CC BY
98
14. Макеев В.В., Гулиев М.А. Политическая толерантность в межэтнических конфликтах. Ростов н/Д: РЮИ МВД, 2003. 145 с. С. 75-85, 89.
15. Чернобровкин И.П. Этнонациональный конфликт: природа, типы и социальный контроль. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 2003. 227 с. С. 82.
16. Соловьев В.А. Проблемы урегулирования этнотерриториальных конфликтов и ликвидации их последствий // Ксенофобия на Юге России... С. 111.
17. Волков Ю.Г. Политическое состояние общества Юга России в постперестроечное время: состояние, перспективы, ожидания // Проблемы этнополитологии и политологии. С. 90.
18. Лубский А.В. Региональный политический процесс на Юге России: методология и результаты исследований (вместо введения) // Региональный политический процесс... С. 3-15.
19. Лубский А.В. Северный Кавказ в условиях глобализации: методологические проблемы исследования // Северный Кавказ в условиях глобализации: Тез. Всерос. науч.-практ. конф. Майкоп, 2001. С. 45-49.
20. Кобищанов Ю.М. Место исламской цивилизации в этноконфессиональной структуре Северной Евразии - России // Общественные науки и современность. 1996. № 2. С. 14-27.
21. Неклесса А.И. Россия в новой системе координат - цивилизационных, геоэкономических, геополитических // Научный альманах "Цивилизации и культуры". Вып. 3. Россия и Восток: геополитика и цивилизационные отношения. М.: Ин-т востоковедения, 1996. С. 66.
22. Хантингтон С.П. Столкновение цивилизаций и переустройство мирового порядка (отрывки из книги) // Pro et Contra. 1997. Т. 2. № 2. С. 114-154.
23. Лурье С.В. Национализм, этничность, культура. Категории науки и историческая практика // Общественные науки и современность. 1999. № 4. С. 103.
24. Здравомыслов А. Релятивистская теория наций // Свободная мысль. 1999. № 1. С. 66.
25. Ефимов В. Исламский фундаментализм: угроза для России? // Свободная мысль. 1993. № 16. С. 65-66.
26. Малашенко А.В. Мусульманский мир СНГ. М.: Моск. центр Карнеги, 1996. 182 с. С. 10-11.
27. Малышева Д. Исламско-фундаменталистский проект в реалиях современного мира // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 7. С. 116.
28. Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты: теоретико-методологические и прикладные аспекты. М.: МОНФ, 1999. 106 с. С. 42.
11 июня 2008 г.
ББК К 63.01
ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ В СИСТЕМЕ ФИЛОСОФСКИХ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ОСНОВАНИЙ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИИ
О.Ю. Копейкина
Переломная эпоха 90-х годов поставила для России вопрос об историческом выборе и одновременно с особой яркостью продемонстрировала роль исторической науки в преобразовании общества. Именно историки наиболее остро почувствовали исторический пафос происходящих в России событий этого периода, подтвердив свою функцию посредников между прошлым и настоящим.
В то же время активная динамика исторических событий вызвала методологический кризис в исторической науке: "В кризисах историографии сказываются не только ее же внутренняя логика, но и, разумеется, актуальные онтологические метаморфозы самой
Копейкина Ольга Юрьевна - кандидат философских наук, доцент кафедры гуманитарных и естественных наук филиала Московского государственного лингвистического университета в г. Михайловске, 356245, Ставропольский край, г. Михайловск, ул. Новая 10, т. 8(86553)69950.
всемирной истории, радикальные изменения в способах ее реального структурирования и движения" [1, с. 66]. Начавшиеся в исторической науке "колоссальные изменения, свидетельствующие о ее вступлении в качественно новый период развития" [2, с. 10] А.Л. Гуревич первым обозначил как "кризис исторического знания" [3, с. 18]. Анализу кризиса исторической науки в России на исходе ХХ в. и начале ХХ1 в. посвящены многочисленные работы как историков, так и публицистов, писателей, общественных деятелей [2, 4].
Такая ситуация в исторической науке вызвала необходимость по существу формирования нового исторического сознания, приобретения историей нового интеллектуального
Kopeikina Olga - candidate of philosophy, assistant professor of Humanities Sciences of the Branch of the Moscow State Linguistic University in the Mikhailovsk city, 10, Novaya street, Mikhailovsk, Stavropol region, 356245, ph. (007 86553)69950.
