CC BY
43
2000.03.042-046. РАСОВАЯ ТЕМА В ВОСТОЧНОЙ АЗИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ.
2000.03.042. DIKOTTER F. Introduction// The construction of racial identities in China and Japan. — L.: Hurst a. com., 1997. — P.1-11.
2000.03.043. DIKOTTER F. Racial discourse in China: Continuities and permutations// Ibid. — P.12-33.
2000.03.044. CHOW KAI-WING. Imaging boundaries of blood: Zhang Binglin and the invention of the Han "race" in modern China// Ibid. — P.34-52.
2000.03.045. XUN ZHOU. Youtai: The myth of the "Jew" in modern China// Ibid. — P.53-74.
2000.03.046. SAUTMAN B. Myths of descent, racial nationalism and ethnic minorities in the People's Republic of China// Ibid. — P.75-94.
Во введении к сборнику (042) преподаватель Школы востоковедения и африканистики при Лондонском ун-те (Великобритания) Ф.Дикеттер оспаривает мнение об отсутствии в странах Вост. Азии расизма. Задолго до ХК в., когда заметным фактором развития стран Вост. Азии стало влияние Европы и США, в этих странах существо-вало стремление к расовой идентификации и обособлению от др. народов по физико-антропологическим и биогенетич. признакам.
В конце ХК — начале ХХ в. в Китае широко использовали слово "миньцзу", а в Японии "миндзоку" в значении "народ, нация" не столько как культурной, сколько как биологической (расовой) общности. В течение всего ХХ в. эти слова постоянно связывались с понятиями "культура, этничность и раса", при этом культурным особенностям придавалось "вторичное значение по отношению к воображаемой биологической субстанции и производным от нее "феноменам" (042, с.4).
Чистота крови и происхождения стали основными расовыми критериями для восточноазиатских националистов. Их взгляды часто основывались на зап. теориях, в частности на учении А. Гобино. Использовались традиционные понятия "происхождение" ("цзу") и "патрилинейное родство". Конфуцианская иерархия была представ-лена в форме различий между "высшими расами" (лянчжун) и "низшими расами" (цзяньчжун). Африканцы вплоть до конца 20-х гг. ХХ в. именовались в Китае и Японии "черной рабской расой", а в учебнике первого китайского профессора антропологии Чэнь Инхуана (1918) говорилось: "Антропология изучает все расы — от китайцев и англичан до рабов-карликов (японцев) и черных рабов" (042, с. 7). Отдельным
расовым группам приписывался постоянный статус рабов, определяемый наследственными особенностями. Принятой в конфуцианском символич. универсуме культурной оппозиции "цивилизация — варварство" был придан также характер бинарной расовой оппозиции ("развитой" — "отсталый") по физико-антропологич. признакам.
Расистские представления опирались на традиционное массовое сознание, в котором принадлежность к группе определялась кровным родством и общностью происхождения. Ученые Китая и Японии "сциентизировали" эти представления. Изобретением расовых границ правители Китая и Японии пытались узаконить свою политич. власть, социальные привилегии и экономич. эксплуатацию. Наряду с тем понятие "раса" использовалось националистами для создания воображаемой общности, напр., всех китайцев — от простых крестьян до императора, а также моделей "Себя" и "Другого", в противопоставлении или сближении которых шел процесс нац. самоидентификации.
Поиски расовой идентичности, усилившейся в Вост. Азии с конца Х1Х в. вместе с ростом нац. движения, со временем меняли свои формы, но не прекращаются до сих пор. "В эпоху экономической глобализации в Восточной Азии усилились стремления к расовой идентификации и возросла расовая дискриминация, что отразилось и на правах маргинальных групп и на коллективном понимании мирового порядка. Официальную политику, поощряющую расовую дискриминацию и приводящую к нарушению прав человека, можно обнаружить в большинстве восточноазиатских стран... Стремления к расовой идентификации и их влияние на права человека в Восточной Азии — это факторы потенциально взрывоопасной обстановки, сохраняющейся и в последнем десятилетии ХХ в." (042, с. 11).
