CC BY
583
УДК 930.1
Л. Г. Подлевских
ЗНАЧЕНИЕ ПОСТМОДЕРНИЗМА ДЛЯ ТЕОРИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
В статье характеризуется постмодернистское видение исторической науки в качестве поливариантной, которая конституируется дискурсивно-ре-чевыми практиками.
The analyzes the representatives' of postmodernism sight on theory of the historical science and reality as having many variants of development and existing as a process, reality which constitutes by discursive-linguistic practices
Ключевые слова: философия и наука постмодерна, языковые структуры, дискурсивно-речевые практики, историческая реальность, текст.
Keywords: philosophy and science of postmodern, linguistic structures, discursive-linguistic practices, historical reality, text.
С конца XX в. теория исторической науки находится в кризисном состоянии. Постмодернистское восприятие сделало серьезный вызов данной сфере знания, что коснулось прежде всего ее научного статуса. Постмодернистское видение истории часто сводит ее к вненаучным сферам (к сугубо политической - идеология, к художественной -авторский вымысел).
Произошло заметное размывание критериев научной и паранаучной деятельности. Подобная ситуация потребовала пересмотра фундаментальных оснований науки, формулирования критериев научности, создания собственного понятийного аппарата, определения наиболее важных параметров исторического знания, без чего дальнейшее развитие не представляется возможным. Так, в фундаментальной работе И. М. Савельевой и А. В. Полетаева «История и время» при характеристике сложившейся ситуации вновь ставятся прежние вопросы (которые с конца XIX в. формулировались в философии и методологии истории) и подчеркивается: «Кардинальный вопрос -это вопрос о том, как изучать исчезнувший объект, объект, существовавший в прошлом» [1, с. 96].
В современных работах постмодернистский дискурс получил несколько векторов развития. Первым является сомнение в познавательных возможностях исторической науки. В качестве второго можно выделить выработку собственного взгляда, способного адекватно интерпретировать реалии, которые, в свою очередь, определяют новое пони-
ПОДЛЕВСКИХ Леонид Геннадьевич - кандидат исторических наук, доцент по кафедре общегуманитарных дисциплин Кировского филиала Академии ФСИН РФ © Подлевских Л. Г., 2009
мание традиционных тем и создают новую проблематику исследований.
Одной из основ постмодернистского видения теоретических проблем явился постструктурализм. Но специфика данного течения, его потенциал, его способность претендовать на особый идейный статус в теории исторической науки своевременного осмысления не получили.
В 1970-1980-х гг. постмодернизм уже выступал в качестве целостного идейного комплекса. В дальнейшем его теория превратилась в особую методологию, которая воспринималась как особое интеллектуальное и эмоциональное мировосприятие и оригинальный подход к познанию.
Отечественная историческая мысль данного периода имела некоторую специфику: она привыкла существовать в условиях своеобразной «блестящей изоляции», что придавало ей некоторую целостность, но обедняло содержание и сдерживало темпы развития. Одну из характеристик данного периода мы находим в воспоминаниях С. С. Неретиной: «Сложившаяся к концу 30-х и благополучно просуществовавшая до конца 50-х гг. XX в. государственно-патриотическая концепция истории, опиравшаяся на теорию формаций и исторический материализм, была пропитана квазимарксистской идеологией, позволявшей... подгонять факты под схемы, якобы заданные объективным процессом поступательного развития истории» [2, с. 21]. С данной точкой зрения нельзя согласиться лишь в установлении верхней хронологической границы. В это время были определены правила внутренней цензуры (самоцензуры) исследователя. Эти правила действовали до середины 1990-х гг. (времени, когда прежние ограничения были изжиты, а профессиональным сообществом стали интенсивно восприниматься постмодернистские взгляды). Особую роль в этом сыграли труды Ф. Анкерсмита, с которыми в конце 1990-х - начале 2000-х гг. знакомились российские философы, методологи, историки [3].
К началу 1990-х гг. постмодернизм сформировал оригинальную познавательную традицию. Ее специфической особенностью является способность приспосабливать к себе любые области философского и научного осмысления действительности. Но можно ли говорить о существовании собственной цельной гносеологии постмодернизма? Скорее, есть основания воспринимать ее не в качестве единой исследовательской концепции, но в качестве разнородного проблемного поля. Именно в подобных терминах (часто трактуя их по-своему) и пытаются определять свою работу исследователи начала 2000-х гг. В частности, Л. П. Репина отмечает: «Историк интерпретирует исторические тексты исходя из современных предпосылок, и его историческая концепция действует как силовое поле, организующее хаотический фрагментарный материал» [4, с. 9].