статуса. На одной из научных конференций конца 90-х годов, подытоживающей прошедшее десятилетие, отмечалось, что общество, стоящее на распутье, дезориентированное, с расшатанной системой ценностей, нуждается в новых мыслителях и историках [3, с. 13].
Историки постарались увидеть в кризисе побудительную силу для дальнейшей эволюции методологии истории, естественное состояние исторической науки, свидетельство ее роста: "Ибо отсутствие кризиса, споров и сомнений - симптом стагнации науки" [3, с. 18; 5]. Высказывались весьма оптимистические оценки: кризис создал для историков новые возможности для дальнейшего совершенствования методологии исторической науки: "Историк, подобно философу или социологу, с полным основанием может утверждать, что ему неслыханно повезло: ведь он живет в такое историческое время, когда сейсмические потрясения, выпавшие на долю его страны, обнажили глубинные пласты истории и вывели на поверхность таившиеся в них силы. Такое случается не часто" [3, с. 11].
Исходным положением данной статьи является утверждение о том, что основой кризиса отечественной исторической науки в рассматриваемый период стал кризис ее философских оснований, поскольку был заново поставлен вопрос о сущности процесса исторического познания, природе и характере методов, средств и особенностей исторического познания, его отношении к действительности, субъектно-объектных отношениях в ходе познания. Это требует рассмотрения методологических проблем истории с философской позиции.
Необходимо признать, что историческая наука в России пережила в указанный период процесс активного поиска новых теоретических и методологических оснований, начиная от "освобождения от бремени философии", увлечения постмодернизмом до появления направления "неоклассиков".
Разрушение старых философских методологических оснований истории первоначально было воспринято как освобождение: "Ныне, как можно надеяться, историософия любого толка глубоко дискредитирована, и историческая наука перестает быть пленницей цельнотянутых априорных метафизических конструкций. Историки провозглашают
Декларацию независимости своего ремесла" [3, с. 18].
Мы полагаем, что, несмотря на метаморфозы, которые переживает в настоящее время история, связь философии и методологии истории настолько очевидна, что не только философы, но и историки продолжают настаивать на необходимости разработки теоретического арсенала истории как науки философскими средствами. А.Л. Гуревич вынужден был признать, что "было бы нелепо отрицать большую роль философских теорий для интеллектуального развития историка, так как его философское невежество или беспомощный эклектизм обрекли бы его на теоретическую несостоятельность... " [3, с. 18].
Философия как методология истории -тема традиционная и имеющая непреходящий интерес как для философии, так и для исторической науки, какую бы позицию исследователи в этом вопросе ни занимали.
Современные историки дают разную оценку философского уровня истории как теории истории. Признание за ней статуса науки означает признание ее возможности понимать и объяснять историческую действительность, что возможно только через раскрытие сущности, смысла, необходимой взаимосвязи в массе фактов. Историческая наука дает "картину" исторической действительности, выступающей когнитивной моделью исторического прошлого. Если бы исторические тексты не включали в себя теоретические идеи философии истории, то историческое знание превратилось бы в простой набор фактов. Самый авторитетный основоположник нарративизма в истории Ф. Анкерсмит пишет: "Очень часто, а, возможно, и в большинстве случаев историки описывают и объясняют прошлое при помощи понятий и теорий, о которых не было известно самим историческим действующим лицам" [6, с. 14].
Теоретический компонент исторического дискурса, ориентируя на воссоздание осмысленной картины исторической действительности, предполагает использовать необходимое, общее и повторяющееся.
Специфика предмета исторической науки состоит в изучении своеобразного синтеза общего, необходимого и конкретных фактов. Поэтому философские познавательные стратегии исторического объяснения и понимания должны быть выражением конкретного и индивидуального в истории, воспроизвести
историческую действительность в единстве необходимого и случайного, восстановить реально пройденный человечеством путь во всех его зигзагах, во всем многообразии и неповторимости происшедших событий.
Как известно, постмодернистски ориентированные историки, отвергая исторические метанарративы (историософские концепции), всячески обосновывают отказ от "теоретизирования" в истории. Такая позиция проистекает из основных представлений "модернистской версий историописания".