В статье "Расовый дискурс в Китае: преемственность и изменения" (043), Дикеттер исследует историю понятия "желтая раса". Принято считать, что оно попало в Китай в конце Х1Х в. из Европы. Между тем это понятие не встречается в источниках ни древнего мира, ни средневековья, оно было неизвестно вплоть до ХУЛ в. ни европейским путешественникам, ни арабским торговцам. В 1655 г. первая европейская миссия, побывавшая в цинском Китае, писала о китайцах как о людях, по цвету кожи похожих на европейцев.
В Китае же желтый цвет с древности обладал символич. значением, он был императорским цветом, одним из пяти "чистых" цветов. В 1695 г. китайский ученый Ван Фучжи опубликовал работу
"Хуаншу" ("Желтая книга"), где противопоставлял "чистый" императорский желтый другим, "нечистым", цветам и именовал Китай "Желтым центром" (Хуан-чжун). Желтый цвет воспринимался китайцами издревле как привилегированный. В конце Х1Х в. китайские реформисты использовали традиционную желтую симво-лику для утверждения идеи нац. превосходства китайцев и укрепле-ния императорской власти в стране. Понятие "желтая раса" широко использовалось одним из идеологов реформ и теоретиком расовой идентификации Хуаном Цзуньсянем (1848-1905).
Концепции расовой идентичности в конце существования имперского Китая создавались на основе синтеза различных традиционных учений группой реформаторов, активно реагировавших на упадок императорского культа (043, с. 14). После падения Минской династии в цинском Китае было отмечено укрепление культа патрилинейного предка. Народное понимание патрилинейности было использовано разными слоями общества для определения групповых (в т. ч. и национальных) границ общности. Расовую окрас-ку генеалогич. проблема приобрела в последнем десятилетии Х1Х в., когда в ходе реформ 1898 г. началось преобразование императорских ин-тов и ортодоксальной идеологии. Отечественные воззрения были соединены с зап. идеями, а категория "раса" была связана с адм. категорией "население". Народное понятие патрилинейного предка превратилось в расовое понятие, представлявшее все население Китая как потомков Желтого императора. Были предложения о введении системы летоисчисления со дня рождения Желтого императора (Лю Шинэй). В китайском языке слова "происхождение, генеалогия" и "раса" звучат одинаково ("цзу"), и используемую реформаторами новую расовую идентификацию китайцев "хуанчжоун" можно было понять и как "потомки желтого императора", и как "желтая раса". Провозглашалось превосходство "желтых" и "белых" над "коричне-выми", "черными" и "краснокожими".
В начале ХХ в. в Китае стала популярной идея, что наступила эра расовой конкуренции. В такие времена, утверждали пропагандис-ты этой идеи, страна может выжить лишь при сплочении нации на основе расовой чистоты. Для китайских революционеров того времени понятия культура, нация и раса образовывали единый символич. ряд.
После 1911 г. в республиканском Китае расовые дискуссии разгорелись с новой силой и в новом социальном и интеллектуальном
контексте. Можно отметить три основных изменения в обществе, оказавшие большое влияние на характер дискуссии. Во-первых, вместе с модернизацией страны формировалась новая элита. Во-вторых, развалу имперской системы сопутствовало крушение веры в неоконфуцианскую идеологию, а в обосновании социального порядка "имперскую" космологию заменила идея биологич. общности. В-третьих, рост числа частных типографий и издательств, а также грамотности населения способствовал проникновению новых, занесенных с Запада знаний в широкие слои общества.
Перенесение интереса из сферы космологии в сферу биологии сопровождалось увеличением числа антропометрических и краниоло-гич. исследований. Расовые штудии сопровождались бесконечными ссылками на науку. Китайские исследователи утверждали, что по среднему весу мозга можно судить об уровне цивилизованности нации (у китайцев он в среднем несколько выше, чем у европейцев, заявлял, напр., Чэнь Юкан), что существует особая "китайская раса", отличительной особенностью которой является слабый волосяной покров на теле (Линь Ютан). Китайские исследователи (Линь Янь) использовали археологич. раскопки (в частности, обнаружение в Чжоукоудяне остатков т. наз. пекинского человека) для доказательст-ва китайского происхождения человечества.
