.О'Брайен, международная торговая сеть, транснациональные компании и корпорации уходят корнями в прошлые столетия и даже тысячелетия, но именно со второй половины ХХ в. наблюдается качественный скачок в масштабах их вторжения в национальные экономики во всем мире (с.9).
Неудивительно, полагает П.О'Брайен, что вовлечение в «глобализацию» отдельных сообществ, регионов и различных культур стало предметом пристального внимания специалистов в области социальных наук. На этой волне усилились требования к историкам представить «перспективное видение» развития современных тенденций. В этом напрямую заинтересованы правящие круги, которые во все возрастающей степени осознают как опасность выхода из-под их непосредственного контроля процессов в национальной экономике и обществе, так и эрозию традиционно понимаемого суверенитета. Перечитывая заново свою национальную историю, можно утверждать, что «будущее не будет таким, каким мы его привыкли представлять себе ранее» (с.10). Обеспокоенность западного государственного
истеблишмента, которую разделяют и связанные с ним интеллектуальные круги, усиливается в связи с последними военными, технологическими и экономическими достижениями Японии и «азиатских тигров», а также с усилением Китая и относительным ослаблением гегемонии США. «Остальные» пытаются не отстать от Запада. И все они обращаются к историкам за объяснениями прошлого и более определенным «прогнозам» будущего.
По мере того как нарастали стремительные перемены в мире, национальная «ограниченность» как политических действий, так и
академических исследований стала осознаваться как серьезная помеха. Ныне проблемы международных отношений, преступности, миграции, коммуникаций и экономической деятельности в целом невозможно ни исследовать, ни регулировать не выходя за национальные пределы.
Между тем усилия западных государств направлены на рационализацию институциональных структур и форм, в рамках которых преподаются социальные науки и история, что ведет к расширению и перемещению со временем пространственных параметров исторических исследований, к налаживанию более плодотворного обмена с социальными науками и к разрушению барьеров между историческими дисциплинами, а также других традиционных, но устаревших дисциплинарных делений.
В стремлении историков к разработке истории, которая будет менее ограничена интеллектуально, политически, пространственно и хронологически, автор усматривает тенденцию «возвращения»1 к «экуменическим программам» Геродота, Дж.Вико, Вольтера, Г. Лейбница и, как это не удивительно, Л. фон Ранке, который в свое время говорил, что «не существует иной истории, кроме всеобщей истории, каковой она в действительности и была» (с.11).
Разработка новой «глобальной истории» предполагает отказ и от европейской «близорукости», и от романтизированного «любования» незападными народами и культурами, с одной стороны, и их очернения, свойственного приверженцам европоцентристской теории конвергенции и теории модернизации, - с другой.
«Глобальные историки», пишет П.О'Брайан, не безразличны к постмодернистским эпистемологическим и лингвистическим проблемам, также как к микроистории. Наряду с этим развернулась
историографическая и методологическая дискуссия и в среде самих исследователей, занимающихся глобальной историей.
Так, в своем докладе «Раскрывая законы глобальной истории» Грэм Снукс2) (Австралия) (16) предполагает, что «действительность, которую мы пытаемся реконструировать в рамках глобальной истории, является результатом сложных, но вполне познаваемых динамических процессов, действующих в истории человечества на протяжении последних двух миллионов лет» (с.12). Сами эти динамические процессы развиваются в соответствии с «законами» истории, в основе которых, по его мнению, лежит «конкурентная движущая сила» «материального
1) То есть, переосмысление заново. — Прим.реф.
2) Snooks G.D. Uncovering the laws of global history// Proceedings actes... — P.25-26.
человека» (там же). Кристофер Ллойд (Австралия) («От всеобщей истории к голоценной истории: от телеологии модернизма к
дарвинистским долговременным преобразованиям общества») (12)
выдвигает иную точку зрения. «Телеология, - пишет он, - полагает в качестве движущей силы истории или внешнее божество, или необходимость прогрессивного раскрытия внутренней сущности, или стремление к некоей всеобщей цели, которое неумолимо ведет историю человечества к некоему конечному положению истории» (с.13).
Большинство же историков (включая Годфазерса, Ходгсона, Макнейла и Ставрианоса) не считают, что «законы истории» могут быть открыты.
К общим критериями принадлежности к кругу «глобальных историков» П.О'Брайен относит, во-первых, «обостренное внимание» к связям и сравнениям, выходящим за рамки национальных и культурных границ, и, во-вторых, признание влияния «эволюционирующей окружающей среды и биологических ограничений» на все формы человеческой деятельности.