В предшествующий период постмодернизм лишь некоторыми исследователями воспринимался в качестве принципиально нового историографического явления. В частности, М. А. Барг характеризовал его как историографическую революцию [5, с. 45-56]. Политическим развитием конца 1980-х -начала 1990-х гг. были созданы все условия для быстрого распространения любых теорий. Но отсутствие собственной традиции, недостаток времени для адекватного восприятия новшеств, эклектичность соединения традиционных научных, па-ранаучных и постмодернистских взглядов усугубили кризисную ситуацию.
С начала 1990-х гг. в исторической науке проявляется осознание отставания от западных коллег. Признаки кризиса проявлялись и ранее: еще в середине 1973 г. в своем исследовании, посвященном методологическим вопросам истории, Н. П. Фран-цузова писала о неразработанности основных вопросов данной сферы знания и отмечала: «В истории... нет даже единой терминологии» [6, с. 4]. В 1992 г. в редакционной статье журнала «Вопросы истории» указывалось на теоретический кризис. Беспощадной была характеристика А. А. Искенде-рова: «Хотя все признают наличие глубокого кризиса нашей науки, недостаточно внимания обращается на то, что кризис этот сильнее всего поразил именно теорию исторического познания». В. А. Тишков признал: «Историческая наука очень серьезно больна. Мы пропустили колоссальный прорыв, происшедший за последние 20-30 лет в мировом обществознании» [7, с. 159-161, 28]. Взаимосвязь национальных и международных течений в развитии исторической эпистемологии подчеркивалась К. В. Хвостова в статье «История: проблемы познания»: «Современная гносеология истории по-прежнему развивается спонтанно. В то же время сложность современного мировоззренческого контекста, появление новых исследовательских приоритетов, методов и идей, философские искания усложняют связь исторического познания не только с философией, но и с конкретно-историческим исследованием. Ее решение, требующее совместных усилий историков и философов, может явиться объектом общего исследования с единым замыслом» [8, с. 71].
Постмодернизм и сам во многом являлся реакцией западной философской и научной мысли на кризисные явления в их развитии. Данный аспект уже был неоднократно описан. Так, А. Я. Гуревич связывал распространение новых веяний именно с понятием «кризис» и, в частности, отмечал: «Кризис в той или иной мере и. в иных формах охватил историческое знание далеко за пределами нашей страны» [9, с. 6].
Состояние «методологической анархии» не преодолено и в наши дни. Именно такой термин употребил В. П. Золотарев при характеристике совре-
менной теории истории: «В теоретической отрасли современной российской исторической мысли господствуют негативизм и анархия». Он подчеркивал: «До сих пор далеко не все ученые отдают себе отчет в значении теоретико-методологических оснований своей работы. Примером могут служить вариации на "методологические" темы в соответствующих разделах диссертаций и авторефератов» [10, с. 19, 24].
На создание работ этого периода развития историографии повлияло изучение и самого постмодернизма как явления, как отдельного исследовательского направления, которое способно создать новую парадигму. Высказывались и сомнения в его существовании как парадигмального явления. Так, Г. П. Мягков писал: «Сложно определить самое природу того, что обозначается термином "постмодернизм". А существует ли сам феномен постмодернизма? Не очередная ли это фикция, результат искусственного теоретического построения?» [11, с. 89]
Опыт показал, что механическое заимствование идей не дает сколько-нибудь продолжительного и прочного эффекта, неспособно создать продуктивную теоретическую базу. Более того, оно способно выродиться в собственную противоположность. Выстраданные западной философской и научной мыслью течения стали использоваться для создания в исторических работах нарочитой «научности». В настоящее время терминология постмодернизма («дискурс», «нарратив») в современных диссертационных исследованиях грозит выродиться в произвольное словоупотребление. Это же замечание относится и к их сочетаниям (наиболее часто употребляются заветные, сакральные комбинации: «дискурсивный нарратив», «нарративный дискурс»). Состояние в этой области начинает напоминать прежние общеобязательные словесные конструкции о роли работ классиков марксизма (везде, вплоть до рецептов «Книги о вкусной и здоровой пище»).
В этом заметно вырождение и собственной исследовательской традиции. В 1960-1970-е гг. дискурс мог пониматься как связанная и согласованная последовательность предложений или речевых актов. Современные трактовки дискурса, например, включают экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата), необходимые для понимания текста. М. Фуко применил это понятие к системам, которые управляют производством и осуществлением высказываний [12, с. 128-129, 131].
Прошлое воспринимается в той форме, в какой оно было передано людьми (в их субъективном понимании), поэтому обоснованной является его трактовка не в качестве «объективной реальности», а «текста». Но текст в состоянии лишь передать чье-либо восприятие. Текст передает часто и то,
что субъект целенаправленно стремится передать, преследуя какие-то свои индивидуальные цели. «Бумага все стерпит», - привыкли мы говорить, характеризуя современную отчетность (которая через века составит новые и новые единицы хранения в архивах). Итак, объективность для современного исследователя начинается с мысленной фиксации меры субъективности исторического прошлого. А субъективность приводит к различному восприятию прошлого и к его изменчивости. В настоящее время именно изменчивость представлений о прошлом выделяется в качестве особенности постмодернистского видения истории» [13, с. 9].
