CC BY
224
12. Цынгунова Е.Т. Традиционная культура бу- 13. Чжуд-ши (канон тибетской медицины). Кн.1 /
рятского народа // Вестник Бурятского государствен- пер. с тиб., предисл., прим. и указ. Д.Б. Дашиева. -
ного университета. - 2009. - № 6а. Улан-Удэ, 2003.
Найданова Софья Минжировна - аспирант отдела философии, культурологии и религиоведения Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, 670042 г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6, e-mail: prso-fia@mail.ru
Naydanova Sofia Minzhirovna, post graduate student of philosophy department of IMBT SD RAS, 670042, Ulan-Ude, Sakhyanova Str. 6, e-mail:prsofia@mail.ru
УДК 1 (510) © Д.О. Петонова
СИНО-ТИБЕТСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ПРОЦЕССЕ НАЦИЕСТРОИТЕЛЬСТВА В КНР
Статья посвящена анализу сино-тибетских исследований в контексте осуществления китайской идеи нациестроительства. Показано, что буддийская религия и гуманитарная наука используются как ресурс национальной политики КНР, и ее основным приемом является обоснование тезиса, что исторически Тибет является частью Китая, а тибетцы всегда были частью единой китайской нации. Как формулирует суть «сино-тибетских исследований» автор статьи, есть сложные процессы взаимодействия Тибета и Китая и связанная с этими сложностями проблема формирования такой национальной политики в КНР, которая всесторонне учитывала бы особенности сино-тибетских отношений, исторические, религиозные, социальнополитические и гносеологические корни «тибетского» вопроса».
Ключевые слова: сино-тибетские исследования, нациестроительство, этничность, «модернизация», «единый многонациональный Китай», «тибетский вопрос».
D.O. Petonova
SINO-TIBETAN RESEARCHES IN THE CONTEXT OF IDEA OF NATION BUILDING IN THE PEOPLE’S REPUBLIC OF CHINA
The article is devoted to the analysis of the Sino-Tibetan studies in the context of the realization of the Chinese idea of nation-building. It is shown, that Buddhist religion, and the Human studies are used as a resource of national policy of the PRC, and its primary method is to substantiate the thesis that historically Tibet is part of China, and the Tibetans have always been a part of the «single multi-ethnic China». As the author of the article formulates the essence of the «Sino-Tibetan studies», there are complex processes of the interaction between Tibet and China, and associated with these difficulties problem of forming the-point of the national policy in the PRC, which fully takes into account the peculiarities of the Sino-Tibetan relations, historical, religious, socio-political and epistemological roots «of the Tibet» issue .
Keywords: sino-tibetan researches, nation building, ethnicity, «modernization», «a single multi-ethnic China», «Ti-bet issue».
В 1949 г. в связи с образованием Китайской Народной Республики международная обстановка в Азии претерпела большие изменения. Важное место в сообществе азиатских стран заняла КНР, коренным образом отличавшаяся от них по своей социально-политической системе и государственной идеологии. Для обеспечения признания и доверия соседних государств КНР в период после культурной революции всегда стремилась призвать в союзники религию. И хотя официальной идеологией страны является марксистский атеизм, традиции буддизма возрождаются в Китае, поскольку они остаются важным инструментом внешней и внутренней политики, средством достижения целей, провоз-
глашенных коммунистическим руководством Китайской Народной Республики [4].
Более того, буддизм, также как и по-особому интерпретированная история сино-тибетских отношений, в которых тибетский буддизм сыграл большую роль, сегодня умело используется Пекином в его политической стратегии по отношению к Тибету. Поэтому «сино-тибетские исследования», в рамках которых и развивается буддология ныне в КНР, имеют стратегическое значение и активно развиваются.
Как известно, события 50-х гг. XX в., сформулированные в новейшей истории КНР «мирным освобождением» Тибета, привели к его включению в состав КНР и к последующим «демократическим реформам» и «модерниза-
ции». Эти процессы практически выражают политическую идею о историко-культурном и государственном единстве Тибета и Китая с древнейших времен. Поскольку именно тибетский буддизм являлся одним из важнейших - если не самым важным - аспектом сино-тибетских отношений, руководство КНР в 1990-х гг., после нескольких десятилетий репрессий в отношении тибетского буддизма и традиционной культуры, стало активно использовать их в качестве одной из двух важнейших - наряду со стратегией ускорения экономического развития ТАР - стратегий интеграции Тибета в «единый многонациональный Китай» [1]. Цзянь Цзэминь посвятил национальному вопросу специальную книгу, уделив в ней особое внимание межнациональным и религиозным отношениям [7]. Правда, на деле периодически происходит очередное новое ужесточение политики в Тибете, как это случилось и после 3-го рабочего форума по Тибету (апрель 1994 г.), на котором было принято решение о реформировании тибетского буддизма и тибетской культуры.