В то же время он обращает внимание на существование различных подходов к определению предмета исследования. Так, Уильям Макнейл выступает за исторические исследования, которые соединяют континенты и страны и охватывают огромные временные периоды. Он полагает, что «связи», «взаимодействия», «встречи», «контакты с чужими» составляют источник и движущие силы экономических, социальных, военных, культурных, религиозных, технологических и «всех других мыслимых типов изменений», исследуемых историками.
На протяжении значительного периода в центре внимания глобальной истории находилось изучение различных типов социальных связей, торговли, финансов, войн, религий, миграции, передачи знаний, распространения технологий, биологического обмена, развития транспортных средств и т.д. Теперь, после того как круг основных связей прослежен и определено их значение, глобальные историки, считает П.О'Брайен, могут перейти к определению в их контексте «пространственных и хронологических перспектив», необходимых для оценки истории государств, народов, регионов, групп и отдельных индивидов, - то есть той истории, которую большинство их коллег изучает хотя и более глубоко, но изолированно.
Сегодня в глобальной истории широко применяется сравнительный метод анализа, охватывающий, однако, большие географические пространства. С его помощью проводят исследования, выходящие за рамки государственных границ, континентов и отдельных культур. Методологические проблемы, с которыми сталкивается
глобальная история, пишет П.О'Брайен, аналогичны тем, которые поднимают сравнительные исследования в европейских, национальных или региональных рамках. Компаративистика помогает преодолевать «тиранию» локальных деталей и дает внятные и точные ответы на поставленные вопросы. Историки обращаются к артефактам, институтам, организациям, социальной практике, отношениям и верованиям, - к темам и проблемам, которые уже изучены в локальном контексте, апробируя и сопоставляя имеющиеся результаты в разных и несхожих географических, экономических, политических и социальных контекстах. Как и предвидел Марк Блок, пишет П. О'Брайен, «сравнительный метод позволяет провести в хаотическом многообразии обстоятельств те сопоставления (contrasts), которые, как правило, приносят результаты» (с.14). Или, как отмечает в докладе Карен Виген «Представления о времени и пространстве в Японии раннего Нового времени» (США) (18), «только в диалоге с историками из других стран мы можем оценить своеобразие опыта нашей собственной страны» (там же).
Как показывают материалы статей японского исследователя Японии Каори Сугихары («Морская торговля и глобальное развитие») (17) и К.Вигель, отход от пространственных параметров и устоявшейся хронологии японской истории привел к новациям и новой интерпретации и национальной истории и mutatis mutandis истории Восточной Азии в целом. Как исследовательский инструмент компаративный метод будет доминировать, считает П.О'Брайен, в ближайшие годы. Благодаря его применению мы располагаем обширным кругом работ по глобальной истории семьи, молодежи, брака, диеты, жилища, здоровья, военных организаций, управления, прав человека, парламента, национализма, религий, фундаментализма, революций и т.д. Так, пишет П.О'Брайен, Ида Блом (Норвегия) в докладе, посвященном гендерному анализу (3), показывает, что эта важная для всеобщей истории аналитическая категория «прекрасно взаимодействует» с другими, такими как класс, этничность, раса, национальное гражданство, колониализм и т.д., также взятыми на вооружение «глобальной историей».
Каори Сугихари в своем докладе обращается к теме становления капитализма и долговременного экономического роста в Восточной и Южной Азии. В условиях, когда европейские и североамериканские исследователи различными путями (и с разной степенью успеха) реализуют программу М.Вебера по изучению и написанию истинно «глобальной истории материального прогресса», вклад К.Сугихара, пишет П.О'Брайан, заслуживает поддержки. Работа К.Сугихары, так же как и исследование, подготовленное Д.Уошбруком (Великобритания)
(«От компаративной социологии к глобальной истории: Британия и Индия в предыстории Нового времени»)1), свидетельствуют о том, что накопленный объем материалов исследований сельского хозяйства, промышленности, торговли, кредитной системы, транспортной сети и рынков товаров в Азии опровергает традиционное и упрощенное веберианское представление, согласно которому только «одна» Европа сумела выработать те политические, институциональные, юридические, культурные и религиозные рамки, которые необходимы для процесса долговременного экономического роста.
