Научная статья на тему 'Зона ответственности за судьбу философии'

Зона ответственности за судьбу философии Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
94
36
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Журнал
Epistemology & Philosophy of Science
Scopus
ВАК
RSCI
ESCI
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Зона ответственности за судьбу философии»

чы

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. II, № 2

П

X и

та ответственности за судьбу философии

И. Т. К АС А ВИН

Тема и контекст нашей дискуссии нагружены рядом значимых для меня биографических обстоятельств, поэтому несколько слов о них.

Так, в ноябре 1983 г. меня приняли на работу в сектор теории познания младшим научным сотрудником без степени - моя кандидатская диссертация еще лежала на утверждении в ВАКе. Диссертация была подготовлена на кафедре истории зарубежной философии МГУ и представляла собой анализ философии науки П. Фейерабенда. Поскольку на кафедре большинство преподавателей занимались чистой историей философии, мой круг общения был ограничен А. С. Богомоловым, моим первым научным руководителем, и А. Ф. Зотовым, который принял руководство после смерти Алексея Сергеевича. Неудивительно, что я в некоторой мере ощущал себя чужаком и стремился к общению с тогдашними «диаматчиками» - преподававшими у нас А. В. Паниным, А. Л. Никифоровым, а также В. А. Лекторским, который стал первым оппонентом на защите. Попав в дальнейшем в сектор теории познания, руководимый В. А. Лекторским, я вновь, как ни странно, ощутил себя чужаком, поскольку переход из историко-философской в эпи-стемологическую атмосферу произошел весьма резко. Итак, в X начале 80-х гг. мне приходилось то «встраивать» в историю X философии свою методологическую проблематику, то нахо-Ч дить место как историку философии в коллективе эпистемоло-гов. Благодаря этим обстоятельствам я стал задумываться над X вопросом о взаимоотношении и месте разных философских

С дисциплин, в частности истории философии и теории позна-Ф X

ния, в системе философского мировоззрения и исследования.

Я Книга «Гносеология в системе философского мировоззре-

ния» вышла в свет той же знаковой для меня осенью 1983 г.

1

, !

и сразу попала мне в руки. Мое сознание было весьма умеренно отягощено знанием перипетий прошлых гносеологических дебатов - я знакомился в большей мере с их интерпретациями, отдаленными отголосками на фоне тех новых тенденций, которые пробивали себе дорогу сквозь догматическую оболочку диалектического материализма. Поэтому мне предстояло еще долго разбираться в феномене данной книги. В ней рельефно отразилось состояние дел в теории познания того времени -замысловатое соединение идеологических формул и живой критической мысли, смесь современного и давно отжившего, противоречие отставшего от своего времени и далеко его опередившего. Постепенно я уяснил себе главное - нового и плодотворного в этой книге было значительно больше. Более того, в ней фактически нашла выражение программа обновления диалектического материализма на пути выхода за его пределы. Примечательно, что эту программу разрабатывало настоящее научно-философское сообщество со своими лидерами, учениками, генераторами идей, модераторами и синтезаторами, «революционерами-еретиками» и представителями «нормальной науки», со своим центром и периферией, взаимно дополняющими друг друга.

Сегодня, затевая дискуссию не столько о данной книге, сколько о теме, которая отнюдь не утратила своей важности, есть смысл задуматься об уроке недавнего прошлого, контекст которого нам хорошо знаком, для того чтобы подвергнуть анализу современную ситуацию, условия, формы и перспективы которой далеки от ясности по причине отсутствия дистанции.

При всей ограниченности выразительных и концептуальных средств начало 80-х гг. XX в. предстает сегодня золотой эпохой эпистемологии. Напомню лишь некоторые из книг, опубликованных непосредственно в ближайшей окрестности 1983 г., без всякой претензии на полноту и репрезентативность1. Конечно, ^ эпистемология и философия науки в те времена представляли собой экологическую нишу для тех, кто хотел заниматься от- С