Не подвергая сейчас специальному анализу сути этих реформ, - такой анализ вышел бы за рамки данной статьи, - можно констатировать, что, с одной стороны, курс на сохранение «реформированного» тибетского буддизма и тибетской культуры способствовал восстановлению части разрушенных тибетских монастырей и появлению ряда буддологических и тибетологических исследовательских центров в КНР, в том числе в самом Тибете, а также развертыванию масштабных сино-тибетских исследований, которые служат научным обоснованием теории национального единства Тибета и Китая с древнейших времен и соответствующей практики нациестроительства. С другой стороны, курс «модернизации» Тибета и «реформ» в отношении тибетского буддизма и тибетской культуры стал практическим выражением политики такого систематического изменения тибетской цивилизации, которой пытаются противостоять тибетская эмиграция во главе с Его Святейшеством Далай-ламой и которая вызывает тревогу и озабоченность у групп поддержки Тибета (TSG), существующих повсюду в мире. Судя по непре-кращающимся в самом Тибете (ТАР и другие тибетские районы КНР) акциям протеста против политики КНР и нарушений прав человека в Тибете [14], далеко не все так благополучно обстоит в Тибете, как это выглядит с позиций официального Пекина, проводящего «модернизацию» Тибета, «освобожденного» от власти Далай-ламы и вовлеченного в построение единого Китая.
Непрекращающееся тибетское сопротивление китайской национальной политике и обеспокоенность международного сообщества в связи с событиями в Тибете (ТАР и китайские провинции, населенные тибетцами) стимулируют появление научно фундированных разработок, которые дают концептуальное - с позиций современной этнологии и теории государства -обоснование сино-тибетских отношений как исторического единства Тибета и Китая и тибетского народа как части единой китайской нации. Китайские ученые формируют этнологическую теорию, которая позволила бы непротиворечиво «снять» этническое своеобразие Тибета в контексте единого «нациестроительства», так чтобы навсегда снять всякие основания для «сепаратизма».
Одним из наиболее известных китайских специалистов в области этнических отношений является Rong Ma, профессор социологии Бра-унского и Пекинского университетов. В своей книге «Этнические отношения в Китае» он не случайно подчеркивает, что термины «этнич-ность» и «этничная группа» появились сравнительно недавно в XX в. Произошло это в контексте нациестроительства, ставшего распространенным политическим явлением в азиатских, африканских и американских странах, непосредственно связанным с активными национальными и националистическими процессами. В Китае термин «нация» является заимствованным из Европы. Китайцы же издавна представляли модель мира по схеме: «культурный центр - периферия - отдаленные цивилизации». Китай, в представлении китайцев, это центр мира, а, например, Иран и Индия - окраинные земли.
Большинство императоров китайских правящих династий были представителями ханьцев, наиболее многочисленной национальности, наряду с которой в состав Китая на протяжении его многовековой истории вошли волею судеб также многие другие народы. Многие из них, как известно, успели полностью или частично ассимилироваться в ханьской этнической среде [15]. Согласно Ронг Ма, китайские императоры ханьского происхождения были консервативными правителями и защищали свои границы от многочисленных воинственных племен. А когда монголы и маньчжуры (представители северного кочевого меньшинства) управляли Китаем, они, по его мнению, были более агрессивны, чем ханьские правители, и оказывали большое влияние на соседние племена и государства. Во многом благодаря им, считает китайский ученый, китайская цивилизация оказывала значительное влияние на национальные меньшинства, кото-
рые интегрировались в Китай культурно и административно. Вместе с тем сказанное означает отсутствие исторической вины ханьцев за китайскую агрессию в отношении сопредельных народов и их интеграцию в состав Китая. Это -часть теоретического обоснования национального единства Китая, подавляющее этническое большинство которого составляют ханьцы. Имплицитно проф. Ронг Ма говорит, что не этнич-ность как таковая и не ханьская этничность, даже если она является преобладающей, играла главенствующую роль в историческом развитии Китая. Ключевым для Ронг Ма является термин «единый многонациональный Китай», предложенный для концептуализации истории этнических отношений в Китае другим известным китайским ученым Фэя Сяотуном. По словам Фэй Сяотуна, административная система Китая была основана на строгой иерархичности, в которой выделялось пять главных зон: центр страны, где управлял сам император, а ханьцы являлись большинством населения. Вторая зона- это области вокруг центра, где жили ханьцы и представители других национальных меньшинств, в третьей зоне проживали национальные меньшинства. В четвертой зоне существовало местное самоуправление, где наследственным правителем был представитель национального меньшинства. Он должен был собирать дань и отправлять налоги в центр императору. Государствами четвертой зоны и были, согласно этой схеме, Тибет и Монголия [15, с. 9].