«Гендерная история» и история капитализма - лишь две области, которые демонстрируют значимость и потенциал всемирной истории; трудно представить себе какую-либо значительную тему, отмечает П.О'Брайен, ныне привлекающую внимание исследователей в области национальной или локальной истории, которую нельзя бы было развернуть в более широких географических рамках и рассмотреть в более длительном периоде. Глобальная история активно движется в направлении междисциплинарной интеграции с географией и экоисторией, поскольку отличия в условиях окружающей среды зачастую
скрывают в себе «фундаментальную часть» объяснений существующих
2)
контрастов развития в истории тех или иных государств .
Традиционное отношение к природе как предпосылке и/или фактору, якобы «малозначимому» для политической, социальной, экономической и культурной истории государств, как убедительно показывает в своем докладе Кристофер Ллойд, является, по меньшей мере, близоруким (с.18). Наука не признает границ, пишет П.О'Брайан, -она всегда стремится к универсальному пониманию. Поэтому интеграция истории человечества и истории естествознания - это необходимый базис для сравнительных исследований в глобальном масштабе.
Сравнение и установление взаимосвязей являются доминирующим способом самовыражения глобальной истории. Это не только углубляет наше понимание природы существующих различий и разнообразия,
1) Washbrook D. From comparative sociology to global history: Britain and India in the pre-history of Modernity. — Цит. по реф.ист.: P.18. (Краткое содержание доклада в сборнике отсутствует. — Прим.реф.)
2) Тема №18 данного сборника «Новые тенденции в развитии истории окружающей среды»: New developments in environmental history// Proceedings actes... — P.235-243. См. обзор: Большакова О.В. Новые тенденции в развитии экологической истории// ХХ век: Методологические проблемы исторического познания: Сб. обзоров и рефератов: В 2 ч./ РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. отеч. и зарубеж. истории; Редкол.: Ястребицкая А.Л. (отв.ред.) и др. — М., 2001. — (Сер: Социальные и гуманитарные науки в ХХ веке). — Ч.1. (В печати).
способствует уяснению все крепнущей тенденции к взаимозависимости и интеграции в глобальном масштабе, но и открывает путь, в конечном счете, к преодолению этноцентрического мировидения и соответствующей оценки достижений отдельных народов, сообществ и культур на протяжении длительных отрезков истории человечества, -заключает свое выступление Патрик К.О'Брайен (с.18).
Принявший участие в дискуссии по данной теме академик РАН, директор ИВИ РАН А.Чубарьян (Россия) (6) подчеркнул, что оживление дискуссии о возможностях и перспективах глобальной или всеобщей истории к концу ХХ в. связано со значительным расширением инструментария исторической науки, всеобщим распространением средств коммуникации и информации, в особенности Интернета.
Ныне отправными точками подхода к глобализации истории являются разнообразие и отличие, единичность и универсальность в истории, проявляющие себя в бесчисленном множестве факторов прошлого и настоящего. Сравнительно-исторический анализ составляет главный инструмент подхода к изучению этого множества в рамках общей универсальной системы. А.О.Чубарьян подчеркивает в этой связи значение методов макро- и микроистории и важность их применения в исследованиях по всеобщей истории. Он обращает внимание также на мощный ресурс, которым обладают такие области исторического познания и научные дисциплины, как история повседневности, новая социальная история, интеллектуальная история, история международных отношений, дипломатическая история и др.
Поскольку основное содержание докладов по главной теме пленарного заседания получило освещение в вводном выступлении ее руководителя П.ОБрайена, ниже в данном реферате мы затрагиваем лишь некоторые аспекты проблем и вопросов, поднимаемых учёными в связи с общей темой.
Выступая в качестве эксперта в дискуссии Ида Блом (Норвегия) («Гендер как аналитический инструмент глобальной истории») (3) формулирует свое понимание глобальной истории как интеллектуального инструментария, позволяющего очертить структуру (frameworks) «совокупного опыта человечества». Она подчеркивает важность изучения культурного многообразия этой структуры на региональном или местном уровнях, так же как и исследование «культурного разнообразия» единичных исторических феноменов (с.20). Отмечается эффективность гендерного анализа, в частности, для изучения процесса формирования национальных государств, осуществления «межкультурного
взаимодействия» (cross-cultural encounters) в эпоху империализма и
колониализма, культурнообусловленной природы маскулинности и фемининности и их роли в сформировании европейской империалистической идентичности.