Расовые принципы идентификации после 1911 г. постепенно проникали в сознание народа и этому содействовала система образования. Глава о человеческих расах вошла в учебники для средних школ в 1920 г. В ней утверждалось, что расы различаются как по физич. признакам, так и по культуре: сильные — это белые, слабые — это черные. В учебниках для начальных школ человечество делилось на 5 рас: две из них — белая и желтая — объявлялись сравнительно сильными и умными, в то время как другие три — слабыми и глупыми.
В общем, можно сказать, что к 30-м гг. ХХ в. многие китайцы идентифицировали себя и др. народы по расовым признакам. Расовая тема захватила в это время умы всех китайцев независимо от их политич. взглядов, поскольку расе отводилась основная роль в укреплении чувства нац. единства и социальной общности. Расовое чувство усиливалось чувством собственного превосходства или своей неполноценности, остро переживавшимся многими китайцами во время их пребывания в др. странах, особенно в США.
Среди модернизирующейся элиты в то время были популярны евгенич. идеи. Хотя евгенике в Китае никогда не придавался офи-
циальный научный статус, как это было в США или Германии, интерес к "учению о расовом здоровье" всегда был высок. В "Учебни-ке по гражданской биологии" для средних школ (1924) молодым китайцам рекомендовалось для семейной жизни выбирать крепкого и здорового партнера, чтобы не причинить вреда обществу и будущему расы. Евгенич. идеи были популярны и среди простых китайцев. В дешевых книжках о наследственности и генетике речь шла об опасности вырождения нации и необходимости здоровых браков.
Расовая тема постоянно присутствовала и в жизни КНР, как среди народа, так и в научных спорах и правительственных публи-кациях при Дэн Сяопине. Показательны беспорядки на расовой почве в университетских городках в 80-е гг., когда китайские студен-ты нападали на африканских, считая их низшими по статусу.
Сексуальный аспект, ставший одной из причин этих столкновений, с еще большей силой проявился при обсуждении вопроса о венерич. заболеваниях, и особенно о СПИДе. Простые люди, а иногда и медики, обвиняли "расово Других" (африканцев, европейцев) в распространении этих болезней.
В медицинских кругах КНР вновь обратились к евгенич. программам; были приняты законы (провинциальные и националь-ные), запрещающие вступать в брак (или предписывающие стерили-зацию) умственно отсталым и физически неполноценным лицам. Расовые категории использовались не только правящим режимом, но и его оппонентами: так, известный китайский диссидент Юань Хунбин в 1994 г. призывал к "новому героизму" во имя спасения "расы" и к созданию "тоталитарного" режима, который "объединил бы слабых, невежественных и неразумных представителей расы в мощное единое целое" (043, с. 28).
Хотя большинство китайских палеоантропологов признало Африку прародиной человека, ряд известных ученых, в т.ч. Цзя Ланьпо, утверждали, что подлинной прародиной человека следует считать Вост. Азию. Др. специалисты ссылались на археологич. раскопки в доказательство, что Китай — прародина "желтой", или монголоидной, расы. В отличие от зап. палеоантропологов, рассмат-ривающих найденные в Китае скелеты древнейших людей звеньями общечеловеческой эволюции, китайские ученые видят в них только часть нац. истории, и это позволяет использовать их утверждения для обоснования идеи единого происхождения и развития всех населяющих
Китай народов. Этой же цели служат серологич. исследования, свидетельствующие, по мнению китайского профес-сора Чжао Тунмао, что генные различия между такими этнически, а отчасти и антропологически разными группами населения Китая, как китайцы, тибетцы, монголы и уйгуры, незначительны, что "негроидная" и "кавказская" (т.е. "белая") расы ближе друг к другу, чем к "желтой расе", что существует "ханьская раса", включающая все антропологич. группы Китая, и даже "европеоидов" уйгуров, поскольку они генетически ближе друг к другу, чем к др. расам. Т.обр., очевидно стремление доказать, что политич. границы страны "совпадают с биолого-генетическими".