Согласно этой теории, получившей признание в КНР, Тибет всегда являлся частью Китая и, следовательно, тибетцы всегда были частью единой китайской нации. В противоположность данной точке зрения тибетские историки, живущие в эмиграции, а также сам Далай-лама и все представители тибетской диаспоры за пределами Тибета считают, опираясь на свою письменную историю, архивы и историческую память народа, что в древности и средневековье Тибет никогда не был частью других государств [13]. Правда, источники говорят, что отдельные территории, где проживали тибетцы, входили в состав средневековых китайских и монгольского государств. Также в некоторые периоды имелись тесные контакты между Тибетом и Китаем, например, с империей Тан. Это не опровергает того факта, что в истории Тибета был период, когда он являлся наиболее значительной государственно-политической силой Азии, которой подчинялся даже его великий сосед - Китай. Конец VIII в. и начало IX в. стали вершиной тибетского могущества. Империя Мин имела не-
значительные контакты с Тибетом, которые сводились к личным отношениям правителей с ламами, торговле, обмену подарками и раздаче титулов. С другими китайскими империями контактов практически не было. Все эти данные говорят о том, что на протяжении большей части своей многовековой истории Тибет являлся самостоятельным государственно-политическим и цивилизационным образованием [13], соседствовавшим с Китаем и имевшим с ним многосторонние связи.
Есть также основание утверждать, что тибетцы, как, впрочем, и монголы, вполне сознательно сохраняли на протяжении веков социальнопсихологическую дистанцию по отношению к Китаю. И это сознательное, можно сказать, идеологическое дистанцирование объясняется наличием глубоких духовных, социальнопсихологических и цивилизационных различий между Тибетом и Китаем. С другой стороны, происходила интеграция тибетцев и монголов в единую цивилизационную общность [10].
Что касается международных отношений в Азии, вообще имеется глубокая специфика в том, как выстраивали центральноазиатские кочевники свои отношения с другими народами и в особенности с Китаем. Были и в отношениях Тибета с сопредельными государствами, особенно с Китаем, свои специфические черты, которые необходимо учитывать, чтобы понять во всей глубине суть сино-тибетского конфликта. Пожалуй, в наибольшей степени они выражались в формуле «чой-йон». С XIII в. международные отношения Тибета стали строиться по принципу «духовный наставник - светский покровитель» [5]: один учит Дхарме, другой награждает за это или одаривает. Так строились отношения Тибета с монголами и маньчжурами.
Во времена государства Юань, когда Китай стал частью Великой Монгольской империи, Тибет не являлся такой же ее частью, как завоеванные или присягнувшие страны. Тибета нет в официальном перечне территорий Юань. Соответственно и территориально-административная система Юань не распространялась на Тибет. Кроме того, империя Юань была все-таки монгольским государством, а не китайским. Поэтому, что касается четвертой зоны анализируемой китайской схемы «единого многонационального Китая», китайские ученые включают в нее Тибет безо всяких на то исторических оснований.
Автор этой схемы территориальноадминистративного районирования китайской государственной власти считает, что отношения «центр - периферия» в историческом Китае и
сегодняшние отношения «национальное большинство - национальное меньшинство» - это нечто идентичное по сути. Но, как видим на примере Тибета, это отнюдь не так. Нет также никаких оснований для того чтобы утверждать, что исторические отношения Китая с Кореей, Вьетнамом, островом Окинавой, которых упомянутая схема относит к пятой своей зоне, идентичны нынешним отношениям «национальное большинство-национальное меньшинство».