«Всемирная история, - пишет Грегори Блу, - является неизменной и в то же время изменяющейся областью исторических исследований» (с.21). В своем докладе «Китай и всемирная история на Западе» (4) он дает краткий аналитический обзор работ западных авторов, которые с периода раннего Нового времени прослеживали, каким путем история Китая и китайская цивилизация были включены в западную традицию всемирной истории. Г.Блу считает, что «открытие» европейцами китайской истории в XVII в. стало «решающим испытанием» для западного исторического мышления». Дискуссии развертывались и вокруг попыток использовать библейские исторические рамки для интерпретации исторической информации, полученной из китайских источников, и вокруг проблем, которые история Китая поставила перед западными авторами, работающими в этой области.
Несмотря на множество различий в интерпретации всемирной и китайской истории, западные авторы XIX в. были едины в том, что в Китае почти не наблюдалось стремления к усвоению достижений западной цивилизации.
К философским основам всеобщей истории, разрабатываемой с XVIII в., обращается Кристофер Ллойд в докладе «От всеобщей истории к голоценной истории: от телеологии модернизма к дарвинизму долговременных социальных преобразований» (12). Он подвергает критике предпринимавшиеся в историографии («теория модернизации», «концепция всеобщей истории») попытки опереться «на скрытые и явные телеологические допущения». Новая структура истории, полагает автор, может быть выработана только при условии отказа от телеологии и дедуктивного подхода к изучении исторического.
Написание «истории», считает Э.Шеррат («Археология и всемирная история») (15), является само по себе исторической практикой в условиях развития урбанизированных обществ и связанно с их изменяющимися обстоятельствами. Западная концепция истории неотделима от процесса, в ходе которого возникли европейские национальные государства. Отмечая увеличение роли естественных наук в целом и биологии в частности для интерпретации исторических явлений, автор доклада полагает, что это отражает изменение баланса в академических дисциплинах - перенос центра тяжести от «искусствоведческих» к «научным» предметам. Все это предоставляет «счастливый шанс» тем дисциплинам, которые могут обеспечить
всеохватывающее видение прошлого всего человечества, а не отдельных его частей. По убеждению автора, археология в этом смысле может сыграть существенную роль и он приводит ряд аргументов в защиту своего утверждения, среди которых и «всесторонность» самого археологического подхода, который охватывает от 99 до 99,9% прошлого человечества.
Грэм Дональд Снукс в докладе «Открытие законов глобальной истории» (16) утверждает, что действительность, которую мы стремимся воссоздать в глобальной истории, является результатом сложного, но познаваемого динамического процесса. Обоснованием этого динамического процесса выступают законы истории. Почему социальные науки, ставит вопрос автор, в отличие от естественных, не сумели выработать «свои законы»? Он считает, что причины кроются в тех огромных трудностях, которые мы испытываем при столкновении с человеческой природой, с одной стороны, и в том, что в отличие от наук о природе, которые существуют уже более 500 лет, социальные науки оформились совсем недавно - с другой. Но революция в социальных науках уже обозначилась.
Каори Сугихара в исследовании «Морская торговля и глобальное развитие, 1500-1995» (17) квалифицирует подъем азиатско-
тихоокеанской экономики в последние 30 лет как движущую силу мирового производства и торговли в долговременной исторической перспективе. Автор считает, что стремительный рост экономической мощи Восточной Азии отличается от схемы, характерной для стран Запада, и что именно исторические факторы лежат в основе данного явления. По его мнению, требуется существенный пересмотр европоцентристского понимания развития процессов международной торговли.
Вступительный доклад Джерри Х.Бентли (США) (секция «Б»)1-1 (2) посвящен проблеме межконтинентальных встреч культур в истории, в частности, с точки зрения их отражения в историографии (преимущественно XIX в.). Историки, пишет он, уделяли внимание главным образом национальным сообществам, реже - религиозным или этническим группам; детально изучали социальные институты, конституции, исторический опыт, социальное развитие и культурные проявления. Это, подчеркивает Дж.Бентли, позволило «достигнуть
^ Cultural encounters between the continents over the centuries// Proceedings actes. —
P.29-52.
глубокого проникновения» в суть динамики истории человеческого общества.
Применительно к историографии XIX в. докладчик считает необходимым выделить важные для формирования исследовательского сознания в этой области два фактора: «идеологический» - оформление идеи «особого исторического развития» и предназначения Европы, и «политический» - создание мощных национальных государств.