Опровергая подобные утверждения, другие историки развивают современную аргументацию в пользу "теоретизирования" в исторической науке: «Те, кто думают, что могут обойти такие теоретические проблемы и "многословные философствования", говоря "просто о фактах", особенно подвержены опасности угодить в эту ловушку. Концептуальная наивность ничуть не лучше расплывчатости выводов» [7]. А.В. Лубский утверждает, что теоретизирование в исторической науке связано с выяснением сущности исторических событий и использованием общих понятий: "Историки-эмпирики с их профессиональной приверженностью к работе с историческими источниками часто забывают о существовании общих проблем научной интерпретации, требующих объяснения этих ситуаций и процессов. ....чем шире масштаб исторического исследования, тем сильнее потребность в теории, которая не просто указывает историку на новые данные, но и дает ему возможность объяснять ту или иную ситуацию или процесс" [8, с. 278-279].
В этом и состоит проблема исторического объяснения: как использовать теоретические положения общественных наук и не попасть к ним в зависимость. Историки, с одной стороны, хотят, чтобы история оставалась наукой, а с другой - боятся теории.
В материалах одной из последних научных конференций историков открыто звучит озабоченность сохранением историей своего научного статуса, необходимостью достижения адекватной историческому прошлому интерпретации исторических фактов. А.В. Сидоров пишет: "Последнее десятилетие ХХ века стало периодом переосмысления историками понятия научности. Энергичный отказ от марксистских установок предшествовавших десятилетий, признание плюрализма методологических подходов условием
успешности развития научных исследований позволили ряду ученых говорить о кризисе отечественной истории как науки. Вместе с тем последние годы прошлого века стали периодом поиска историками той научной парадигмы, совокупности знаний и методов, которые получат признание большей части научного сообщества" [9].
Таким образом, в критические периоды своего развития специальная рефлексия над научным познанием, его процессами и формами выходит на уровень философской рефлексии. Поэтому развитие специальной методологии исторической науки не может устранить необходимости разработки философской методологии исторического познания. Ни общенаучный, ни конкретно-научный анализ процесса исторического познания не может ответить на вопрос о природе и характере методов, средств и особенностей исторического познания. Именно на философском уровне учения о методах решаются гносеологические вопросы о познавательной ценности научных методов, их месте в целостном процессе научного познания.
Построение любой конкретно-научной методологии вызывает необходимость анализа таких проблем, как природа знания, его отношение к действительности, субъектно-объектные отношения в ходе познания, что требует определенной философской позиции, рассмотрения методологических проблем с точки зрения основных характеристик отношения человека к миру.
Независимо от уровня развития самого исторического знания, историки всегда были вынуждены не просто излагать факты, но и определенным образом осмысливать их. Если историк хотел придать определенную последовательность и известную связь излагаемым событиям, он был вынужден дополнить историческое повествование соображениями общего характера.
В поисках философско-методологических оснований исторической науки следует, на наш взгляд, идти с двух сторон.
Во-первых, надо обобщить результаты методологических поисков в среде самой исторической науки. В последнее время появились любопытные высказывания историков-методологов, касающиеся исходных принципов построения методологии исторического познания.
Одним из таких принципов является плюрализм методологических установок. Так,
В.Н. Кудрявцев утверждает: "Единой для всех ученых и тем более обязательной для них методологии науки не существует; каждый теоретик науки и ученый-прикладник, в конечном счете, пользуется свойственным ему набором приемов научного исследования, достигая с их помощью больших или меньших научных результатов" [10, с. 7].
Из подобной позиции для нас следует два вывода: во-первых, философский анализ исторического познания должен учитывать реальную практику познавательной деятельности самих ученых-историков; во-вторых, при построении теории исторического объяснения и понимания необходимо иметь в виду, что, действительно, нельзя принудить отдельных историков соблюдать алгоритмы познавательной деятельности; более того, реально историки различаются так же, как и писатели, своим собственным стилем изложения материала. Поэтому историческое объяснение и понимание как философская методология исторического познания должны представлять собой скорее очень гибкую, пластичную познавательную стратегию. В то же время большинство историков признают, что это не исключает существование определенной методологии исследования: "многие методологические приемы, принципы и аксиомы со временем становятся общепризнанными и общеупотребимыми, закрепляются в исследовательской практике, освещаются в литературе и могут рассматриваться в качестве методологии научного исследования того или иного исторического времени, той или иной научной школы" [10, с. 7].