Как пишет тот же Ронг Ма, после образования КНР в 1949 г. правительство решило предоставить региональную автономию для этнических меньшинств. Получается, что вторжение НОАК в Тибет и явилось формой предоставления Тибету региональной автономии?
Тибет стал для официального Пекина и авторов теории «единого многонационального Китая» камнем преткновения и поводом для поиска более удовлетворительных подходов к обоснованию этнических отношений в Китае в рамках построения единой китайской нации. На пути таких поисков китайские исследователи, в частности Ма Ронг, стали считать, что сегодня самым главным является «гражданство», а не этническая идентификация.
Эта теория утверждает: несмотря на наличие различных этнических групп и различие в их историческом статусе, Китай - единая нация. Задача китайских ученых - дать одно общее определение «внутренних меньшинств» как «этнических групп» в пределах одной нации, и если оно получит общее одобрение, то, конечно же, по мнению Ронг Ма, разрешатся множественные проблемы и конфликты» [15, с. 10]. С этой целью автор предлагает, также как и в западных странах, малочисленные группы Китая (тибетцы, монголы, маньчжуры, уйгуры и др.) объединить в «этнические меньшинства». В США, допустим, выделяются различные расовые и этнические группы (афроамериканцы, азиаты, испаноязычные), которые называются «нациями» и «национальностями». Этническим меньшинствам в Китае будут предоставлены все права граждан их государства, свобода вероисповедания, сохранены культурные традиции, но они не вправе создавать политические организации для борьбы за независимость и сепаратизм. По мнению Ронг Ма, процесс нациестроительства является завершенным, когда нация признана международным сообществом, таким как ООН, и поэтому принцип самоопределения не должен, по его мнению, употребляться в современном мире [15].
Концепция о том, что Тибет - «неотъемлемая часть Китая», появилась во второй половине XX в.. Важным аргументом в этом утверждении яв-
ляются древние китайские карты, на которых Тибет изображен как часть Китая. Но есть и немало других карт. Например, карта Минской империи, где Тибет не указан. Есть европейские карты, где Тибет изображен как независимое государство. Есть ли в таком случае исторические и логические основания для того, чтобы тибетцев отнести к национальным меньшинствам Китая и применить к ним систему нацие-строительства и этничности.
«До вторжения КНР в 1950 г. Тибет был самостоятельной страной по факту и по праву. В этот период он обладал атрибутами реальной и формальной независимости и государственности, несмотря на значительное иностранное вмешательство в отдельные периоды времени. По международному праву, преемственность государства здесь никогда не нарушалась» [5]. Тогда есть ли основания для того, чтобы включать старый Тибет в схему этнических отношений «единого многонационального Китая»?
Далее, в контексте доказательства того, что КНР оказала огромное положительное влияние на экономическое развитие Тибета, интегрируя его в единый Китай, Ронг Ма приводит цифры. Например, в 1952 г. 2,45 млн му (1 му - 0,165 акра) обрабатываемой земли было в ТАР, а в 1995 г. - 3,34 млн му. До 1952 г. зерновое производство только покрывало внутренние нужды тибетцев [15, с. 156-172]. Также было 9,7 млн голов скота, из них 2,25 млн яков, 4,7 млн овец, 2,5 млн коз. Телефоны и почтовые службы появились только в конце 1950-х гг. и т.д. Все эти данные призваны доказать, что «мирное освобождение» Тибета и последующие преобразования означают для него безусловный прогресс и развитие. На месте примитивного сельскохозяйственного производства в стране, где существовал феодально-крепостной строй, возникла современная экономика с развитой инфраструктурой и городской культурой. В прошлом «монастыри Дрепунг, Сэра и Ганден были владельцами 18435 акров обрабатываемой земли, 110 000 голов скота и 40 000 крепостных, а «крепостные» должны были отдавать 70% урожая монастырям [15]. В 1959-1960 гг. всем «крепостным» и «рабам» была дарована свобода. А земли и животные были распределены среди народа. В 1995 г. сеть автомобильных дорог составила 22,391 км, по сравнению с 7,343 км в 1959 г.». «Несмотря на все трудности, переход от коллективного к частному сельскому хозяйству дал положительные результаты, - пишет китайский исследователь. - В Тибете больше нет голода, жизненный уровень постепенно повышается». Здесь можно было бы сослаться на множество
официальных китайских данных о том, как много средств выделяет китайское правительство для развития экономики, культуры, образования, науки, социальной сферы в ТАР. Нет оснований сомневаться в правильности этих данных. Вместе с тем нельзя не обратить внимания и на ряд других фактов, которые приводят независимые исследователи и источники Центральной Тибетской администрации в Дхарамсале [16]. Эти источники говорят, что массовое переселение ханьцев и «модернизация» по-китайски грозит масштабными негативными последствиями для Тибета - в экологии, экономике, культуре, демографии и т.д. В частности, происходит массовое обезземеливание тибетских крестьян, все больше тибетских крестьян сдают свои земли в аренду ханьцам. Многих крестьян власти переселяют, таким способом освобождая их родовые земли для бизнеса китайских переселенцев, которым китайское правительство выделяет субсидии, ежегодно составляющие более 1,2 млрд юаней
[5].