Оба фактора, полагает Дж.Бентли, оказали, в свою очередь, глубокое воздействие на историческую науку в целом и на исторические концепции, наложив строгие ограничения как на предмет, так и на рамки исторических исследований. Так, мощное философское обоснование для ограничения масштабов и конкретизации пространства исторического анализа рамками Европы, полагает автор, было разработано Г.Гегелем. Именно в XIX в. сложилось своеобразное «разделение труда», когда историки занимались Древним миром Средиземноморья и Европы, востоковеды - обладающими письменностью обществами Месопотамии, Египта, Индии и Китая. Изучение народов Африки, Юго-Восточной Азии, тропической Америки и Океании стало областью антропологи. К середине XIX в. всемирная история окончательно стала европейской историей (с.29-30).
Л. фон Ранке не считал всеобщую историю просто собранием национальных историй, подчеркивая, что в этом случае окажется сокрытой «общая связь вещей». Но в то же время он утверждал, что «восточные государства» не играли никакой роли во всеобщей истории, а потому его всеобщая история (Universalgeschichte), опубликованная в 1880-1888 гг., не вышла за рамки Средиземноморья и Европы. Европейская история стала единственной всемирной историей, которая «действительно имела значение» (с.31).
Единицей исторического анализа были национальные государства, и, таким образом, этот анализ не мог не отражать и отражал рост национализма и интенсивное государственное строительство, охватившее Европу в XIX в. «Конечно, профессиональная история - в основном артефакт эры национальных государств во всемирной истории: без них профессиональная историческая наука, как нам известно, почти немыслима», - справедливо констатирует Дж.Бентли (с.31). Национальные государства не только субсидировали историческую дисциплину, но и оказывали поддержку университетам, инициировали создание кафедр истории, архивов, публикацию исторических документов. Со своей стороны, профессиональные историки отдавали дань национальной истории, обращаясь главным образом к национальному опыту.
Современные ученые, по сравнению со своими предшественниками, несколько «умерили» свой патриотизм, но их «увлечение» национальными сообществами сохраняется до настоящего времени. Несмотря на то, что в метанарративах прямо указывается на универсальное значение таких категорий, как «класс» и «гендер», по-прежнему крайне редки случаи, когда эти категории анализируются в контекстах, выходящих за рамки чисто национального. «Даже когда историки имеют дело с периодами до появления национальных государств, они обычно концентрируют свой анализ на конкретноиндивидуальных обществах, будь то императорский Китай или средневековая Германия, которые лишь со временем стали национальными формированиями, тем самым рассматривая прошлое через призму современного мира, поделенного на национальные государства», замечает Д.Х.Бентли (с.32).
Внимание автора, как подчеркивает он сам, направлено не на европейскую или национальные истории per se, но на те подходы, которые фетишизируют Европу и нации, принимают их за отправные точки исследований и стандарты исторического анализа. Несомненно, что неевропейский опыт заслуживает должного внимания, и национальные государства представляют собой подходящий контекст для изучения многих исторических проблем. Но равным образом важно, отмечает Д. Бентли, и понимание мира за рамками самих национальных образований: некоторые европейские державы играли значительную роль на мировой сцене, а само образование национальных сообществ стало самым важным глобальным политическим процессом за последние двести лет.
С 60-х годов ХХ в. значительные научные силы были прикованы к таким масштабным историческим процессам, как массовая миграция, империалистическая экспансия, межцивилизационный торговый и биологический обмены, передача технологий, культурный обмен. Все вместе, пишет Дж. Бентли, эти процессы, оказавшие глубокое воздействие на развитие отдельных обществ и мира в целом, свидетельствовали о необходимости преодоления национальных и культурных границ, требовали иных аналитических рамок и подходов, отличных от тех, которыми традиционно пользовались профессиональные историки. Большой объем работы по изучению такого рода крупномасштабных процессов был проведен совместными усилиями социологов, антропологов, экономистов и политологов, которые были в меньшей степени привязаны к национально ограниченному пространству, чем историки.
Последние годы, пишет автор, свидетельствовали и о возросшем стремлении историков к расширению своего аналитического багажа. Работы У.Макнейла, Ф.Кертина, А.Кросби и др. убедительно продемонстрировали, что возможности проведения собственно исторического анализа крупномасштабных процессов, как равным образом и то, что результаты подобного анализа на деле превосходят «затраты». Уже появилась «новая всемирная история», которая дополняет другие «новые» направления исторических исследований -женскую историю, гендерный анализ, социальную и количественную историю и другие подходы.