«Весь мир - театр, а люди в нем - актеры» -данная формулировка в совокупности с трактовкой жизни-игры и жизни-сценария также создает особое представление о реальности [14]. Данное представление уже трактуется как реальность. Поэтому историк воспринимает данный «сценарий» и присущую ему инсценированную субъективность и воспроизводит их в своем труде в качестве объекта исследования.
Итак, постмодернистскому отношению свойственны некоторые особенности. Среди них можно выделить следующие:
1. Эклектичность.
2. Стремление к переосмыслению традиции.
3. Культура, воспринимаемая в качестве системы знаков, мир, воспринимаемый в качестве текста. Язык, воспринимаемый в качестве знакового комплекса, язык как совокупность объективных смыслов. Новейшее учебное пособие по теории исторической науки И. М. Савельевой и А. В. Полетаева в качестве одной из трактовок предлагает именно понимание истории как текста [15, с. 4547, 53-55].
4. «Лингвистический поворот». Проблема языка и проблема языкового характера мышления и посредством этого восприятие познавательной активности в качестве совокупности дискурсивных практик. Роль этого процесса очень велика, по отношению к историческому познанию он играл и отрицательную, и положительную роль. Л. П. Репиной эта противоречивость подчеркивается особо: «Акцентируя роль языка, нарративных структур и эстетическую функцию истории, отождествляя ее с литературой и искусством, указывая на фрагментарность и непознаваемость прошлого, постмодернистское мышление поставило под сомнение само понятие исторической реальности или, по меньшей мере, возможность "прорыва" к ней сквозь толщу языковых и текстовых опосредова-ний. Между тем, обострив накопившиеся проблемы, постмодернистская критика расчистила новые пути исторического познания мира» [16, с. 7].
5. Отрицание языковых возможностей, способствующих достижению истинного или хотя бы достоверного знания. Возникновение нового миро-
понимания, которое сводит объективный и субъективный мир к совокупности текстов и их истории.
6. Принцип самодвижения текста как самодостаточной процедуры смыслопорождения. Выработка взгляда на читателя, который становится не потребителем, но производителем текстов.
Таким образом, перед нами - особое идейное течение, которое оказало большое влияние на развитие теории исторической науки. Постмодернистское видение истории на протяжении конца 1980-х - начала 2000-х гг. воспринималось по-разному. Его влияние было противоречивым и неоднозначным: создав новые возможности и способы познания, постмодернизм углубил кризисную ситуацию в теории истории. Но кризис можно принимать и в качестве закономерного явления в истории науки. Его преодоление позволит подойти к формированию целостной исторической эпистемологии.
Примечания
1. Савельева И. М., Полетаев А. В. История и время: В поисках утраченного. М., 1997.
2. Неретина С. История с методологией, или Конец истории // Неретина С. Точки на зрении. СПб., 2005.
3. Ankersmit F. R. Narrative logic: A semantic analysis of the historian's language. The Hague, 1983.; Ankersmit F. R. The reality effect in the writing of history; the dynamics of historiographical topology. Amsterdam, 1989; Ankersmit F. Statements, texts and pictures // A new philosophy of history. Chicago, 1995. P. 212-240; Анкерсмит Ф. P. Введение. Трансцендентализм и возвышение, падение метафоры // Философские науки. № 2001. С. 67-90; Анкерсмит Ф. P. Историография и постмодернизм // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 142-163; Ан-керсмит Ф. P. История и тропология: взлет и падение метафоры. М., 2003; Анкерсмит Ф. P. Возвышенный исторический опыт. М., 2007.
4. Репина Л. П. Историческая культура как предмет исследования // История и память: историческая культура Европы до начала Нового времени / под ред. Л. П. Репиной. М., 2006.
5. Барг М. А. Индивид - общество - история // Новая и новейшая история. 1989. № 2.
6. Французова Н. П. Методологические и логические вопросы исторического познания: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. М., 1973.
7. Актуальные теоретические проблемы современной исторической науки // Вопросы истории. 1992. № 8-9. С. 159-161; Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопросы истории. 1996. № 4.
8. Хвостова К. В. История: проблемы познания // Вопросы философии. 1997. № 4.
9. Гуревич A. Я. Историк конца XX века в поисках метода. Вступительные замечания // Одиссей. Человек в истории. 1996. Ремесло историка на исходе XX века. М., 1996.
10. Золотарев В. П. Договоримся о словах! // Историческая наука и методология истории в России XX века: К 140-летию со дня рождения академи-
ка А. С. Лаппо-Данилевского. Санкт-Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории. Вып. I / отв. ред. А. В. Малинов. СПб., 2003.