Можно сделать следующие выводы. 1. Расовая тема для Китая центральная, поскольку иные варианты нац. идентификации для него малоэффективны. 2. Обсуждение расовой темы в Китае широко развивалось в Новое время благодаря (а не вопреки) народным представлениям идентичности, основывавшимся на патрилинейном родстве и общем происхождении. 3. Дискуссии на расовые темы в Китае лишь только отчасти опирались на зап. идеи, в основном же они были нац. продуктом.
В статье "Воображаемые границы крови: Чжан Бинлинь и изобретение концепции ханьской "расы" в Китае Нового времени" (044) адъюнкт-профессор истории Иллинойсского ун-та в Урбана-Чампейн (США) Чжоу Цзеюн (Чжоу Кайвин) указывает на преобладающее (и в КНР, и во всем мире) мнение, что 90% населения Китая — ханьцы, что у всех китайцев — общая история, культура и язык (несмотря на множество диалектов), что все они принадлежат к одной "желтой" расе и предком их является Желтый император. Однако эта концепция возникла всего 100 лет назад. Создатель ее — Чжан Бинлинь (1869-1936), один из крупнейших идеологов револю-ции 1911 г. Чжан Бинлинь связал свою теорию "ханьской расы" с идеологией антиманьчжурской борьбы. Теория сформировалась на фоне таких событий, как кризис Цинской династии, споры в обществе о китайской системе кровного родства между реформис-тами и революционерами, обсуждавшими перспективы Китая. Эти факторы в значительной мере повлияли на то, как Чжан Бинлинь построил свое понятие "ханьская раса" ("хань чжун" или "хань цзу").
Пришедшая с Запада модель деления человечества на различные расы прочно обосновалась в Китае в самом начале 90-х гг. XIX в.; именно в это время в миссионерских школах с ней начали знакомить
китайцев. К этому же времени относится и появление в Китае дарвиновского учения об эволюции, воспринятого прежде всего в его социал-дарвинистском варианте, т.е. с точки зрения переноса на человечество законов борьбы за выживание. Соединив в китайском термине "чжун" понятия "происхождение" и "раса", националистически настроенные китайцы стали рассматривать противостояние Китая и европейских держав как борьбу между "желтой" и "белой" расами за выживание.
Начавший свою карьеру как соратник Кан Ювэя, Чжан Бинлинь сначала оценивал политич. положение в стране как противостояние "желтой" и "белой" рас. Но позиция его резко изменилась, после того как реформы "ста дней" 1898 г. потерпели неудачу и политич. движение раскололось. От реформистов откололись сторонники низвержения монархии и изгнания маньчжурской династии. В их ряды перешел и Чжан Бинлинь. Если реформисты поддерживали маньчжурский режим и делали акцент на "расовой войне" "желтых" и "белых", то революционеры переносили конфликт на внутрикитайскую сцену, видя причины его в противостоянии "ханьской" и "маньчжурской" рас.
Идеи этого противостояния были выдвинуты в 1900 г. Чжан Бинлинем и развиты им и его сторонниками в первом десятилетии ХХ в. Заимствованному с Запада понятию "раса" Чжан придал значение традиционного китайского понятия "род", и предложен-ный им термин "хань цзу" объединил их. В нем идентифицирующий акцент переносился на общность кровнородственных, родовых связей и происхождения всех китайцев-ханьцев, закрепленную их обычаями, традициями и историч. памятью. Споря с Кан Ювэем, Чжан утверждал, что ханьцы и маньчжуры не представляют единой "расы", т.к. ведут свое происхождение от различных родов и предков (ханьцы — от Желтого императора) и всегда в своих фамильных системах сохраняли эти различия. Маньчжуры для китайцев — это "чужие", "варвары". Созданная Чжаном концепция, определенная им самим как "ханьский расизм", позволяла объявить незаконной власть маньчжурской династии. Чжан Бинлинь не был расистом в привычном смысле, т. к. он не признавал физического или умствен-ного превосходства одной "расы" над другими и не рассматривал "расу" как физико-антропологич. понятие. Но словам "расизм" и "расист" он и его друзья-революционеры придавали то "положитель-ное" значение, которое оправдывало их борьбу против "маньчжурс-кой дискриминации".