На данном пленарном заседании по культурному взаимодействию континентов были представлены исследования, которые ориентируют нас на новый исторический анализ, выходящий за рамки общепринятых исходных положений, утверждающих, что якобы лишь европейское культурное пространство выступает сосредоточением «подлинного исторического развития», равно как и то, что лишь отдельные национальные образования являются якобы наиболее приемлемой единицей его измерения и изучения.
Доклады, которые представляет Дж.Х.Бентли, объединены тематически, в соответствии с подходами к глобальному историческому анализу. Свое выступление «Всемирная история: выходя за рамки нации» (14) Патрисия Сид (США) посвящает проблеме сформировавшихся новых аналитических направлений в историографии. С возникновением национальных государств задачей историков стало создание «нарратива нации» - повествования о славных деяниях основателей, поражениях и победах. П. Сид выделяет два фактора, которые подорвали подобный подход к репрезентации прошлого: во-первых, с крахом
коммунистического блока изменился идеологический контекст и уменьшилась потребность в патриотически ориентированной истории, во-вторых, развитие международных коммуникационных сетей облегчило непосредственный обмен мнениями между историками различных стран и сделало проблематичным идеологически обусловленное видение прошлого. Новая политическая ситуация, считает П. Сид, порождает новые темы исторических исследований и вносит новые вопросы «в аналитическую повестку дня» историков.
Историография США, замечает Д. Бентли, располагает хорошим ресурсом для апробации взглядов П.Сид на современную историческую науку. Майкл Эдас (США) обращается к историографии «американской исключительности» («От колонии поселенцев к глобальной гегемонии: включение нарратива исключительности американского опыта в
мировую историю») (1). В качестве исходной точки М. Эдас выбирает пуританское видение «мессианской» роли белых поселений в Новой Англии, призванных повести за собой туземцев к «праведной жизни». Достижения американцев, которые составляют их законную гордость, стали основой, на которой сформировались идеи «американской цивилизаторской миссии» и «американской исключительности» (с.34). М.Эдас обращается к интегративному и компаративному анализу, рассматривая опыт США в глобальном масштабе. Чтобы «лишить» историю США «ореола» исключительности и вернуть ее в лоно «всемирной истории», надо, по мнению автора, отойти от «национального нарратива» и сосредоточить усилия на процессах, институтах, социальных движениях, выходящих за рамки национальноориентированной истории США, и исследовать их связи с другими странами и народами.
Несколько докладов, представленных на пленарном заседании, затрагивают вопросы материальных основ существования человеческого общества. Так, объектом внимания Дж. Макнейла («Биологический обмен и биологическое вторжение в мировой истории»)1) стали процессы обменов, связанные, главным образом, с путешествиями и миграцией. Автор полагает, что последние 10 тыс. лет были временем стремительной «биологической гомогенизации», которой способствовали как усовершенствования в области транспортных средств, так и политические процессы.
К миграциям как особому роду биологического обмена обращается и Д.Элтис (США) в докладе «Свободная и принудительная миграция: Атлантика в глобальном аспекте» (9). Атлантическая миграция в 15001850 гг., по мнению автора, являет собой первый пример «принудительной миграции», хотя большинство историков и господствующее общественное мнение связывают атлантическую миграцию с личной и политической свободой. Д. Элтис подчеркивает экономическую подоплеку этой миграции. Лишь небольшое число американских плантаторов, считает он, столкнувшись с нехваткой рабочей силы, обратилось к дорогостоящему труду наемных рабочих, в то время как большинство избрало подневольный труд: в меньшей степени - труд преступников и военнопленных из Европы, в большей степени - труд африканских рабов, обеспечивавших быстрый экономический рост и большие прибыли.
^ McNeil J.R. USA: Biological exchange and biological invasion in world history// Proceedings actes... — P.43. (Краткое содержание доклада в сборнике отсутствует. — Прим.реф.)
Наряду с экономическими Д.Элтис выделяет также и культурные факторы, обусловившие преобладание именно такой формы атлантической миграции. Белые поселенцы не могли себе позволить использовать подневольный труд европейцев, принадлежавших к той же, что и они, идентичности, но по отношению к использованию подневольного труда африканцев, представлявших иную культурную идентичность, нравственных сомнений не возникало. Объясняя, почему к началу ХХ в. рабство в Америке «умерло естественной смертью», Д. Элтис делает акцент не столько на экономических, сколько на культурных факторах, рассматривая изменения в системе нравственных ценностей. Процесс миграции привел к изменению концепции идентичности, к ее более широкому толкованию, охватывавшее и «черное» население США, что подорвало убеждение в культурной «инаковости» африканских народов, оправдывавшее их эксплуатацию.