Таким образом, в ходе реализации китайской политики «нациестроительства» и осуществления культурных и экономических мер по дальнейшей интеграции Тибета в состав единой китайской нации обнаруживается наличие серьезной проблемы, связанной со сложностями и противоречиями реальных процессов взаимодействия Тибета (тибетского сообщества) и Китая. Во время переговоров 1982 г. с китайскими властями посланцы Далай-ламы предложили объединить Большой Тибет (Уй-Цзан, Кхам, Амдо) в одну политико-административную единицу в составе КНР и предоставить Тибету статус, подобно Гонконгу или Тайваню, т.е. статус «одной страны и двух систем». Реакция властей КНР, конечно же, была отрицательной. Проблема административного объединения всех тибетских территорий в пределах реальной автономии
- это вопрос, актуальный не только для тибетских беженцев, но, прежде всего, для тибетцев, проживающих в КНР в условиях территориально-административной разобщенности и все большей ассимиляции в ханьской этнической среде. Это, казалось бы, законное требование должно найти понимание у китайской стороны [2], но руководство КНР отказалось принять такой компромисс в решении «тибетского вопроса». Отказ мотивируется наличием ранее подписанного Соглашения из 17 статей, хотя это соглашение было разорвано тибетской стороной и больше не считается легитимным.
21 сентября 1987 г. Далай-лама обнародовал мирный план из 5 пунктов, который был расши-
рен в Страсбургской инициативе 15 июня 1988 г. Все, что предложил Далай-лама, полностью соответствовало принципам народной власти, самоуправления, народного волеизъявления, прав человека, - т.е. всему тому, о чем и говорило китайское правительство. Далай-лама тем самым принципиально отказался от требования независимости Тибета. Руководство же КНР отвергло Страсбургскую инициативу. И все последующие его предложения к достижению компромисса не находят поддержки у китайской стороны. Согласно данным Департамента информации и международных связей тибетского правительства, численность находящихся в изгнании тибетцев на 2007 г. составила около 145 тыс. [5]. За время эмиграции под руководством Далай-ламы удалось сохранить религиозные практики, культурные традиции. Были возрождены монастыри Сэра, Дрепунг, Ганден и др. Политика Срединного пути, которую предлагает Далай-лама, не противоречит тем условиям, на которых был согласен вести переговоры Дэн Сяопин. Несмотря на некоторое улучшение ситуации в Тибете после смерти Мао Цзэдуна, политические преследования и репрессии продолжаются. С 1986 г. почти каждый год происходят выступления против китайского правительства. А в последние годы, начиная с 2008 г., когда были жестоко подавлены массовые демонстрации по всему Тибету - в ТАР и китайских провинциях, населенных тибетцами, протесты тибетцев принимают все более отчаянный характер, все более часто происходят случаи самосожжения. Это свидетельствует о наличии глубоких противоречий в области «нациестроительст-ва» в КНР и необходимости поиска удовлетворительных путей их устранения.
В 1990-е гг. в качестве важного элемента стратегии единого «нациестроительства» в КНР стали поощряться исследования, направленные на всестороннее обоснование не только современного состояния сино-тибетского единства, но и тесных историко-культурных связей и родства между Тибетом и Китаем, начиная с глубокой древности. Характерно, что ученые, ведущие стратегически важные исследования в области истории и культуры Тибета, являются представителями не только ханьской, но и тибетской национальности [11]. Согласно китайской прессе, в стране ежегодно проводится по несколько конференций и семинаров по данной проблематике различного уровня. В 1991 г. в Лхасе и Пекине прошли международные тибетологические конференции. Китайские ученые участвуют почти во всех тибетологических кон-
ференциях за рубежом. В 1992 г. делегация китайских исследователей впервые официально участвовала в VI Международном конгрессе тибетологов, который является самым престижным форумом Международной ассоциации тибетологических исследований.