Сотрудник Школы востоковедения и африканистики при Лондонском ун-те Сюнь Чжоу (045) исследует представления о евреях и об отношении к ним в Китае в конце Х1Х-ХХ вв. Он акцентирует внимание на том, как в этих представлениях отразились проблемы самого китайского общества. Образ еврея в Китае этого времени был многолик и противоречив. Он был, с одной стороны, символом любви к деньгам, неискренности и подлости, а с др. стороны — бедности, надежности и доброжелательности. Образу еврея в Китае этого времени придается то религиозное, то секулярное содержание, он может быть воплощением то индивидуализма, то коллективизма, то традиционализма, то модернизма; то это "безродный раб", то "господствующая в мире сила", то националист, то космополит; то "мерзкий капиталист", то "пламенный коммунист", то "преданный делу революционер", то "бесхребетный соглашатель". Символически "все некитайское может признаваться еврейским, но и все китайское — это тоже еврейское; все, в чем китайцы нуждаются, столь же еврейское, как и все то, что китайцы презирают" (045, с. 54).
Самое раннее свидетельство о выделении в Китае евреев как особой группы оставил в 1605 г. миссионер-иезуит Маттео Риччи. Он сообщил о существовании еврейской общины в Кайфэне. Но к середине Х1Х в. эта община почти полностью растворилась среди китайского населения. И когда накануне ХХ в. реформаторы (Лян Цичао и Цзян Гуаньюнь) писали о евреях как расовой группе, они имели в виду не конкретных китайских евреев, а "евреев" как составную часть новой, расовой картины, изобретенной ими для того, чтобы представить мир как собрание неравных биологич. групп. Рассматриваемые как "историческая раса", евреи символически противостояли другой "исторической" — "желтой расе", к которой реформаторы относили китайцев. В 1903 г. Цзян Гуаньюнь отнес "еврейскую расу" к "исторической кавказской расе", ведущей свое происхождение от семитов; эта изобретенная самими китайцами типология закрепилась надолго в Китае, а лексику и идеологию антисемитизма китайцы заимствовали из Европы.
Интерес китайцев к евреям в Новое время объяснялся не просто их любопытством. Образ еврея как члена однородной группы, как "чужого", воплощающего отрицательные и положительные свойства, которые или вызывали опасения, или были желанными, использовался различными социальными группами. Эти группы, сплачивавшиеся на основе общих интересов и ценностей, сравнивали себя с мифич. "евреями".
"Негативный образ" еврея в Китае, как и в др. странах мира, связывался прежде всего с миром денег. Это был образ финансиста, заимодавца. Однако не всегда и не все китайцы считали повышенный интерес евреев к деньгам их отрицательной чертой. Так, дипломат Сюэ Фучэн (1838-1894), размышляя о причинах могущества Великобритании, заявлял, что в этой стране самые богатые люди — евреи, у которых даже английская королева берет займы, и поэтому евреи — самый могущественный в мире народ, и, если бы Китай сравнился с ними в богатстве, он стал бы самой сильной страной в мире. Хотя у Китая в целом это не получилось, китайские торговцы в др. странах мира разбогатели настолько, что в Юго-Вост. Азии их стали называть "евреями Востока". Популярность переводов пьес Шекспира в Китае начала ХХ в. привела к тому, что его герой, еврей Шейлок, стал для китайцев символом скряжничества и китайцы в зап. районах страны под впечатлением этого образа называли местных скряг-землевладельцев "евреями".
Китайцы пытались использовать образ еврея и в спорах с зап. расистами, противопоставлявшими "белых" и "желтых". Одни ссылались на то, что Христос был евреем и у него были такие же, как у китайцев, черные волосы и глаза. Другие указывали на дискредитацию евреев в Европе и благожелательное отношение к ним в Китае, призывая одновременно сограждан учиться у евреев искусству борьбы с шовинизмом "белых".