11. Мягков Г. П. Современная дискуссия о постмодернизме и проблема преемственности позитивистских идей в отечественной историографии // Методологические и историографические вопросы исторической науки: сб. статей / отв. ред. И. Ю. Николаева. Вып. 25. Томск, 1999.
12. Фуко М. Археология знания. Киев, 1996.
13. Репина Л. П. Историческая культура как предмет исследования // История и память: историческая культура Европы до начала Нового времени / под ред. Л. П. Репиной. М., 2006.
14. Хейзинга И. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992; Уортман Р. С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии: в 2 т. М., 2004.
15. Савельева И. М., Полетаев А. В. Теория исторического знания: учебное пособие. СПб.; М., 2008.
16. Репина Л. П. Историческая культура как предмет исследования // История и память: историческая культура Европы до начала Нового времени / под ред. Л. П. Репиной. М., 2006.
УДК 165.74
О. В. Васюков
ВОЗМОЖЕН ЛИ ТВОРЧЕСКИЙ СИНТЕЗ ИДЕЙ МАРКСИЗМА И ПРАГМАТИЗМА?
В статье рассматриваются марксистская и праг-матистская концепции практического познания. Обсуждается проект создания неклассической прак-сеологии, основанной на объединении определенных марксистских и прагматистских идей.
In article it is considered Marxist and Pragmatism's conception of practical cognition. They discuss project of creation nonclassical Praxiology, based on certain Marxist and Pragmatism's ideas.
Ключевые слова: марксизм, прагматизм, неклассической праксеологии.
Keywords: marxizm, pragmatizm, nonclassical praxiology.
На первый взгляд, кажется, что марксистская философия и американский прагматизм являются очевидными идейными антиподами. И если это так, то рассуждать о каком-то объединении здесь не приходится. Однако хорошо известна мудрость о том, что беглые и поверхностные оценки очень часто грешат ошибками. Постараемся это показать в отношении марксизма и прагматизма. Наша задача состоит в следующем: выявить реальные различия двух направлений и затем найти такое един-
ВАСЮКОВ Олег Валерьевич - соискатель кафедры философии и социологии ВятГГУ © Васюков О. В., 2009
ство, которое позволяет проектировать современную неклассическую праксеологию.
Оппозиция методологий: диалектический материализм и философский субъективизм. К. Маркс (1818-1883) и Ф. Энгельс (1820-1895) сформировались в русле классической немецкой философии. Гегелевская диалектика существенно повлияла на их взгляды. Под влиянием Л. Фейербаха они стали развивать свой вариант материализма, где нашлось место всем традиционным разделам философии. Место онтологии занял диалектический материализм Энгельса, системно представленный работой «Анти-Дюринг». Антропологические идеи были разработаны в ранних произведениях Маркса («Тезисы о Фейербахе», «Экономическо-фило-софские рукописи 1844 г.»). Социальная философия (1-й том «Капитала» и др.) дополнилась гносеологией. В качестве универсального объекта познания здесь полагается природная и социальная материя. Человек как природно-социальное существо выступает субъектом познания, в этой роли фигурируют социальная группа, класс, человечество. Познание исторически совершенствуется по мере развития материального производства и прогресса общественно-экономических формаций.
Совершенно иную философскую стратегию предложил прагматизм. Сквозной и определяющей тенденцией здесь выступает субъективизм. В качестве субъекта доминируют индивид и личность, только в их деятельности реализуется познание. Здесь нет больших структур социума, в фокусе внимания всегда остаются «микрообразования» отдельной личности, где превалирует внутренний субъективный мир. Если Маркс и Энгельс мыслят как социальные философы, то У. Джемс, Ч. С. Пирс, Д. Дьюи продемонстрировали психологический подход, оставив заметный след в истории психологии. Лишь некоторым исключением из правил можно считать творчество Дьюи, где обсуждается тема школьного обучения и общества.
Если позитивная сторона прагматистского субъективизма раскрывает мир личности, то его негативный аспект обращен на отрицание объективной реальности. В этом направлении прагматисты проявили себя не столь радикально, как это сделали Д. Юм и Э. Мах. Их нельзя упрекнуть в том, что бытие сведено к ничто. Нигилизм прагматизма своеобразен формулой «Человека окружает внешняя реальность, но она такова, что лучше о ней не размышлять». Здесь налицо влияние И. Канта, только в отличие от него прагматисты отказались от четкой формулировки агностицизма. Их позицию можно расшифровать так: сама по себе реальность неопределенна; все, что о ней можно сказать, сводится к деятельности человека в некоторой среде. Эта активность является единственным предметом познания. Жертвой критического нигилизма стала онтология. Для прагматизма