А.И. Ракитов одним из первых стал выделять такой философский уровень исторического познания, как историческая эпистемология: "Со временем исторический интерес изменяется и распространяется не только на объективную историю, но и на само историческое познание. Это приводит к образованию новой его подсистемы - философии истории, которая в дальнейшем, в свою очередь, дифференцируется. В ней выделяются как бы два слоя: один образуют знания, обращенные к исторической реальности, другой - знания, выявляющие логическую структуру и методологические основания самого исторического познания" [11, с. 144].
Таким образом, А.И. Ракитов выделяет в историческом познании эмпирическую историографию, философию истории (историософию или теорию истории, "спекулятивную"
философию истории - в терминологии аналитической философии истории) и историческую эпистемологию (или "критическую" философию истории). "Первая образует содержание и основу исторической науки. Две другие, нередко переплетаясь и сливаясь, долгое время развиваются в недрах единого интеллектуального процесса, называемого философией истории. Однако их функции различны: историософия по существу представляет собой осмысление истории, точнее, теоретическое знание об истории, эмпирическое знание о которой дает историография" [11, с. 146].
Историография описывает реальные исторические события и ситуации, имевшие место в прошлом. Историософия как теория истории стремится создать философскую картину исторического процесса в его необходимых связях, целостности, структурности, смысле. Что касается исторической эпистемологии, то она как теория исторического познания охватывает как историософию, так и историографию: "Историческая эпистемология не рассматривает в качестве своего объекта историческую реальность. Напротив, ее объект - знания о прошлом.Объектом знания в исторической эпистемологии оказывается знание об объекте исторического познания. Непосредственным объектом исследования становятся вторичные исторические и историософские тексты, рассматриваемые в их отношении к действительности, а также с точки зрения методологических оснований и логики базисных исследовательских процедур" [11, с. 152].
Исходя из этих идей А.И. Ракитова, можно утверждать, что история является одной из философских проблем в двойственном значении - как познание предметного содержания исторического развития общества (Л.М. Баткин применяет понятие "онтология всемирно-исторического развития") и как познание исторического дискурса. Идею двойственности исторического знания проводит К.В. Хвостова: ".мы различаем два аспекта или два уровня исторического познания, или два уровня гносеологии истории: теоретический и прагматический. На теоретическом уровне происходит определение места исторического познания в системе других научных знаний. Прагматический уровень означает изучение исторического познания как процесса, связанного со спонтанным автономным развитием исторического знания,
с естественным стремлением историка к совершенствованию методики познания" [12, с. 62].
Итак, философские основания истории связаны с теоретическим уровнем методологии истории. По мнению Л.П. Репиной, "фрагментация конкретно-исторических исследований грозила привести к растворению предмета истории и, в конечном счете, к ее дезинтеграции. В отсутствие теоретически проработанного основания для обобщения данных, полученных при исследовании все более дробившихся новых междисциплинарных объектов. перспективы ожидаемого синтеза становились все более туманными" [12, 13].
Остановимся на некоторых значимых тенденциях в поисках философских оснований современной исторической науки.
Одной из влиятельных тенденций, характеризующих современную интеллектуальную ситуацию в исторической науке, является "радикальное воссоединение и примирение" историософских парадигм - прежде всего имеются в виду классические, неклассические и постнеклассические парадигмы. Философская эпистемология истории предлагает выход в синтезе парадигм, взаимодополняемости всех конкурирующих исследовательских стратегий. Подобное "воссоединение и примирение", по мнению Лубского, состоит в том, чтобы "развить гибкую систему предпосылок и точек зрения, которая, не снимая и не упрощая всей сложности и множественности реальности, могла бы служить опосредующим звеном, объединяющим и проясняющим все это многообразие" [8, с. 256]. Такая методология, как отмечает Б.Г. Могильницкий, предоставляет историку в каждом случае возможность выбора (в соответствии с изучаемой проблемой). Он настаивает на том, что эффективность такого изучения всецело зависит от способности исследователя максимально расширить круг привлекаемых познавательных средств и синтезировать их в единую исследовательскую методологию, позволяющую достичь целостного понимание изучаемого объекта. И чем значительнее и масштабнее этот объект, чем противоречивее составляющие его грани и сложнее механизм их взаимодействия, тем шире должен быть круг привлекаемых для его изучения исследовательских стратегий [14].