Проблема миграции находится также в центре внимания Такеши Хамашита (Япония), который исследует динамику соответствующих процессов в работе «История «морской Азии» и Восточно-Азиатская региональная динамика, 1600-1900: «морская Азия» от Окинавы до Гонконга» (11). Он рассматривает Азию не как совокупность отдельных государств, но как ряд «гнездовых зон», облегчающих коммуникацию и обмен в процессе экономических связей. Именно поэтому «Морская Азия» долгое время была регионом множества культур и высокой степени интеграции, а также пространством интенсивного культурного обмена, миграций и торговли, для которой не существовало границ.
Тема торговли, миграций, передачи технологических знаний и навыков межкультурного обмена находится в центре внимания Николо Ди Космо (Италия) (8). Китайские изобретения в области оружия, пишет он, попадая в европейские страны, подвергались усовершенствованиям и, возвращаясь обратно в Китай, оказывали там значительное влияние на политические процессы.
Взаимосвязь глобальных и локальных контекстов и взаимодействие межкультурных процессов рассматриваются Леонардом Блуссе (Нидерланды) сквозь призму индивидуального опыта в статье «Среди ложных друзей и открытых врагов» (5). В историографии, объясняя успехи голландской Ост-Индской компании, принято делать акцент на применение силы и жестокой эксплуатации. Л.Блуссе обращает внимание в этой связи на приемы дипломатической политики и практики, снискавшие, по его мнению, высокую репутацию компании в азиатских странах. Он исследует голландскую дипломатию в Азии в русле «новой дипломатической истории», которая рассматривает дипломатический
процесс раннего Нового времени в соответствующих политических, экономических и социальных контекстах.
Представители Ост-Индской компании тщательно соблюдали азиатский дипломатический ритуал и внимательно следовали обычаям
разных территорий и правителей, вырабатывая дипломатическую
тактику, которая способствовала увеличению их прибылей.
Сквозь призму индивидуального опыта Мурадги Д'Оссе, главы шведской дипломатической миссии в Стамбуле и автора фундаментального труда о государственных, политических и дипломатических механизмах Османской империи (Tableau Général de l'Empire Othoman, 1784-1791) исследуется «межкультурное
взаимодействие культурной коммуникации» в статье Картера Финдли (США) (10). Д'Оссе, пишет К.Финдли, стремился в своей книге дезавуировать расхожие представления европейцев о правителях Османской империи как непредсказуемых в своем поведении восточных деспотах, противопоставляемых ими просвещенным европейским правителям. Д'Оссе усматривает в османских султанах «более
подходящих кандидатов» на роль «просвещенных монархов», чем австрийские и российские императоры.
Резюмируя свои впечатления о докладах, вынесенных на пленарное заседание данной секции, ее руководитель проф. Дж.Бентли подчеркивает, что их авторы не придерживаются, конечно, некоей общей концепции всемирной истории. Они демонстрируют разные взгляды на природу исторического процесса и принципы исторического анализа. Одни (Макнейл, Хамашита, Ди Космо) сосредотачивают свое внимание на «материальных основах общества», другие (Элтис, Блуссе, Финдли) делают акцент на культурных аспектах исторического процесса, действиях и поведенческих практиках. Но взятые в комплексе, материалы этих докладов демонстрируют, и это важно подчеркнуть, высокий потенциал глобального исторического анализа, который высвечивает процессы взаимодействия культур, и крупномасштабной (хозяйственной, социальной, политической и др.) интеграции и глобализации.
Бентли и эксперты, особо выделяют исследования, авторы которых стремятся понять историческое прошлое сквозь призму анализа социальных практик отдельных сообществ, организаций и индивидов, не теряя при этом из поля зрения социокультурные локальные контексты в их динамике и соответствующих взаимосвязях с глобальными процессами (с.42).
В этом ключе строится и выступление в дискуссии по названным докладам эксперта Натали З. Дэвис (Канада) (7). Доклады участников
данной секции первого пленарного заседания, заявляет она, так или иначе пересматривают предмет и цели «глобальной истории». Хотя национальные государства не сошли с исторической сцены, они не определяют уже все же «рамки исторического нарратива». Географическое и социальное пространство исторической науки сегодня, пишет Н. Дэвис, далеко выходит за национальные и континентальные пределы.