3

х

Методологические проблемы историко-научных исследований. Под ^

ред. И. С. Тимофеева (1982); Никифоров А. Л. От формальной логики к Ю

истории науки (1983); Степин В. С. Специфика научного познания (1983); 5

Швырев В. С. Научное познание как деятельность (1984); а также пере- С

водные: Поппер К. Логика и рост научного знания (1983); Малкей М. ^

Наука и социология знания (1983); Тулмин С. Человеческое понимание «О

(1984). Н

Ipt* #■

t*«

И. Т. КАСАВИН

Dili

ас

носительно свободным философствованием в Советском Союзе. И вопрос об охране этой ниши, о специфике гносеологии, о ее самостоятельном месте в системе философского знания имел отнюдь не отвлеченную, а самую прямую жизненную актуальность, связанную не в последнюю очередь с сохранением соответствующих структурных подразделений Института философии РАН. Дело в том, что в то время продолжался процесс дифференциации секторов в рамках отдела диалектического материализма, являвшийся, как мы это сейчас понимаем, формой институционального кризиса марксистской философии, сужения сферы прямого действия догматов материалистической диалектики. Еще продолжали появляться работы с типичными названиями, в которых приходилось участвовать и мне2, но старая форма уже рассыпалась под напором нового содержания. В этом смысле эпистемология демонстрировала свою сущность, свой внутренний критический потенциал3, благодаря которому формировались новые стандарты философского дискурса и за пределами самой эпистемологии. И здесь, если говорить об авторах книги, типична в первую очередь позиция Г. С. Батищева4, сосредоточившегося на анализе трех главных заблуждений, бытующих в гносеологии и современном мировоззрении в целом. Во-первых, он предупреждает о натурализации и технизации познавательного процесса, его субъекта и объекта, о лишении их специфического культурно-истори-ческого характера. С этим связан, во-вторых, формально-знаковый фетишизм, свертывающий многообразное симво-

2 Лекторский В. А., Касавин И. Т, Филатов В. П. Материалистическая диалектика// Общественные науки. М., 1985. № 1; Современные проблемы диалектического материализма / Лекторский В. А., Касавин И. Т., Пружинин Б. И., Филатов В. П., Черткова Е. Л. // Вопросы философии, и 1985. №9.

>• 3 «Влиятельные теоретико-познавательные концепции - это не только

осмысление существующей практики познания, но и критика некоторых аспектов этой практики в свете того или иного идеала знания, науки» (Лекторский В. А. Специфика теоретико-познавательного исследования в системе диалектического материализма // Гносеология в системе философского мировоззрения. М., 1983. С. 54). Критический пафос эпистемологии противоречил в то время также и догматическим установкам материалистической онтологии, истмата, научного атеизма, научного коммунизма, моральному кодексу строителя коммунизма.

4 Батищев Г. С. Проблема овещнения и ее гносеологическое значение// Гносеология... С. 272.

лическое содержание культуры до простеиших знаков, а также, в-третьих, ценностный нигилизм, противопоставление познания и ценностей. Эта критика, к которой тогда многие из нас относились без должного внимания, не устарела и в наши дни в отношении целого ряда распространенных натуралистических и постмодернистских концепций.

В начале 80-х гг. на повестке дня стояла задача обновления диамата путем обращения к наукам о познании, к методологии гуманитарных наук, к анализу многообразия форм и видов знания. В «Гносеологии» это с первых страниц заявлено в качестве программы, затем конкретизировано в статье В. А. Лекторского и проработано на отдельных предметных областях другими авторами. При этом гносеология все время позиционируется по отношению к разным областям знания -онтологии, методологическому анализу науки, истории нау-ки, философской антропологии, гуманитарному знанию, искусству.

Сегодня ситуация во многом изменилась. При всей важности поставленных проблем вопрос о дисциплинарных границах между эпистемологией и иными философскими дисциплинами, а также науками, изучающими познавательный процесс, утратил былую остроту. Причины этого - в воцарении атмосферы плюрализма, в смягчении институционально-философского догматизма и в интенсификации междисциплинарного взаимодействия, переноса понятий из психологии, лингвистики, социальной антропологии, компьютерных наук и т. д. в философию. Нужно ли сегодня отстаивать особую позицию эпистемолога? Не лучше ли включиться в научно-эмпирическое изучение познавательного процесса, без лишних философских слов приобщаясь к междисциплинарному языку? Что с того, что тем самым будет утрачена трансцендентальная точка зрения, по- "х зволяющая выходить за пределы эмпирической данности и У критически оценивать ее? Ведь задача, по мнению сторонников сведения эпистемологии к специальным наукам (старой позитивистской программы, как известно), состоит в накоплении Ё{ позитивного знания о знании, а не метафизических фантазий. к