В современной исторической науке "все громче звучит призыв к преодолению
антитезы сциентистской и гуманистической тенденций, структурного и антропологического подходов, макро- и микроистории, системного и динамического видения исторического процесса" [3, с. 43]. Л.М. Баткин отличает: ".все великие парадигмы исторического процесса, выдвинутые за последние два столетия, не утратили ни научного, ни, тем более, гуманитарного смысла и не могут быть попросту отброшены. Каждый подход, благодаря заостренной односторонности, позволяет выявить ту или иную проблемную составляющую. Затем каждая данная односторонность преодолевается, утрачивает абсолютный системный статус. Однако прежние объяснения не перечеркиваются начисто, но, ввиду новой продвинутости самого исторического процесса и ввиду наращивания методологического опыта, старые подходы переосмысляются" [1, с. 69-70].
Множественность исследовательских подходов и стратегий имеет, по мнению некоторых историков, негативные стороны: "Альтернативность дает свободу выбора, а совместное использование разных методических подходов обеспечивает исключительно ценное объемное видение предмета. Вместе с тем отказ современной методологии социальных наук от попыток дать обобщенное представление о единых принципах и этапах теоретического исследования вызывает эффект скорее не свободы, а растерянности." [15, с. 239].
В решении проблемы выработки новых философских оснований исторической науки особое значение имеет, по нашему мнению, анализ влияния на историческую науку во второй половине ХХ в. постмодернизма как общегуманитарной эпистемологической парадигмы. Наблюдая методологические поиски историков, можно заметить, что трансформации, привнесенные постмодернизмом в "новую версию историописания", были восприняты как созвучные происходящим в российском обществе трансформациям.
Как бы мы ни оценивали постмодернистскую парадигму - как очередной этап развития, историческую альтернативу, авангард - необходимо признать, что постмодернизм переосмыслил исходные методологические предпосылки исторической науки. Оценивая значение постмодернизма для современной методологии истории, Л.М. Баткин замечает: «"Методологический нигилизм" ...тоже интересен, если увидеть в
нем подходящий повод ... для перетряхивания, переосмысления на исходе XX столетия целого комплекса утвердившихся именно в этом столетии идей, ставших опасно привычными» [1, с. 65].
Несмотря на то, что современные методологические поиски в исторической науке достаточно глубоко пропитаны идеями постмодернизма, симптоматичным, на наш взгляд, является мнение известных методологов истории относительно использования наиболее "продвинутых" методологий естественных и технических наук. Так, В.Н. Кудрявцев считает, что "существует ряд черт методологии, которые являются общими для всех наук, независимо от их специфики", поэтому "...необходимо сотрудничество с естественными и техническими науками, которые, конечно, напрямую не помогут обществоведам в их исследованиях, но способны подсказать новые методы, пути построения исследования, предложить специфические модели, вполне приемлемые для других наук" [10, с. 9].
Предупреждая возможность обвинения в редукционизме и прочих "грехах" классической парадигмы, считаем необходимым отметить, что, во-первых, современная естественная наука характеризуется как постне-классическая. Поэтому использование такого метода, широко применяемого в естественных науках, как, например, синергетика может послужить весомым аргументом в пользу союза истории с современным естествознанием.
Во-вторых, можно указать на вновь возросший интерес к применению в истории формальных и количественных методов, например, использованию теории математического хаоса. Благодаря подобным подходам формируется новое, отличное от постмодернистского, отношение к историческим явлениям.
В-третьих, существует направление исследований, пытающееся создать синтез социологии и традиционной исторической науки - "теоретическая история" [15]. Все это свидетельствует о том, что поиски новой методологии истории благодаря подобным подходам идут в разных направлениях, отличных от постмодернистского.
Одним из направлений разработки новой методологии современной исторической науки является "антропологический поворот". Еще Болингброк писал: "Любовь к истории кажется неотделимой от человеческой природы,
потому что она неотделима от любви к самому себе" [16]. "Антропологический поворот" в мировой историографии, проявившийся как смена ориентиров, явился следствием острых дискуссий 1980-х годов. Антропологический поворот выразился в стремлении к изучению общества "изнутри" и вызвал появление так называемой микроистории. В 90-е годы трансформационные процессы в исторической науке привели к дискредитации незыблемости макросоциологического подхода. Микроисторию И.М. Савельева и А.В. Полетаев характеризуют как "историческое направление, изучающее прошлую социальную реальность на основе микроаналитических подходов, сформировавшихся в современных социальных науках (прежде всего в социологии, социальной психологии, экономической теории и культурной антропологии), включая как выбор объектов исследования, так и соответствующие им методы (теоретический и эмпирический инструментарий)" [17].