Сам факт резкого увеличения численности ученых-тибетологов в КНР после 3-го форума по Тибету, а также проводимая всеми доступными средствами широкая кампания популяризации Тибета как «части Китая» говорит о том, что китайская тибетология стала стратегическим ресурсом строительства «единой китайской нации».
Тибетскую цивилизацию можно с полным основанием назвать буддийской, поскольку ее философия, искусство, архитектура, медицина, литература развивались под влиянием этой религии. Буддологические исследования важны не только с академической точки зрения, но и с точки зрения сохранения буддийской традиции и культуры народа Тибета, для которого буддизм, по выражению известного тибетского ученого С. Кармая, стал символом национальной идентичности [3].
Китайское руководство, используя буддизм в качестве инструмента интеграции Тибета в Китай, столкнулось с серьезными проблемами, связанными с разрушением тибетской монастырской системы и эмиграцией огромного числа представителей высшего духовенства и образованной элиты тибетского монашества. До 1959 г. от 10 до 15% населения Тибета составляли монахи; в 1958 г. в стране насчитывалось 2 711 монастырей [3]. В конце культурной революции, по официальным данным, число монахов было 800, а действующих монастырей - 8. За весь социалистический период монастырь не выпустил ни одного геше, а 10 - 15 предполагаемых кандидатов еще не скоро закончат образование. Старые монахи опасаются, что после их ухода традиция монастырского образования в Тибете прекратит свое существование [3].
Вместе с тем бурное развитие тибетологии и буддологии в КНР не может не способствовать более глубокому изучению в КНР тибетской проблемы, а следовательно, и углублению сино-тибетского диалога и поиску более приемлемых для тибетцев путей интеграции Тибета в единый Китай. Остается надеяться на то, что при постепенном преодолении тенденции идеологического диктата и политической ангажированности, расширении исследовательской базы, объективном видении, участии ученых в выработке современных концепций развития Тибета тибетологические исследования в КНР выйдут на
принципиально новый уровень, способствующий гармонизации сино-тибетских отношений и разрешению тибетской проблемы.
Пожалуй, можно согласиться с С.Л. Кузьминым в том, что идея «единой китайской нации» является в основном продуктом первой половины XX века, периода краха многонациональных империй и строительства национальных государств [5]. Однако вовсе не случайно и то, что эта идея осуществляется по традиционной схеме, коренящейся в древней китаецентристской идеологии: она никогда - несмотря на историческую смену эпох, династий и политических режимов - не утрачивала в Китае своей актуальности. И если с точки зрения этой национальной китайской идеи, реализуемой КПК, вполне естественным образом Тибет, рассматриваемый согласно традиционной схеме в качестве периферии - 4-й зоны - является «неотъемлемой частью Китая», то совсем иначе сино-тибетские отношения выглядят, если рассматривать историческую и современную ситуацию с точки зрения тибетцев или исследователей, свободных от китаецентристских стереотипов.
Тем не менее та часть тибетского народа, которую представляет Его Святейшество Далай-лама, согласилась признать необратимым вхождение Тибета в состав Китая и намерена строить сино-тибетские отношения в рамках единого Китая, но на условиях реальной автономии. Вопрос в том, когда будет достигнута реальная автономия. Сино-тибетские исследования, в том числе в области буддологии, способны сыграть при определенных условиях принципиальную роль в правильной постановке и разрешении «тибетского вопроса». По крайней мере, они могут и должны способствовать гармонизации межэтнических отношений и выработке оптимальной национальной стратегии единого многонационального Китая. А для этого они не могут не учитывать всей сложности реальных процессов взаимодействия Тибета и Китая, а также наличия исторических, религиозных, социальнополитических и гносеологических корней «тибетского вопроса».
Литература
1. Андреев А.И. Тибет в политике царской, советской и постсоветской России. - СПБ.: Изд-во С.-Петербургского ун-та; Нартанг, 2006
2. Гарри И.Р. Буддизм и политика в Тибетском районе КНР (II половина XX в. - начало XXI в.). -Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2010. - 319 с.