Специфическое место эпистемологии в системе философских дисциплин исторически изменчиво. С одной стороны, именно это место определяет содержание эпистемологических ф исследований. Однако и то, каким образом изучает познание § и знание философ, определяет место его дисциплины. И вместе

и X

т

X л с;

И. Т. КАСАВИН

Шк

х

и

и

>»■

X

л

5

с тем само это место производно от роли познавательного отношения в более широком контексте, в частности, от того, как в мире человека позиционированы разные объекты (природа, общество, человек, а также более конкретные их ипостаси) и способы познания и знания (наука, искусство, религия, мораль и т. д.). Наконец, в современном информационном обществе самоопределение всякого культурного феномена и всякой социальной деятельности происходит в более широком, медийном пространстве, в средствах массовой информации. Если, к примеру, наука о природе занимает значительное место в культуре (образовании, технике, производстве), но практически выключена из поля телевизионного зрения обывателя, то и философия естествознания предстает для студентов (а потому отчасти и для преподавателей) как маргинальная область, несопоставимая со сферой действия религии. Естественно, что тогда и программа «натурализированной эпистемологии» оказывается уже совершенной эзотерикой за пределами узкого круга философов.

Впрочем, быть может, так и должно обстоять дело? Ведь такого рода эпистемология оторвана от мира человека, от его экзистенциальных переживаний, выведена за пределы базисных ценностей современной цивилизации, лишена, как говорили двадцать лет тому назад, всякого мировоззренческого содержания. И здесь оказывается, что трансцендентальную точку зрения, позволяющую ставить вопрос о возможности эпистемологии в таком глобальном, универсальном контексте, нельзя заменить техническими, специально-научными исследованиями познания, ибо само понятие познания и знания будет существенно иным в философии и за ее пределами. Подчеркнем: это не составляет угрозы междисциплинарному взаимодействию между эпистемологией и частными науками. Такое взаимодействие только в недостижимом идеале опирается на единую формулировку предмета и единый специальный язык. Напротив, язык эпистемологии предоставляет необходимый, хотя и недостаточный фундамент для взаимопонимания всевозможных когнитологов. Именно эпистемология заинтересована в том, чтобы культивировать такое взаимопонимание и пользоваться его результатами на постоянной основе, одновременно ставя под вопрос то, что самими учеными не подвергается сомнению.

Теперь попробуем оставить трансцендентальную позицию и перейти в практическую плоскость существования философии

I

в обществе. Вопрос ставится так: на какие из сторон и факторов позиционирования эпистемологии может оказать влияние сам специалист в этой области? Именно от его усилий в первую очередь зависит содержание и форма эпистемологических исследований - то, насколько эпистемологи синтезируют современные философские подходы со всем интеллектуальным богатством культуры, насколько они помогают культивировать рациональное мышление, будят творческие потенции, наконец, в какой мере они берут ли себя ответственность за судьбу ¡щ\ фичософии в целом. Именно в силу последнего обстоятельства важно, далее, чтобы эпистемология органично встраивалась в социальную систему трансляции идей - от газетного обзора книжных новинок5 до серьезного специального журнала, от университетской аудитории до телеэкрана. И одновременно она не должна подстраиваться к наличной социальной действительности, обязана следовать принципам картезианского сомнения, кантовской критики разума, марксова разоблачения социальных иллюзий. Не стоит забывать знаменитую строку из Б. Пастернака: «Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех». Поэтому только к тем, кому есть что предъявить читателям и слушателям, относится мое обращение: активнее надо быть, господа эпистемологи, если вы хотите занимать достойное место в философии и за ее пределами! Если не должна кануть в забвение рациональная составляющая философского дискурса, если рациональная философия должна занимать лидирующее место в культуре, если сохранение и развитие культуры должно быть делом не только работников музеев и библиотек, но и всех людей, и политиков не в последнюю очередь. Эпистемология перестала быть «экологической нишей», и это приходится оплачивать повышенным риском и ответственностью за судьбу и философии, и цивили- sf зации. у

Именно поэтому, отводя взгляд от прошлого, воплощенного в книге по гносеологии, хочется воскликнуть: как много всего произошло с тех пор и как мало все еще сделано! с£

05

X

__41

; с

5 Для нас выглядит почти невероятным, если газета типа «Frankfurter ® Allgemeine» регулярно публикует развернутые - на половину полосы - щ рецензии на философские и в том числе эпистемологические новинки. [Я

><

U X

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.