Евреи были образцом нового народа и для китайских реформаторов 90-х гг. прошлого века. Один из них, Лян Цичао, после посещения США заявил, что китайцы должны учиться искусству выживания у евреев и, еще лучше, "стать евреями", чтобы контролировать мировую экономику и политику. В этом варианте будущее Китая проецировалось на миф о "еврейском могуществе".
В самом начале ХХ в. вместе с ростом национализма в Китае и известиями об еврейских погромах в России возникает образ "безродного еврея". Китайские националисты использовали этот образ, чтобы предостеречь сограждан от угрозы превращения в "безродный народ". "Мы не безродные евреи!" — заявляли гордо китайские националисты, подчеркивая, что у китайцев есть своя страна. Потерявших родину евреев, говорили они, не могут спасти даже большие деньги, и китайцам, чтобы избежать такой участи, следует бороться за сохранение своей страны.
После падения династии Цин и возникновения в 1911 г. Китайской Республики новым националистам во главе с Сунь Ятсеном евреи представлялись "чудесной и исторической нацией". Сунь Ятсен и его современники воспринимали "еврейскую нацию-расу" (етай миньцзу) как однородную расовую группу с такими характерными для нее чертами, как кровное родство, единый язык и культура, наличие общего предка и своей территории. Многие китайские националисты признавали Палестину "национальным домом еврейского народа".
При усилении антиимпериалистич. настроений евреи иногда признавались "империалистами". Статьи об "еврейском империализ-ме", использовавшие японские и зап. источники, развивали традиционную антисемитскую идеологию, обвиняя евреев в стремлении к господству в мире финансов, политики и средств информации, связывали франкмасонство с сионизмом. Все это служило доказательством существования "еврейского заговора для установления контроля над всем миром". Евреи часто изображались как символ империализма и движущая сила зла в капиталистич. мире.
К концу 20-х гг. в антиимпериалистич. кампании стали актив-но участвовать члены гоминьдана, в частности тогдашний политич. советник Чан Кайши Дай Цзитао. В своем обосновании необходи-мости борьбы за независимость он, используя антисемитские идеи франц. националистов Э.Дрюмона и Ш.Морра, утверждал, что сионизм как одна из форм империализма представляет собой большую опасность для китайской нации и целостности страны.
Созданное в 1915 г. Движение за новую культуру, объединявшее китайскую, преимущественно городскую, интеллигенцию, поставило своей целью борьбу за отказ от конфуцианского наследия и за распространение современных знаний, к числу которых они относили и "науку о расах". Один из лидеров Движения Ху Ши признавал евреев "интеллектуальной расой", обладающей высокими умственными способностями и предприимчивостью. Этот образ еврея в кругах новой китайской интеллигенции был связан с глубоким переживанием ею отсталости Китая, вызванной, по их мнению, "интеллектуальными причинами". Евреи могут контролировать мировую политику, экономику и даже весь мир потому, что "еврейская раса умеет быстро понимать, рационально мыслить, правильно оценивать, хорошо организовывать и быстро действовать" (045, с. 65). Так характеризовал евреев один из деятелей Движения за новую культуру Ю Сюн.
Положительными чертами наделяли евреев и китайские евгенисты 30-х гг., в т. ч. Пань Гуандань (1898-1967). Он заявлял о превосходстве "еврейской расы" как о примере "позитивной евгеники". Китайский интеллектуал Ю Сунхуа утверждал, что "еврейская раса" — евгенически самая счастливая в мире, поскольку в течение многих веков она была наделена способностью порождать лучшие в мире таланты. В отличие от других древних цивилизаций "безродные" евреи не только не исчезли с лица земли, но и, пережив многовековые дискриминацию и гонения, сохранили жизнестойкость своей "расы". Китай должен учиться у евреев искусству выживать и прогрессировать. Пань Гуандунь также утверждал, что "еврейская раса" всегда способна выжить, поскольку у евреев крепкая традиция семьи как основной единицы и в их культуре заложено здоровое ("откровенное") отношение к сексу, а талмудич. традиции способствовали и способствуют заключению "хороших браков" и появлению потомства с высокими интеллектуальными способностями.