Микроанализ был воспринят исторической наукой из других общественных наук. В.Н. Сидорцов определяет микроисторию как "исследование (изучение) человека во времени с применением методов микроанализа, разработанных в социальных науках и адаптированных к соответствующим историческим источникам или позволяющих создавать и анализировать таковые" [18, с. 6].
Так, в экономической науке в качестве направлений микроанализа можно назвать теории фирмы, потребительского поведения и спроса, конкуренции и организации рынков, общественного выбора и благосостояния. В микросоциологии это теоретические подходы, связанные с изучением межличностного взаимодействия, в психологии - психобиографии и т.д. В исторической науке микроанализ был применен в новой экономической истории США, английской социальной истории, итальянской историографии. И.М. Савельева и А.В. Полетаев достаточно убедительно обосновывают преимущества и перспективы этого подхода в исторической науке.
Смена предметной ориентации истории, состоящая в проникновении исторического познания в повседневную жизнь людей прошлого, привела к конструированию междисциплинарных объектов. В связи с этим во второй половине ХХ в. в историографии появились такие направления, как квантитативная история, историческая психология,
женская история, экологическая история, история семьи, история национальных меньшинств, гендерная история и другие. Это также может быть рассмотрено как пример пара-дигмального, другими словами, философского уровня исторической методологии.
Междисциплинарность интегрировала концепции, новые подходы и методы, которые используются в других социальных науках (например, в социальной философии и социологии). Основание для такого заимствования существует: настоящее, которое изучает социальная философия, разрабатывающая теоретические модели и схемы, вышло из прошлого и несет в себе ту его часть, которая похожа на настоящее: "Историки вынуждены овладевать теориями и методами социальных наук и, отталкиваясь от них, создавать новые или, по крайней мере, модифицировать используемые, ориентируясь на анализ прошлого" [18, с. 5]. Итак, необходимость и возможность использования общих теорий истории, по мнению методологов истории, инициируется особенностями современного развития исторической науки.
Разработчики "метода построения теоретической истории" предлагают обратиться к наиболее успешным исследованиям макросоциологии - к работам Р. Карнейро. А. Стичкомба, Т. Скочпол и Р. Коллинза. При этом речь идет не о разработке "метода построения любых теорий истории", так как последний будет слишком "абстрактным и трудноприложимым к организации конкретного исследования. Речь идет о механизме построения исторических теорий, в которых явления-следствия и явления-причины (факторы) можно представить в виде сочетания значений переменных" [15, с. 239].
В анализируемой работе термин "теоретическая история" по сути дела обозначает именно философско-методологический уровень исторического познания: "Цель теоретической истории - построение проверяемых теорий, позволяющих объяснять и предсказывать явления динамики, структуры и хода истории", "в ней должны быть представлены понятия для задания условий и искомых как элементов типовых задач, теория должна быть снабжена типовыми подходами, процедурами и примерами решения задач" [15, с. 239].
Интересную концепцию "метаистории" как теории истории предлагает В.П. Визгин. Он обращается к понятию гадамеровско-го "предрассудка" как "метаисторической
установки": "Конкретно-исторический анализ, предпринимаемый историком для решения той или иной проблемы, по своей природе таков, что он не может изменить указанные метаисторические предпосылки, в горизонте которых он неизбежно строится и осуществляется" [19, с. 98]. Итак, метаисторические установки предопределяют конкретное историческое исследование, а категориальная система данного исторического исследования "пересекается" с концептуально определенной системой таких установок. Разумеется, под этими "концептуальными метаисторическими установками" подразумеваются философско-исторические идеи, принципы, категории, которые обеспечат понимание исторических событий: "история должна органически и рациональным образом вписать исследуемое событие - проблему в контекст особого нарратива, снабженного определенными концептуальными структурами, обеспечивающими его понимание историческим разумом" [19, с. 101].
Весьма перспективным, на наш взгляд, направлением поисков новой философской методологии является так называемый "лингвистический поворот" в исторической науке. Все более укореняется позиция, различающая результат исследования историка и историческую действительность, исходящая из того, что деятельность историка и на уровне исследования исторического источника, и на уровне его освоения последующими поколениями историков носит знаковый характер. Лингвистический поворот реабилитирует герменевтическую методологию исторического познания. Не случайно в современной историографии актуальными стали темы, связанные с изучением так называемой "второй реальности" - образа жизни и представлений людей в истории.