Если для некоторых «глобальная история» означает исследование темы, охватывающей мир целиком на протяжении длительного периода времени (Дж.Макнейл), то для других - это менее широкое географическое пространство или «движение», исследуемые на протяжении нескольких веков (работы Д.Элтиса, Т.Хамашиты). Третьи же берут в качестве предмета изучения «контакты, встречи и столкновения культур», но рассматривают их в более широкой, чем принято, исторической перспективе (Н.Ди Космо, Л.Блуссе). Но даже и «частная жизнь», и отдельный текст, как показывает К.Финдли, могут стать предметом исследования в ракурсе «глобальной истории».
Некоторые доклады, продолжает Н.Дэвис, «действительно
стремятся к единому всеобъемлющему нарративу», но это не «возвышение» (как было прежде) Запада», а наоборот - его
«преодоление», что зачастую ведет к такому видению всемирной истории, в котором преобладают истории неевропейских («незападных») стран и народов. М.Эдас предостерегает от таких крайностей, исследуя «вклад» историков в создание «концепции американской исключительности». Задачей «новой глобальной истории», подчеркивает в этой связи Н. Дэвис, является поиск путей, позволяющих вести «диалог», а не сосредотачиваться на «своих» темах.
Материалы докладов Д.Элтис, Т.Хамашиты, Н.Ди Космо, Дж. Макнейла, пишет Н.Дэвис, позволяют сформулировать «аналитические задачи» широко понимаемой глобальной истории, а именно: приблизиться, используя методы интерпретации и сравнительного анализа, к пониманию альтернативных путей и траекторий исторического развития. Развитие «новой глобальной истории», полагает Н. Дэвис, открывает также перспективы преодоления традиционных мифов о национальной исключительности и возможность выхода на новое понимание мира (и всемирной истории) как коммуникативной сети, вбирающей в себя и связующей разные общества и их истории. Неориентированная на какой-либо привилегированный «центр» (западные\незападные страны\народы) эта «децентрализованная глобальная история», отталкиваясь от коммуникативных интеракций,
ориентирует свой нарратив на мир «всеобъемлющего обмена информацией и товарами». Она может позволить себе «масштабные» исторические повествования, творчески использующие эти «нарративы», и оставляет простор для альтернативы и множественности исторических культур и путей их развития.
Список литературы
1. Adas M.P. From settler colony to global hegemon: Integrating the exceptionalist narrative of the American experience into world history. -Proceedings actes: Reports, abstracts and round table introductions/ 19th International congress of historical sciences, 6-13 August, 2000. - Oslo, 2000. - P. 51-52.
2.Bentley J. Introduction. - Ibid. - P. 29-55.
3. Blom I.Gender as analytical tool in global history. - Ibid. - P. 20-21.
4. Blue G. China and writing of world history in the West. - Ibid. - P. 21-22.
5. Blussé L. Amongst feigned friends and declared enemies. - Ibid. - P. 49-50.
6. Chubariyan A. Discussant's comment. - Ibid. - P. 19-20.
7. Davis N.Z. Discussant's comment. - Ibid. - P. 46-47.
8. Di Cosmo N. European technology and Mancu power: Reflections on the «military revolution» in seventeenth century China. - Ibid. - P. 47-48.
9. Eltis D. Free and coerced migrations: The Atlantic in global perspective. -
Ibid. - P. 51.
10. Findley C.V. A quixotit author and his great taxonomy: Mouradgea d'Ohsson and his Tableau Général de l'Empire Othoman. - Ibid. - P. 50-51.
11. Hamashita T. A history of martime Asia amd East Asian regional dynamism 1600-1900 - maritime Asia from Okinava to the Hong Kong networks. - Ibid. - P. 48-49.
12. Lloyd C. From universal history to holocene history: From the teleologies of Modernism to the darwinism of long-run societal transformation. - Ibid. - P. 22.
13. O'Brian P. Introduction. - Ibid. - P. 3-18.
14. Seed P. World history: Beyond the nation. - Ibid. - P. 48
15. Sherrat A. Archeology and world history. - Ibid. - P. 22-25.
16. Snooks G.D. Uncovering the laws of global history. - Ibid. - P. 25-26.
17. Sugihara K. Oceanic trade and global development. - Ibid. - P. 26.
М.Н.Смелова