Однако не все китайцы, участвовавшие в полемике на еврейскую тему, разделяли мнение о существовании однородной "еврейской расы", некоторые (правда, их было немного) утверждали, что евреи в разных странах и физически, и культурно отличаются друг от друга и что они представляют собой в общем не столько "расу", сколько "продукт и жертву расовой дискриминации" (045, с. 68). Левые интеллектуалы 30-х гг. представляли евреев как угнетенный народ, и этот образ обретал для них глубокое символич. значение борьбы с угнетателями — империалистами.
Тема борьбы была близка китайцам в те времена, когда они вели войну с японским империализмом и "воображаемым" врагом — империализмом Запада. Как писал один из этих интеллектуалов У Цинью, "значение еврейского народа не в вопросе о том, можно ли его считать расой или нет, а в его общей нацеленности на объедине-ние со всеми угнетенными и на освобождение человеческой расы" (045, с. 68). В этой интерпретации акцент переносится с дихотомии "белой" и "желтой" рас на классовую дихотомию, противопо-ставление угнетателей и угнетенных. Угнетенные евреи становятся товарищами угнетенных китайцев в борьбе против всех угнетателей.
Во времена японской оккупации (1937-1945) в Китае активно проводилась при содействии оккупантов и прояпонских партий антиеврейская политика. В страну были присланы из Японии "еврейские эксперты", появилось много антисемитских публикаций. Особую
озабоченность японских властей в Китае вызвали слухи о "еврейской угрозе", которая исходила якобы от поселившихся в Шанхае богатых еврейских беженцев, поддерживавших Чан Кайши против японцев. Антисемитизм в Китае того времени преследовал и др. цель — отвлечь внимание от японской агрессии. Президент оккупированного Китая Ван Цзинвэй называл евреев прародителями всех анархистов и коммунистов. В печати в те дни появлялись статьи о "еврейской опасности" в Китае, одна из них даже называлась "Еврейский империализм в Шанхае". Авторы подобного рода статей видели в евреях угрозу создаваемой Японией "Великой восточно-азиатской сфере совместного процветания", "кукловода" американс-кого империализма, паразитов, дурных и злых людей, оправдывали антисемитскую политику Германии и желание Японии последовать ей, а также такие шаги китайского правительства, как насильственное переселение еврейских беженцев в Шанхае в марте 1943 г. в концентрационные лагеря.
Попытки японцев разжечь антиеврейские настроения оказались безуспешными, т.к. в большинстве своем простые китайцы ничего не знали о евреях, как и об империалистах, а главным врагом для них были японцы. И именно японцев, а не евреев китайцы называли "гуйчжи" — "дьяволы" (этим же словом они обзывали американцев, англичан, представителей некоторых др. народов, но никогда — евреев).
После 1949 г. антисемитизм в Китае был официально запрещен. Однако понятие "раса" не вышло из употребления. Его, в частности, использовал Мао Цзэдун в своем определении нации как отдельной расовой и культурной группы. Израиль рассматривали в КНР как "еврейское национальное государство". Мао, как и левые интеллек-туалы 30-40-х гг., соединял понятие "раса" и "класс", когда говорил о борьбе "цветных народов" против "белого империализма". С 60-х гг. Израилю отводилось место уже не среди угнетенных, а среди угнетателей, поскольку он, по словам Мао, стал "отравленным кинжалом, который американский империализм вонзил в сердце Палестины" (045, с. 73).