Разработка философских оснований исторической науки предполагает не только философскую интерпретацию результатов исторического познания, но и гносеологический анализ процесса построения исторического знания, выяснение его внутренней логики. Логика исторического дискурса на теоретическом уровне осмысления исторических процессов, на наш взгляд, находит свое выражение прежде всего в историческом объяснении и понимании, являющимися главными функциями исторической науки. Поэтому исследование природы, содержания,
структуры исторического понимания и объяснения является одной из философских проблем исторической науки.
Философский методологический уровень исторической науки должен быть представлен, на наш взгляд, как теорией исторической действительности, так и теорией исторического познания, так как пытаться вычленить какие-либо гносеологические схемы, изолируясь от понимания принципиальных мировоззренческих идей о том, что представляет собой историческая реальность - дело бесперспективное в плане выработки критериев адекватности исторического познания. Таким образом, речь может идти о двух взаимосвязанных рядах категорий, посредством которых возможно создать методологическую модель объяснения и понимания истории как систему теоретического познания в исторической науке.
Проблема исторического объяснения и понимания была порождена целым рядом процессов: разработкой методологических вопросов в самой исторической науке, исследованиями в области логики научного знания, поисками логических структур процесса исторического объяснения в критической философии истории, переосмыслением традиций герменевтического понимания и многих других. Одним из немаловажных обстоятельств, повлиявших на формирование отечественной традиции исторического объяснения, а с середины 70-х годов - разработки проблемы понимания как эффективного метода гуманитарных, в том числе исторической науки, явилась необходимость разработать концепцию процесса исторического познания как особой формы научного познания, имеющей свою отличительную специфику.
Отметим одно обстоятельство, которое значительно повлияло на весь ход поиска философских оснований истории и, в частности, на исследование такой философско-методологической проблемы истории, как историческое объяснение и понимание.
Как известно, в качестве всеобщей методологии истории понималась общесоциологическая теория истории, т.е. исторический материализм, что приводило к отрицанию необходимости какой-то другой методологии истории. Обращение в конце 60-х годов к анализу специфики исторического познания, анализа гносеологических и методологических вопросов истории явилось отходом философов
от такого узкого понимания методологии истории, как "спекулятивная" (как сказали бы постпозитивисты) философия истории. Все больше внимания стало уделяться гносеологическим проблемам исторической науки, например, исследованию ее предмета и метода, сущности исторических законов, формам и уровням исторического знания. Из подобных исследований родилась проблема исторического объяснения и в настоящее время формируется проблема исторического понимания, сфокусировавшая все другие вопросы теоретического компонента познания в исторической науке.
Историческое объяснение и понимание раскрываются как органически встроенные в исторический дискурс когнитивные системы, которые, наряду с другими средствами исторической науки, позволяют воссоздавать историческую реальность. С другой стороны, разработка объяснения и понимания как методологической парадигмы является своеобразным ключом для саморефлексии и самоидентификации исторической науки.
Таким образом, проблема исторического объяснения и понимания исторических событий представляет собой методологическую проблему исторической науки и в силу характера рассматриваемых в ней вопросов - философскую методологическую проблему, так как средствами философии можно выяснить гносеологические закономерности построения этой науки. Философский анализ означает решение вполне определенных вопросов: позволяет раскрыть историческое объяснение и понимание как внутреннее содержание, смысл знания, воспроизводящего явления исторической действительности, выяснение истинности применяемых историками средств познания, логических операций, с помощью которых достигается понимание и объяснение исторических явлений и так далее.
Проблема объяснения и понимания истории - суть проявление, воплощение методологической функции философии. Это значит, что рассматриваемая проблема анализируется и описывается через категориальную структуру философии. Рассмотрение подобного анализа как первого этапа исследования проблемы исторического объяснения и понимания позволит определить принципиальные, узловые точки в осмыслении данной проблемы как логики исторического теоретического познания.
Историческое объяснение и понимание выступают при этом не как частные методы познания, локальные процедуры, а как сложный, многоплановый процесс, целостная система теоретического исторического исследования. И, разумеется, выявить и осмыслить, вывести из имплицитного существования эту систему возможно только с помощью средств философского анализа. Здесь еще раз необходимо подчеркнуть, что конструирование теоретико-методологической модели объяснения и понимания в истории предполагает философское исследование познавательной деятельности в исторической науке, т.е. того, что делают сами историки. Одновременно эта деятельность оценивается с точки зрения ее состоятельности, т.е. соответствия позиции историка создаваемой гносеологической модели. Другими словами, данный философский анализ можно рассматривать как регулятив для научной познавательной деятельности историка.