3. Гарри И.Р. Критика и библиография. Обзор. Тибетологические исследования в Китайской Народной Республике.
http://www. еЫЫ^ека. т/Ь1т^еМос/7787392
4. Кузнецов В. Буддизм «с коммунистическим лицом» http://www.ebiblioteka.ru/browse/doc/9520626
5. Кузьмин С.Л. Скрытый Тибет: история независимости и оккупации. - СПб.: Издание А. Терентьева, 2010. - 544 с.
6. Лэрд Т. История Тибета. Беседы с Далай-ламой.
- М.: АСТ; Астрель, 2010.
7. Москалев А.А. Цзянь Цзэминь о национальной политике КПК // Китай в диалоге цивилизаций. - М., 2004.
8. Намсараева С. Между Лхасой и Пекином http://ebiblioteka.ru/browse/doc/3475399
9. Урбанаева И.С. Дхарамсала и мир тибетской эмиграции. - Улан-Удэ, 2005. - 180 с.
10. Урбанаева И.С. Смысл буддийской историза-ции тибето-монгольского мира в контексте межциви-лизационных взаимодействий // Вестник Бурятского научного центра Сибирского отделения Российской академии наук. - 2011. - № 3. - С. 152-160.
11. Урбанаева И.С., Очирова Д.О. «SINO-TIBETAN BUDDHIST STUDIES»: Идеологический контекст современного Китая и формирование нового направления в мировой буддологии // Вестник БГУ. Востоковедение. - 2010. - №8. - С.42-47.
12. Цендина А.Д. ... и страна зовется Тибетом. -М., 2002. - 299 с.
13. Цепон В.Д. Шакабпа. Тибет: политическая история. - СПб.: Нартанг, 2003;
14. Dennis Cussack. Tibet’s War of Peace. A Nation’s Nonviolent Struggle for Freedom. - Berkeley: Brown Door Publishing, 2008; Tibet Protests in 20082009: Profiles of known Tibetans who Died in the Protests. Special Report 2010. - Tibetan Centre for Human Rights and Demokracy. - Dharamsala, 2010.
15. Rong Ma, 2008 - Rong Ma. Ethnic relations in China., Пекин, 2008. - 519 с
16. 2008 Uprising in Tibet. Chronology and Analysis.
- Dharamsala: Department of Information and International Relations, CTA. - 2010.
Петонова Долсона Олеговна, аспирант Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН. 670042, Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6, e-mail: petonovadols@mail.ru
Dolsona O. Petonova, a post-graduate student of the Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Siberian Branch of Russian Academy of Sciences. 670042, Ulan-Ude, 6, Sakhyanova, e-mail: petonovadols@mail.ru
УДК 571.54 © И.С. Урбанаева
В ПОИСКАХ МЕТАТЕОРИИ ЕДИНСТВА ВОСТОКА И ЗАПАДА: БУДДИЙСКАЯ ПАРАДИГМА РАЗУМНОСТИ
В статье рассмотрены некоторые принципы формирования востоковедной метатеории и обоснована принципиальная роль буддийской парадигмы разумности в поиске универсальной основы единства Запада и Востока.
Ключевые слова: Восток, Запад, востоковедение, парадигма, метатеория, Тибет, история, самоинтер-претация, буддизм, цивилизация, Далай-лама, духовные практики.
I.S. Urbanaeva
TO SEARCHING OF META-THEORY OF UNITY OF WEST AND EAST: BUDDHIST RATIONALITY’S PARADIGMA
The article is devoted to some principles of forming of meta-theory of knowing of West and proving a fundamental role of Buddhist rationality’s paradigma in the further development of the universal basis of unity West and East.
Keywords: Orient, West, oriental studies, paradigm, meta-theory, Tibet, history, self-interpretation, Buddhism, civilization, Dalai Lama, spiritual practices.
Кризис парадигмы востоковедения начался в форме дискуссий внутри востоковедения, инициированных Эдвардом Саидом, и привел к пересмотру ряда стереотипов и мифов европейского сознания о Востоке. Ныне наблюдается устойчивая тенденция смены парадигмы научного востоковедения, и востоковеды, в том числе российские, признают факт исчезновения предмета классического востоковедения и утрату европоцентристской адресности востоковедных
исследований. Осознается необходимость переопределения предмета научного востоковедения, что особенно актуально в нынешних условиях, стимулирующих появление альтернативных образов Востока, создаваемых как западными востоковедами, так и представителями самого Востока, а также порождаемых новым мифотворчеством и новыми иллюзиями относительно Запада и Востока. Наблюдается тенденция становления нового востоковедения как некоей ком-