Но с 80-х гг. в Китае вновь ожил интерес к мифам о евреях. Так, с развитием рыночной экономики возродился старый миф о символич. связи евреев и денег. Поэтому Шанхай приветствовал еврейские инвестиции, а Кайфэнь объявил себя "еврейской экономической зоной" для привлечения "еврейских денег". Ожили не только экономические, но и расовые мифы. Так, китайский ученый Чжан Сюи развил новый вариант теории превосходства "ханьской расы", утверждая, что только в
Китае "еврейская раса", сохранявшая свой облик неизменным при встречах с др. расами, стала китайско-еврейской. Это доказывает, по его мнению, превосходство "ханьской расы", сумевшей ассимилировать еврейскую (имеется в виду еврейская община в Кайфэне). Исследования такого рода поощряются в КНР. Ассимиляция евреев в Китае служит доказательством традиционных великодушия и духа терпимости китайского народа по отношению к нац. меньшинствам , а также ко всем другим расам и народам. По всем признакам можно говорить об "изобретении" в КНР нового "этнического меньшинства" — евреев.
Преподаватель политологии Гонконгского ун-та науки и техники Б.Сотмэн (046) исследует использование мифов о происхож-дении единой китайской нации (чжунхуа миньцзу) в интересах расового национализма.
С середины 80-х гг., пишет он, отмечено оживление интереса китайцев к древней тотемич. символике, часто извращенно толкуемой. В Древнем Китае дракон считался генеалогич. предком древних правителей страны, со времен династии Юань было запрещено простому народу пользоваться этим символом (в этом качестве он мог украшать только одежды императора). Сейчас дракон все чаще представляется как символич. предок всех китайцев. Показательно, что на празднование 50-летия ООН китайское правительство прислало подарок в виде треножника, украшенного 506 драконами — символами официально признанных этнич. групп Китая и в то же время символом их общего происхождения. Однако идеология общего тотема едва ли может быть принята этнич. меньшинствами КНР, т. к. у них есть свои тотемич. животные: у монголов — волк и собака, у тибетцев — обезьяна, у корейцев и эвенков — медведь, у гаошаньцев — змея, у ли — кот.
К 80-м гг. относится также возрождение интереса к культу Желтого императора (Хуан Ди). Статус этого легендарного основателя китайского государства вновь был поднят благодаря участию официальных лиц и высоких функционеров КПК в посвященных ему церемониях. Культ основывается на признании его предком всех китайцев. Его образ использовали Сунь Ятсен и деятели КПК (вплоть до 1949 г.). В 1949-1980 гг. культ Желтого императора был запрещен, и даже само его существование подвергалось сомнению. В научных работах его рассматривали как символич. существо, а не как реальную историч. личность.
Однако в последние годы государство само предприняло ряд шагов по восстановлению его культа. Предполагаемое место его захоронения официально включено под номером один в список охраняемых государством древних захоронений. Число китайцев, в т.ч. и официальных лиц, посещающих праздники поминовения Желтого императора (Цинмин), растет из года в год. Желтый император служит символом расового и гос. национализма. Согласно новой концепции "потомков Желтого императора", все этнич. китайцы генетически привязаны к китайскому государству именно как его потомки.
Наряду с этим предпринимаются попытки связать доктрину происхождения китайцев от Желтого императора с мифом о драконе как символич. предке китайцев, причем в их число нередко включаются и все этнич. меньшинства. Однако традиционно китайцы-ханьцы только себя считают "потомками Желтого императора". А у этнич. меньшинств есть свои собственные мифы о своих предках.
Мифы о происхождении от дракона и Желтого императора становятся основой для расового национализма, утверждающего наличие первичных, "биологических" и культурных связей между всеми этнич. группами в КНР. Эти связи требуют от всех китайцев преданности идее гос. национализма. У китайцев не только общие предки, но и общие прародители из числа древнейших людей на Земле. В подтверждение этой идеи широко используются такие сюжеты, как "пекинский человек" и "снежный человек".
Утверждению культурного и расового национализма служит и новый образ Великой китайской стены. Со времени Дэн Сяопина это сооружение, воздвигнутое в древности для защиты Китая от набегов кочевников, стали рассматривать как эмблему Китая, как "воплощение силы и духа китайской нации". Подчеркивается, что в ее возведении участвовали этнич. меньшинства Китая и тем самым они утверждали себя как часть единого целого — китайской нации. На утверждение идеи расовой однородности населения Китая направлены также и все попытки обоснования тесного родства ханьцев и тибетцев, не признаваемого последними.
М.Н.Корнилов