Философия в своей методологической функции будет направлена на решение следующих задач: выявление логической структуры исторического объяснения и понимания, установление связей и отношений элементов, анализ единства гносеологической и логической сторон исторического объяснения, анализ приемов и способов объяснения, содержание понимания, его структуры и компонентов, взаимосвязи объяснения в исторической науке. Такой анализ со стороны философии определяет, с одной стороны, назначение, сферу действия, содержание и сущность применения средств исторического познания, используемых для исторического объяснения и понимания. С другой стороны, философия раскрывает логику познания истины, в данном случае в исторической науке. Следовательно, историческое объяснение должно быть представлено как конкретно-научная форма этой логики.
ЛИТЕРАТУРА
1. Баткин Л.М. Заметки о современном историческом разуме // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. М., 2000. С. 62-96.
2. Заболотный Е.Б., Камынин В.Д. Историческая наука России в преддверии третьего тысячелетия. Тюмень: Изд-во ТГУ, 1999. 128 с.
3. Гуревич А. Л. Двоякая ответственность историка // Проблемы исторического познания: Мат-лы междунар. конф. 19-21 мая 1996 г. М.: Наука, 1999. 300 с.
4. См., напр.: Логунов А.П. Кризис исторической науки или историческая наука в условиях кризиса: отечественная историография второй половины 80-х - начала 90-х годов // Советская историография / Под общ. ред Ю.А. Афанасьева. М.: Рос. гуманит. ун-т, 1996. 591 с.; История: закономерное развитие или хаос альтернатив? М.: Изд-во МГУК, 2000. 84 с.; Историк на пути к открытому обществу: Мат-лы Всерос. науч. конфер. 20-22 марта 2002. Омск: Омский гос. ун-т, 2002. 268 с.; Проблемы исторического познания: Мат-лы междунар. конф. Москва, 19-21 мая 1996 г. М.: Наука, 1999. 300 с.
5. Гобозов И.А. Введение в философию истории. М.: ТЕИС, 1999. 363 с. С. 125.
6. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. М.: Идея-Пресс, 2003. 360 с. С. 14.
7. Шанин Т. Россия как "развивающееся общество". Революция 1905 г.: Момент истины. (Главы из книг) // Иное. Хрестоматия нового российского самосознания / Ред.-сост. С.Б. Чернышев: В 4 т. Т. 1. М.: Аргус, 1995. С. 430.
8. Лубский А.В. Альтернативные модели исторического исследования. М.: Изд-во "Социально -гуманитарные знания", 2005. 352 с.
9. Сидоров А.В. Научное мировоззрение историка: логика эволюции в ХХ столетии // Историк на пути к открытому обществу: Мат-лы Всерос. науч. конф. Омск: Омский гос. ун-т, 2002. 268 с.
10. Кудрявцев В.Н. Об особенностях методологии социальных и гуманитарных наук // Проблемы исторического познания: Мат-лы междунар. конф. М., 1999.
11. Ракитов А.И. Историческое познание. М.: Политиздат, 1982. 303 с.
12. Хвостова К.В. История: проблемы познания // Вопросы философии. 1997. № 4. С. 61-71.
13. Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. История исторического знания. М.: Дрофа, 2004. 288 с. С. 30.
14. Могильницкий Б.Г. Историческая теория как форма научного познания // Историческое знание и интеллектуальная культура. Мат-лы науч. конф. Москва. 4-6 декабря 2001 г. М., 2001. С. 3-6.
15. Разработка и апробация метода теоретической истории / Под ред. Н.С. Розова. Новосибирск: Наука, 2001. 503 с.
16. Болингброк. Письма об изучении и пользе истории. М.: Наука. 1978.
17. Савельева И.М., Полетаев А.В. Микроистория и опыт социальных наук // Социальная история. Ежегодник. 1998/99. М., 1999. С. 102.
18. Сидорцов В.Н. Методология исторического исследования (механизм творчества историка). Минск: БГУ, 2000. 233 с.
19. Визгин В.П. История и метаистория // Вопросы философии. 1998. № 10. С. 98-110.
25 августа 2008 г.
